Эту новость из блога «Форель» он повторил в своём твиттере. Потом позвонил на канал «РБК», куда его уже однажды приглашали. В самый разгар интереса к «Телефонисту», сразу после премьеры сериала «163» по одному из федеральных каналов, рейтинги зашкаливали, даже номинации на какие-то премии для съёмочной группы. Думал, придётся напоминать о себе, оказалось излишним. Думал, придётся просить, чего никогда не делал, всё же деловой канал, и горячие факты такого рода – не совсем их профиль, но его выслушали с удивлённым интересом и сказали: «Приезжайте».

Опираясь на свои старые костыли, Дюба шёл по тропинке, ведущей к изгибу реки. Охрана в хоромах командира к его вылазкам на природу относилась с пониманием. Лишь в первый раз Николай подошёл к нему и негромко предупредил: «Только не нажрись там, ладно? Не расстраивай Игоря Марленовича».

Дюба пожал плечами – выпивки в доме у командира было полно, и он к ней не прикасался. Да Николай это и сам знал.

– Ладно, больше ходи, свежий воздух тебе на пользу, – сказал он. – И звони, если что, приеду заберу.

Дюба поблагодарил. Добрый доктор тоже одобрил его решение заняться длительными прогулками. Беспокойство и тревоги будут атаковать твой, пока угнетённый, мозг, пояснил он, тревоги алкаша, так что терпи, побольше свежего воздуха, и приём лекарств не пропускай.

– Может, тебе порыбачить? – предложил Николай. – Снасти есть. Медитация, опять же.

– Не надо, забухает, – возразил добрый доктор и не удержался от своего плотоядного взгляда. – Пусть лучше устаёт побольше на прогулках.

– Не забухаю, – пообещал Дюба. – И тёзке, да и себе дал слово. – Потом добавил для Николая: – Не рыболов я, чего мне эта рыбёшка, пусть себе живёт.

Но теперь Николай должен был отбыть, уехать вместе со строгой хозяйкой и мальчиками в другой дом в сказочно красивом месте на озере в сказочно красивой стране. Мальчики были воспитанными, и, к счастью, Дюба не успел к ним сильно привязаться, хоть и мастерил для парней всякие безделицы. Но когда они засобирались, он неожиданно для себя заскучал, особенно по младшему: фантазёр, мастер выдумывать всякие небылицы, возраст такой. Хотя Дюба вот пребывал совсем в другом возрасте, но по части выдумывания небылиц вряд ли уступал ему. Правда, в его случае это, скорее, было, по словам доктора, беспокойство и тревоги алкаша, так и есть. Но он справится с собой, даже вон Николай в него поверил.

Дюба смотрел, как на деревьях появлялись маленькие, ещё беззащитно-трогательные листочки, и не жалел о прошлом, если только чуть-чуть о своей вербе, которая росла у его лежанки. Дюба знал, хорошо это или плохо, что его растительная жизнь закончена. И знал, сколько на самом деле силы в этой трогательной беззащитности. Как и в запахе просыпающейся воды, что сейчас приносил ветерок с реки. Его пути-дорожки привели сюда, и пока он только смутно начинал понимать, почему. Вовсе не из-за уникального нового протеза, который по заказу командира уже сделали и скоро доставят лично для него, хотя это, конечно, здорово. Возможно, помощь потребуется самому командиру, или его чувствительному младшему сынишке-фантазёру, возможно, кому-то ещё. Дюба вовсе не мнил себя спасителем, при всех тревогах, беспокойстве и грёзах алкаша ещё не настолько свихнулся, но он сейчас нужен здесь, в доме у командира, потому что розовый слон никогда не ошибается. Не ошибся и в этот раз, учитывая, как помаленьку всё начало складываться. И лучше уж они потом вместе с тёзкой посмеются над «спасителем Дюбой», только костыли с папахами и таящаяся в них угроза могут порой принимать любые обличия.

Где-то ещё в одну из первых прогулок (во вторую или третью) ноги сами вывели его сюда, к дому на излучине. Тихое спокойное место, которое Дюбе понравилось. Командир собирался поселить его здесь, но передумал, и Дюба сперва решил, что из-за предстоящих строительных работ: был подвезён и аккуратно складирован стройматериал, и даже пригнали симпатичный экскаватор-малыш японской фирмы Hitachi. Но работы так и не начали, хотя тёзка, вероятно, ждёт, пока окончательно высохнет земля, и потом уж будет строиться. Однако позже Дюба обнаружил, что ошибается: место уже было занято, кто-то гостил у командира; особо пялиться он не стал – неприлично как-то. Несколько человек, и среди них приятная милая женщина, которую Дюба запомнил. А в прошлый раз эта женщина была уже здесь одна, сидела и грелась на солнышке.

Сейчас, направляясь к реке, Дюба вновь приметил её. Передохнул на берегу и двинулся в обратный путь. Поймал себя на том, что совсем не думает о выпивке, – видимо, снадобья доброго доктора действуют. Или его молитвы; Дюба усмехнулся, вспомнив слегка людоедский юморок доктора.

В отличие от хором командира, дом на излучине не был обнесён непроницаемой оградой, скорее, напоминая дачу советских времён. Хотя камеры видеонаблюдения, – куда от них денешься? – висели и тут. Николай как-то обмолвился, что они здесь повсюду, даже в лесу, да ещё под каждым кустиком по бойцу с автоматом. Наверное, это всё же была шутка. По крайней мере, никаких вооружённых людей на лесных тропинках Дюбе не встретилось.

Он остановился. Извлёк из бокового кармана рюкзачка, что для него нашли в доме, видимо, кого-то из мальчиков, бутылку воды, отпил глоток. Затем чуть смущённо бросил взгляд на дом, собираясь двинуться дальше. Женщина по-прежнему была здесь. Действительно, очень приятная. Дюба встречал таких людей, их не спутать. От них исходила какая-то хорошая энергия. Есть такие люди – светлые и весёлые, без мрачных затей. Дюба всё знал, как реагируют окружающие на разговоры о хороших и плохих энергиях, но он так чувствовал. Женщина улыбалась, болтая с кем-то по телефону, а потом зашла в дом. Дюба понял, что нечего ему тут таращиться, пора было двигаться дальше, и вдруг услышал грохот, доносящийся из дома, как будто упало что-то тяжёлое. Дюба беспокойно огляделся, чуть постоял и неожиданно для себя крикнул:

– Простите, с вами всё в порядке? – подождал ответа, добавил: – Помощь не нужна?

Спаситель Дюба… Смешно. Но ему так и не ответили. Лишь стрёкот проснувшихся насекомых в траве. Ну какая может быть помощь от инвалида? Однако Дюба ещё чуть подождал и крикнул во второй раз. Молчание. Молчание, хотя его явно слышали. Дюба поморщился: эта женщина была доброжелательной, приветливой. И она бы ответила. Если б всё было в порядке. Дюба снова огляделся: он очень хорошо всё знал про такую тишину и стрёкот насекомых в траве. Слишком уж тихо, чтобы всё было нормально. Там что-то случилось, и, может быть, в этот самый момент человек нуждается в помощи. Даже такого инвалида, как он. Дюба просунул поочерёдно свои костыли сквозь отверстие в ограде рядом с воротами, затем, взявшись обеими руками за поперечину, перелез сам. Руки у него всё ещё оставались сильными.

– Эй, есть кто? – позвал Дюба, вновь берясь за костыли. – Простите, я мимо проходил, и мне показалось, что…

Он замолчал. Тишина. Ровная, подозрительная, как раз подходит, чтобы скрыть таящиеся в ней звуки. Дюба стоял уже на нижних полукруглых ступенях террасы, а дальше вход в дом. И в нём тоже тихо, лишь гуляет ветер. Плетёное кресло-качалка, брошенный в нём телефон, – впервые за много лет (да что там, со времён госпиталя, где ему оттяпали ногу) он узнал эту тишину. Город в своей беспечности был полон звуков, поэтому все угрозы настигали людей внезапно. Сейчас дела обстояли по-другому. Дюба вспомнил свой сон. Про ангела-карлика. Тревоги и беспокойство алкаша, конечно, смешны, только…

– Почему ты показал мне его именно здесь? – сам не сознавая, пробормотал Дюба, видимо, обращаясь к своему розовому слону.

Прямо за входной дверью располагалась просторная веранда, и первое, что бросилось в глаза, был огромный телевизор, плазменная панель, удобное кресло с массажёрами перед ним, и ещё одна камера видеонаблюдения. Последнее, впрочем, его не удивило.

– Есть кто дома? – теперь уже во всю силу лёгких окликнул Дюба. И снова поморщился. С ней что-то случилось, с этой приятной милой женщиной. Например, могло стать плохо с сердцем, и она ухватилась за что-то, какой-то предмет, и опрокинула его на пол. Перед порожком лежал ворсистый коврик, совсем новенький. Дюба вытер об него свою единственную ногу, затем поочерёдно поводил по коврику костылями и вошёл в дом. Решил, что ему следует побольше шуметь, чтобы не вышло неловкости, углубился на несколько шагов внутрь дома и тут же вздрогнул. Неожиданно завращались лопасти старомодного вентилятора, одевшись неоновым свечением включился электрочайник, щелчок, и за Дюбиной спиной вспыхнул экран плазменной панели – шла какая-то передача о животных или морских путешествиях. Дюба выдохнул, улыбнулся: чего-то он, правда, нервный стал. Видимо был сбой, перепад напряжения, вот и всех делов, а теперь электричество вернулось, и мир вновь стал наполняться привычными звуками. От Дюбы не укрылось, почему тёзка решил строиться: за исключением нескольких предметов – плазма, электрочайник, дорогой смартфон – все вещи здесь, так же, как и ограда, словно прибыли из советского дачного прошлого. Хотя и были в приличном состоянии, не рухлядь. Правда, Дюба имел весьма смутное представление о той эпохе, застал её излёт будучи совсем ребёнком.

Но его сейчас больше волновала судьба этой женщины, возможно, какой-то родственницы, гостившей у командира. Дюба двинулся в дом и тут же обнаружил причину шума. Сквозняком разбило витражную дверь, весь пол был в разноцветных стекляшках, да ещё опрокинуло вазу чистого хрусталя, прямо как в Дюбином детстве. С нежными белыми лилиями. Опираясь на один костыль, Дюба поднял цветы и вазу, к счастью, не разбившуюся, поставил всё на журнальный столик и двинулся дальше.

На второй этаж вела деревянная лесенка. Прямо по курсу в глубине помещения приятный прохладный полумрак – как здесь, наверное, замечательно в разгар жаркого лета, – и, похоже, с задней стороны дома находится ещё один выход. Чуть поодаль на полу валялся какой-то блестящий предмет, видимо, тоже жертва недавнего сквозняка. Дюба даже изумился, насколько быстро его память вновь научилась «фотографировать» окружающее пространство. Или действительно снадобья-лекарства доброго доктора, или некоторых навыков всё же не пропьёшь. И Дюба ощутил всю глупую неловкость ситуации – женщина могла просто выйти через заднюю дверь в сад, вот и не слышала ни грохота, ни его окриков. А он стоит тут посреди дома и орёт.

Дюба дошагал до блестящего предмета, поднял его. Им оказался старенький медальон в виде сердечка на цепочке, сейчас раскрыт, и внутри была упрятана какая-то фотография. Прямо как в кино. На миг лоб Дюбы прорезала тревожная складка по причине не вполне ясной, и он уже искал глазами, куда положить медальон – эту чужую памятную реликвию, чтобы был на видном месте.

А потом наверху, на втором этаже послышались шаги. Дюбины губы скривила недоумевающая улыбка. Дом деревянный – если слышны шаги, то его вопли тут и подавно, хотя акустика – вещь сложная. Дверь на втором этаже открылась, женщина показалась на лестнице.

– Хозяйка, прости… – начал Дюба. И замолчал. Ответ пришёл сам собой. Она была в наушниках. И с плеером, закреплённым на поясе. Как всё глупо вышло. Его она не видела, весело подпевая, начала спускаться по лестнице. Дюба попятился.

– Хэндз ап, бейби, хэндз ап, – весёлый приятный голос, мурлыкала себе под нос.

Дюба успел проклясть беспокойство и тревоги алкаша или своё постыдное любопытство, или что там ещё. Он даже не нашёл, куда определить медальон, и решил пока пристроить его в собственном кармане.

«Надо где-то укрыться», – подумал Дюба.

Совсем всё выходило плохо. Ведь Дюба даже не сможет с ней внятно объясниться, чего он, собственно, тут делает. Приятная милая женщина, так бы не хотелось увидеть в её глазах это бесконечное подозрительное прозрение. Ведь только-только к нему люди стали относиться по-хорошему.

Дюба принял решение. Он сейчас спрячется, благо, навыки действительно не пропить, а потом тихо и незаметно, чтобы её не напугать, покинет дом. Вернув, конечно, медальон. Фотографическая память подсказала ему выход из неловкой ситуации: в глубине дома комнаты, он очень надеялся, что они не заперты, а потом дальняя дверь, выход с задней стороны дома. Там, конечно, тоже видеокамера, но Николай или кто там следит за камерами видеонаблюдения, уже, скорее всего, обнаружили его. Вот таким неблагодарным жильцом оказался Дюба, злоупотребил доверием хозяев. Потом он вспомнил о перебое с электричеством. Как же всё нелепо получилось, будто он какой-то вор! И хотя в случае сбоя электроэнергии камеры должны были автоматически переключиться на резервное питание, это происходило не сразу. Оставалась вероятность, что ему повезло, и спаситель Дюба, – стыд-то какой! – вошёл в дом незамеченным, попал по времени в слепую зону.

Она, всё так же весело подпевая, была уже на нижних ступенях лестницы. Дюба быстро двинулся вглубь помещения, если б не был инвалидом, можно было бы сказать, улепётывал со всех ног. Женщина его пока не обнаружила, но на этом Дюбино везение закончилось. Она не вышла погреться на солнышке и даже не направилась на веранду посмотреть интересную передачу про путешествия, ей что-то понадобилось в доме. Дюба успел завернуть за угол и услышал, как приближается её беззаботное мурлыкание.

В дальнем конце коридора располагалась ещё одна дверь, и оставалось только надеяться, что она не заперта. Похоже, в прямом смысле, Дюба всё больше загонял себя в угол. Страшно даже подумать, что будет, если она обнаружит его тут, шатающимся в полумраке. Дюба дёрнул ручку двери, оказалось незаперто, и он шагнул в комнату как раз в тот момент, когда женщина, всё так же напевая, появилась в коридоре.

Дюба больше не размышлял о нелепой пагубности ситуации, в которую попал сам, по собственной вине. Он словно проснулся. На миг склонил голову, отгоняя какое-то неприятно чувство: прямо перед ним у глухой дальней стены стоял высокий платяной шкаф тёмного дерева. Сбоку в углу раскладной диван и ещё одно плетёное кресло-качалка, в нём старенькая кукла. Остальные предметы были спрятаны под покрывалами. Судя по всему, эту комнату не особо посещали. Вот только на диване Дюба успел заметить оставленное вязание – спицы с надетой на них заготовкой, мотки ниток.

Дюба несколько растерянно похлопал глазами. Он вдруг всё понял. И про неприятное чувство, похожее на дежавю, тоже. Но женщина шла сюда, других комнат в этом дальнем закутке дома просто не было. Уж непонятно, что ей тут понадобилось, возможно, вернулась за своим вязанием.

Дюба двинулся вперёд – диван для того, чтобы за ним спрятаться, явно не годился. Двери шкафа раскрылись с протяжным стоном. Забираясь внутрь, он попытался не думать, насколько сейчас смахивает на опереточного героя. Поискал пальцами, за что ухватить дверцу с внутренней стороны, чтобы прикрыть за собой, обнаружил выступ замкового механизма, совсем небольшой, и пальцы сперва соскользнули, вторая попытка оказалась удачней. Он потянул на себя дверцу в тот момент, когда поющая женщина вошла в комнату. Дюба замер. С предательским стоном дверца отъехала назад, не больше чем на пару сантиметров, и остановилась. Заныла снова. Дюба стоял за старыми зимними вещами, и его ноздри, пожалуй, впервые после армейской службы, щекотал запах нафталина. Но не только. Сладковато-тошнотворный, который он узнал и даже успел изумиться: оказывается, во снах, или это только в ночных кошмарах, нам тоже снятся запахи, которых мы не помним. Тяжёлые удушающие пары безнадёги, которые давят на грудь, лишая даже надежды на какую-либо радость; так в самых дурных снах, наверное, пахнут тоскливые взгляды ночных существ, похожих на уродливых птиц. Это запахи плохого, и мы забываем о них до тех пор, пока дурные сны, прорвавшись в явь, не настигают нас.

Снова скрипнув, дверца шкафа качнулась. В образовавшуюся щель Дюба мог видеть большую часть помещения. Женщина стояла напротив и смотрела на шкаф. Затем поморщилась, взяла с дивана своё вязание и вышла из комнаты. Дюба сглотнул. Всё ещё не шевелясь, скосил взгляд в другой край шкафа, в пахнущую нафталином темноту. Нет здесь никого. Он один в этом шкафу, не было никакого тихого, приглушённо-злобного ворчания, ничего не таится в темноте.

Женщина вдруг вернулась. Теперь наушники висели у неё на шее. Постояла и спросила:

– Здесь есть кто-то? – когда она подпевала плееру, голос звучал по-другому; удивительно – её голос оказался совсем юным. – Вы меня пугаете.

Ещё чуть-чуть постояла, повернулась и покинула комнату. Но теперь заперев за собой дверь на ключ.

Совсем тихий, наверное, подброшенный Дюбиным воображением звук, похожий на капризное хныканье. И тут же злобное ворчание стало нарастать, словно пропитанная нафталином тьма пошевелилась. Дюба выставил перед собой костыль, быстро распахнул дверцу и выбрался наружу. Тут же обернулся, глядя на шкаф, костылём плотно закрыл дверцу.

Тишина. Дюба поморщился. Абсолютная полная тишина, и яркий день за окнами. Всё-таки совсем башка у него едет. Тревоги и беспокойство алкаша. Только…

Чуть склонив голову, Дюба смотрел на шкаф. Его лицо застыло, а потом дёрнулась правая щека. Он уже видел этот шкаф. Не спутать. Дежавю здесь ни при чём. Как такое возможно и какому показываться психиатру, Дюба не знал. Потому что видел его во сне, в дурном, плохом, ночном кошмаре. Именно в этом шкафу, злобно озираясь, что-то искал, копался карлик с лицом ангела. Если, конечно, лица ангелов могут гореть такой ненавистью.

Было кое-что ещё. Эта чёртова фотографическая память… Дюба ведь уже понял и это. Залез в карман и достал найденный на полу медальон. Положил на ладонь и раскрыл сердечко, чей-то памятный артефакт, возможно, давно угасшей любви. Дети на фотографии были прекрасны, от их лиц лился нежный свет. И даже казалось невероятным, что эти, словно воплощающие чистоту и невинность, лица может исказить подобная злоба. Дюба смотрел на раскрытое сердечко: у детей были лица ангелов. Тех самых, из сна. Дюбе стало страшно.