Рисуночная арт-технология трехуровневой личностной работы «Завтрак – обед – ужин»

Мир – огромный объект нашего аппетита, большое яблоко, большая бутылка, большая грудь, а мы – сосунки, вечно ждущие, с надеждой глядящие вперед – и вечно испытывающие разочарование.

Эрих Фромм

Еда – принятие пищи ртом для насыщения и усвоения.

(Толковый словарь В. Даля)

Среди различных арт-технологий рисуночные (изобразительные) техники используются наиболее часто. И если стереотип «Я не умею рисовать» преодолен, то рисуночные техники работы с различными темами имеют практически неограниченные возможности применения.

Разработанная нами арт-технология «Завтрак – Обед – Ужин» [4] предназначена для работы с «Я»-концепцией личности, позиционированием личности в группе (в семье), диагностики и коррекции системы отношений личности и нарушений семейного функционирования. Она успешно применяется для решения этих задач более 15 лет. Важно, что за столь долгое время постоянного применения этой арт-технологии она не надоедает и не устаревает. Наоборот, изменения в жизни и обществе открывают все новые и новые аспекты в проработке темы еды (в контексте темы образно можно сказать, что она раскрывает новые нюансы знакомых вкусов, дает возможность попробовать нечто новое, имеет долгое послевкусие и яркое эмоциональное впечатление). За годы работы, обучив этой арт-технологии многих специалистов в нашей стране и за рубежом, я нередко получала от них обратную связь о том, насколько арт-технология «Завтрак – Обед – Ужин» эффективна, с каким удовольствием ею пользуются, и уже есть модификации, сделанные другими специалистами, а также как она нравится клиентам.

Базовыми психологическими механизмами этой арт-технологии служат проекция (перенос содержания своего внутреннего мира вовне посредством рисунка), идентификация (отождествление себя с каким-либо предметом или объектом), персонификация (наделение предмета, объекта или явления собственными чертами личности, характеристиками, особенностями).

Для этого занятия участники объединяются в группы по 5–6 человек, и каждая группа рисует на одном большом листе (1–2 листа формата А1). Потребуются краски (гуашь или акварель), стаканчики для воды, кисточки.

Когда группы готовы к работе, я объявляю тему и прошу каждую группу решить, что именно она будет рисовать («Завтрак», или «Обед», или «Ужин»). И только после того, как выбор произойдет, конкретизирую задание. Важно, чтобы участники при выборе не начали обсуждать и договариваться, кому что рисовать, поэтому на выбор много времени давать не рекомендуется. Чтобы минимизировать влияние участников друг на друга, прошу всех во время рисования не общаться.

Задание: каждому участнику необходимо представить себя в виде некоего блюда на столе для завтрака (обеда или ужина).

Время на работу: 15–20 мин.

Обычно после секундной паузы участники с воодушевлением и азартом берутся за работу. На лицах – улыбки, явно говорящие, что люди получают удовольствие от темы; глаза – разные: озорные, смешливые, сосредоточенно-отстраненные, вспоминающе-теплые, иногда – сомневающиеся.

Вот уже лист заполняется разнообразной едой и напитками, могут появляться столовые приборы, скатерть, салфетки и прочие необходимые (и не очень) предметы.

Работа закончена, и участникам не терпится поделиться переполняющими эмоциями, понять смысловую нагрузку этого задания.

Мы начинаем обсуждение, как всегда, с эмоционального отреагирования, а затем переходим к индивидуальной работе каждого участника со своим образом (первый уровень этой арт-технологии – «Личность»).

Я предлагаю каждому желающему участнику:

1. Показать и рассказать, конкретно поясняя, какое блюдо (или несколько блюд и предметов) было нарисовано.

2. Ответить на вопрос: «Какие грани личности, черты характера, привычки, вкусы, предпочтения отразились в нарисованном образе?» Поскольку психологические механизмы здесь работают через образы, так или иначе связанные с едой, в первые моменты многие участники затрудняются в анализе (слишком уж необычным и даже неожиданным оказывается это сравнение себя с неким блюдом). Некоторые авторы с удивлением узнают, что задание было «представить себя в виде некоего блюда на завтраке, обеде или ужине», поскольку услышали задание как «нарисовать то, что вы обычно едите на завтрак, обед или ужин». Тем интереснее становится анализ: ведь здесь в одном из своих многих ликов человеку явилось бессознательное.

Чтобы чуть-чуть упростить задачу, я предлагаю начать анализ с описания конкретных свойств продукта (блюда), многократно отвечая на вопросы: «Какой это продукт? Какое оно – это блюдо? Было ли оно приготовлено, и как долго это делалось, или это фрукт (овощ), который достаточно помыть и съесть? Как часто этот продукт появляется у нас на столе: каждый день или по большим праздникам? Это блюдо привычной для нашей культуры (культур) кухни или относится к экзотическим? Как оно оформлено на столе, в какой посуде автор “подал его к столу”? – в сковороде или в тарелке? Какие еще предметы (если есть) принадлежат кисти (образу) автора? Какую функцию они выполняют и о каких индивидуально-типологических и личностных особенностях автора говорят?»

И чем конкретнее будет охарактеризован этот продукт, чем внимательней к деталям будет автор, тем больше материала для личностной работы он получит.

Поскольку подобные рассуждения, авторские (или с разрешения автора – групповые) психологические интерпретации могут уводить далеко в фантазии (проекции), необходимо периодически возвращаться к рисунку, опираясь на конкретные детали. Задавая себе вопрос: «Что видят мои глаза?» – автор удерживает себя в рамках конкретного образа. Желательно также, высказывая ту или иную мысль, отмечая черту, характеристику, проговорить словесно или демонстрируя в рисунке, через какие изобразительные средства, художественные и другие приемы удалось это отразить.

Пример 1. На завтрак одна из участниц рисует тарелку каши. По моей просьбе рассказать все про эту кашу автор поясняет: «Это овсяная каша. Сварена на воде, совсем несладкая, вязкая, без масла. Невкусная, и мне очень не хочется ее есть. Ее с детства по утрам мне варит мама, говорит, что надо есть, потому что полезно для желудка». Задаю вопрос: «Здесь только тарелка с кашей. А чем ты собираешься ее есть? Ни ложки, ни вилки – ничего нет».

Ответ автора: «И правда… надо же!» Пауза. Смотрит на рисунок и начинает смеяться: «Надо же!.. Это же до какой степени мне ее есть не хочется!»

Пример 2. На обед в центре стола нарисовано большое овальное блюдо с жареным поросенком. Поросенок не простой: в качестве украшения на голове у него маленькая золотая корона. Вокруг поросенка по краю блюда выложен узорчатый орнамент из овощей.

Комментарий автора: «Это блюдо – праздник и украшение любого стола. Оно редкое, подается по особым торжествам и всегда в центре внимания. На обеде оно всегда главное, все его ждут, все хотят его попробовать. Несмотря на то, что поросенок небольшой, его хватит на всех. То, что поросенок особенный, королевской крови, подчеркивает корона. Я специально не нарисовала ни вилку, ни нож. Мне не хочется, чтоб его съели, хотя он очень вкусный. Хочется, чтоб им все любовались».

Пример 3. На столе для ужина нарисована вазочка с фруктовым желе.

Комментарий автора: «Когда человеку плохо, тоскливо, он пытается заглушить свою грусть в вине. Но есть люди, которые разделяют свою беду со сладким. А я предпочитаю после дня, когда все время в бегах, съесть фруктовое желе. Когда оно дрожит в твоем блюдце или нежно тает во рту, ты забываешь обо всех проблемах. Мы с желе похожи. Во мне столько сладости, что, порой, кажется, характер мой просто приторный. Общаясь со мной вечерами, люди получают удовольствие, успокаиваются. Для некоторых я – коронное блюдо, что оставляют на десерт, чтобы подсластить весь ужин. Подают меня в хрустальной вазочке, и дрожу я, словно вот-вот упаду, когда ко мне прикасаются. Иногда я сама себя называю “фруктовое желе”. Но очень часто я произношу это с большой грустью».

Пример 4. На ужин одна участница рисует стакан с молоком, мед и яблоко.

Комментарий автора: «Не знаю, какие мои черты здесь отразились… Молоко настоящее, коровье, вкусное, теплое. Вместе с медом – еще вкуснее и полезней. Мед – он натуральный, полезный и ароматный. Яблоко – оно зеленое, но спелое. На вкус – сладкое, очень сочное и душистое».

Эти образы особенно наполняются выразительностью и смыслом, если внести маленькое дополнение: эта участница в скором времени ждет ребенка. Обратите внимание на акценты: образы в рассказе наполнены ощущениями (тепло, вкус, аромат, сладость, сочность); внимание к здоровью (натуральность, полезность); количество рисунков – три – бесспорно символизирует триединство семьи (мать, отец, ребенок). А уж символика самих продуктов! Молоко, мед, яблоко – здесь и естественность, происхождение от природы, здесь и богатство, разнообразие, щедрый дар, прозрачная символика «яблока с древа познания» и материнского теплого молока.

Нередко участники, работая со своим образом, «не видят» и соответственно не осмысляют, не проговаривают значимые детали рисунка. В этом случае, когда автор закончил анализ своего образа, я спрашиваю: «Хотите ли вы, чтобы вам что-нибудь добавили?» – и очень внимательно слушаю и смотрю ответ (именно «смотрю», поскольку вербальный ответ может входить в противоречие с ответом невербальным: паузой, мимикой, жестами, телесными движениями). Крайне важно не торопить автора с ответом, выдержать короткую паузу, чтобы человек мог прислушаться к себе и определиться. Если автор сомневается, я пробую уточнить: скорее «да» или скорее «нет»? При ответе «нет» обсуждение переходит к другому участнику (и в этот момент перехода я проговариваю: «Если надумаете, обозначьтесь, и можно будет к вам вернуться».). Если ответ «да», я обращаюсь к группе: «Пожалуйста, кто видит что-то важное, интересное, мысль какая-то есть – скажите автору». Участники начинают высказываться, и здесь работа и ответственность специалиста — регулировать этот процесс, внимательно слушать, что и как говорят, и реагировать, если есть опасение, что высказанные интерпретации (слова, конкретные формулировки, идеи) могут быть неприятны автору, вызывать тревогу и активизировать действие психологических защитных механизмов. Как только появляется слово – неосторожное, некорректное, неловкое, неудачное, я сразу говорю: «Давайте будем аккуратнее и осторожнее со словами, можно и нужно говорить другому человеку важное, но делать это надо так, чтобы это было человеку “в развитие”, чтобы человек понимал, какие в этом (свойстве, качестве, особенности) есть возможности и в чем “зона риска”. Давайте будем бережны друг с другом, давайте вместе сейчас подберем другое слово (формулировку) – синоним, аналог, сходную категорию…» И если на ком-то из участников (наглядный пример, проба, тренировочно-обучающая ситуация) этот поиск «другого слова» проходит продуктивно, то это дает ощутимую динамику общего эмоционального состояния в группе (снижение напряжения, облегчение, люди улыбаются и говорят друг другу спасибо, шутят), а также увеличивается число желающих получить обратную связь от других, так как люди убеждаются, что это происходит бережно, умно, правдиво (возрастает мера доверия к ведущему и группе). Редко, но все-таки бывает, что группа что-то важное добавила, но есть еще нечто, чего «не видят», или не находится средств это присутствующее в рисунке вербализовать. Тогда я как ведущая могу что-то добавить, если это какие-то значимые для автора (на мой взгляд) особенности, тенденции. В обсуждении на этом первом личностном уровне реализуется последовательность: первым работает со своим образом сам автор; во вторую очередь – группа (при запросе или согласии автора на обратную связь); и только в третью очередь – сам ведущий (специалист, психолог, арт-терапевт, психотерапевт). При этом я всегда оставляю последнее слово за автором. Можно задать автору вопросы: «Как вам все то, что здесь говорилось? Что-то похоже на вас, на то, как это есть в вашей жизни?» И я всегда озвучиваю свою профессиональную позицию: работая в арт-терапии, я считаю, что только автор решает, что для него правда, только автор знает эту свою правду (не обязательно – всю, и тем более не обязательно – сразу). В арт-терапии для меня последнее слово за автором (главное, решающее).

Таким методическим приемом мы обучаем участников давать друг другу правдивую и конструктивную обратную связь; создаем условия для личностной десенсибилизации (снижения чувствительности, уязвимости к критике), даем опыт проживания ситуации «суметь перенести чье-то мнение – оценку», помогаем жить с тем, что разные люди могут иметь мнение, отличающееся от твоего, возможно, не всегда приятное для тебя, и ты можешь это выслушать, обдумать, согласиться полностью или частично, не согласиться вовсе, и это не делает тебе больно, это тебя не разрушает; работаем на укрепление «Я»-концепции, повышение уверенности в себе и жизнестойкости.

Может показаться, что сказанное выше о восприятии личностью чьих-то оценочных суждений и вообще сама ситуация в арт-терапевтической работе, в которой человек потенциально может столкнуться с оценкой, противоречит принципу безоценочности в арт-терапии. Действительно, гораздо более безопасно для личности, группы и специалиста идти за этим принципом и соответствующими правилами групповой и личностной работы. Однако если речь идет о профессиональной психологической (психотерапевтической) работе с клиентом или группой, то без конфронтации, расширения сознания личности в аспекте восприятия своего «Я», соотнесения образов самовосприятия и восприятия себя другими людьми, осознания присущих человеку типичных проявлений в общении, поведении и деятельности мы никуда не двинемся, и в лучшем случае для клиента вся арт-терапия останется на уровне «мне все понравилось». В арт-терапии мы создаем условия для раскрытия и реализации возможностей личности средствами творческой деятельности, обеспечиваем психологическую безопасность, но не создаем искусственную среду, замещающую реальную жизнь.

На этом этапе также активно развиваются рефлексивные умения, внимание, наблюдательность, способность психологически видеть и слышать, чувствовать нюансы и оттенки в проявлениях другого человека (сенситивность), выстраивать разнообразные гипотезы и критично их проверять, опираясь на конкретные детали рисунка; сопоставлять различные (сочетающиеся или противоречивые) тенденции; подбирать наиболее точные словесные обозначения личностных смыслов, оттачивая речь и мышление.

Если участники активно, заинтересованно и глубоко работают с индивидуальным содержанием образов, то к концу этого этапа начинает ощущаться легкая усталость и некоторая «загруженность».

Далее мы переходим на второй уровень арт-технологии – «Личность и группа». И направление обсуждения продвигается «от индивидуального к групповому». Как правило, на этом этапе участники обращаются к анализу скрытого (в связи с ограничением на общение на этапе предъявления задания) или явного группового взаимодействия в процессе рисования. Каждый для себя (и о себе) может проанализировать:

• кто (какие люди) вместе со мной на этом столе?

• как мы сочетаемся (не сочетаемся) между собой?

• какое место (в прямом и переносном смысле) я занимаю здесь и сейчас на этом столе? Насколько меня это устраивает? А других? • с какими моими личностными особенностями это связано?

Очень уж яркие диссонансы бывают! Например, тот самый жареный поросенок «королевских кровей» соседствует на одном обеденном столе с супом в пластиковом стакане; на ужин – изысканное блюдо с салатом, хрустальный бокал с вином, свечи, роза в высокой вазе на одном столе с обжигающей сковородой жареной картошки; на завтрак – большое блюдо с румяными теплыми пирожками для всей семьи живет рядом с чашкой крепкого кофе без сахара и дымящейся сигаретой на блюдце. Бывают примеры не просто сочетания, а почти абсолютной похожести (разница лишь в форме чашки да в рисунке по краю тарелки). Лично для меня непохожесть, индивидуальность, даже диссонанс и конфликт предпочтительнее (в них есть жизнь), чем размеренная одинаковость, от которой не только аппетит, но и вкус к жизни пропадает.

Поскольку при рисовании на вербальное общение было наложено временное ограничение, на первый план выходят личностные потребности и проявления, а также возможности каждого в индивидуальной подстройке к другим. Более активные участники начинают быстрее других, занимают нужное им пространство, часто не ограничиваясь одним образом. Если они заканчивают свою работу быстро, ищут, куда бы еще вписаться, и начинают оформлять стол: рисуют скатерть, одинаковые салфетки для всех, столовые приборы, что вызывает у других неоднозначные реакции, так как некоторые расценивают подобные вещи как агрессивное вторжение в личное пространство или навязывание себя и своего мнения окружающим. Справедливости ради надо признать, что бывают группы, в которых ценят усилия наиболее активных участников, поскольку именно они пытаются объединить отдельные рисунки в единый стол. Главное при этом – быть максимально чувствительным к невербальным реакциям других людей и тактичным, чтобы не навязывать свое решение (даже если тебе оно кажется правильным и нужным), чтобы на листе осуществлялись возможные формы общения с помощью кисти, линии, штриха, а участники при этом ощущали и уважали границы «другого» и его право быть «другим».

Что касается индивидуальной подстройки, часто в обратной связи участники делятся полученным опытом: как влияла группа (или кто-то конкретно) на их творческий процесс. Например, в начале задания человек задумал какой-то образ (скажем, салат к ужину) и не спеша готовился приступить к рисунку, как вдруг увидел, что более активные и быстрые соседи по рисунку уже пару салатов нарисовали. Человек несколько обескуражен. «Ну что ж, – думает, – салаты уже есть, надо что-то другое сообразить. А дай-ка я нарисую вазу с фруктами – тоже вполне подходит!» И только он нарисовал вазу, смотрит: в противоположном углу стола уже и яблоки, и бананы, и даже арбуз на блюде! Вот так кто-то для себя очень четко понимает и наглядно убеждается: где есть группа, там есть конкуренция и борьба: за место, за то, чтоб успеть первым, за ресурсы, за то, чтобы удержаться в этой группе, за собственную индивидуальность (при этом один будет гибко подстраиваться, меняться в зависимости от конкретной сложившейся ситуации; другой – ни на кого не глядя, будет вырисовывать рис в своем салате, и пусть хоть сто салатов вокруг стоит! Какая из этих стратегий сохранения собственной индивидуальности служит твоим ресурсом, а какая – ограничением? Смотря в каких группах и в каких ситуациях…). Получается, через эту работу мы можем обсуждать не только позиционирование себя среди других, но и адаптивные возможности личности в группе, в обществе в целом.

На заключительном этапе (третий уровень арт-технологии – «Личность и общество») мы обсуждаем семейный и общекультурный уровень понятий, проблем, традиций, связанных с едой.

Я приглашаю группу поразмышлять над вопросом, что значит для человека еда.

Во-первых, еда – это жизненно важная потребность любого человека, в каком-то смысле (в прямом!) еда – это жизнь. Можно прожить без любви, без дома, даже без людей, без еды – нельзя. И этот факт обусловливает то важнейшее значение, которое еда имеет для каждого человека.

Во-вторых, прием пищи, несмотря на сухость и казенность самого этого выражения, – один из самых интимных актов в жизни человека, берущий начало далеко в детстве, в семье. Первый миг, когда новорожденный приникает к материнской груди; первые появившиеся предпочтения (и отвращения) у младенца: будь то каша, пюре или сок; устойчивые вкусы (избирательность в еде) в раннем и дошкольном детстве – о, ужас заботливых родителей! Их чадо не ест: кашу, картошку, суп, мясо, рыбу… И здесь каждый родитель в меру (или не в меру) своих представлений «как должно и как правильно» использует различные тактические приемы накормить. Но, как известно, «на всякого мудреца довольно простоты», и ребенок изобретает массу способов, как не съесть то, что не хочется: зажимает рот, не пропуская коварного врага – ложку; размазывает кашу по столу и по себе, объективно – в тарелке ее становится меньше;

тихо опускает руку с сосиской вниз, а там собака (вот кто настоящий друг!) всегда поможет.

Самое ужасное, когда еда, которая должна приносить ребенку радость и удовольствие, превращается в насилие над личностью и организмом. Пытка становится тем более изощренной, чем больше она мотивируется взрослыми благом – любовью, заботой о здоровье, воспитанием и соблюдением режима, прошлым опытом из родительской семьи, идеологическими концептами родителей, связанными с их собственным выбором и образом жизни. «Пищевое манипулирование или насилие может провоцировать обманы, агрессию, неискренность и ответное манипулирование» [9, с. 65].

Еда в детском саду – это, как говорится, отдельная песня, тема, достойная кисти великого живописца и пера гениального писателя. Взрослые, прошедшие эту суровую школу жизни, помните ли вы это?

Я уверена, что легко вспоминаются дети, которых ставили в пример, потому что они хорошо кушали; дети, которых оставляли сидеть над тарелкой до тех пор, пока они все не съедят (по воспоминанию одной участницы, она так просиживала над обеденной тарелкой весь тихий час, другие дети, поспав, вставали, и ее тарелку с супом нянечка меняла на полдник). В этой связи красочным примером детсадовского героического прошлого служит воспоминание Андрея Макаревича, прозвучавшее в одном из телеинтервью. Не желая есть (а без этого из-за стола не выпускали), он изловчился и забросил котлету за шкаф. Номер удался, воспитательница ничего не заметила, и впоследствии он еще не раз проделывал этот фокус с котлетами. Но, конечно, долго так продолжаться не могло – котлеты за шкафом начали дурно пахнуть. Фокусника вычислили, и разразился большой скандал.

Сейчас времена изменились, изменилась и система воспитания (так говорят). Многие процессы дихотомичны, и маятник от четких указаний, ограничений и запретов взрослых, касающихся питания детей, качнулся в противоположную сторону – недостаточности (вплоть до полного отсутствия) регуляции норм пищевого поведения детей, непонимания родителями необходимости воспитания культуры питания у детей (и в семье в целом); социальной целесообразности поддержания или формирования традиций, связанных с едой; некритичности взрослых к своим проявлениям, связанным с едой с точки зрения трансляции моделей пищевого поведения (тех примеров, которые дети видят и усваивают).

Интимно-личностные проявления человека связываются не только с предпочтениями и вкусами в еде, но и с теми привычками и индивидуальными особенностями, которые он реализует, образно говоря, за столом.

Замечали ли вы, что есть люди, которые категорически не могут есть в одиночестве, пусть кто-то хоть рядом посидит (в современном варианте роль этого кого-то часто выполняют телевизор, радио, компьютер, мобильные устройства)? Случалось ли вам быть за одним столом с человеком, который, по-вашему мнению, как-то неприятно ест? Вы могли бы выйти замуж за такого мужчину или жениться на такой женщине? Какие чувства вы испытываете, сидя в обеденный перерыв за маленьким тесным столиком с незнакомым человеком, который явно «смотрит вам в рот»? Как вы отнесетесь к человеку, который, будучи в компании за столом, съедает все пирожные, нимало не заботясь об остальных людях?

Однажды мне довелось побывать на праздничном новогоднем вечере, где за столом собрались бывшие воспитанники детского дома. Это были взрослые молодые люди уже со своими детьми. На больших тарелках для всех, как принято, лежали пирожки, конфеты и фрукты. И взрослые, и их дети немедленно разделили эту еду, положив свою порцию около себя. Кто-то съел сладкое сразу, кто-то забрал в конце вечера домой. Тарелки из-под конфет, пирожков и фруктов весь вечер стояли пустыми в центре стола. Обратите внимание: так сделали не только взрослые, которые выросли в детском доме, но и их дети, которые воспитываются в семье. Иногда подобное поведение встречается и в многодетных семьях, где не хватает средств и лишней еды не бывает. Там тоже стараются сразу все разделить, чтобы ни у кого не было соблазна.

В-третьих, еда для человека – это не просто насыщение, а удовольствие (по крайней мере, так должно быть). Удовольствие вкусовое: предвкушение начинается с оглашения меню (перечень подзаголовков кулинарной книги звучит как симфония!); множество запахов будит воображение и дает разгуляться аппетиту; нюансы вкусовых оттенков превращают простого потребителя еды в гурмана. Удовольствие эстетическое: сколько сил, времени и денег тратится, чтобы ублажить взор красотой и изяществом посуды, цветом и формой блюд; музыка, тосты и звон бокалов дают насладиться уху. Удовольствие статусное: говорят, что вкус блюда значительно меняется в зависимости от той цены, которую способен заплатить посетитель дорогого ресторана.

В-четвертых, в силу постоянной необходимости поддержания тонуса организма (своего и семьи) еда – это рутина, быт, от которого никуда не деться, а значит: продукты, магазины, сумки, чистка картошки, кастрюли, сковородки, мытье посуды… Много работающим людям часто при одной только мысли, что надо что-то готовить, уже не хочется ни вкусовых, ни эстетических изысков (а если все-таки хочется, то: доставка еды, кафе и другие возможности все это получить, но самим не готовить). Семейные люди отдыхают от семьи в первую очередь за столом для себя – чай, бутерброд, что-то простое, на скорую руку (бросить в кипяток, разогреть, открыть, нарезать…). Может быть и иначе, когда много работающий человек принципиально готовит, кулинарит, тратит время, но это отдых, переключение на другую деятельность, гармоничное сочетание необходимости и приятности.

В-пятых, у каждого человека еда непременно связывается с общением с близкими людьми, друзьями, знакомыми, деловыми партнерами, коллегами. Совместная семейная трапеза издавна и до сих пор – не только и не столько питание, сколько своего рода ритуал, объединяющий всех членов семьи, поддерживающий крепость семьи как единого целого, «…важный фактор стабилизации семейной системы, опорный элемент, укрепляющий ее и редуцирующий тревогу у ее членов» [16, с. 29]. В наши дни, когда большинство людей активно заняты на работе, учебе и в различных других сферах, часто единственное время и место общения семьи – домашний ужин. Почувствовать настроение друг друга, расспросить, как дела, обменяться впечатлениями прошедшего дня, распределить текущие заботы, определиться с планами на ближайшие дни. К сожалению, многие люди все чаще говорят о том, что и на ужин не всегда семья может собраться в полном составе, потому что все в разное время приходят домой. В таких ситуациях кто-то (чаще это бывает хозяйка – жена, мать) должен брать на себя своеобразную функцию информационной и эмоциональной связи в семье. Тот, кто не только накормит, нальет чаю, но и выслушает каждого, расскажет о семейных заботах и новостях, передаст сообщение от одного члена семьи другому.

Разумеется, не всегда в семье бывает мирно и спокойно. Слишком жесткие требования к членам семьи, излишняя ритуализация могут вызывать напряжение, протест и конфликты, особенно у молодых. Классический конфликт «отцы и дети» прорывается в каждодневных мелочах («Пока ты ешь мой хлеб, я буду говорить, как тебе его есть».). Подрастающие дети, которые требуют изменения отношений к себе со стороны родителей, используют для психологического отделения и самоутверждения в том числе и еду, пытаясь очертить свою автономную территорию интимно-личностного пространства.

Обсуждая эту тему, я иногда привожу давнюю, но реальную историю, рассказанную моей коллегой-психологом (назовем ее Лариса). В свое время она, будучи молодой девушкой, жила совместно с родителями. Закончив институт, начала работать. Получила свою первую – вторую зарплату (довольно приличную по тем временам) и поняла, что вот наконец она самостоятельный и состоятельный человек, и, естественно, принялась этим состоянием наслаждаться. Деньги летели налево и направо, и ее мама однажды тактично сказала, что, может быть, имеет смысл какую-то сумму откладывать, вот к зиме, например, захочется новые сапоги, а денег уже не будет. Лариса обиделась и гордо заявила матери, что сама зарабатывает и сама будет решать, как ей тратить деньги. В ответ мать сказала, что в таком случае, поскольку дочь питается дома, справедливо будет, чтобы она выделяла из своей зарплаты какую-то сумму в семейный бюджет на продукты. Лариса обиделась еще больше и ответила, что раз так стоит вопрос, она будет питаться отдельно и самостоятельно. Пересчитав оставшиеся деньги (а до следующей зарплаты оставалось не меньше двух недель), она прикинула, что вполне нормально сможет прожить на картошке с селедкой. Лариса купила сумку картошки и огромную банку селедки. Первые несколько дней картошка с селедкой и настроение были замечательными. В начале второй недели такого питания на картошку и селедку смотреть уже не хотелось. А потом настал день, когда Лариса предпочла остаться голодной, поскольку есть и картошку, и селедку уже не могла. Дальше она рассказывает: «Лежу я ночью, не спится, и есть хочется ужасно! А в этот день мама нажарила целую кастрюлю котлет. И вот я встаю, в ночной рубашке, на цыпочках иду в кухню, в темноте открываю холодильник, беру котлеты, сажусь на пол около холодильника и ем. Вдруг в кухне включается свет, стоит мама и тихо говорит: “Лара, ну ты хотя бы разогрела!..”». Тот вкус маминых котлет навсегда перемешался со слезами, вмиг хлынувшими из глаз Ларисы. Этот момент самоутверждения и самостоятельности стал для нее уроком на всю жизнь.

Другая моя коллега, мать нескольких детей (уже вполне взрослых), рассказывает, что 16-летие каждого ребенка в семье знаменовалось не только поздравлениями, подарками и праздничным столом, но и замечательной процедурой: открывался холодильник, показывалась пустая полка со словами: «Вот эта полочка теперь твоя персональная. Что на нее сам положишь, то и съешь. Теперь ты взрослый». Обычно этот ее рассказ служит ответом на вопрос: «У тебя такие самостоятельные дети. Как тебе это удалось?»

В-шестых, наконец, с едой связан огромный пласт культуры, выработанный человечеством в процессе исторического развития. Здесь мы можем отметить не только традиционную для разных народов кухню (связанную с географическим и экономическим положением), но и традиции, праздники, отправление культов, ритуальные обряды, национальные обычаи, сказки, приметы, анекдоты, различные элементы бытовой житейской психологии как отражение опыта, накопленного поколениями. В каждой культуре можно найти множество пословиц, поговорок, метафор, так или иначе затрагивающих важность и значимость этой темы для человека, семьи, целого народа. Всем известно, что на Руси работника нанимали по тому, как он ел: если ел много, от добавки не отказывался, такого нанимали (значит, силен и хорошо работать будет). В любой культуре отказаться от еды, которую предлагают гостю, – самое большое оскорбление и проявление неуважения к хозяину. В русской традиции разделить свой хлеб с другим человеком – выразить ему доверие, а иногда и породниться с ним (мой отец рассказывал, что когда он пришел в дом к родителям моей матери с намерением жениться, то, выслушав его, дедушка разрезал целый хлеб пополам, одну половину отдал ему, а другую своей дочери. Дело было решено).

Кстати, само название арт-технологии «Завтрак – Обед – Ужин» тоже не случайно. И завтрак, и обед, и ужин – исторически сложившиеся формы приема пищи в суточном ритме. Они закрепляют оптимальный режим питания человека и традиционно принятые в определенной культуре сочетания блюд. Например, на завтрак в большинстве культур не принято употреблять спиртное, а вот бутерброды, яичница или каша вполне подойдут, и, конечно, чай или кофе. И поэтому на рисунках участников занятия мы видим не только символические образы «Я», но и своеобразный срез представлений, отражающих семейные, национальные и общественно-культурные традиции.

Напомню, что в начале работы участники могут выбрать, что именно они будут рисовать: завтрак, обед, или ужин. Анализируя свой опыт работы с разными группами, могу сказать, что статистически чаще выбирают рисовать ужин, несколько реже – завтрак, и совсем мало – обед. Как правило, в обсуждении мы пытаемся разобраться, чем обусловлен именно такой выбор.

Для большинства ужин – это не просто еда, а возможность отдохнуть, расслабиться, никуда не торопиться, провести время с близкими или друзьями. Ужин может быть домашним и скромным или изысканным и торжественным, романтическим свиданием или возможностью насладиться отдыхом в уединении в любимых домашних тапочках. Оказывается, по рисунку замечательно видно семейное положение (во всяком случае, женщин). Незамужние молодые девушки, как правило, рисуют на ужин тарелку с красиво разложенным листиком зеленого салата, долькой помидора и ломтиком сыра (в количестве, рассчитанном на Дюймовочку) и фрукты, поскольку крайне озабочены поддержанием стройной фигуры, а также стандартные атрибуты романтического вечера: роза в высокой вазе, два бокала вина и свечи. Когда я задаю коварный вопрос, какой мужчина и как долго выдержит такие ужины, в ответ все дружно и искренне смеются. Женщины замужние рисуют на ужин совсем другое (и количественно, и качественно): если салат, то его много (чтобы хватило на всю семью), обязательно что-то понажористей: мясо, рыбу, курицу, картошку, еще и к чаю что-нибудь вкусненькое.

Завтрак у многих ассоциируется с домом, с необходимостью вставать и собираться на работу, учебу, со спешкой, с заботой не только о себе, но и о близких. Некоторые не хотят рисовать завтрак, так как сами никогда не завтракают. Рисуют: кашу, яичницу, бутерброды, фрукты, мюсли с молоком, чай, кофе, утреннюю сигарету (кстати, кофе с сигаретой часто рисуют те же девушки, которые на ужин поддерживают фигуру бокалом вина, розой и свечами).

По общему мнению участников, обед выбирают рисовать редко, потому что большей частью обед проходит вне дома (на работе, в институте) и зависит от возможностей: и временных, и материальных и т. д. Пожалуй, именно обед сейчас олицетворяет собственно процесс утоления голода, жизненно важную необходимость. Иногда приходится перебиваться чаем-кофе с чем-нибудь, перекусывать буквально на ходу (в метро, по дороге с учебы на работу или с одной работы на другую) или вовсе бегать до вечера голодным, мечтая наконец добраться до дома и поесть по-человечески.

Замечательная была, а ныне практически исчезла традиция воскресных семейных обедов. Почему воскресных? Потому что в будние дни хозяин дома, отец семейства, находился на службе и хотя обедать приезжал домой, не мог уделить этому много времени; к тому же, у всех домашних тоже были свои будничные дела. Почему существовала традиция именно обедов, а не ужинов, например? Согласитесь, именно в это время суток и взрослые, и дети находятся в оптимальном для совместного общения состоянии (давно проснулись; уже включились в какую-то деятельность, но еще не устали; тело, душа и разум готовы воспринимать пищу и телесную, и духовную). Кроме того, ужинать было принято в обществе, поэтому взрослые выезжали в гости (или сами давали прием), ужин совмещался с различными общественно-принятыми развлечениями: театром, светскими раутами, балами. В дворянских семьях ХIХ – ХХ вв. на воскресном обеде собиралась вся семья, включая и маленьких детей. В воскресенье дозволялось подольше поспать (а значит, члены семьи будут в добром расположении духа), обед продолжался час, а то и полтора, и дети должны были наравне со взрослыми вести себя соответственно (есть не быстро, но и не медленно, а точно к смене блюд), только самых маленьких детей (с разрешения родителей) гувернантка или няня могли раньше других увести из-за стола. Темы для беседы за обеденным столом были четко ограничены, т. е. каждый знал, о чем принято или не принято говорить. Не принято было обсуждать за обедом темы, которые могли вызвать спор или испортить (не аппетит, как можно!) настроение собравшихся. А вот когда обед заканчивался и все переходили из столовой в гостиную, можно было обсуждать и проблемные темы, спорить или просить о чем-либо (с психологической точки зрения очень грамотно: человек сыт, доволен и расположен к собеседнику).

Да, жизнь меняется. Вместе с ней меняются культура, ценности, люди. Возможно, сравнение традиций прошлых веков и дня сегодняшнего выглядит несколько странно. Но если вглядеться в относительно недавнее наше прошлое? Читатели моего поколения или несколько старше могут в ярких красках рассказать про то, как с продуктами в магазинах (особенно в населенных пунктах, далеких от столицы) было неважно, и за праздничным столом люди радовались и получали удовольствие от самых простых продуктов. В отсутствии промышленного пищевого разнообразия практически в каждом доме могли удивить необычайно вкусными вареньями-соленьями собственного изготовления, пельменями, которые лепились своими руками, достойными восхищения пирогами и тортами, рецепты которых переписывались и передавались из рук в руки. В женских журналах советского времени «Работница» и «Крестьянка» половина одной страницы посвящалась кулинарным рецептам: «Блюда из черствого хлеба», «Меню для семьи за три дня до зарплаты», «Весенний салат из крапивы», «Как приготовить майонез в домашних условиях»,

«Если к вам неожиданно пришли гости», «Торт на скорую руку». На двух существовавших телеканалах я припоминаю только одну передачу «А ну-ка, девушки!», где конкурсанткам иногда надо было посоревноваться в приготовлении какого-нибудь блюда. Страна, в которой не хватало еды, не могла себе позволить об этом говорить, да и в тех ценностных ориентациях общества на уровне государственной идеологии еда как отражение «примитивного личного блага» никогда не являлась ценностью, была всего лишь едой (есть, чтобы жить, но не жить, чтобы есть).

В дорвавшихся до изобилия 2000-х публично (на телевидении, радио, в журналах) варили и жарили известные и пытавшиеся ими стать поп-, кино- и телезвезды (с семьями и без), политики, губернаторы, дизайнеры, шеф-повара и пр. Они же периодически рассуждали о здоровом питании и диетах, они же (только в других обстоятельствах) показывали зрителям, как быстро человек меняется, если ограничить его жизнь до необходимости удовлетворения витальных потребностей (лишить еды и привычного образа жизни). Люди стали больше работать и быстрее жить, привыкли есть полуфабрикаты, пить чай в пакетиках и покупать хлеб в нарезке. В семье и на работе – экономия времени и нежелание напрягаться на мытье посуды, стирку скатертей и салфеток, а заодно на поддержание правил приличия и аккуратности за столом. Быстрота и удобство пришли на смену традициям, возможность замены стала иллюзией постоянства, унификация все больше растворяла индивидуальность и своеобразие.

На пороге 20-х сверхскоростного информационно-технологичного века мы все еще едим (и это обнадеживает), но уже несколько иначе. Напробовавшись всего до невозможности переварить (в прямом и переносном смысле), мы стали сдвигаться к идеям осознанного потребления (к самоограничению), натренировали пищевую мобильность (в равной мере можем готовить дома, заказать еду, сходить в кафе), способны потреблять пищу в любом месте в любых обстоятельствах (за рулем, на эскалаторе метро, в переполненной маршрутке, на велосипеде и на беговой дорожке фитнес-клуба, в бассейне, в примерочной магазина, в учебной аудитории и т. д.), и при этом 23 февраля по телевизору нам показывают процесс приготовления борща своему защитнику: женские руки крошат капусту и картошку в одноразовых перчатках (то ли капуста заразная, то ли женщина, то ли охраняют зрителей от передачи пищевой инфекции телевизионным путем), мы начали спасать «одинокие бананы» из корзины супермаркета «Сто лет одиночества», путешествуем по миру – все больше в поисках чего-то уникального, аутентичного, с восторгом находя «атмосферные» кафе (например, кафе в комнате квартиры, где люди живут свою обычную жизнь: это их мебель, плита, так они готовят себе обед, и вот рядом – их бабушка сидит и вяжет крючком салфетку), и одновременно в своей стране практически не замечаем пищевой экспансии, являющейся следствием активных миграционных процессов в соединении с коммерческой выгодой.

В обсуждении на этом третьем этапе арт-технологии клиенты и участники семинаров охотно вспоминают свои впечатления из детства, семейные традиции, приводят примеры собственного отношения к еде, осознавая, что «в одной тарелке» может быть столько многого и разного: социального, культурного, этнического, духовного и ценностно-мировоззренческого, территориального, семейного, индивидуально-личностного, ситуативного, физиологического…

В завершение участники часто говорят о том, насколько неожиданной и многопланово-интересной оказалась для них эта тема, как каждый смог открыть для себя (впервые или заново) привычные мелочи жизни. Отзвуки этих рассуждений еще долгое время всплывают в сознании (судя по впечатлениям, которыми люди делятся на последующих наших встречах). Люди начинают видеть то, на что раньше никогда не обращали внимания; иначе воспринимать многие вещи в своей жизни, удивительно ярко и свежо, так, как видишь мир солнечным весенним днем сквозь вымытое окно; находить для себя новые смыслы в бытии каждодневных забот.

Поскольку данная тема никого не оставляет равнодушным и все участники с большим энтузиазмом ее обсуждают, время пролетает совсем незаметно. Напомню, что время, затраченное на рисунок, – 15–20 мин, тогда как рефлексия и обсуждение могут проходить в течение 1,5–3 ч (лично для меня временной фактор всегда служит одним из четких критериев эффективности работы в арт-терапии над какой-то темой, проблемой: если рефлексивный план работы в 1,5–3 раза превышает время, занятое на творческий этап, значит, работа идет продуктивно). Не всегда есть возможность использовать такие временные ресурсы одномоментно. В таком случае целесообразно делить работу на два этапа, в том числе используя разные формы и приемы работы с клиентом, семьей и группой. В групповой деятельности на первом этапе – творческий процесс (рисунок), отреагирование эмоционального состояния, индивидуальная работа участников со своими образами, опорные вопросы для домашнего самостоятельного письменного задания по теме, например:

1. Что значит для человека еда?

2. Какие обычаи, обряды, традиции связаны у нашей культуры (или у других культур) с едой?

3. Какие воспоминания, связанные с едой, возникают у вас из детства, из родительских традиций?

4. Если вы живете самостоятельно, сохранили ли вы культуру питания и традиции, принятые в вашей родительской семье?

5. Какие новые элементы культуры питания и традиций у вас появились (или в будущем вы хотели бы их придерживаться)? Следующее занятие можно начать (непременно разложив перед собой рисунки) с обсуждения второго уровня арт-технологии «Личность и группа», а затем перейти к общему обсуждению вопросов, над которыми каждый участник уже так или иначе размышлял в самостоятельной письменной работе.

Если специалист и группа располагают достаточным количеством времени для глубокой проработки этой темы на одном занятии, то приведенные опорные вопросы могут служить примерным планом для общего обсуждения в кругу на третьем уровне арт-технологии – «Личность и общество».

Я рекомендую арт-технологию «Завтрак – Обед – Ужин» для работы с широким кругом психологических проблем семьи и личности в семейном пространстве. Особенности процесса могут быть следующие.

Члены семьи будут рисовать на одном большом листе (формат А1, А2, если это семья из трех и более человек; если это родитель с ребенком, супружеская пара, возможно использование формата А3). Целесообразно дать больше вариантов выбора художественных средств: не только краски, так как члены семьи, редуцируя тревогу, могут выбирать хорошо контролируемые материалы (карандаши, фломастеры, восковые мелки). Далее специалист просит членов семьи решить, что именно они будут рисовать (семейный завтрак, обед, или ужин), и приступить к работе. В зависимости от семьи и настроя можно присоединять и механизм персонификации (представить себя в виде некоего блюда на семейном завтраке (обеде или ужине). Для семьи это может звучать как «необычное творческое задание». Далее обсуждение идет в направлении «индивидуальное – общесемейное – общественно-социальное», с проработкой особенностей семейного взаимодействия и функционирования, специфики проблем и ресурсов семейной системы. Арт-технология создает условия для совместной деятельности членов семьи в диалоге со специалистом, улучшает коммуникацию, формирует атмосферу общности и принятия. Дети и родители, супруги становятся внимательнее к тому, что скрывается за знакомыми бытовыми привычками, проявляют больше терпимости и уважения к потребностям, вкусам и предпочтениям друг друга, хотят верить в семью как в ценность, где за одним столом есть место каждому.

Тему эту вполне можно предлагать клиенту в индивидуальной работе в разных вариациях: я в виде блюда (про себя), я рисую свою семью в виде блюд на завтрак/обед/ужин (про себя и свою семью) и др. Одна из моих коллег превосходно работает с вариацией этой темы со своими пациентами, находящимися на лечении в стационаре, предлагая каждому нарисовать «Завтрак, который мне бы хотелось». Для людей, на время лишенных домашней обстановки и привычного питания, эта тема становится не только проективной, но и ресурсной, символически восполняет то, в чем человек нуждается.

И последнее. Есть еще один замечательный критерий эффективности психологической работы с этой темой.

В конце все участники говорят, что очень хотят есть!