Глава тринадцатая

На обратном пути Поль предупредил о нашем приезде мою сестру, но я не разобрала ни слова из того, что он говорил Анне. У меня не было ни сил, ни даже желания вмешиваться. Я просто положила голову ему на плечо. Дорога окончательно вырубила меня, я не могла открыть рот, потому что боялась закричать, расплакаться, сойти с ума. Я почти сутки прожила в шоковом состоянии. Благодаря Пакому, благодаря нашептанным им словам утешения и крепкому объятию, я немного расслабилась. Но сейчас Пакома не было со мной, Паком был с Ноэ. В каком-то смысле он словно бы заботился обо мне через моего сына. Однако это ни в коей мере не смягчало моих мучений. Какую-то часть меня как будто отсекли.

Анна ждала нас у меня дома, непривычно спокойная. Она сразу принялась все организовывать, игнорируя эмоции, которые наверняка осаждали ее. Я наблюдала за тем, как она движется по квартире – у нее талант заполнять свободное пространство. Вот она исчезла на кухне, унося пакеты с едой из итальянской кулинарии, после этого протянула Полю бокал вина и велела посидеть на диване, пока мы с ней займемся неотложным делом. Не спрашивая моего согласия, она потащила меня по лестнице. В спальне усадила на кровать и пошла в ванную. Потекла вода, и вскоре воздух наполнился ароматом лавандовой эссенции. Выйдя из ванной, она принялась разбирать пакеты, которые я вначале не заметила, – вынула великолепный махровый халат и симпатичную пижаму и аккуратно разложила на кровати. Потом села рядом, взяла мою ладонь и стала ласково поглаживать.

– Сестричка, ванна с пеной и прочая моя ерунда должны показаться тебе бесполезными, и ты права, не спорю, но, думаю, ты в них нуждаешься. Я забочусь о тебе, как могу. В любом случае это не повредит. Смой с себя весь этот ужасный день и ужасную ночь.

Я сжала ее руку в знак благодарности за заботу и такт.

– Могу я оставить тебя одну? Ты не натворишь глупостей?

Я ободрила ее улыбкой пополам со слезами.

– Пойду проверю, как там Поль, у него вид не лучше твоего.

Она быстро поцеловала меня и оставила сидеть на кровати.

Не думала, что способна хотя бы частично сбросить напряжение и получить удовольствие, однако, погрузившись в горячую воду с пеной, заполнившей ванну, я застонала от блаженства. Я не имела права расслабляться, но сестра не ошиблась – ванна подействовала на меня как целительный бальзам. Я позволила себе прикрыть глаза. Что делают сейчас Паком и Ноэ? Если не ошибаюсь, Паком никогда не занимался никем, кроме себя. Как же он справится с подростком в разгаре экзистенциального кризиса? Когда он предложил взять на себя Ноэ, это была импульсивная реакция, он не представлял себе, во что все выльется. А может, вовсе не так? Может, он, напротив, хорошо знал, во что ввязывается, и это его не пугало. Ноэ инстинктивно принял Пакома с первой минуты, и тот был сейчас, пожалуй, единственным человеком на свете, на которого, как считал мой сын, он мог положиться. Это было невыносимо: чтобы выжить, мой ребенок обращается к почти чужому человеку. Я мечтательно вздохнула: вот бы превратиться в маленькую мышку и спрятаться в квартире в Сен-Мало, чтобы понаблюдать за ними.

Я спустилась вниз, закутавшись в пушистый халат. На диване сидели Поль с Анной и упорно молчали. Взгляд Поля был устремлен куда-то вдаль, он словно отсутствовал. В чем же, на самом деле, Ноэ мог его обвинить? В чем он его упрекнул, если Полю так тяжело? Заметив меня, он бросился ко мне и внимательно оглядел. После чего удовлетворенно кивнул:

– Ты немного пришла в себя.

– У меня потрясающая сестра.

Анна порозовела, тронутая моим комплиментом и в то же время смущенная тем, что ее благодарят, хотя во всем происходящем у нее всего лишь второстепенная роль.

– Не спорю! – согласилась она. – Садитесь, будем есть!

Анна красиво накрыла на стол, мой бокал был наполнен вином, все было горячим и поджидало едоков. Ее старания растрогали меня до слез. Она поторопила нас, чтобы мы поскорее садились. Сегодня пригодился ее самый большой недостаток – гиперактивность, позволившая ей выстоять, не сломаться, как мы. Когда Анне бывало плохо, когда случались какие-то неприятности, ее было не удержать. Я ее хорошо знала, так что сначала удивилась ее самообладанию, а потом поняла: она старалась не сгущать и без того тяжелую атмосферу. Под ее непреклонным взглядом мы поели, ну или, скорее, что-то поклевали. Поль с замкнутым лицом сидел напротив меня. Иногда наши взгляды встречались, и тогда я читала в его глазах страдание, в точности повторяющее мое. Мы были не в состоянии разговаривать друг с другом. Я замечала, что обеспокоенная Анна посматривает по очереди на нас обоих.

Поль разваливался на глазах, это удручающее зрелище заставило меня включиться. Давно пора было.

– Идите по домам, вы совсем без сил.

– Я могу остаться на ночь, – предложил он.

– Ладно-ладно, Поль, пойди отдохни, – сказала сестра. – Я здесь переночую.

Я выпрямилась, готовясь выдержать атаку.

– Я вам очень благодарна, вы и так сделали достаточно для меня, для нас… Я не больная, которой требуется уход… Сейчас я лягу и попробую уснуть. Во всем виновата я, мне и расплачиваться, я не согласна, чтобы вы терзались из-за меня. Договорились?

Похоже, я была достаточно убедительной, потому что они почти не возражали. Перед дверью я обняла Анну, поблагодарила, попросила у нее прощения, а она шепнула, чтобы я не волновалась из-за родителей. “Я беру их на себя”, – добавила она. Она ушла к машине и оставила меня наедине с Полем, который все не решался уйти.

– Ты точно выдержишь одна? – спросил он после долгого молчания.

– Все будет хорошо.

– Посиди завтра дома.

– Ой, нет! Я приду на работу, в одиночестве без Ноэ я свихнусь.

– Ужасно, что я не смог ничего сделать. Господи, как же я злюсь на себя за это…

– Ты выложился по полной, Поль, что ты еще мог? Что он такого сказал? Что разбило тебе сердце?

Он ударил ногой в пустоту, шумно вздохнул, потом обернулся ко мне. Я никогда не видела его таким. Я ощущала страдание Поля почти физически, оно накрыло и меня, добавившись к моему собственному. Щемящая тоска еще усилилась.

– Выходит… вопреки всему, что я ему твердил из года в год, он продолжал верить, что я считаю его своим сыном… Да по сути так оно и было… А теперь он вбил себе в голову, что я врал ему с самого рождения и что я его не люблю… и никогда не любил. Он считает, что мне всегда было плевать на него.

– Это несправедливо, Поль. Ты же…

Он обнял меня, заставив замолчать, ткнулся лицом мне в шею и надолго застыл.

– До завтра.

Он быстро ушел, его автомобиль рванул с места. Не надо было его отпускать. Лучше бы он остался со мной, он нуждался во мне так же, как я в нем.

Я легла не у себя, а в спальне сына. Нашла засунутого за ночной столик плюшевого мишку. Первый подарок, который я, собравшись с духом, сделала своему ребенку перед самым его рождением. Тогда меня впервые уколола догадка о моей вине перед ним, и я сказала себе, что покупка мягкой игрушки ни к чему не обязывает. Он никогда не расставался со своим медведем, даже когда вырос. Мишка не отправился в кладовую вместе с другими игрушками, а прятался в укромном уголке его комнаты, чтобы не попадаться никому на глаза, но всегда оставаться рядом. Но не в этот раз. Отныне он навсегда задвинул медвежонка подальше. Как и меня, свою мать. Поэтому я прижала мишку к груди и забилась под одеяло Ноэ, вдыхая его запах. Было что-то животное в моем опьянении запахом его сна. Медленно тянулись минуты, уснуть я не могла, телу было напрочь отказано в отдыхе. Воображение вытворяло со мной невесть что, я слышала в доме шорохи и даже тихий звук гитарных струн. После полуночи телефон завибрировал. Паком.

– Я тебя разбудил?

– Нет…

Я перевела дух, мне стало чуть легче – наконец-то у меня появилась пусть и хрупкая, но все же связь с сыном.

– Как он?

Я представила себе Пакома в гостиной, с лампами, горящими только над книжными полками. Он сидит лицом к морю, и не важно, что за окном густая тьма. Паком говорил тихо и размеренно, как человек, рассказывающий историю. Он поведал мне, что Ноэ, стремясь забыть меня, засыпал его вопросами о Сен-Мало и корсарах. Паком утомил его, бесконечно водя по крепостным стенам и ступенькам к пляжу Сийон. Я ясно видела, как мой сын из последних сил мечется по песку, как он подбегает к стволам-волноломам и со слезами цепляется за них, чтобы не свалиться от горя и гнева.

– Он сильный, Рен. Твой сын крепкий. Он держится. И… он старается не обременять меня. Честное слово.

Я улыбнулась.

– Он помог мне приготовить ужин, нам даже удалось посмеяться. Пусть немного, но все равно ему стало чуть легче. Он расположился в бывшей моей спальне, я там жил, когда был в его возрасте. Перед тем как тебе звонить, я зашел посмотреть, как он там. Он уснул, не сняв наушники.

Я немного успокоилась. Паком отчасти развеял мои страхи, но мне еще сильнее, чем раньше, не хватало сына.

– Спасибо за все, что ты делаешь для него.

– Не благодари меня.

– А что Николя?

Паком что-то проворчал, не отвечая.

– Он знает, что Ноэ у тебя?

Долгое молчание соответствовало утвердительному ответу.

– Мы поговорили на повышенных тонах, а если быть точным, просто поругались.

Я была в ярости: за все в ответе Николя, из-за него Ноэ так страдает. И я вместе с Ноэ. К тому же Паком и Николя были не разлей вода, а теперь из-за нас с Ноэ между ними пробежала кошка. Меня бесконечно трогало, что Паком выступает в мою защиту и в защиту моего сына, но получалось, что я теперь виновата еще и в разрушенной дружбе.

– Не стоило тебе заниматься мной и Ноэ. Николя слишком важен для тебя.

– Не болтай глупости. С ним происходит нечто для меня непостижимое. Не узнаю его. А ты не зацикливайся на нем, ладно? Подумай о себе.

Мы замолчали, я вспомнила, как сегодня днем он держал меня в объятиях, я все еще чувствовала его губы на своих, слышала слова, на которые не сумела ответить.

– А теперь спи, и пусть тебе приснятся хорошие сны. – Я расскажу себе историю. – Он должен понять, о чем я.

Я представила себе, как Паком улыбнулся.

– Я тоже.

В его голосе прозвучала глубокая грусть. Грусть, которую я у него никогда не замечала, грусть, совершенно ему несвойственная. Он нажал на отбой.

Я просыпалась несколько раз за ночь, с болью вспоминая, в чьей я кровати и почему. Мне удавалось как-то унять тревогу лишь мыслями о Ноэ и Пакоме, которые спят под одной крышей. Только это утешало и успокаивало меня.

Наутро Паком прислал мне фотографию вида из окна, почти такую же, как раньше. Только на этот раз на ней был мой сын, стоявший спиной к объективу. Ноэ сел на мое место у стола и созерцал пейзаж. Его ангел-хранитель добавил к снимку подпись: “Он так похож на тебя”.

Следующие дни были странными. Я, как автомат, вставала, натягивала первую попавшуюся одежду, наспех закалывала волосы, не тратила силы на макияж и уходила с малоприятным ощущением, что такое уже когда-то было. Наплевательское отношение к своей внешности и отсутствие уважения к своему телу и к себе самой вернулись снова, так я себя вела во времена беременности. А потом Ноэ родился, и благодаря сыну мне захотелось нравиться, сын делал меня красивой. Теперь сына рядом не было.

Я проделывала в “Ангаре” то же, что обычно, пыталась работать, как всегда, словно ничего не случилось. Поль осторожно наблюдал за мной, не навязываясь, а ожидая, пока я сама вернусь к нему. Что творится у него в душе? Я время от времени справлялась о его настроении, однако не получала убедительного ответа. Но я же не слепая и видела его замкнутое лицо. Мыслями он был где-то далеко, время от времени сотрудникам приходилось обращаться к нему по нескольку раз, чтобы он откликнулся. Когда почва уходила из-под ног, я бросалась к нему в кабинет, и мы сидели рядом, молчали, пили его отвратительный растворимый кофе, который согревал мне сердце, несмотря на мерзкий вкус. Сама по себе возможность быть вместе приносила нам некоторое облегчение. А потом я возвращалась домой. Пока я оставалась в агентстве, все было более-менее нормально, временами я даже почти верила, что Ноэ в Руане, что он занимается с друзьями, в лицее или в библиотеке. Стоило выйти из “Ангара”, и держаться становилось гораздо труднее. В полдень я обедала с Анной. Вечером ужинала у родителей, чтобы не сидеть дома за столом с маячащим передо мной пустым стулом Ноэ. Мама готовила что-нибудь вкусное, папа удерживался от замечаний, когда я выходила покурить, и ограничивался словами “моя любимая девочка”, произносимыми одновременно ворчливо и нежно. Они жутко тосковали по Ноэ, и я обрадовалась, когда они рассказали, что Ноэ прислал СМС с извинениями, подчеркнув, правда, что не мог не сбежать. От этих нескольких слов бабушке с дедушкой стало гораздо легче, они убедились, что внук не оттолкнул их окончательно.

Каждое утро Паком присылал мне фотографию, каждый вечер рассказывал, как прошел день. Ноэ много гулял, мало говорил, регулярно общался по телефону с приятелями и Жюстиной, повторял пройденное, играл на гитаре и перечитывал “Этих господ из Сен-Мало”. Сообщая мне об этом, Паком загорелся:

– Невероятно, он глотает эту книгу, совсем как я в его возрасте. Между прочим, Рен, этот роман изменил мою жизнь.

Бабушка дала его Пакому, когда ему было столько же лет, сколько сейчас Ноэ, и он немедленно захотел стать одним из “господ из Сен-Мало”. Путешествия, Индия, специи и все остальное – логичное следствие этого увлечения. Ему не хватало только парусников, чтобы превратиться в судовладельца из золотого века пиратства. Его рассказ растрогал меня до слез. Этот страстный мечтатель, путешественник, завоеватель стал мне еще ближе.

– Вчера вечером мы проболтали несколько часов кряду, он хочет, чтобы я купил майну и назвал ее Какаду.

– Что-что?

Он даже не услышал мой вопрос.

– А сколько мы хохотали, представляя себе кое-какие сцены!

– Представляя что?

– Тебе не понять!

Установившееся между ними взаимопонимание радовало меня и одновременно вызывало беспокойство. Причем за обоих. Тема Николя пока оставалась табу, но как долго это продлится? Если я начинала выуживать информацию о нем, Паком уклонялся от ответа. Но ведь они должны общаться, так или иначе пересекаться, поскольку, судя по его словам, большую часть дня он проводил в “Четырех сторонах света”. Он считал, что Ноэ нужно время, чтобы прийти в чувство, и я была согласна с ним, но… Какое место потребует себе Николя, если он наконец-то опомнится? А он обязательно однажды опомнится. Как? Когда? Кто знает! Возможно, Ноэ получит тогда то, что всегда искал, сам того не подозревая. Но Паком… Что останется ему, когда Николя вступит в отцовские права? Наблюдая за Полем, который, возможно, никогда не оправится от нанесенного ему удара, я не могла не волноваться за Пакома.

Вот уже шесть дней, как я жила одна, без сына, и все эти дни моя семья и Поль нянчились со мной. Пора было это прекратить. Поэтому я отважилась провести вечер в одиночестве. Как перестать бояться пустоты, возникшей с уходом Ноэ? Легче сказать, чем сделать. Сидя в четырех стенах, я бродила по квартире, не находя себе места. Подошла к стеклянной двери на террасу. Стояла хорошая погода, самое начало лета, однако у меня не было желания выходить из дому. Я ничего не хотела, мне не к чему было стремиться, я чувствовала себя бесполезной. Я с трудом заставила себя немного поесть. Потом налила вина в надежде, что оно оглушит меня. После еды и вина я собралась вернуться на свой наблюдательный пост у выхода на террасу, но тут позвонили во входную дверь. Я не представляла, кто бы это мог быть. Обрадовало ли меня, что кто-то за меня волнуется и хочет составить мне компанию, пока не придет время свалиться в постель? Или я разозлилась на то, что мне не доверяют, не верят, что я смогу сама пережить все это? Как бы то ни было, мой вечерний посетитель проявлял нетерпение.

Звонок звенел снова и снова. В конце концов, вместо того чтобы обрадоваться, я разозлилась на заботу окружающих и поплелась открывать. Увидев, кто ко мне пришел, я напряглась еще больше, если такое возможно.

Я много чего могла предположить, но уж точно не то, что окажусь лицом к лицу с Элоизой. Вот, теперь еще и она свалилась мне на голову, а я так устала, и у меня нет ни малейшего желания оправдываться или бороться. Я, конечно, догадывалась, что в ее жизни произошли пугающие перемены, но я и так уже огребла по полной. Какое-то время мы стояли, уставившись друг на друга. Ни одна из нас не собиралась первой ослаблять бдительность. Она была в легкой куртке, с ключами и телефоном, зажатыми в руке, и можно было подумать, что она живет в двух домах отсюда и забежала на минуту к соседке. Никто бы не заподозрил, что она только что проехала три часа без остановки, чтобы заявиться ко мне. А ведь я могла бы предположить, что однажды она потребует объяснений. Я знала ее мало, но с самого начала поняла, что у нее сильный характер, и, главное, почувствовала в ней женщину, мать. Семья превыше всего! Элоиза, как и Николя, должна была считать меня предательницей. Однако, как ни крути, она радушно распахнула передо мной дверь их дома, поэтому было бы неприлично захлопнуть у нее перед носом свою. Ох, одному богу известно, как мне этого хотелось! Не вымолвив ни слова, я пошла в дом, оставив ей решать, последовать за мной или нет. Она замешкалась на пороге. Я взяла свой бокал и прислонилась к стенке гостиной. Ее глаза пробежались по комнате. Что ж, по сравнению с ее красивым богатым особняком мой скромный маленький дом матери-одиночки должен был показаться ей жалким, но это был мой дом, и она находилась на моей территории. Она стояла, обхватив себя руками, словно защищаясь или дрожа от холода. В какой-то момент она быстро пересекла гостиную и застыла перед “Театром Ноэ и мамы”, где было много фотографий маленького Ноэ. Она ошеломленно поднесла ладонь ко рту.

– Теперь у меня никаких сомнений, – прошептала она. – Николя не захотел показать мне фото, которое ты ему оставила.

Меня это не касалось – не моя забота.

– Зачем ты здесь? – холодно поинтересовалась я.

Она резко обернулась ко мне, лицо ее было злым.

– Ты еще спрашиваешь?! Да потому, что я живу в аду!

Я яростно вскинулась:

– Что ж, значит, нас там двое!

Мы снова смотрели друг на друга с вызовом, обе одинаково напряженные, каждая со своей сломанной жизнью.

– Давай не будем кричать друг на друга, Элоиза, это не продвинет нас ни на миллиметр.

Ее плечи опустились.

– Ты права. Я пришла не за тем, чтобы скандалить.

Мы сложили оружие, я подозревала, что она измотана так же, как я. Обеим имело смысл отказаться от противостояния. Я тяжело вздохнула. Нам придется играть в открытую и отчаянно стараться сохранять спокойствие.

– Выпьешь что-нибудь?

– С удовольствием.

Я взяла бутылку и второй бокал и жестом поманила ее на террасу. Мы сели к садовому столику друг напротив друга. Тихо спускалась ночь, мои мысли улетели в Сен-Мало. Поужинали ли Ноэ и Паком? Гуляют ли по крепостным стенам? Мне не удавалось начать разговор, поэтому я закурила. Я наблюдала за улетающим в небо дымом и собирала остатки энергии, чтобы начать.

– Я возьму у тебя сигарету, теперь уж все равно.

Я покосилась на нее. Обидно сдаваться, продержавшись десять лет, однако первая затяжка принесла ей заметное облегчение.

– Ты считаешь, я нарочно заварила эту кашу? – спросила я.

Она одарила меня улыбкой, полной иронии, и пристально на меня посмотрела.

– Не рассказывай все заново, не напрягайся! Мне уже изложили историю от начала до конца во всех подробностях! Ты нашла пламенного защитника в лице Пакома! Не стану скрывать, я очень удивилась, я была уверена, что он встанет на нашу сторону. Ан нет… впервые с нашего знакомства он наорал на меня. Хорошо бы, чтобы это был и последний раз – как-то не хочется снова попасть под огонь его негодования. Ладно… Он ни за что не рискнул бы потерять лучшего друга ради женщины, какими бы ни были его чувства к ней. Значит, он считает несправедливым обвинять во всех бедах тебя. Поэтому я пришла к выводу, что у него есть для этого основания и будет правильно его выслушать. Он рассказал мне о вас с сыном.

Я встала и бесцельно прошлась по саду. Паком защищал меня от всех и вопреки всему, это было потрясающе, но вовсе не значило, что я должна проявить сейчас слабость. У нас тут не девичья болтовня о любовных переживаниях.

– Ты посмотрела на это другими глазами?

Она горько усмехнулась:

– Можно и так это выразить… Я поставила себя на твое место.

Я смерила ее пристальным взглядом, она ответила таким же. До того как продолжить, она помолчала, сосредоточившись на сигарете и, возможно, набираясь храбрости.

– По совести говоря, – она уже полностью владела собой, – не знаю, как бы я себя повела, окажись я беременной и в полном одиночестве. Возможно, поступила бы как ты. По-всякому могло сложиться. Но вот что бесспорно и чего не изменишь: пока ты выкручивалась, как умела, я наслаждалась блаженной любовью с отцом твоего ребенка, мы вместе проживали наше большое приключение, не заботясь о том, что оставили позади.

Тут уж я пришла в недоумение.

– Вы не могли знать… Послушай, у меня нет ни малейшего желания слушать твои рассказы об Индии, о том, чем вы там занимались и как влюбились друг в друга.

Она встала и присоединилась ко мне в моем крохотном садике, на ее лице была написана грусть и твердое намерение продолжать.

– Ты ошибаешься, мне важно это сказать. Узнай Николя, что ты беременна, он бы примчался во Францию, чтобы выполнить свои обязательства. И я бы его потеряла, Паком бы его потерял. Поэтому, хотя то, что я сейчас скажу, может показаться полным бредом, с тех пор, как все открылось, я, как это ни парадоксально, убеждена в том, что у меня своего рода долг перед тобой и твоим сыном.

Я тряхнула волосами и закатила глаза – ее слова ошеломили меня. К чему она клонит?

– О чем ты?

– Твое самопожертвование в какой-то мере подарило нам с Николя шанс создать нашу пару, построить семью. А ему с Пакомом открыть “Четыре стороны света”. Вот почему с того момента, как ты сказала нам, чей сын Ноэ, и нам стало известно твое прошлое, ты – часть нашей истории. И этого не изменить.

Я отошла от нее, зажгла вторую сигарету, обескураженная грузом, который она возложила на мои плечи. И даже если этот груз повышал мою значимость, я отказывалась его принимать. Слишком уж он связывал наши жизни. Воспитывать Ноэ в одиночку не было для меня ни тяжким бременем, ни тем более самопожертвованием, несмотря на все трудности, нет, совсем наоборот.

– Очень тронута твоими словами, но я все вижу не так…

Она снова подошла к столу, щедро плеснула себе вина, сделала большой глоток, крепко зажав бокал в руке. Мы обе с ней находились на эмоциональных качелях, поочередно то успокаиваясь, то снова заводясь. Она остановила на мне взгляд, ставший более жестким.

– Внимание, Рен, это вовсе не означает, что я не злюсь, ты даже не представляешь себе, как я на тебя зла. – Ее голос задрожал от едва сдерживаемого гнева. – Ты и твой сын незваными ворвались в нашу жизнь. Как я могу высвободить для вас место в ней?

– А я-то что могу? Ты издеваешься?! Можно подумать, о моей жизни можно только мечтать. Хватит считать меня идиоткой и гадиной!

Я уже себя не контролировала и почти кричала, для меня ее ярость была вполне естественной, но я тоже была в бешенстве. Мы ходили по кругу.

– Зачем ты явилась? Я так и не поняла, что тебе надо, в конце концов?

По лицу ее медленно текли слезы, однако голос вдруг стал более твердым.

– Николя плохо, очень плохо. Я в растерянности, не представляю, как быть, как заставить его образумиться. Я потеряла мужа, мои дети потеряли отца. Мы с ним все время ругаемся, поскольку я, в определенном смысле, защищаю тебя. Дети присутствуют при наших скандалах. Еще немного, и Николя с Пакомом дойдут до рукоприкладства, выясняя отношения.

Я отступила на шаг назад, ее слова меня потрясли.

– Рен, я хочу, чтобы мужчина, которого я люблю, снова был с нами!

Это был крик о помощи, и я могла бы его понять, если бы все это не касалось меня напрямую и, главное, не касалось Ноэ. На ее лице боль сменилась сарказмом.

– И самое потрясающее, что я ищу поддержки у тебя.

Нет, мне все это почудилось, она просит меня помочь Николя, помочь ей вернуть мужа, а их детям – доброго милого папочку. Я возмущенно фыркнула и подошла к ней и нервно поинтересовалась:

– А как насчет места Ноэ во всем этом? Моего сына ты в расчет не принимаешь? – ядовито прошипела я.

Настал ее черед отступить.

– Теперь для него больше не секрет, кто его отец. И этот отец оттолкнул его и продолжает от него отказываться! Когда на прошлой неделе Ноэ пропал, Николя и пальцем не шевельнул… Ты говоришь мне о себе, о своем муже, о своих детях, а я говорю тебе о моем сыне, который переживает все муки ада!

Она подняла руки в знак примирения.

– Нет, я приехала вовсе не для того, чтобы выступить в его защиту… но против него ополчились все, он загнан в угол, его затравили.

– Плевать мне на то, что Николя плохо! Возможно, ему стало бы лучше, если бы он сдвинулся с места. Что мешает ему пойти к Ноэ? Для него ведь не секрет, что тот живет у Пакома, или я ошибаюсь?

– Он ужасно удручен…

– Чем?

Ее лицо оттаяло, разгладилось, сейчас она попробует разжалобить меня.

– Может, это и нелепо, но поставь себя на минутку на его место… Тебе не надо объяснять, какой он, как он хочет во всем добиться успеха, быть идеальным отцом, отдавать всего себя детям… Он принял тот факт, что Ноэ – его сын, но его гложет вина за то, что он упустил столько всего со своим ребенком… Он признался, что отвратительно вел себя с тобой, ему стыдно… С другой стороны, он не из тех, кто умеет извиняться…

Я насмешливо кивнула, вспомнив, как он всегда любил настаивать на своей правоте.

– Плевать мне на его извинения, все, что я прошу, – это сделать шаг навстречу Ноэ…

– Он гадает, с какого боку подступиться, он растерян, неловок… Если для первого шага к старшему сыну он будет нуждаться в тебе, ты ему поможешь?

– Не ради него, но ради Ноэ… Главное для меня – мой сын.

Она просияла, для нее забрезжила надежда.

– Ты слишком рано радуешься, Элоиза. Ноэ больше не хочет со мной разговаривать, так что на данный момент я бессильна. Как по-твоему, почему он перебрался к Пакому?

– Я знаю… Обещаю тебе встряхнуть Николя. Мой муж не возвратится ко мне, а наши дети не получат отца, пока он не познакомится со своим старшим сыном, с тем, который твой.

К собственному глубокому изумлению, мне пришлось признать, что мы с ней по одну сторону баррикады. Ради наших детей мы готовы на все. Ради того, чтобы у ее детей установилось хоть какое-то подобие семейного равновесия и чтобы мой сын узнал своего отца.

– Ты сказала Николя, куда едешь?

– Да… Он сходит с ума, представляя себе нас вместе, я в этом уверена. Он возится с детьми, оставшись один на один с самим собой и своими родительскими обязанностями. Ничего, это ему на пользу.

Она грустно рассмеялась, представив себе, как он в эту минуту сражается со всеми свалившимися на него проблемами.

– А ваши дети, Элоиза? Ты говорила, они все слышат, но неужели действительно все? Им-то ты что скажешь? Это ведь и их касается, правда?

Она рухнула на стул, словно внезапно сраженная непреодолимой усталостью, глотнула еще вина и жестом попросила позволения взять сигарету. Я кивнула и заодно тоже закурила. Мне надоело считать, сколько сигарет я выкурила с ее прихода. Она молчала. Естественно, она хотела защитить своих детей, и я не могла злиться на нее за это.

– Ноэ известно, что у Николя есть семья?

– Да… узнав об этом, он был потрясен…

– Что у него есть брат и две сестры?

Эта фраза далась ей с трудом, и тут я ее тоже понимала, я хорошо помнила, каким взрывом эмоций отозвалось у меня осознание того, что у Ноэ есть еще одна семья, помимо нашей. Нам обеим было трудно осознать, что у наших детей есть братья и сестры, которым мы не матери. Я тоже истратила все силы, мне больше не хотелось неистовствовать и кричать – это страдание мы могли разделить. Поэтому, чем стоять и смотреть на нее с вызовом, рассудила я, лучше сесть, как она.

– Когда я их упомянула, он единственный раз за весь наш разговор улыбнулся.

– Это все сложно, но… они тоже имеют право познакомиться со старшим братом… Представления не имею, как все это организовать, но мы поговорим с ними о Ноэ, как только будем готовы… Когда это произойдет, пока неясно.

Она расслабилась, откинула голову назад, прикрыла глаза.

– Мы с тобой на одной волне? – спросила она.

– Думаю, да…

Мы все друг другу высказали, вместе оценили ситуацию.

– Я совсем без сил, – сообщила она.

– Я тоже.

И тут она начала смеяться, сначала тихонько, потом все сильнее и наконец согнулась пополам от смеха. Не сразу поняв, что со мной, я тоже засмеялась. Мы давились нервным хохотом, заливаясь слезами.

– Мне кажется, будто я нахожусь в параллельном измерении, – шмыгнув носом, произнесла она. – Зачем я здесь, с первой любовью моего мужа, которой он, сам того не зная, сделал ребенка?

– Есть от чего свихнуться, – согласилась я.

– Окончательно слететь с катушек, ага…

Мы понемногу успокаивались, потом окончательно замолчали. Глядя друг на друга, на наши растерянные, заплаканные лица, мы как будто смотрелись в зеркало.

– Как тебе удается, Рен, выдерживать отсутствие Ноэ?

– Именно что не удается, Элоиза, совсем не удается…

– Расскажи мне о нем.

Странным образом этот абсолютно безумный вечер принес мне некоторое утешение. Мне вдруг почему-то стало лучше. Ко мне возвратились давно утраченная энергия и некое подобие веры в будущее, которая покинула меня много недель назад. Ничего уже не будет как прежде, но нужна ли мне снова жизнь, полная вранья? Нет, нет и нет. Избавление от обмана – драгоценное ощущение, пусть с ним и связаны неизбежные страдания. Я не хотела больше мириться с последствиями своих ошибок, поэтому открыто признала их и не пожалею сил, чтобы их исправить. Быть может, в один прекрасный день мне удастся заново выстроить то, что я разрушила? Быть может, и перед Ноэ, и передо мной откроется новая жизнь? Только что распахнулись ворота в лучшее будущее… Приезд Элоизы, наш разговор, наша взаимная честность подарили мне надежду. Я буду сражаться, чтобы восстановить связь с сыном. Узнаем, что мне сообщит Паком в ближайшие дни, но в любом случае я решила сделать еще одну попытку поговорить с Ноэ. Я требовала, чтобы Николя зашевелился. А сама-то я как себя веду? Да так же, как он. Меня осенило: все это время я терпела, оставалась пассивной, ожидала маловероятного возвращения Ноэ домой, то есть тоже не действовала и никак себя не проявляла. Кто-то, как ни крути, должен заставить его здраво оценить свое положение и приехать в Руан к экзаменам, которые начнутся через несколько дней. Моя слабость, чувство вины и обреченности мешали мне бороться за сына. Я столько раз представляла себе, как он меня отвергнет – и была права, последние события это показали, – что пустила все на самотек, даже не напомнив ему, что я – его мать. Иными словами, я изначально смирилась с поражением.

Элоиза переночевала на диване. Утром мы молча выпили кофе, борясь с похмельем. Нам больше нечего было сказать друг другу, мы все выяснили и теперь, каждая со своей стороны, будем работать на то, чтобы разрядить обстановку. То, что произошло между нами накануне вечером, никогда больше не повторится. Мы никогда не будем подругами, никогда не станем членами одной семьи, но нам необходимо быть союзницами и уважать друг друга. Мы ведем разные войны, но при этом преследуем одну и ту же цель.

Мы стояли возле своих машин, и нам обеим было одинаково неловко. Как попрощаться? Как пожелать друг другу твердости? К моему огромному удивлению, она обняла меня.

– Береги себя, – машинально напутствовала я.

– Спасибо, ты тоже.

Через час-другой после начала рабочего дня ко мне подошел Поль. Я как раз что-то обсуждала с нашим дизайнером. Раньше это было для меня обычным делом в агентстве.

– Рен?

– Да!

Он молчал, и я обернулась. Он в изумлении уставился на меня.

– Ну что?

Он поманил меня за собой в кабинет. Как только дверь за нами закрылась, он принялся изучать меня.

– Что произошло вчера вечером? У тебя какие-то новости от Ноэ?

– Нет… С чего ты взял?

– Послушай, ты вернулась, ты наконец-то здесь, подразумевается, что не только твое тело, но и твои мысли здесь. Я уже забыл, что такое когда-то было. Ты снова стала собой! В туфлях на каблуках, с макияжем и почти с улыбкой.

Он был прав, утром, одеваясь, я отложила в сторону тоскливую одежку, которую носила последние дни. Чтобы вернуть сына, я обязана держать себя в руках.

– Вчера вечером я выпила три бутылки вина с Элоизой, – с ходу сообщила я.

Он не мог прийти в себя, слушая мой рассказ о нашем разговоре и о том, что у меня опять появилась надежда, хотя я толком даже не понимала почему.

– И что на следующем этапе?

– Поговорю с Ноэ, напомню ему, что навсегда останусь его матерью, сколько бы он ни отказывался от меня.

Поль кивнул – взволнованно и с облегчением.

– Пей чаще! Тебе полезно.

Я искренне рассмеялась, тем более что была рада смеяться вместе с Полем, рада его всегдашним подколкам.

– Подожду, пока Паком сообщит мне о настрое Ноэ, и в зависимости от того, как обстоят дела, в ближайшее время поеду в Сен-Мало встретиться с обоими.

– С обоими? – криво ухмыльнулся Поль.

– С Ноэ. Я еду встретиться с Ноэ.

– Ты имеешь полное право радоваться, что скоро увидишь Пакома.

– Это совсем другая история…

День прошел очень быстро, зато вечер тянулся нескончаемо. Я ничем не могла заняться, сидела на диване и не выпускала телефон из рук. Когда Паком наконец-то прорезался, у меня гора упала с плеч.

– Ты ждала наших новостей? – полушутливо поинтересовался он.

Я обрадовалась звуку его голоса.

– Мне так не хватало вас вчера вечером!

Теперь у меня почти не получалось отделить их друг от друга. Накануне Паком не позвонил, из чего я заключила, что он в курсе приезда Элоизы и не хочет мешать нам выяснять отношения.

– С Ноэ все в порядке, не волнуйся. Поскольку он изрядно запустил занятия, сегодня он весь день готовился к экзаменам. Когда я пришел с работы, мы вдвоем отправились гулять по пляжу. Погода была хорошая, поэтому я подбил его искупаться.

– Вода, должно быть, жутко холодная?

– Пятнадцать градусов.

Меня зазнобило от одной этой цифры.

– Ты сошел с ума!

– Мы поплавали вдвоем. Было классно. Твой сын – настоящий обитатель Сен-Мало! Когда он выбрался на берег, мне показалось, что он перенес сеанс электрошока!

– Скорее это был шок от ледяной воды, – уточнила я, а Паком хмыкнул.

– Суть в том, что после плавания он выглядел не таким ожесточенным. Не тревожься за него. Кружка пива, тарелка пасты – и он в порядке.

Волнение сдавило мне горло. Волнение от того, что я услышала: Ноэ, похоже, стало лучше! И еще от того, что я в очередной раз убедилась, как прекрасно заботится о нем Паком.

– Хотелось бы увидеть вас обоих в море. Его смех прервался, он тяжело задышал.

– Рен… я… Нет, ничего…

Необъяснимая грусть окрасила его голос, я различила в нем колебание и сразу забеспокоилась.

– А ты как? – спросила я. – Что у тебя слышно? Что ты хотел сказать?

Он недолго помолчал.

– История на сон грядущий усложняется…

– Да, меня тоже преследуют такие мысли.

– Но сейчас это не главное. Желаю тебе хороших снов… Целую тебя, Рен.

Я положила рядом телефон, и мне вдруг со всей очевидностью открылось, что в последние дни мы с Пакомом тешили себя иллюзиями. Пытались поверить, что… А ведь реальность в конце концов неизбежно раздавит нас. Но благополучие Ноэ того стоило, даже если в будущем нас ждет страдание. Опять. В очередной раз. Мой взгляд остановился на дисплее телефона: ни он, ни я не нажали на отбой. Это было сильнее меня, я стала слушать, и до меня донесся голос Ноэ. Как давно я его не слышала! Я с трепетом прислушивалась к скрипу пола под их ногами. Прикрыв глаза, я очень четко представила себе их обоих в окружении старой мебели и корсарских сундуков. Возможно, Ноэ рассеянно гладит бинокль, а может, листает свою драгоценную книгу. Паком следит за ним внимательным и любящим взглядом.

– Ты сейчас разговаривал с матерью?

– Ноэ, не притворяйся, будто не знаешь.

– Ты разговариваешь с ней каждый вечер?

Паком не ответил.

– Вы по-прежнему вместе?

Что скрывалось за этим вопросом? Тревога? Любопытство? Интерес? Что-то похожее на зависть? И что ответит ему Паком? Кто мы друг для друга сегодня? Ни один из нас не имел ответов на эти вопросы, мы были не способны выразить словами то, что на нас свалилось, то, что между нами происходило. Мы все время отказывались друг от друга, расставались. И снова соединялись, потому что это было сильнее нас, сильнее всего.

– Тебя не касается то, что происходит между ней и мной.

– Как там мама?

Мама… Он сказал “мама”… Это слово, самое нежное из всех, слетело с его губ. Я преисполнилась надежды.

– А ты как думаешь? – мягко задал встречный вопрос Паком. – Пошевели мозгами и сам себе ответишь.

Паком говорил с ним напрямую, не боясь, что он снова спрячется в свою скорлупу. И тут до меня неожиданно дошло, чем я сейчас занимаюсь. Шпионю, не имея на то никакого права. Между ними установился контакт, это было только их взаимопонимание и больше ничье, и мне там места нет. Я быстро пре рвала связь, получать информацию о сыне таким способом я не намерена. Мое решение было принято.