Глава двенадцатая

Затишье перед бурей. Мгновение, когда время останавливается, ничего не происходит, а по соседству бушует ветер, который усиливается и усиливается, чтобы достигнуть точки невозврата. Я не могла избавиться от этого ощущения.

Я потеряла представление о том, где я, не узнавала мир, в котором живу. Я не понимала, как мне реагировать. Странно, но сын совсем не изменился, вел себя как обычно. Конечно, он был уже не таким веселым и менее разговорчивым, меньше улыбался. Могла ли я его упрекнуть? Любой на его месте вел бы себя так же. Я предполагала, что он перестанет разговаривать со мной, будет злиться, станет общаться со мной сдержанно и даже холодно. Короче говоря, я ожидала, что Ноэ будет плохо. Очень плохо. Однако нет. Ничего. Его абсолютная нормальность была необъяснимой и пугающей.

Первое время, когда я спрашивала, почему он плохо выглядит, Ноэ отвечал, что работал допоздна – экзамены приближались семимильными шагами. Да, недели сменяли одна другую с невероятной быстротой. Вначале, плохо владея собой, я не могла взять себя в руки и все время следила за ним. Но его стало раздражать мое повышенное внимание, и по мере того, как весна набирала силу, мне пришлось ослабить опеку, хотя это далось мне с трудом. Моментами я чувствовала, что он наблюдает за мной, – я поднимала голову, и тогда он посылал мне слабую улыбку, которая оставалась на губах, не добравшись до глаз, он будто говорил: “Я витал в облаках”. Его выходные проходили как всегда: репетиции с группой, тусовки с приятелями, подготовка к экзаменам. Если я упоминала свои признания, он настойчиво просил меня не заморачиваться, потому что, по большому счету, ничего не изменилось. Мама рассказала, что он созванивался со всеми родными, ничего особенного не говоря и не задавая вопросов. Просто таким образом он успокаивал бабушку, дедушку и тетю.

В “Ангаре” мне иногда чудилось, будто я просыпаюсь после кошмара и наяву в моей жизни нет и не будет Николя. Сен-Мало снова превращался всего лишь в город, куда я обещала однажды свозить Ноэ. “Четыре стороны света” – это просто такое выражение, а Паком – воображаемый персонаж, идеальный мужчина. Когда их досье попадалось мне на глаза, все случившееся казалось нереальным, как если бы мне рассказали страшную историю, чтобы напугать и заставить плакать. Поэтому я спрятала папку подальше, чтобы она не мешала мне предаваться иллюзиям.

Иногда я уговаривала себя, что Николя все же вот-вот объявится, но надежды на это было мало. Чтобы утихомирить свои страхи и убедить себя в том, что однажды положение изменится, я говорила себе, что пройдет время, ему захочется больше узнать о сыне или хотя бы получить подтверждение его существования. Или, на худой конец, он постарается так или иначе оспорить мои слова, например потребовав тест на отцовство. Я бы всему подчинилась, ответила на все вопросы, пусть он только вступит хоть в какой-то контакт с Ноэ. Не важно, что это будет. Я бы приняла все, выдержала все, лишь бы хоть что-то произошло, лишь бы мне удалось дождаться от сына реакции.

Время от времени я собиралась позвонить Пакому и сообщить, что выполнила свое обещание. Но всякий раз отказывалась от этой мысли, боялась причинить нам обоим боль – зачем, раз все равно не осталось никакой надежды? Он и так наверняка в курсе всего и сейчас собирает по кускам разбитую жизнь своего друга, пытаясь склеить ее и ободрить Николя. Я принимала как должное, что он его поддерживает вопреки всему и несмотря ни на что – ни на его чувства ко мне, ни на инстинктивную и спонтанную привязанность к Ноэ. Это нормально, я все понимала и не винила его.

День за днем ничего не происходило, шло время, и никакой реакции. В этот понедельник я, как обычно, отвезла Ноэ в лицей. Пока мы ехали, он вскользь упомянул, что в июле поедет с друзьями на каникулы на Корсику, а через неделю у него заканчиваются занятия в лицее. Рядом со мной был в общем-то все тот же мой Ноэ. Я не выдержала, хотя момент был неподходящий.

– Подожди секундочку, пожалуйста, – придержала я сына, когда одна его нога уже была снаружи.

– Что ты хочешь?

– Мы должны вскрыть нарыв. Перестань притворяться, что ничего не случилось, мы должны все обсудить вдвоем.

Он закатил глаза, словно я вынуждала его тратить время на пустяки.

– Я тебе уже говорил, у меня все нормально.

– Но у тебя должны быть вопросы?

– Нет… клянусь тебе…

Он одарил меня своей широкой обаятельной улыбкой, намереваясь обвести вокруг пальца, что было очевидно.

– Верится с трудом.

– Зря ты паришься, правда. Можно мне наконец-то идти?

Я нехотя сдалась. Он, по своему обыкновению, клюнул меня в щеку и выскочил из машины.

– До вечера! – крикнула я вдогонку.

Дверца захлопнулась. Как всегда по понедельникам, я следила за ним в зеркало заднего вида, пока он брал гитару для своего вечернего урока. Он перешел дорогу и присоединился к друзьям, больше не обращая на меня внимания. И как всегда по понедельникам, мне было трудно уехать. Я мысленно перенеслась на несколько месяцев назад. Я тогда обратила внимание на девочку, бросавшую на него робкие взгляды. Сегодня эти взгляды из робких превратились во взволнованные и влюбленные. Ноэ отвечал ей такими же. Значит, у него роман, а я до сих пор ничего не заметила. Это было в порядке вещей, но я не только почувствовала укол в сердце, но и получила доказательство того, что он уже взрослый и что пропасть между нами углубляется. Он взял ее за руку. Его лицо в профиль было совсем грустным. Она махнула свободной рукой в моем направлении, он покачал головой и у влек ее к входной двери, проигнорировав меня.

Днем Поль сделал еще одну попытку позвать меня на обед, и я согласилась, потому что мне надоели наши натянутые отношения. Я не могла взять в толк, почему все последнее время держу его на расстоянии. Террасы кафе и ресторанов на набережных правого берега были переполнены, Сена блестела на весеннем солнце и больше не была серой, а посверкивала красивыми голубоватыми бликами. Я с ностальгией вспоминала весну прошлых лет. Я очень любила это время, когда жители снова высыпают на улицы, а в полдень все вокруг беспечны, словно отпуск уже начался.

Мы поговорили о том о сем, избегая смотреть друг на друга.

– Ты знал, что у него есть подружка? – спросила я, когда обед подходил к концу.

– Ага… ему удалось! – В голосе Поля звучала гордость за Ноэ. – Я знал только, что есть девочка, которая ему нравится, действительно очень нравится, вот и все, Рен… Он тебе сказал?

– Нет… я видела их вдвоем возле лицея, они держались за руки.

Он хитро подмигнул:

– Ты это как-то переживешь?

Я засмеялась, чего со мной давно не случалось. Смеяться было приятно. Хоть чуть-чуть, но приятно.

– Я бы отдала что угодно, чтобы побыть в роли мамаши, снедаемой ревностью и готовой порезать на мелкие куски маленькую поганку, которая крадет сына…

– Все по-прежнему?

– Он ничего не говорит, ведет себя нормально… или почти…

– Ноэ всегда был сильным и разумным… Вполне возможно, что ему не так плохо, как ты полагаешь…

Поди пойми, кого из нас, себя или меня, он хотел убедить.

– Я все время жду, что что-то случится… Не могу избавиться от предчувствия.

– Тебе будет спокойнее, если я все же попробую встретиться с ним?

Я кивнула в ответ, меня приводила в отчаяние собственная неспособность поддержать сына. Поль улыбнулся, грустно и без особой надежды.

– Ничего не гарантирую.

Поль был единственным, к кому Ноэ был настроен почти враждебно, игнорируя его звонки и эсэмэски. Он даже не потрудился предупредить Поля, что больше не будет ходить на скалодром. Несколько раз Поль терпеливо ждал его, а потом был вынужден признать поражение. Я потянулась над столом и дотронулась до его руки, он погладил тыльную сторону моей ладони большим пальцем, глядя куда-то вдаль.

Дома меня сразу насторожила какая-то странная атмосфера. Было холодно, светильники в комнатах не горели, как обычно. Всюду было тихо, слишком тихо, причем какой-то неприятной тишиной, которая бывает, когда отключается электричество и все приборы разом перестают работать. Непривычная тишина, тревожная и пугающая. Однако, сколько я ни оглядывалась по сторонам, никаких перемен вроде бы и не было, я у себя дома, все вещи на своих местах. Сейчас приготовлю ужин, и с минуты на минуту появится Ноэ после урока гитары. Я раз за разом повторяла это, убеждая себя еще чуть-чуть подождать. Но не получалось. Мне не хватало кислорода. Чтобы справиться с удушьем, я села на диван и принялась медленно и глубоко вдыхать и выдыхать. Пустой номер. Я не могла усидеть на месте. Все казалось неважным и бесполезным. Я курила у кухонного окна, сигарета дрожала в руке, я поминутно посматривала на часы, и меня не покидало предчувствие, что жизнь вот-вот рухнет и это неизбежно. Одновременно крепла уверенность в том, что я упустила главное.

Девять вечера. Ноэ все еще нет. Он часто задерживался, но не настолько. И всегда предупреждал меня. Включить голосовую почту. Не поддаваться панике. Позвонить его учителю гитары. Да, Ноэ приходил на занятия и давно ушел. Может, завернул по дороге к приятелю? Я заставила замолчать внутренний голос, нашептывавший, что я предаюсь иллюзиям. Но нужно было все выяснить. Задействовать все. Использовать все попытки. Поэтому я звонила всем приятелям сына, одному за другим. Никто его не видел. Один из них после долгих уговоров капитулировал и дал мне телефон подружки Ноэ, некой Жюстины. К моему большому облегчению, она ответила.

– Добрый вечер, Жюстина, я мама Ноэ.

Она начала заикаться. Я бы с удовольствием позабавилась, оценив свое выступление в роли ревнивой мамаши, а робость девочки умилила бы меня, но сейчас мне было не до этого.

– Он у тебя?

– Нет, мадам.

У меня перехватило дыхание.

– Знаешь, где он?

– Нет, я проводила его на урок гитары, и мы попрощались… А что? С ним все в порядке?

Ее тревога тронула меня.

– Не знаю.

Я повесила трубку. Автоматически набрала номер родителей и едва не завопила, услышав ровный мамин голос. Нельзя их пугать, только не это. Уставившись на часы, неумолимо отсчитывавшие минуты, я ухитрилась поболтать с ней о том о сем: она сообщила, что на ближайший воскресный обед хочет приготовить курицу, спросила, что слышно у Ноэ. Итак, он не сбежал к ним. Тогда я нашла какой-то дурацкий предлог, чтобы проверить, не у сестры ли он. Тот же результат. Последним в списке был Поль.

– Ноэ ответил на твою эсэмэску?

– Нет, а что?

Я отшвырнула телефон, ничего не объясняя, взбежала, перепрыгивая через ступеньки, на второй этаж и влетела в его комнату. Постель была застелена. Это ненормально. Я распахнула дверцы шкафа и сразу увидела, что какой-то одежды не хватает. Со стола исчез ноутбук, тайник, где хранились деньги, которые ему потихоньку совал дед, был пуст. Я сбежала по лестнице вниз и выдернула ящик маленького столика в прихожей: его удостоверение личности испарилось. Но это же невозможно! Он бы ни за что меня не бросил. Нас нельзя разлучить. Вот уже почти восемнадцать лет мы единое целое. С минуту на минуту откроется дверь, и он войдет – с болтающимися на шее наушниками, с широкой обаятельной улыбкой, даже не подозревая, как сильно напугал меня. Телефон в моей руке завибрировал, я подпрыгнула. Сообщение от Ноэ. Дрожа, я открыла его и, с трудом ловя ртом воздух, прочитала:

Оставь меня в покое. Я больше не хочу тебя видеть.

Я повалилась на пол и стала звать сына. Меня как будто выпотрошили, внутри была пустота, сердце разбилось, разорвалось на куски. Ноэ, которого я так люблю, покинул меня, ушел. Еще сегодня утром он невозмутимо разговаривал со мной, зная, что видит меня в последний раз. Он не ответил на мое “До вечера!” и не обернулся. Сын уже тогда вычеркнул меня из своей жизни. Как я могла это пропустить? Почему интуиция не подсказала мне, что он готов сбежать? Значит, я разучилась интерпретировать реальные сигналы? Не в состоянии даже трезво оценивать свои поступки, если уж не способна на правильные решения? Я отчаянно старалась избежать худшего. А случилось именно это худшее. Я потеряла сына. Никто не забирал его у меня. Он ушел сам – чтобы не быть рядом со мной, чтобы не видеть ежедневно ту, которая совершила худшее из предательств. Кем я была без сына? Никем. Я родилась одновременно с ним. Он был моей силой и моей слабостью. Я, конечно, не жила его жизнью, от этого я всегда открещивалась, но мое сердце билось только благодаря ему. Остается ли матерью мать, лишившаяся ребенка? И была ли я ею, если все время думала только о себе, защищая себя, сохраняя его для себя, наплевав на то, что он страдает из-за отсутствия отца? У меня в ушах непрерывно звучал голос Николя, выплюнувшего “Мать не поступит так со своим ребенком”. Да, он был прав. Я также вспоминала оторопевший взгляд Пакома, когда до него все дошло. Даже он, ничего не знающий о семейной жизни, о том, что такое быть отцом, даже он не оставил мне выбора – я обязана их соединить, все рассказать и принять все, что последует за моим признанием. И Поль, мой Поль, который знает меня как облупленную, не уставал предостерегать меня. Почему, ну почему я не прислушалась? Неужели мне остается удовольствоваться тем, что Ноэ был в моей жизни всего семнадцать лет? Неужели мне придется смириться с тем, что он живет где-то далеко, ненавидя мать, отказавшись от нее? Получается, я сделала все, чтобы себя уничтожить. Умереть, продолжая жить. Терзаться такой невыносимой мукой, что уже невозможно кричать и нет сил плакать. Окаменеть, ослепнуть, оглохнуть, перестать чувствовать физическую боль. И ощущать лишь, что мир вокруг застывает.

– Рен, – тихонько позвал Поль.

Он возник передо мной, но нас словно разделял мутный полог. Откуда он взялся? Он хмурился и был сильно обеспокоен.

– Что происходит?

Он говорил со мной, словно с ребенком, нежно, осторожно.

– Где Ноэ?

Боль снова объявилась и была такой яростной, что у меня вырвался отчаянный вопль, но я по-прежнему не могла произнести ни слова. Слабым движением я протянула ему телефон, он прочитал сообщение и мертвенно побледнел. Меня окутал туман, и я почувствовала, как меня втягивает в черную дыру.

Когда я пришла в себя, мы с Полем были на полу, мой затылок лежал у него на коленях, он проводил по моему лицу влажной салфеткой и осторожно гладил меня по волосам. У него было страдальческое, перепуганное лицо. Заметив, что я снова в мире живых, он облегченно вздохнул. В уголках его глаз блестели слезы.

– Ты до смерти напугала меня, Рен, никогда больше так не делай.

Его голос был едва слышным, неуверенным.

– Извини, – сипло пробормотала я.

– Кончай извиняться на каждом шагу, прошу тебя. Это нелепо, Ноэ ушел сам, насколько мне известно, ты его не выставляла за дверь.

Я стала плакать еще горше, опять принялась шепотом звать сына, бормоча его имя, словно мантру. Поль заставил меня посмотреть на него, чтобы я опять не ускользнула куда-то далеко-далеко.

– Он что-нибудь оставил? Какую-то записку, письмо?

– Только эту эсэмэску… Где он, Поль? Ему наверняка угрожает опасность, сейчас же ночь… Где он будет спать?

– Ноэ разберется, ничего не случится, – уговаривал меня Поль. – Я его хорошо знаю, он как следует подготовился… Рен, давай будем честны, для тебя не секрет, куда он уехал… а это вовсе не другой конец света…

Я с трудом выпрямилась, Поль обнимал меня, голова еще немного кружилась. Я на ощупь нашла лежащий рядом телефон.

– Хочешь, я позвоню? – предложил Поль.

– Нет.

Он ответил только после моей шестой попытки:

– Чего тебе надо? Оставь меня в покое!

– Николя, пожалуйста, послушай… Ноэ исчез, он будет искать тебя. Сообщи мне, если…

– Тебе же сказано, что я не его отец! Разбирайся сама со своим сыном!

И он отсоединился. У меня уже не было слез, чтобы плакать из-за его жестокости, и не было голоса, чтобы выразить свое возмущение.

– Это можно было предвидеть, – с трудом выдавила я в конце концов.

Поль громко выругался, что с ним случалось крайне редко, вена на его виске яростно пульсировала. Он вытащил из кармана свой мобильник и стал названивать Николя, продолжая крепко прижимать меня к себе, словно защищая от свирепой агрессии.

– Мудак! – завопил Поль через несколько секунд. – Он выключил телефон.

– Не нервничай, он того не стоит… Теперь я могу сделать только одно.

Он все прочитал в моем грустном, но твердом взгляде.

– Я буду рядом, вдруг понадоблюсь… Останусь здесь на ночь…

Я поблагодарила его поцелуем в щеку. Он отпустил меня, встал, убедился, что я прислонилась к дивану и не упаду, и ушел на кухню. Я уставилась на дисплей телефона и тряслась от страха, представляя себе, какой прием мне устроит Паком. Но он был моей последней и единственной надеждой. К моему удивлению, он тут же ответил:

– Что случилось, Рен?

В его голосе было беспокойство. Мне захотелось плакать просто от того, что я его услышала.

– Паком, прости, что… что звоню так поздно, но…

– Что стряслось? Скажи мне! Все в порядке?

– Ноэ… Ноэ сбежал. Скорее всего, он поехал в Сен-Мало. Это не точно, может, я ошибаюсь, но другого варианта не вижу… Я пыталась предупредить Николя… Он не хочет ничего слышать ни обо мне, ни о нем… Ты единственный, кто знает Ноэ… так что если вдруг…

– Я пойду его искать, Рен, не волнуйся, я сделаю все, что надо.

Мы оба замолчали, и я услышала его прерывистое дыхание.

– Ты не одна дома?

– Поль со мной.

– Это хорошо…

Я различила в его голосе облегчение.

– Я сразу свяжусь с тобой, если что-то узнаю…

Паком прервал разговор, не добавив ни слова. Я заглушила острую тоску по нему.

Это была самая ужасная и самая длинная ночь в моей жизни. Мы с Полем провели ее главным образом в попытках связаться с Ноэ. Безуспешно. Мы оставили ему столько сообщений, что голосовая почта переполнилась, вынудив нас переключиться на эсэмэски и соцсети. Мы все время сидели обнявшись на диване, я была совсем без сил, но при этом усталость меня не брала. Поль напрасно уговаривал меня поспать хотя бы час – мой организм противился сну. Поль же задремал на несколько минут, потом резко вскочил. Я курила одну сигарету за другой, и меня преследовали пугающие картины: мой сын, растерянный, злой, одинокий, вокруг ночь, и рядом нет никого, кто помог бы ему. Почему он не поговорил со мной? Почему не наорал на меня? Вопросы, вопросы – и ни одного ответа. Почему он предпочел уклоняться, не вступая в прямую стычку? На рассвете я собралась заявить о его исчезновении в полицию. Конечно, мне скажут, что еще слишком рано, и не воспримут всерьез этот подростковый побег. Но я должна действовать, слишком долго я оставалась пассивной, так больше не может продолжаться.

В 7. 04 я уже не помнила, сколько чашек кофе механически проглотила, я дрожала всем телом, во рту пересохло, от сигарет я охрипла, глаза немилосердно щипало, в них полопались сосуды. Поль настоял, чтобы я приняла душ, я направилась в ванную, и в этот момент наконец-то прорезался телефон. Я схватила его. Паком.

– Я его нашел, – сразу объявил он.

Я слышала в трубке, как бушует и завывает ветер, шум был оглушительный.

– Что? Где? Как он? Скажи мне! Дай ему трубку, умоляю.

– Шшш, Рен… успокойся.

Кровь в жилах двигалась беспорядочными толчками, Поль поддержал меня за талию. Паком носился по городу всю ночь, проверял вокзал, заглядывал на улицы, где собираются те, кто ищет попутчиков для поездки на автомобиле, подходил к дому Николя. Ближе к шести утра ему потребовался кофе, чтобы с новыми силами продолжить обход. Возле “Четырех сторон света”, у складских ворот, скрючившись, дремал Ноэ. Паком разозлился на себя за то, что не догадался начать поиски со склада. Ноэ провел несколько часов под дождем.

– Не волнуйся, он просто утомился и замерз. Я посадил его в машину и сейчас отвезу к себе.

– Я приеду.

– И речи быть не может! Ты не в том состоянии! Разобьешься.

– Я должна его увидеть, я должна вернуть его домой.

На меня снова напала дрожь. Поль вырвал у меня телефон.

– Паком, это Поль. Я поспал пару часов…

Это было совершеннейшей неправдой, но ему тоже было необходимо увидеть Ноэ.

– Не волнуйтесь за нее, я поведу… А… Ага… Очень хорошо… Нет… Мы будем через несколько часов…

Поль закончил разговор, упорно отворачиваясь от меня.

– Я приму у тебя душ, и мы поедем.

– Что тебе сказал Паком?

– Ничего.

– Поль! Что он сказал?

Он глубоко вздохнул, потом обхватил ладонями мое лицо и пристально посмотрел в глаза:

– Не рассчитывай, что Ноэ бросится обнимать тебя. Он настроен решительно.

Меня шатало, слезы катились по щекам, я отказывалась слышать то, что Поль мне втолковывал.

– Я привезу его домой. Я его мать.

– Отлично…

Он в это не верил. Я же бросила в сражение последние силы.

Поль мчался на предельной скорости, чтобы разрядиться. Я была благодарна ему за это. Каждый километр приближал меня к сыну. Если я не курила, то грызла ногти. В Сен-Мало была отвратительная погода: дождь лил слезы, ветер нес тоску и страдания, а жизнь понемногу покидала меня. Суровость этих мест впервые напугала меня, но гораздо сильнее страшила перспектива встречи с Ноэ, необходимость выдержать его неприятие, а возможно, и ненависть.

Паком бесшумно открыл дверь. Наши глаза тут же нашли друг друга. Время остановилось на несколько секунд, и я успела сказать себе, что все будет хорошо. Я утонула в его серых глазах, которые хотели меня утешить, предостеречь, хотели любить меня. Он валился с ног, и как было бы прекрасно отдохнуть вместе. Наши тела инстинктивно потянулись друг к другу, но я остановилась на полпути, потому что сейчас главным для меня был не он. Я предпочла сразу сломать прозрачный кокон, в который мы уже были готовы спрятаться.

– Где он?

– Спит.

Паком заметил за моей спиной Поля и кивком поздоровался с ним, потом посторонился, пропуская нас в квартиру. Ноги сами принесли меня к окну, откуда открывается вид, который никогда не наскучит.

– Он тебе что-то говорил? – спросила я, продолжая смотреть на море.

Я подозревала, что за моей спиной Паком и Поль обменялись тревожными взглядами.

– Естественно, помимо того, что он не хочет меня больше видеть, – уточнила я.

Паком не успел ответить.

– Если ты это знаешь, зачем приехала?

Я поспешно обернулась. Ноэ. Мой Ноэ стоял передо мной. Жесткое и холодное выражение замкнутого лица, взъерошенные волосы. Мертвенно-бледная кожа. Словно сто лет прошло с нашей последней встречи. Я двинулась к нему, протягивая руки.

– Мой родной…

– Не смей меня так называть! – зарычал он.

Я остановилась, стараясь справиться с головокружением. Что случилось с моим сыном, если меньше чем за сутки он превратился в незнакомца, одержимого гневом? Как ему удавалось несколько недель сдерживать яростные эмоции, которые теперь пугающе взорвались? Я поймала взгляд Поля, призывая его на помощь. Ноэ уважает его больше всех, он сам выбрал его своим наставником, Поль – единственный человек, способный воззвать к его разуму.

– Ноэ, ты безумно сердишься и имеешь на это право, но…

Мой сын крутанулся на пятках с искаженным лицом.

– А тебе вообще не хрен здесь делать!

Я будто услышала, как у Поля остановилось сердце, он отпрянул, словно от удара. Поль поддержал меня, теперь моя очередь его спасать.

– Ноэ, Поль здесь ни при чем. Выслушай меня, пожалуйста.

Он заткнул уши.

– Нет, я больше никогда не буду тебя слушать! Не хочу иметь с тобой ничего общего! Слышишь меня? Ни-че-го!

Он подошел ко мне, сжав кулаки, свирепый и враждебный. И вдруг я увидела, как на фигуру Ноэ наложился образ Николя. У обоих на лицах было одинаковое отвращение, одинаковая уверенность, что их предали. Рядом с сыном я почувствовала себя совсем маленькой, с высоты своего роста он нависал надо мной, кипя ненавистью.

– Убирайся! – разъяренно завопил он.

Еще немного, и я бы его испугалась. Это было невыносимо, впервые в жизни он предстал передо мной таким необузданным, я дрожала всем телом, не переставая, всхлипывала, отчаянно отыскивая в его золотистых глазах привычную мягкость и не находя ее. Паком в свою очередь бросился помогать мне и встал между нами. Он положил крепкую руку на шею Ноэ и развернул его к себе.

– Угомонись.

Ноэ застонал от гнева и горя.

– Пусть она уйдет! Я ее ненавижу!

В тишине огромной квартиры это прозвучало словно щелчок плети.

С каждым мгновением смерть подбиралась ко мне все ближе и ближе. По лицу Ноэ текли слезы, он, не отрываясь, смотрел на Пакома и цеплялся за него как за спасательный круг. Не отпуская Ноэ, Паком сделал знак Полю, и тот осторожно приблизился.

– А со мной ты поговоришь, Ноэ?

Его челюсти еще сильнее сжались, если такое вообще было возможно.

– Валите отсюда, вы оба.

Я попыталась подойти ближе к сыну, мне нужно было услышать его запах, прикоснуться к нему.

– Ноэ, я прошу тебя…

Его лицо помертвело, Паком не удержал его, Ноэ высвободился, бросился бежать и закрылся в одной из комнат. Поль пошел за ним. Паком схватил меня, пока я не кинулась вслед, и прижал к себе. Я недолго посопротивлялась, даже замахнулась, чтобы он меня отпустил, но Паком только крепче стискивал меня, шепча на ухо успокаивающие и нежные слова. Наши тела были так близко друг к другу, что мы стали единым целым. Мне казалось, что Паком хочет принять в себя мое страдание. Я перестала отбиваться, мои колени подогнулись, он подхватил меня, а я сильнее за него уцепилась. Мой рот широко раскрылся в беззвучном крике, застрявшем в горле. Никогда мне не было так больно. Как будто рана раскрылась и с каждым мгновением становилась все глубже, а шрам от нее уже никогда не заживет. Я проваливалась, уходила в никуда, мой разум покидал меня, а я сама покидала свое тело, все мое существо наливалось свинцовой тяжестью.

– Рен, не бросай меня, останься со мной, – тихо умолял Паком.

А меня затягивало все глубже и глубже, голос Пакома удалялся, даже он не мог помешать пустоте, образовавшейся на месте моего сына, поглотить меня. Не отпуская, он взял меня за подбородок, мое зрение снова потеряло четкость, но я все же слышала его. Он надежно удерживал меня.

– Ты не имеешь права бросать Ноэ. Ты не имеешь права бросать меня… Ты меня слышишь?.. Я не хочу, чтобы ты меня оставляла. Ты мне нужна.

Я медленно качала головой из стороны в сторону, чтобы показать ему, что он ошибается. Кому я могу быть нужна? Никому. Я всем причиняю боль, я порчу жизнь тем, кого люблю. Я не хочу доставлять ему еще больше страданий. Без меня ему будет лучше. И Ноэ будет счастливее без меня. Он должен позволить мне уйти. Впрочем, я и так уже ухожу. Я помнила эти ощущения, так же было под наркозом, когда я рожала Ноэ. Я теряла связь с реальностью, процесс саморазрушения скоро завершится. Впасть в кому… Я бы хотела уснуть, спать, чтобы не было боли, чтобы прекратить борьбу с самой собой, с моими ошибками, с моими сожалениями. Но Паком распорядился по-другому, он прижал свои губы к моим. Сделал искусственное дыхание, чтобы заставить меня дышать. Чтобы спасти от безумия, овладевавшего мной.

– Я люблю тебя, – прошептал он. – Положись на меня, я не дам тебе пропасть.

Паком не из тех мужчин, кто легко говорит: “Я люблю тебя”, он действительно был готов на все, лишь бы жизнь меня не покинула. Мои губы, мое сердце хотели бы сказать, что я тоже его люблю, но я не могла, не имела права. Он поставил меня, словно тряпичную куклу, лицом к окну и сцепил руки у меня на животе. Так он возводил вокруг меня защитную стену, приготовившись принимать удары вместо меня. Он не давал мне упасть, осторожно баюкал.

– А теперь любуйся морем и жди Поля.

Я привалилась к его плечу, дыхание понемногу выровнялось, переняв ритм дыхания Пакома.

Прошло, по моим ощущениям, бесконечно много времени, а потом паркет заскрипел под мужскими шагами. Я услышала вздох Поля. Паком не отодвинулся ни на миллиметр и не разжал объятия.

– Он не хочет возвращаться, – сокрушенно объявил Поль, присоединяясь к нам у окна.

Мое тело тут же напряглось, Паком успокаивающе шепнул: “Шшш…”

– Я предложил отвезти его к твоим родителям, к сестре, сказал, что он может жить у меня. Ноэ не соглашается ни на что. Он считает, что с самого рождения все обращались с ним как с дебилом. Мне очень жаль, я надеялся, что сумею его убедить.

Я наконец опять обрела дар речи.

– Ты не виноват, Поль… Нужно было с самого начала слушаться тебя… Ты всегда чувствовал, всегда был уверен, что однажды разразится катастрофа.

– Он останется со мной, – объявил Паком. – Я займусь им.

Я высвободилась из его таких заботливых рук, он казался невозмутимым и решительным. Просто невероятно, подумала я.

– Не могу навязывать тебе своего сына…

Он осторожно убрал у меня со лба волосы, слабо улыбнулся.

– Ты мне доверяешь?

– Да…

– Вы оба оставайтесь в гостиной, а я заберу Ноэ, и мы пойдем…

– Пройдемся? – перебила я.

Он бросил на меня взгляд, полный нежности.

– Точно. А за это время вы сможете потихоньку уехать в Руан.

– Я не хочу вас оставлять…

– Но это необходимо.

– У тебя нет выбора, – поддержал его Поль. – Паком прав.

– А как же экзамены? – беспомощно сопротивлялась я. – Он должен вернуться домой.

– Мы найдем выход. И потом, вполне возможно, что все как-то разрешится за несколько дней. Согласна?

По моим щекам катились слезы, я съежилась, капитулируя перед неизбежным. Я вынуждена оставить сына, положившись на Пакома. Впервые о нем буду заботиться не я.

– А как ты поступишь с Николя? – спросила я слабым голосом.

– Разберусь, – жестко ответил Паком.

Он не позволил мне задать следующий вопрос, поцеловал в лоб и ушел к Ноэ, обменявшись понимающим взглядом с Полем.

Перед тем как закрыть двустворчатую дверь из гостиной в коридор, он в последний раз улыбнулся мне.

До нас доносились их приглушенные голоса. Пакому не пришлось дважды звать Ноэ на прогулку. Я зажмурилась, чтобы лучше их слышать, чтобы не упустить звук их шагов. Через пару минут они вышли из квартиры, Ноэ не захотел попрощаться со мной, ни даже взглянуть на меня. В его жизни для меня больше не было места. Я подошла к окну и приложила ладонь к стеклу, словно пыталась дотронуться до сына. Вот они оба появились на крепостной стене, Ноэ шел, сгорбившись и опустив голову. Паком посматривал на него, но ничего не говорил. Он положил ему на спину руку, и эта рука, я знала, готова защитить Ноэ от всех неприятностей. Через несколько метров Ноэ остановился, его сотрясали рыдания. Паком обхватил его и повернул лицом к морю. Казалось, они стояли так целую вечность. Наконец мой сын успокоился, и они пошли дальше.

– Поразительный человек, – прокомментировал Поль.

Я сумела выдавить единственное слово:

– Да.

– Он делает для Ноэ то, что никто, и я первый, не смог сделать.

– Что ты имеешь в виду?

– Он спонтанно занял незанятое место, то самое место, присвоить которое ни у кого не хватило смелости, несмотря на просьбы Ноэ…

Чувство вины и подавленность Поля добили меня. Не отрывая глаз от Ноэ и Пакома, я потянулась к нему, он дал мне руку. Из-за своей честности и уважения к истории Ноэ Поль не поддался на его уговоры, и вот сегодня из-за моей лжи он отвергнут им так же, как и я.