Я проснулась и почувствовала, как Манон гладит меня по волосам.

– Здравствуй, Луиза.

Я попыталась вырваться, но мое тело даже не дрогнуло. Хуже того, перед глазами все еще плясали звездочки и мир вертелся вокруг. Заставив себя дышать глубже, я посмотрела на золотой лист прямо у себя над головой. Множество таких шелестели на ветру у меня на потолке. Несмотря на открытое окно, в комнате все равно было приятно тепло, а снежинки, залетая в комнату, собирались в серебристый вихрь и кружились в нем.

Когда-то я называла этот вихрь лунной пылью. Моргана подарила его мне однажды на особенно холодный Самайн.

– Осторожней. – Манон приложила к моему лбу прохладную ткань. – Ты еще очень слаба. Моргана сказала, что ты уже несколько дней не ела как следует.

Ее слова гвоздем вонзились мне в виски, и тут же подкатила очередная волна тошноты. Я бы с удовольствием отказалась от еды навсегда, лишь бы Манон наконец заткнулась. Хмурясь, я смотрела, как солнечный свет медленно заливает комнату. Значит, настало утро. Осталось два дня.

– В чем дело? – спросила Манон.

– Если б я могла двигаться, меня стошнило бы прямо тебе на колени.

Она сочувственно заквохтала:

– Моргана говорила, что тебе может стать плохо от лекарства. Оно не предназначено для такого длительного использования.

– Вот как ты его зовешь, значит? Лекарством? Интересное название для яда.

Манон не ответила, но в следующий миг помахала у меня перед носом овсяным кексом с черникой. Я закрыла глаза, снова пытаясь подавить рвотные позывы.

– Уйди.

– Ты должна поесть, Лу. – Не слушая моих возражений, Манон села на край кровати и робко мне улыбнулась. – Я даже приготовила шоколадно-ореховую пасту. На этот раз с сахаром, а не с солью, помнишь, вот ужас-то был.

В детстве мы с Манон больше всего любили разыгрывать народ, обычно едой. Печенье с солью вместо сахара. В карамели вместо яблок – лук. Мятная паста вместо глазури.

Я не улыбнулась ей в ответ.

Манон вздохнула и коснулась моего лба. Я снова напряглась, чтобы отпрянуть, но тщетно, и голова тут же закружилась. Я вновь сосредоточилась на листе и на своем дыхании – вдох носом, выдох ртом. Рид делал так, чтобы взять себя в руки.

Рид.

Я с горечью закрыла глаза. Без кольца Анжелики я никого не смогу защитить. Лионы погибнут. Церковь падет. Ведьмы разрушат королевство. Я могла лишь надеяться, что Риду и Анселю удастся спастись. Может быть, Коко им поможет – они могут уплыть подальше от Бельтерры, пересечь море и сбежать в Амарис или Люстер…

Но я все равно умру. Вчера, пока все в замке спали, я странным образом с этим смирилась. Даже если бы Моргана меня не отравила, даже если бы не поставила стражу у моих дверей, я не сомневалась: она сдержит обещание, если я убегу. При мысли о том, что мне придется испить крови Рида, придется давиться его сердцем, к горлу подкатила тошнота. Я закрыла глаза и вспомнила то чувство спокойствия, к которому пришла прошлой ночью.

Я устала убегать. Устала скрываться. Я просто… устала.

Будто ощутив мою горечь, Манон подняла руки.

– Возможно, я сумею помочь тебе избавиться от боли.

У меня в животе екнуло, и я лишь на секунду смерила Манон злым взглядом, а потом уступила. Она принялась осматривать мои многочисленные увечья, касаясь их мягкими пальцами, и я закрыла глаза. Вскоре Манон спросила:

– Куда ты отправилась? Когда сбежала из Шато?

Я неохотно открыла глаза.

– В Цезарин.

Она взмахнула пальцами, и боль у меня в голове и животе чуть поутихла.

– Но как тебе удавалось скрываться? От шассеров… И от нас?

– Я продала свою душу.

Манон ахнула и в ужасе прижала ладонь ко рту.

– Что?

Я закатила глаза и объяснила:

– Я стала воровкой, Манон. Без спросу жила в грязных театрах, воровала еду у невинных пекарей. Поступала плохо с хорошими людьми. Убивала. Лгала, изменяла, курила, пила и даже как-то раз переспала с проституткой. Считай, продала душу. Так что в конечном счете я все равно буду гореть в аду.

При виде ее ошеломленного лица у меня в груди вскипел гнев. Черт бы побрал Манон и ее осуждение. И ее вопросы.

Я не хотела об этом говорить. Не хотела этого помнить. Та жизнь… всё, что я сделала, чтобы выжить, все, кого я любила и потеряла, – всё это было в прошлом. Как и моя жизнь в Шато. Все сгорело дотла.

– Еще что-нибудь хочешь узнать? – спросила я горько. – Давай, конечно, продолжим выяснять, как у кого дела. Мы ведь с тобой такие подружки. Ты все еще спишь с Мадлен? А сестра твоя как поживает? Полагаю, она все еще красивее тебя?

Едва я это сказала, как сразу поняла, что не стоило. Манон помрачнела, руки ее обвисли, и она резко вдохнула, как если бы я ударила ее ножом. Несмотря на гнев, мне тут же стало стыдно. Черт. Чтоб меня.

– Не пойми превратно, – добавила я неохотно. – Она красивее и меня тоже…

– Она мертва.

Мой гнев застыл, обратившись в нечто иное, темное и тревожно-недоброе. В нечто холодное.

– Шассеры нашли ее в прошлом году. – Манон стерла пятнышко с моего покрывала, и в глазах ее отчетливо сверкнула боль. – Архиепископ приезжал в Амандин. Флер знала, что нужно соблюдать осторожность… но один ее друг в деревне сломал руку. Она его исцелила. Шассеры быстро почуяли запах. Флер испугалась и бросилась бежать.

Я не могла даже вдохнуть.

– Они ее сожгли. Одиннадцатилетнюю девочку. – Манон покачала головой и закрыла глаза, словно пытаясь не видеть образы, приходящие на ум. – Я не успела вовремя до нее добраться, и мама тоже. Мы плакали, когда ветер уносил ее прах.

Сгорела заживо. В одиннадцать лет.

Манон вдруг резко схватила меня за руку, и в глазах ее заблестели яростные, так и не пролившиеся слезы.

– У тебя есть возможность исправить ошибки этого мира, Лу. Как ты можешь отказываться от нее?

– То есть ты все равно готова принять мою смерть. – Эти мои слова прозвучали не гневно. Они были бесстрастны и пусты, как бездна у меня в груди.

– Я сама умерла бы тысячу раз, лишь бы вернуть сестру, – резко сказала Манон. Отпустив мою руку, она прерывисто выдохнула, а когда заговорила снова, голос ее стал куда мягче: – Я бы заняла твое место, ma sœur, если б могла… любая из нас согласилась бы на это. Но мы не можем. Сделать это должна ты.

Слезы уже текли по ее щекам.

– Я знаю, что прошу слишком многого. Знаю, что у меня нет на это права… но прошу тебя, Лу, прошу, не сбегай снова. Лишь ты одна можешь прекратить все это. Лишь ты одна можешь нас спасти. Обещай мне, что не станешь пытаться убежать.

Я смотрела на слезы Манон и чувствовала себя так, будто оказалась в чужом теле. На меня накатила тяжесть, и на этот раз не от снадобья. Она сдавила мне грудь, нос, рот, душила меня, затягивала в пучину, манила в небытие. Уговаривала уступить. Наконец отдохнуть.

Господи, как же я устала.

Слова по собственной воле сорвались с моих губ:

– Обещаю.

– Правда?.. Ты обещаешь?

– Да. – Я все еще чувствовала тяжесть и тьму, которая звала меня к себе, но все же усилием воли посмотрела Манон в глаза. Надежда сверкала в них, такая ясная, такая острая, что могла бы ножом полоснуть мне по сердцу.

– Мне очень жаль, Манон. Я не хотела, чтобы кто-то погиб. Когда… после того как это произойдет, я… обещаю, я поищу Флер в загробном мире… где бы он ни был. И если я ее найду, то расскажу, как тебе ее не хватает. Как сильно ты ее любишь.

Манон плакала все пуще и крепко сжимала мои руки.

– Спасибо тебе, Лу. Спасибо. Я никогда не забуду, что ты для меня сделала. Для нас. Скоро вся боль пройдет.

Мне очень хотелось заснуть.

Следующие два дня мне больше ничего не оставалось делать, кроме как безвольно плыть по течению во тьму.

Меня полностью исцелили, и все следы последних двух лет исчезли с моего тела. Идеальный труп. Мои няньки каждое утро приходили на заре, чтобы помочь Манон искупать и одеть меня, но с каждым рассветом говорили они все меньше.

– Она умирает прямо у нас на глазах, – пробормотала одна из них наконец, не в силах больше не замечать, как пустеют мои глаза и как болезненно бледнеет кожа. Манон шикнула на нее и прогнала из комнаты.

Видимо, нянька была права. Казалось, я теперь гораздо ближе к покойным Эстель и Флер, чем к Манон и нянькам. Я уже ступила одной ногой в могилу. Даже боль в голове и животе притупилась – она все еще была там, но вместе с тем… ее не было. Словно мы с ней существовали по отдельности.

– Пора наряжаться, Лу. – Манон погладила меня по волосам, и в глазах ее я увидела искреннее беспокойство. На этот раз я не попыталась отстраниться от ее прикосновения. Даже не моргнула. Лишь продолжила смотреть пустым взглядом в потолок. – Сегодня вечером твой час придет.

Она через голову стянула с меня ночную рубашку и быстро искупала, но избегала смотреть на меня. После двух недель почти что голодания у меня стали выступать кости. Я была измождена. Как живой скелет.

Молчание затянулось. Манон через руки натянула на меня белое церемониальное платье, которое выбрала Моргана. В точности такое же я надевала на шестнадцатый день рождения.

– Мне всегда было интересно… – Манон тяжело сглотнула, бросив взгляд на шрам у меня на горле, – как тебе удалось спастись в прошлый раз.

– Я отдала свою жизнь.

Она замолчала на миг.

– Но ведь… ты не отдала ее. Ты выжила.

– Я отдала свою жизнь, – повторила я медленно и вяло. – Я больше никогда не собиралась возвращаться сюда. – Я ровно посмотрела на нее, а затем снова перевела взгляд на лунную пыль на подоконнике. – И не ждала, что увижу тебя, свою мать или кого бы то ни было здесь снова.

– Ты нашла лазейку. – Манон тихо выдохнула, хихикнув. – Гениально. Отказаться от своей жизни в символическом смысле, чтобы спасти себе жизнь в смысле буквальном.

– Не волнуйся. – Я выдавила эти слова с большим усилием. Они скатились с языка, тяжелые и ядовитые, лишив меня всех сил. Манон уложила меня на подушку, и я прикрыла глаза. – На этот раз так не получится.

– Почему?

Я приоткрыла один глаз.

– От него я отказаться не смогу.

Манон вопросительно посмотрела на перламутровое кольцо у меня на пальце, но я ничего больше не сказала и снова закрыла глаза. Я смутно слышала, как кто-то стучит, но этот звук был так далек.

Шаги. Дверь открылась. Затем закрылась.

– Луиза? – осторожно спросила Манон. Мои глаза открылись… то ли спустя несколько секунд, то ли часов. – Наша госпожа требует твоего присутствия в ее покоях.

Я не ответила, и тогда Манон перебросила мою руку себе через плечо и подняла меня с постели.

– Я могу проводить тебя лишь до ее передней, – прошептала она.

Мои сестры удивленно расступались, пока мы шли по коридорам. Те, что помладше, вытягивали шеи, чтобы получше меня разглядеть.

– Похоже, к тебе пришел посетитель.

Посетитель? На ум мгновенно явился смутный образ Рида, в путах и с завязанным ртом. Но даже ужас в груди притупился и уже не причинял такой боли, как мог бы прежде. Я слишком сильно отдалилась от этого мира.

Или же я только так думала.

Потому что когда Манон оставила меня на полу в передней Морганы, когда открылась дверь в комнату, мое сердце забилось вновь при виде того, что я там увидела.

При виде того, кого я там увидела.

На кушетке моей матери, связанный и с кляпом во рту, лежал не Рид.

Это был Архиепископ.

Дверь захлопнулась у меня за спиной.

– Здравствуй, дорогая. – Моргана села рядом с Архиепископом и провела пальцем по его щеке. – Как ты чувствуешь себя сегодня?

Я уставилась на него, не слыша ничего, кроме безумного биения моего собственного сердца. Глаза Архиепископа – такие же синие, как мои, только темнее – были широко раскрыты. Кровь из пореза на его щеке стекала прямо на кляп.

Я присмотрелась. Кляп был сделан из оторванного рукава его рясы. Моргана в буквальном смысле использовала священное облачение Архиепископа, чтобы заткнуть ему рот. В иное время и в другой жизни я бы посмеялась над тем, какая неудача постигла Архиепископа. Я бы хохотала и хохотала, пока не заколет в груди и не закружится голова. Но то было прежде. Теперь моя голова кружилась по другой причине. Ничего смешного во всем этом не было. Я сомневалась, что меня рассмешит еще хоть что-нибудь в этой жизни.

– Иди ко мне, Луиза. – Моргана встала, взяла меня на руки и занесла в комнату. – У тебя изможденный вид. Сядь, погрейся у огня.

Она усадила меня рядом с Архиепископом на выцветший диван, а сама села с другой стороны. Для троих на диване места не хватало, и нам пришлось омерзительно близко прижаться друг к другу ногами. Не обращая внимания на мои чувства по этому поводу, Моргана приобняла меня за плечи и положила мою голову себе на шею. Запах эвкалипта проник мне в ноздри, заполоняя собой все.

– Манон сказала мне, что ты отказываешься есть. Капризничать нехорошо, дорогая.

У меня не было сил поднять голову.

– До вечера с голоду не умру.

– Да, полагаю, ты права. Но мне больно видеть твои муки, дорогая. Как и всем нам.

Я не ответила. Мне очень хотелось вернуться вновь в приятную тьму, но нога Архиепископа слишком сильно давила на мою. Она была слишком реальна. Словно якорь, она удерживала меня в этом мире.

– Мы нашли этого отвратительного человека сегодня рано утром. – Моргана ликующе смотрела на Архиепископа. – Он блуждал по Ля-Форе-Де-Ю. Ему повезло не утонуть в Лё-Меланколик. А вот я, признаться, слегка разочарована.

– Я… не понимаю.

– Неужели? Мне казалось, все очевидно. Он искал тебя, конечно же. Но забрел слишком далеко от своего шутовского отряда охотников. – Я не позволяла себе проникнуться надеждой, но от этих слов у меня сжалось сердце. Моргана жестоко улыбнулась. – Твоего среди них не оказалось, Луиза. Похоже, он и впрямь от тебя отказался.

Услышать это было не так больно, как я ожидала, – возможно, именно потому, что я ожидала этого. Конечно, Рида с ними нет. Он вместе с Коко и Анселем, как я надеялась, где-нибудь в море, далеко-далеко от смерти, которая поджидает здесь.

Моргана внимательно наблюдала за мной. Недовольная моим равнодушием, она указала на Архиепископа.

– Мне убить его? Тебя это порадует?

Архиепископ встретился со мной взглядом, но в остальном даже не пошевелился. Он ждал, а я уставилась на него. Когда-то я желала этому человеку огненной, мучительной смерти во всех возможных ее видах. Он заслужил это. За всех ведьм, которых он сжег. За Флер. За Вивьен. За Розамунд и Сашу, за Вьеру и Женевьеву.

И вот сейчас Моргана хочет вручить мне его смерть на блюдечке, но…

– Нет.

Архиепископ округлил глаза, а на лице Морганы медленно расплылась недобрая улыбка. Будто она ожидала, что я отвечу именно так. Будто она была кошкой, заприметившей особенно сочную мышь.

– Как любопытно. Недавно ты говорила мне о терпимости, Луиза. Прошу… покажи мне. – Красивым жестом она вытащила кляп изо рта Архиепископа, и тот закашлялся. Моргана переводила задорный взгляд от меня к нему. – Спроси его о чем угодно.

Я промолчала, и она ободрительно похлопала меня по колену.

– Ну же. У тебя ведь есть вопросы, верно? Было бы глупо с твоей стороны не желать узнать больше. Вот он, твой шанс. Другого не будет. Я почту твою просьбу не убивать его, но другие – нет. Он сгорит первым, когда мы вернем себе Бельтерру.

За Моргану остальное сказала ее улыбка: «Но ты к тому времени будешь уже мертва».

Я медленно повернулась к Архиепископу.

Мы с ним никогда прежде не сидели так близко. Никогда прежде я не видела в его глазах зеленые пятнышки, едва различимые веснушки на носу. Мои глаза. Мои веснушки. Сотни вопросов наводнили мой разум. «Почему ты мне не сказал? Почему ты меня не убил? Как ты мог натворить столько ужасов? Как ты мог убивать невинных детей? Матерей, сестер и дочерей?» Но ответы на все это я уже знала, и потому с губ сорвался другой, непрошеный вопрос:

– Ты меня ненавидишь?

Моргана хохотнула и хлопнула в ладоши.

– О, Луиза! Ты пока не готова услышать ответ на этот вопрос, дорогая. Но все же ты его услышишь. – Она ткнула пальцем в порез на щеке Архиепископа. Вздрогнув, он отпрянул. – Отвечай.

Наблюдая за каждым чувством, которое отражалось на лице Архиепископа, я ждала, когда он заговорит. Твердила себе, что мне это неважно – возможно, так и было, ведь война, которая бушевала в его глазах, была и моей войной. Я его ненавидела. Я хотела, чтобы он ответил за свои ужасные преступления, за свою ненависть, за все зло, которое совершил, – и все же крохотная частичка моей души, заложенная во мне с рождения, не могла желать зла ему.

Архиепископ зашевелил губами, но не издал ни звука. Зная, что не стоит, я все равно наклонилась ближе, и он зашептал – как будто что-то цитировал. Священный стих. У меня упало сердце.

– «Когда ты войдешь в землю, которую дает тебе Господь Бог твой, – выдохнул он, – тогда не научись делать мерзости, какие делали народы сии. Не должен находиться у тебя проводящий сына своего или дочь свою чрез огонь, прорицатель, гадатель, чародей и… И ворожея».

Архиепископ поднял голову и посмотрел мне в глаза. В его взгляде ярко пылали стыд и сожаление.

– «Ибо мерзок пред Господом всякий, делающий это, и за сии-то мерзости Господь Бог твой изгоняет их от лица твоего».

Я ощутила, как подступают слезы. Моргана хохотала.

– «Но, – продолжил Архиепископ, и голос его стал жестче, решимее, – если же кто о своих и особенно о домашних не печется, тот отрекся от веры и хуже неверного».

По моей щеке скатилась слеза. Увидев это, Моргана засмеялась еще пуще.

– Как трогательно. Похоже, все они неверные, правда, Луиза? Сначала твой муж, теперь и отец. Они оба принесли тебе только сердечную боль. Где же та терпимость, о которой ты говорила?

Моргана примолкла, явно ожидая ответа от кого-то из нас. Но мы промолчали, и она встала, разочарованная.

– Я удивлена, Луиза. Я ждала от тебя более яростной борьбы.

– Я не стану молить ни о его любви, ни о его жизни.

Она фыркнула.

– Речь не о нем, а о твоем драгоценном охотнике.

Я нахмурилась. Внутренний голос подсказывал: я забыла о чем-то важном. Упустила это. Не могла вспомнить.

– Я… Я не ждала, что он пойдет за мной, если ты об этом.

Ее глаза коварно заблестели.

– Не об этом.

Смутное ощущение снова напомнило о себе, на этот раз настойчивее.

– Тогда о чем?..

Кровь отлила от моего лица. Рид.

Забытые слова Морганы приплыли ко мне сквозь тяжелый туман мыслей. Погрузившись в пучину боли, гнева, безысходности и отчаяния, я не задумывалась над их значением прежде.

Но это значит…

– Знаю, я обещала, что позволю тебе самой поджечь его костер, – ворвался в мои мысли певучий голос Морганы. – Но боюсь, не выйдет. В венах твоего мужа течет королевская кровь.

Нет. Я закрыла глаза, думая о дыхании, но тут же распахнула их – тьма мгновенно закружилась передо мной. Силой воли – нет, силой отчаяния – я заставила свои бесполезные руки и ноги повиноваться. Они протестующе задрожали, когда я упала вперед, прямо в распростертые руки Морганы, туда, где я надеялась заполучить кольцо…

Она поймала меня и прижала к груди, заключив в омерзительные объятия.

– Не печалься, дорогая. Скоро ты с ним снова встретишься.

Она взмахнула рукой, и все почернело.