Деревянный пол подо мной резко накренился, и я упала к кому-то на колени. Меня обхватили мягкие руки и окутал прохладный свежий запах эвкалипта. Я застыла. Последние два года этот запах преследовал меня в кошмарах.

Я распахнула глаза и попыталась резко отпрянуть, но – к моему ужасу – тело не повиновалось мне. Парализованная, я могла лишь смотреть в ярко-зеленые глаза своей матери. Она улыбнулась и поцеловала меня в лоб. У меня по коже побежали мурашки.

– Я по тебе скучала, дорогая.

– Что ты со мной сделала?

Моргана умолкла и тихо рассмеялась.

– Удивительная вещь – эти инъекции. Когда мсье Бернар принес одну дозу этого вещества мне, я усовершенствовала его. Мне нравится считать, что моя разновидность гуманнее – она действует лишь на тело, но не на разум. – Она улыбнулась шире. – Я решила, что тебе приятно будет отведать вкус снадобья твоих друзей. Они ведь так усердно трудились, чтобы создать его для тебя.

Пол снова пошатнулся, и я огляделась, наконец осознавая, что вижу вокруг. Я находилась в крытой повозке актерской труппы. Сквозь плотный навес не проникал свет, и потому я не могла понять, как долго мы уже едем. Я прислушалась, но смогла расслышать лишь мерный топот лошадиных копыт. Мы покинули город.

Это было неважно. Помощи ждать не стоило. Рид очень ясно дал мне это понять.

Едва я вспомнила его последние слова, как горечь захлестнула меня мучительной волной. Я пыталась скрыть ее, но одинокая слеза все же скатилась по щеке. Моргана стерла ее пальцем и попробовала на язык.

– Моя дорогая, прекрасная малышка. Больше я не позволю ему ранить тебя. Пожалуй, будет уместно сжечь его на костре за то, как он поступил с тобой. Ты согласна? Возможно, я даже смогу устроить все так, чтобы ты сама зажгла огонь. Тебя это порадует?

Кровь отлила от моего лица.

– Не смей его трогать.

Моргана изогнула белую бровь.

– Ты позабыла, Луиза, он твой враг. Но не тревожься… В Модранит все будет прощено. Перед нашим скромным празднованием мы казним твоего мужа. – Она помолчала, ожидая, что я вспылю, услышав о Риде. Но я не выказала чувств – не пожелала доставлять ей такого удовольствия. – Ты ведь помнишь о нашем празднике, да? В этом году мы решили отметить его по-особенному.

Страх змейкой проник в мое тело. Да, я помнила о Модраните.

Ночь Матерей. Белые дамы со всей Бельтерры соберутся в Шато, чтобы пировать и чествовать своих предков-женщин жертвоприношениями. Какая роль во всем этом на сей раз была отведена мне, гадать не приходилось.

Будто прочтя мои мысли, Моргана ласково коснулась моего горла. Я охнула, вспомнив, какая боль пронизала мой шрам, прежде чем я потеряла сознание. Она хохотнула.

– Не волнуйся. Я исцелила твою рану. Нельзя было позволить ни капли драгоценной крови пролиться прежде, чем мы доберемся до Шато. – Она наклонилась к моему уху, щекоча мне лицо волосами. – Колдовство было хитрое, и разрушить его оказалось непросто, но даже оно теперь тебя не спасет. Мы почти дома.

– Шато мне не дом.

– Как грубо. Ты всегда была очень несдержанна. – Все еще посмеиваясь, Моргана потянулась щелкнуть меня по носу, и мое сердце замерло при виде золотого кольца у нее на пальце. Она с понимающей улыбкой проследила за моим взглядом. – Ах да. И еще крайне непослушна.

– Как ты… – Не в силах выдавить слова, я снова забилась, пытаясь бороться с дурманом, но руки и ноги не желали слушаться.

Кольцо Анжелики не должно было попасть к Моргане. Просто не должно. С его помощью я хотела развеять ее чары. Если кольцо окажется на мне, когда Моргана обескровит мое тело, от крови не будет толку. Колдовство не удастся. Да, я умру, но Лионы будут жить. Невинные дети будут жить.

Я забилась сильнее, и вены в моем горле едва не лопнули от натуги. Но чем больше я боролась, тем сложнее становилось говорить и дышать – так тяжелело мое тело. Казалось, я вот-вот провалюсь сквозь пол повозки. Паникуя все больше, я стала выискивать узор – любой узор, – но золото мерцало на краю зрения, размытое и бессвязное из-за дурмана.

Я горько чертыхнулась про себя. Моя решимость быстро испарилась, и ее сменила безнадежность.

– Неужели ты и впрямь полагала, что я не узнаю свое собственное кольцо? – Моргана нежно улыбнулась и заправила прядь волос мне за ухо. – Но скажи мне, как ты его нашла? Или же ты и украла его изначально? – Я не ответила, и она тяжело вздохнула. – Как же ты меня разочаровываешь, дорогая. Попытки убежать, игра в прятки, кольцо – ты явно должна понимать, что все это до крайности глупо.

Моргана подняла меня за подбородок и вдруг посерьезнела – посмотрела мне в глаза хищно и очень внимательно.

– Я всегда опережала тебя на шаг, Луиза. Ты ведь моя дочь. Я знаю тебя лучше, чем ты сама себя. Тебе не перехитрить меня, не сбежать от меня и уж точно меня не одолеть.

Она помолчала, будто ждала ответа, но я не собиралась отвечать. Все внимание до последней крупицы я сосредоточила на том, чтобы пошевелить рукой, запястьем, хотя бы пальцем. От напряжения в глазах у меня потемнело. Несколько минут Моргана смотрела на мои усилия – острота ее взгляда смягчилась и превратилась в странного рода тоску. Затем она снова погладила меня по волосам.

– Всем нам в конце концов суждено умереть, Луиза. Я призываю тебя смириться с этим. В Модранит ты наконец исполнишь свое предназначение, и твоя смерть освободит наш народ. Ты должна этим гордиться. Очень немногим выпадает такая славная судьба.

В последнем, отчаянном рывке я попыталась броситься на нее – ударить, ранить, хоть как-то сорвать с ее пальца кольцо, – но мое тело оставалось холодным и безжизненным.

Оно уже было мертво.

День за днем я проводила в муках. Дурман обездвиживал мое тело, но от боли в костях нисколько не спасал. Лицо и запястье до сих пор ныли после нападения ведьмы, а горло после множества уколов опухло.

Подумать только, когда-то худшей из моих забот были Андре и Грю.

Моргана погладила пальцами опухлость, а затем коснулась отметин от пальцев возле моего уха.

– Подарок от добрых знакомых, дорогая?

Я нахмурилась и сосредоточилась на жжении в кистях и ступнях – это был первый признак того, что действие снадобья ослабевает. Если успею, сумею украсть кольцо Анжелики, вывалиться из повозки и исчезнуть прежде, чем Моргана сможет что-нибудь предпринять.

– Когда-то мы с ними были знакомы, да.

– А теперь?

Я попыталась пошевелить пальцами. Не вышло.

– А теперь они мертвы.

Словно прочтя мои мысли, Моргана достала знакомый шприц из сумки. Я закрыла глаза, безуспешно пытаясь сдержать дрожь в подбородке.

– Когда мы прибудем в Шато, сестры исцелят твое тело. От всех этих ужасных синяков непременно нужно избавиться до Модранита. Ты вновь будешь чиста и невредима. – Она помассировала опухлость у меня на шее, готовясь ввести шприц. – Прекрасна, как Дева.

Мои глаза распахнулись.

– Девой меня сложно назвать.

Приторная улыбка Морганы увяла.

– Неужели ты в самом деле возлегла с этим омерзительным охотником? – Она изящно втянула воздух и с отвращением сморщила нос. – Ох, Луиза. И вновь ты меня разочаровала. Ты пахнешь им с ног до головы. – Моргана перевела взгляд на мой живот, пригляделась внимательнее и вдохнула глубже. – Очень надеюсь, что ты приняла меры предосторожности, дорогая. Сущность Матери соблазнительна, но ее путь не для тебя.

Мои пальцы раздраженно дрогнули.

– Только не делай вид, что убийство собственного внука ниже твоего достоинства.

В ответ Моргана вонзила шприц глубоко мне в горло. Я закусила щеку, чтобы не закричать, и мои пальцы снова налились свинцом.

– Да будет кровь твоя ценой. – Она с тоской погладила меня по горлу. – В твоем чреве ничего нет, Луиза. Последняя из моего рода – ты. Почти досадно… – Моргана наклонилась ближе и коснулась губами моего шрама. От чувства дежавю у меня скрутило живот – я вспомнила, как всего несколько дней назад так же меня целовал Рид. – Думаю, убить ребенка охотника мне было бы приятно.

– Просыпайся, дорогая.

Я открыла глаза, услышав, как Моргана шепчет мне на ухо. Я не знала, сколько времени прошло – сколько минут, часов или дней, – но с повозки наконец сняли навес, и я увидела, что наступила ночь. Садиться я уже даже не пыталась.

Моргана указала куда-то вдаль.

– Дом уже рядом.

Я видела лишь звезды в небе, но все поняла по знакомому шуму волн, разбивающихся о скалы. Достаточно было даже воздуха, чтобы все понять, – совсем не похожего на рыбный воздух Цезарина. Здесь было свежо, морозно, пахло хвоей, солью и землей… И лишь слегка – колдовством. Я глубоко вдохнула и закрыла глаза. Несмотря ни на что, у меня екнуло сердце от мысли о том, как близко мой дом.

Уже через несколько минут колеса повозки застучали по деревянным доскам моста.

И то был не просто мост.

То был легендарный вход в Шато ле Блан.

Я прислушалась. Тихий, едва различимый смех эхом слышался вокруг, и ветер разносил его повсюду, кружа в морозном ночном воздухе снег. Это казалось бы зловещим, если бы только я не знала, что все это – намеренный обман, уловка. У Морганы был талант к театральным представлениям.

Утруждаться, впрочем, не имело смысла. Лишь ведьмы могли найти Шато. Древняя и могущественная магия защищала замок, и уже тысячи лет каждая Госпожа Ведьм укрепляла эти чары. Сложись все иначе, я и сама должна была бы однажды сделать это.

Я посмотрела на Моргану, а она улыбнулась и помахала ведьмам в белых одеждах, которые босиком бежали рядом с повозкой. Они не оставляли следов на снегу. Безмолвные призраки.

– Сестры, – поприветствовала она их с теплотой.

Я нахмурилась. Это были печально известные стражницы моста. Всего лишь актрисы в спектакле Морганы – но они любили порой заманить на мост ночью какого-нибудь мужчину. И утопить его в мутных водах, простиравшихся внизу.

– Дорогая, взгляни. – Моргана усадила меня. – Это Манон. Ты ведь помнишь ее? В детстве вы были неразлучны.

Моя голова упала на плечо, и щеки вспыхнули огнем. Хуже того, Манон и впрямь была совсем рядом и видела мое унижение, а в ее темных глазах пылал восторг. Она радостно улыбнулась и осыпала повозку зимним жасмином.

Жасмин. Символ любви.

Слезы обожгли мне глаза. Хотелось расплакаться – расплакаться, вспылить и сжечь Шато и всех его обитателей дотла. Когда-то они говорили, что любят меня. Впрочем… то же говорил и Рид.

Любовь.

Я прокляла это слово.

Манон забралась к нам в повозку. На голове у нее покоился венок из остролиста – на фоне ее темных кожи и волос красные ягоды походили на капли крови.

– Луиза! Ты наконец вернулась к нам! – Она обняла меня за шею, и мое безвольное тело упало к ней в объятия. – Я боялась, что больше никогда тебя не увижу.

– Манон вызвалась сопровождать тебя в Шато, – сказала Моргана. – Разве не чудесно? Вы вместе прекрасно повеселитесь.

– Очень в этом сомневаюсь, – проворчала я.

У Манон вытянулось лицо.

– Разве ты по мне не скучала? Когда-то мы с тобой были сестрами!

– А ты часто своих сестер прикончить пытаешься? – огрызнулась я.

Манон еще хватило приличия вздрогнуть, но вот Моргана лишь ущипнула меня за щеку.

– Луиза, перестань капризничать. Это невыносимо скучно. – Она протянула руку Манон, а та, поколебавшись немного и покосившись на меня, поспешила ее поцеловать. – А теперь беги скорей, дитя, и приготовь ванну в комнате Луизы. Нужно поскорее смыть эту кровь и зловоние.

– Конечно, госпожа. – Манон поцеловала мои безжизненные руки, передала обратно Моргане и выскочила из повозки.

Я подождала, пока она исчезнет в ночи, и заговорила:

– Хватит притворства. Я не хочу никого видеть – ни ее, ни кого-либо другого. Просто поставь у моей двери стражу, и закончим на этом.

Моргана взяла с пола повозки цветы жасмина и стала вплетать их мне в волосы.

– Как грубо с твоей стороны говорить так. Она твоя сестра, Луиза, и желает побыть с тобой рядом. Весьма недостойно отвечать злобой на ее любовь.

И снова это слово.

– То есть, по-твоему, она из большой любви смотрела, как меня приковывают цепями к алтарю?

– Так ты презираешь ее. Как любопытно. – Она отвела мои волосы от лица. – Возможно, будь вместо алтаря костер, ты бы вышла за нее замуж.

У меня внутри все сжалось.

– Рид никогда не причинял мне боль.

Рид был несовершенен, преисполнен предубеждений, но после нападения ведьмы он и пальцем меня не тронул. Мог бы, но не стал. Что случилось бы, останься я в Башне? Отправил бы он меня в самом деле на костер? Возможно, он проявил бы доброту и вместо этого пронзил мое сердце клинком.

Впрочем, именно это он уже и сделал.

– Любовь способна обратить в глупца любого, дорогая.

Я знала, что она намеренно меня подначивает, но все равно не могла молчать.

– Да что ты вообще знаешь о любви? Ты в жизни любила хоть кого-нибудь кроме себя?

– Осторожнее, – проговорила Моргана елейным голосом, и ее пальцы замерли в моих волосах. – Не забывай, с кем ты говоришь.

Но я не хотела быть осторожной. Теперь, когда Шато показался впереди, а кольцо Анжелики блестело на ее пальце, мне хотелось в точности обратного.

– Я твоя дочь, – сказала я злобно и безрассудно. – И ты готова принести меня в жертву, будто какую-то корову…

Моргана дернула мою голову назад.

– Очень дерзкую корову.

– Я знаю, ты думаешь, что иного пути нет. – Теперь в моем голосе послышалось отчаяние, и горло сдавило от чувств, о природе которых мне думать не хотелось. От чувств, которые я заперла под замком в сердце, как только повзрослела и поняла, какую судьбу уготовила мне родная мать. – Но это не так. Я жила рядом с шассерами. Они способны измениться, способны к терпимости. Я сама это видела. Мы можем указать им другой путь. Можем показать, что мы не такие, какими они нас считают…

– Тебя развратили, дочь моя. – Последние слова Моргана подчеркнула, резко дернув меня за волосы. Затылок прошило болью, но меня это не волновало. Она должна была увидеть правду. Должна была понять. – Я опасалась, что это произойдет. Они отравили твой разум, как отравили наши земли. – Она насильно вздернула мою голову вверх. – Посмотри, Луиза. Посмотри на свой народ.

Ведьмы – некоторых я знала, некоторых нет, – все еще танцевали вокруг нас и смотрели на меня с искренним восторгом. Моргана указала на сестер с темной кожей и заплетенными волосами.

– Розамунд и Саша. Их мать сожгли после того, как она помогла родиться на свет ребенку из знатной семьи, который выходил ножками вперед. Девочкам тогда было всего шесть и четыре года.

Затем она указала на невысокую женщину с оливковой кожей и серебристыми отметинами, изуродовавшими ей половину лица.

– Вьера Бушен сбежала, когда они попытались сжечь их с женой – на этот раз не огнем, а кислотой. В качестве эксперимента. – Моргана указала на другую ведьму. – Женевьева с тремя дочерьми покинула нашу родину, чтобы выйти замуж за священника и разорвать узы, связующие ее с нашими предками. Вскоре ее средняя дочь захворала. Женевьева молила мужа вернуться сюда, чтобы исцелить ее, но он отказался. Дочь Женевьевы умерла, а старшая и младшая дочери теперь презирают ее.

Моргана вцепилась пальцами мне в подбородок крепко, до синяков.

– Расскажи мне еще об их терпимости, Луиза. Расскажи о чудовищах, которых ты зовешь друзьями. Расскажи о том, как жила с ними рядом, позабыв о том, как страдали и до сих пор страдают твои сестры.

– Maman, прошу. – Слезы покатились по моим щекам. – Я знаю, что они обходились с нами жестоко, знаю, что ты их ненавидишь – и все понимаю. Но так нельзя. Прошлое изменить невозможно, но мы все еще можем шагнуть дальше и исцелиться – вместе. Мы можем разделить эту землю. Никому больше не придется умирать.

Но Моргана лишь крепче вцепилась мне в подбородок и наклонилась к моему уху.

– Ты слаба, Луиза, но не страшись. Я не дрогну. Не поддамся сомнениям. Я заставлю их страдать так же, как страдали мы.

Она выпустила меня, выпрямилась и глубоко вздохнула, а я упала на пол повозки.

– Лионы проклянут тот день, когда они захватили нашу землю. Их народ будет корчиться и биться в муках на костре, а король и его выродки захлебнутся твоей кровью. Твой муж захлебнется твоей кровью.

На миг мой разум растерянно дрогнул, но тут же отчаяние захлестнуло его целиком, не позволяя мне мыслить ясно. С одной стороны находилась моя мать – моя мать – и ее народ. С другой – мой муж и его народ. Каждая сторона по-своему презренна – люди извратили друг друга и самих себя, а ведь все должно было быть иначе. Каждая сторона по-своему несчастна. Каждая способна на великие злодеяния.

И посреди всего этого оказалась я.

Соль моих слез смешалась с жасмином в моих волосах. Две стороны одной и той же злосчастной монеты.

– А как же я, maman? Ты когда-нибудь меня любила?

Моргана нахмурилась, и в темноте ее глаза казались скорее черными, нежели зелеными.

– Это не имеет значения.

– Для меня имеет!

– Значит, ты глупа, – проговорила она холодно. – Любовь – не что иное, как болезнь. Отчаянная жажда любви – подлинная хворь. И я вижу по твоим глазам, как она пожирает, ослабляет тебя. Она уже осквернила твой дух. Ты жаждешь его любви так же, как моей, но не получишь ее ни от кого. Ты избрала свой путь. – Она скривила губы. – Разумеется, я не люблю тебя, Луиза. Ты – дочь моего врага. Ты была зачата ради высшей цели, и любовью эту цель я отравлять не стану. Твоим рождением я нанесла удар по Церкви. Твоей смертью я нанесу удар по короне. И оба этих столпа вскоре падут.

– Maman…

– Довольно. – Моргана сказала это тихо, но в голосе ее слышалась смертельная угроза. Предостережение. – Вскоре мы прибудем в Шато.

Не в силах вынести жестокого безразличия на лице матери, я обреченно закрыла глаза и очень быстро пожалела об этом. Будто в насмешку, в мыслях возникло другое лицо.

Если эта смертельная мука – любовь, то, возможно, Моргана права. Возможно, без нее мне будет только лучше.

Шато ле Блан стоял на вершине утеса у самого моря. Фамилия нашего рода означала «белый», и замок, верный своему имени, был построен из белого камня, сверкавшего в лунном свете подобно маяку. Я с тоской смотрела на него, на тонкие конические башни, уходившие ввысь к звездам. Там, в самой высокой западной башенке с видом на каменистый пляж, находилась моя детская комната. К горлу подкатил ком.

Повозка покатилась к сторожке у ворот, и я опустила взгляд. На древних створках была высечена родовая печать ле Бланов – трехглазая ворона. Один глаз за Деву, один за Мать, один за Старуху.

Я всегда ненавидела эту мерзкую старую птицу.

Ворота с осязаемой бесповоротностью закрылись за нами, и по моим венам пополз ужас. На снежном дворе было тихо, но я знала, что ведьмы рядом. Чувствовала их взгляды – пристальные, оценивающие. Казалось, даже воздух подрагивает от их присутствия.

– Манон до самого Модранита будет сопровождать тебя днем и ночью. Если же тебе вздумается сбежать… – взгляд Морганы был холоден и жесток, – я разделаю твоего охотника и скормлю тебе его сердце. Ты все поняла?

От страха хлесткий ответ так и застыл у меня на языке.

Моргана кивнула, приторно улыбаясь.

– Твое молчание – золото, дорогая. Я очень ценю его в наших беседах. – Она отвернулась, посмотрела куда-то в сторону и что-то крикнула. Уже через несколько секунд рядом возникли две сгорбленные женщины, которых я смутно узнала. Мои старые няньки.

– Прошу вас, проводите Луизу в комнату и помогите Манон исцелить ее раны.

Они обе бодро закивали. Одна шагнула вперед и взяла мое лицо в сморщенные ладони.

– Наконец вы вернулись, maitresse. Мы так долго вас ждали.

– Осталось лишь три дня, – пропела вторая и поцеловала мне руку. – А после вы отправитесь к Богине на Землю вечного лета.

– Три? – Я встревоженно посмотрела на Моргану.

– Да, дорогая. Три. Уже скоро ты исполнишь свое предназначение. И наши сестры вечно будут пировать и танцевать в твою честь.

Предназначение. Честь.

Все эти слова звучали так красиво, будто мне вручали роскошный подарок, повязанный блестящей красной лентой. Я истерически засмеялась. Ну, хоть кровь будет красная, и на том спасибо.

Одна из нянек озабоченно посмотрела на меня.

– Госпожа, с вами все хорошо?

Мне как раз хватало способности к самоосознанию, чтобы понимать – со мной определенно не все хорошо.

Три дня. Вот и все, что мне осталось. Я расхохоталась еще пуще.

– Луиза. – Моргана щелкнула пальцами у меня перед носом. – Что здесь смешного?

Я поморгала, и мой смех оборвался так же резко, как начался. Через три дня я буду мертва. Мертва. Мое мерное сердцебиение, холодный ночной воздух на лице – всего этого не станет. Я перестану существовать – по крайней мере так, как сейчас. Исчезнет веснушчатая кожа, сине-зеленые глаза и эта страшная боль внутри.

– Нет. – Я подняла взгляд к звездам, усеявшим бескрайнее небо. Подумать только, раньше мне казалось, что здесь вид красивее, чем в Солей-и-Лун. – Ничего смешного здесь нет.

Я больше никогда не смогу посмеяться с Коко. Подразнить Анселя. Поесть булочек у Пана, взобраться на крышу Солей-и-Лун и увидеть рассвет. Есть ли в загробной жизни рассветы? И даже если да, будут ли у меня глаза, чтобы их увидеть?

Я не знала этого, и незнание пугало меня. Я отвела взгляд от звезд, чувствуя слезы на своих ресницах.

Через три дня мы с Ридом разлучимся навсегда. Когда моя душа оставит тело, наши пути разойдутся навечно… ибо я была уверена – туда, куда отправлюсь я, Риду дорога будет закрыта. И это пугало меня больше всего.

Но в Земле вечного лета охотнику на ведьм не место, а ведьме не место на Небесах. Если и то, и другое вообще существует.

Будет ли моя душа помнить о нем? Отчасти мне даже хотелось бы обратного, но все же я знала правду. Я любила его. Очень сильно любила. И эта любовь хранилась не только в сердце и разуме. Такую любовь нельзя познать однажды и просто позабыть после. Нельзя коснуться ее и не ощутить прикосновения в ответ. Нет… эта любовь иная. Неизменная, нерушимая. Эта любовь исходит из души.

Я знала, что буду помнить Рида. Даже после смерти буду чувствовать, что его нет рядом, жаждать, чтобы он оказался со мной вновь, но этому не суждено сбыться. Вот она, моя судьба – вечная пытка. Но, как ни мучительны мысли о нем, я с радостью вынесу эту боль, чтобы хоть малая крупица Рида осталась со мной. Эта боль означает, что все между нами по-настоящему.

Смерть не могла забрать у меня Рида. Он был мной. Наши души теперь связаны навеки. И я знала – даже если я больше ему не нужна, даже если я прокляну его имя, мы останемся одним целым.

Я смутно почувствовала, как две пары рук уносят меня прочь. Неважно куда. Рида не будет там со мной.

И вместе с тем… будет.