Глава 9

Мчался вперед паровоз, мерно стучали колеса. Распластанный, распростертый на чуть нагретом металле платформы, я открыл глаза. Непривычно светлое, все еще серое, но с чуть уловимым оттенком голубизны небо было надо мной, ясный свет почти не резал глаза. Приподнявшись на локте, пробудившимися чувствами улавливая, что на этот раз не саднят, пронзая болью, суставы, не болит голова и вообще, кажется, ничего не болит, я оглянулся. Некоторые из окружавших меня сидели, тихо разговаривая, на платформе, другие, раскинувшись и запрокинув головы, лежали, похоже, без чувств. Заметив мое пробуждение, Сигрин проследила за моим взглядом.

– Они очнутся. Они живы. Их убили – так же, как тебя, но они живы, они отпущены Вотаном. Нужно только время.

Казалось, впервые обратив на меня внимание, она чуть повернулась ко мне.

– Ты мужаешь. Прошлый раз ты очнулся последним.

Еще все же в легком тумане, отстраненно, пусто и холодно смотрел я несколько мгновений на спины людей и несущуюся близ платформы, сливающуюся в один неразрывный мутный поток поверхность.

– Не знаю, что мне больше надоело – жить или умирать.

– Ты будешь жить столько, сколько будет необходимо богам – чтобы определить, что делать со всеми вами. Твои чувства не имеют значения.

Еще чуть приподнявшись, я оглядел платформу.

– Потерь много?

Уже не глядя на меня, Сигрин чуть заметно усмехнулась.

– На этот раз никаких – все вернулись. – Казалось на секунду задумавшись, она улыбнулась, как-то уже по-другому. – Несмотря на всю разницу между вами, в чем-то все вы, на удивление, похожи.

– Когда будем умирать в следующий раз?

– Будете, когда придет срок – если успеете. Уже третий листок упал со Стальной розы.

– Мы опаздываем?

– Отчасти. Все определят встречи, которые вам предстоят.

Вновь опускаясь на локте, я на мгновенье прикрыл глаза.

– Не буду спрашивать, когда они предстоят.

– Все случится в свой срок, не надо спрашивать, когда и что предстоит. – Не глядя на меня, Сигрин вновь чуть заметно усмехнулась. – Я правильно поняла – ты мужаешь.

Чем-то неосознанно смущенный, я пригляделся – не совсем обычная, не привычная в этих краях местность плыла кругом – гнущаяся зеленая трава, осколочно пролетающие мимо блюдца, запятые и кляксы открытой воды, микроозерца среди глинистых и травянистых кочек, остро посверкивающая через траву вода в других местах, тихие медленные заводи и местами даже камыши – ровно, чуть заметно замедлив ход, поезд несся через заболоченную местность. Все более ровной становилась травянистая почва, меньше стало воды и не заполненных кустами прогалин, обычная почва, местами заросшая травой, плотная и жирная, похожая на чернозем, неслась и плыла мимо, внезапно все вокруг словно вспыхнуло золотом – по обе стороны от дороги заколосились хлеба; внезапно оживившиеся, вспыхнувшие интересом наши и немцы – быть может, как я понял сейчас, бывшие крестьяне, поглощенно всматриваясь и цокая языками, о чем-то быстро, увлеченно переговаривались между собой; словно для того, чтобы дать им возможность разглядеть все получше, поезд еще немного сбавил ход. Подняв голову, Сигрин рассматривала что-то на горизонте.

– Вон там, – сказала она немецкому офицеру, – видишь, там, впереди, справа. Когда поравняемся с ними – останови.

Повернувшись, офицер что-то сказал одному из своих; кивнув, тот полез на паровоз через тендер. Какие-то светлые аккуратные здания становились видны справа по ходу поезда; уже видя, спустя минуту, что это дома с двускатными крышами, я пригляделся – что-то более высокое и массивное можно было разглядеть за уже отчетливо видневшимися несколькими домами – более темное и неровных, с башенками очертаний, более всего это напоминало средневековый замок. Поравнявшись с дальними домиками, поезд встал.

Глядя так же, как и все, в сторону поселения, Сигрин слегка кивнула немецкому офицеру и Вагаскову.

– Идите туда. Не знаю, насколько вас ждут, но – идите. Так нужно, пришел срок.

Поднимаясь, немецкий офицер оглянулся на сваленные в конце платформы мечи.

– Оружие брать?

Казалось, мгновенье Сигрин о чем-то размышляла.

– Берите. Может, и напрасно, но – берите. Это не будет лишним.

Разобрав мечи, мы спрыгнули с платформы. Лежавшая почти точно напротив поезда узкая межа вела вглубь поля. Растянувшись цепочкой, с мечами в руках мы шли по меже. Высокие, в человеческий рост хлеба высились с обеих сторон, почти голубым было высокое небо, временами над нашими головами, тяжело жужжа, вились шмели. Хлеба оборвались, ало-голубое цветочное поле расстилалось впереди, далеко за полем уже достаточно хорошо видны были дома. Нестройно, сапогами приминая цветы, мы шли через поле, легкий, почти летний воздух овевал нас. Силуэт девушки в таком же легком светлом платье стал виден в паре сотен шагов от нас, неспешно плывя над травами, временами наклоняясь, собирая цветы, медленно она приближалась к нам. Приблизившись, наконец, с букетом лучащихся полевых цветов в руках, в туго сплетенном венке таких же полевых цветов в ниспадавших до плеч светлых волосах, она свободно, без всякого страха смотрела на нас.

– Вы идете на мызу?

– Да, – ответил немецкий офицер, – по-видимому, да.

Так же свободно и просто девушка повернулась, легким жестом призывая за собою нас.

– Идемте. Отец и братья будут очень рады.

Так же нестройно, молча мы пошли за ней. Справа вдалеке вновь показались поля, какие-то согнутые люди в черных одеждах, припадая к земле, во множестве копошились там. Идя рядом с девушкой, немецкий офицер учтиво склонился к ней.

– Вы не боитесь, фрейлен, так далеко заходить одна?

Казалось развеселенная вопросом, девушка небрежно пожала плечом.

– Кого же мне бояться? – с любопытством проследив за взглядом офицера в сторону копошащихся черных людей, она улыбнулась.

– Траллсы? Нет никаких причин бояться траллсов. Это всего лишь орудия. Они знают свое место.

Огромное стадо коров, пересекавшее поле по широкой натоптанной тропе, на несколько минут преградило нам путь; сопровождая стадо, шли несколько худощавых пареньков в черных робах с пастушескими кнутами в руках; поравнявшись с нами, они тщательно отводили в сторону глаза. Переждав стадо, стараясь не наступать в оставленные им россыпи коровьих лепешек, мы вновь двинулись за девушкой, красивый большой двухэтажный дом с двускатной красной крышей уже ясно виден был невдалеке; поднявшись чуть в гору, выйдя на ухоженную зеленую поляну, по аккуратной гравиевой дорожке мы двинулись к нему. Сидевший на террасе человек, склонившийся, кажется, над какой-то счетной тетрадью или конторской книгой, подняв глаза и присмотревшись, быстро поднялся и с широкой улыбкой сошел по ступеням навстречу нам. Подойдя к шедшему впереди рядом с девушкой немецкому офицеру, он свободным открытым движением протянул ему широкую ладонь.

– Сердечно рад! Приветствую соплеменников-арийцев.

Пожимая ему руку, немец с любопытством бросил взгляд на него.

– Почему вы так уверены, что мы арийцы?

Хозяин рассмеялся.

– Ну кто же еще осмелится ходить с оружием в этих землях. – Он с интересом взглянул на немецкого офицера. – Следуете с какой-то миссией?

Мгновенье помешкав, немецкий офицер чуть отчужденно кивнул.

– Мы идем по воле Вотана.

– Паломничество к Вотану… – мгновенно став серьезным, хозяин, секунду помедлив, повернулся к девушке. – Марта, распорядись, чтобы накрыли на стол. Все самое лучшее гостям. – Он вновь повернулся к нам. – Мы здесь не забываем традиции, наши дети читают «Песнь о Нибелунгах», Старшую и Младшую Эдду, «Круг Земной» Снорри Стурлусона – хотя времени мало, все время отнимают работы по хозяйству. Ну что же вы – садитесь, пожалуйста.

Прислонив к лавкам мечи, мы расселись вокруг широкого стола.

– Значит, это ваши владения? – спросил немецкий офицер.

Откидываясь в широком плетеном кресле, хозяин почти беззаботно, каким-то летящим взглядом смотрел на нас.

– Сто пятьдесят гектаров пашни, три тысячи голов скота. Поля под картофель, репу, ямс. Шесть тракторов, две тысячи траллсов – пока хватает, но, возможно, придется прикупить еще. Но к технике мы их, разумеется, не допускаем, на тракторах работают только мои сыновья.

– Немало, – немецкий офицер кивнул, – это вы завели здесь хозяйство?

Хозяин как-то неожиданно мягко, мечтательно улыбнулся. – Нет, я только наследник мызы, ее основал и обустроил мой дед, который под началом господина Барона завоевал эти места. Говорят, это было не просто, в книгах записано, что траллсы упорно сопротивлялись. – Он улыбнулся. – Но это все в прошлом, они уже давно не проявляют непокорность.

– А тогда, перед севом? – весело спросила девушка, вместе с двумя расторопными женщинами в белых передниках расставлявшая столовые приборы.

Хозяин отмахнулся. – А, ерунда. Вспышка первобытных эмоций. Один из траллсов должен был жениться – мы позволяем им размножаться – под контролем конечно, и захотел не ту женщину, что была назначена моей супругой. Она обычно следит за этими вещами. Проявил секундную непокорность, оттолкнул распорядителя. Но с этим в тот же миг было покончено. – Он улыбнулся. – Все это скорее развеселило, так что эта раса давно знает свое место. – Он с интересом взглянул на офицера. – Вы, видимо, идете на разведку новых земель, я правильно догадался?

Офицер, не глядя на него, кивнул. – Да, можно сказать и так. Что-то вроде этого.

– Хвала Вотану, что все так произошло. – Хозяин, неожиданно посерьезнев, почти расчувствовавшись, поднял чуть заблестевшие глаза. – Вы не можете себе представить, в какой нужде мы жили когда-то – еще ребенком, при жизни деда я застал эти времена, я все помню. У нас был жалкий кусочек земли, один старенький трактор, купленный вскладчину с соседом, – он был совсем старый и все время ломался, я помню, как дед то и дело чинил его. Денег хватало еле на одежду и на самые скромные подарки к Рождеству, я и мои братья все время были так заняты, что не имели времени ходить в школу. Как-то мать упросила господина учителя пустить меня в класс на несколько уроков в межсезонье – все-таки отец кое-как выучил меня с братьями читать и писать, – но меня почти тут же выгнали, потому что сосед по парте пожаловался – у меня в волосах нашли вшей – дело было как раз после скирдования, сосед по парте сказал, что они перелезают на него и что от меня дурно пахнет – и учитель попросил меня больше не приходить. Какое счастье, что свершилось Завоевание и все это позади, и моим детям и внукам не придется познать это! Хвала богам и господину Барону – пусть боги позволят ему жить как можно дольше.

– Значит, сейчас вы всем довольны? – спросил немец.

Каким-то светлым, трепетно-робким взглядом смотрел хозяин куда-то вдаль.

– Как светлый сон пронеслась моя жизнь, – неожиданно дрогнувшим голосом произнес он. – Пусть я еще не так стар, но сколько света и тепла, сколько чудесных, волшебных воспоминаний вместилось в нее. Шумит осока у реки, и тихие вечера, в сумраке у брошенной кирхи, и стрекозы над водой, над теплой неподвижной водой в краткие минуты заката. С девушками, с чудесными, светлыми, нежными и тихими девушками, садились мы в лодки и плыли к островку на реке. Светло и тихо, как будто только мы одни есть на белом свете, только один плеск весел слышен в полумгле. И скромные, неловкие объятия на острове, и негромкие, неумелые, но правдивые, всегда правдивые и честные слова. И губы, неловко прижавшиеся к губам, и обещания верности на всю жизнь, до гроба, которые так легко, и радостно, и сладко потом исполнить. С нежными, светлыми, чистыми девушками ездили мы на лодках на острова, и сами не замечали, как такими же светлыми вечерами оказывались у алтаря в сводах, увитых цветами, и как такими же теплыми тихими вечерами начинали кричать наши дети в люльках под теплыми крышами, за веселыми, тихими, белыми стенами. А жизнь идет, и все так же лучисто течет река, и наши дети ездят с девушками на лодках на тот же остров, и дети, свои чудесные дети рождаются у них, и вечерами, под тихим ветром чуть слышно звучит вдали колокол, и так же ясно, неярко светит небо, и не будет этому конца.

За столом на несколько мгновений воцарилось молчание.

– Ездить с девушкой на остров – это ваш обычай? – спросил немецкий офицер.

– Да, на этот остров ездят на лодках влюбленные, считается, что если съездил на остров с девушкой, значит, почти все равно, что обручен. Они ездят со своими девушками на остров и сами не замечают, как взрослеют. А мы смотрим, вспоминаем, и чувствуем, как счастливы, и думаем о них.

Женщины принесли и расставили на столе кувшины с сидром и еду.

– Где же ваша супруга? – воспитанно поинтересовался немецкий офицер.

Жестом подозвав дочь, хозяин выслушал что-то быстро на ухо нашептанное ею.

– Жена сейчас будет, – кивнув, сказал он. – К жене пришел траллс с просьбой разрешить ему приобрести новую обувь. Сейчас она решает этот вопрос, надо же понять, действительно ли так необратимо пришла в негодность и не подлежит ремонту старая. Она будет вот-вот.

Дочери хозяина – та, что мы встретили, и еще двое, помладше, расселись на лавках между нами.

– По вечерам девушки и молодые люди с разных мыз водят хороводы, – сказал хозяин, – и украшают лентами деревянную фигуру богини у реки. Несколько раз в год, в День урожая они вместе купаются в реке, в свете огней, бывает, что так кто-то тоже может найти свою суженую. Мои дочери могут вам подробней рассказать об этом. Жаль, что нет сыновей, но за ними нет смысла посылать, слишком они далеко – в поле.

– На каких условиях работают траллсы? – спросил немец. – У них есть свои участки земли, или вы что-то платите им?

Хозяин недоуменно пожал плечами.

– Траллсам ничего не платят и, разумеется, они не имеют земли. Зачем, все прекрасно устроено и так. Траллсы работают за еду.

– Не воруют?

– У нас введено старинное правило – воровство карается отрубанием руки – так что они не слишком торопятся нарушать правила.

– А если все-таки что-то случится – что, действительно отрубаете?

– Такое случается крайне редко, но если случается, разумеется, отрубаем, закон есть закон. Но, разумеется, предварительно сделав анестезирующий укол, под наркозом.

Белокурая со смелыми глазами девочка, сидевшая, прижавшись ко мне бедром, возле меня, тихонько наклонилась ко мне.

– На самом деле сильно провинившихся траллсов вешают. – Словно остро тая что-то, она чуть возбужденно хихикнула. – Это так весело – вешать. Мы всегда смотрим на это. – Она заговорщицки, заблестевшими глазами быстро взглянула на меня. – Я уже вешала.

Быстро присоединившаяся к застолью жена хозяина, села рядом с ним за стол. Повлажневшими, чуть поблескивающими глазами, не касаясь вилки и ножа, она тихо смотрела на нас.

– Герта такая сентиментальная, – заметив это, сказал хозяин. – Я и сам порой не кремень, но что уж сказать про нее. Что ты так расчувствовалась, милая?

Жена хозяина быстро смахнула слезу с глаз.

– Я просто думаю, – сказала она, – сколько чудесных, сильных, порядочных мужчин ломает свою судьбу и теряет свое счастье из-за чувства долга. Вы все такие храбрые, и по вашим лицам я вижу, сколько вы вынесли. Здесь у нас и на соседних мызах так много чистых, красивых, порядочных, ласковых девушек, чье счастье вы могли бы составить. И которые могли бы дать вам счастье. Дать домашний очаг, и тепло, дать заботу и ласку, от которых вы давно, так давно отвыкли. Дать вам детей – ваше продолжение в этой жизни. Неужели никто из вас не сделает, наконец, послабленье себе, не разрешит себе быть счастливым? Как самого близкого человека, как родного сына мы приняли бы любого из вас.

– В самом деле, – горячо сказал хозяин, – неужели дело Вотана окажется под угрозой, если вы подарите нам хотя бы кого-то из ваших людей? – он повернулся к немецкому офицеру, – Скажите.

Опустив глаза, немецкий офицер преувеличенно прямо сидел за столом.

– Надеюсь, вы простите нас, – сказал он, – но долг в самом деле превыше всего.

Долго, до коротких сумерек, мы сидели за столом, ели и пили сидр.

– Сейчас у молодежи начнутся вечерние игры, – сказал хозяин, – я думаю, сыновья уже вернулись с поля и сейчас моются. А хотите, и мы позовем хор из траллсов и они исполнят вам радостные песни? Они сами аккомпанируют себе на разных инструментах.

– Спасибо, – сказал немецкий офицер, – наверно, нам пора идти.

Улыбками и поклонами ответив на уговоры хозяина, Вагасков и мы – трое оставшихся русских, попрощавшись с хозяином, его женой и дочерьми, спустились с террасы вниз. Немецкий офицер, попрощавшись и спустившись следом, остановился со своими людьми чуть поодаль, на полпути к нам. С минуту оживленно, моментами на повышенных тонах они о чем-то торопливо разговаривали. Безучастный, но уже догадываясь, что у них произошло, невольно усмехнувшись, я двинулся было к ним; опередив меня, немецкий офицер с группой своих, резко отвернувшись, пошел прочь, по направлению к нам; поравнявшись с Вагасковым, невольно встретившись с ним глазами и отвечая на немой вопрос, играя желваками, он отвернулся.

– Двое. Они рассказали им, что две соседние мызы стоят пустые. – Твердо сжав губы, он посмотрел куда-то в сторону. – Порой мне кажется, что вдали от корабля мой авторитет офицера становится не так высок, как хотелось бы.

Невнимательно слушая его, Вагасков тоже смотрел куда-то в сторону.

– Именно благодаря твоему авторитету их всего двое, могло быть куда хуже. Брось. И идем, у нас мало времени. Нас ждут.

Снова через поле и царство колосящейся пшеницы мы вышли к железной дороге. Подойдя к спокойно сидящей на краю платформы Сигрин, немецкий офицер, мгновенье поколебавшись, сухо поджав губы и явно сдерживаясь, коротко взглянул на нее.

– Это было обязательно, накануне решающих событий подвергать моих людей такому соблазну? На это тоже была специальная воля богов?

Все так же сидя, упираясь ногой в буфер, Сигрин не повернулась к нему.

– Ты не понимаешь. Ты ничего не понял. Ты же читал Книгу. Вечер безумия кончился. Наступила Ночь истины. И тебе не на что жаловаться теперь.

– Значит, так они хотят установить истину?

Сигрин усмехнулась.

– Они ее установят. Взгляни – упал еще один листок с цветка. И распорядись, чтоб разводили пары. Мы едем дальше.