VI. Эдипов комплекс: комментарии к случаю маленького Ганса

К 1905 году Фрейд опубликовал «Три очерка по теории сексуальности». Психоаналитические данные, полученные на взрослых, вызвали у него научную потребность доказать достоверность своих наблюдений, напрямую используя сведения из жизни ребенка. В результате этих исследований четырьмя годами позднее он опубликовал «Анализ фобии пятилетнего мальчика», работу, содержавшую множество плодотворных концепций, который, на взгляд Фрейда, доказывали патогенную роль эдипова комплекса.

Фрейд считал, что Ганс уже «на самом деле был маленьким Эдипом». Маленький Ганс получал удовольствие от того, что спал в постели матери и ходил с ней в ванную. С другой стороны, в отце он видел соперника. Сначала в Гмундене он хотел, чтобы его отец уехал, а позже, в Вене, «он стал желать, чтобы отец был “мертв”». Фрейд писал: «Страх, возникший из этого желания смерти отцу, который мог бы быть назван имеющим нормальный мотив, оказался главным препятствием для анализа и был устранен только после разговора в моем кабинете».

Для Фрейда фобии Ганса были следствием его либидозного кровосмесительного желания, направленного на мать и обостренного рождением его маленькой сестры; это событие привело к его изгнанию из родительской спальни и уменьшению материнского внимания к нему. К этому следовало добавить ненависть к отцу как к сопернику, страх перед кастрирующими наказаниями последнего и жажду Ганса продолжать заслуживать привязанность матери. Ганс желает смерти отца и испытывает ужас перед тем, что тот его кастрирует; этот ужас символически проявил себя в страхе быть укушенным лошадью. Таким образом, испуг маленького мальчика, увидевшего упавшую лошадь, является выражением его желания смерти отцу. Его желание не видеть лошадь есть проявление фобии, развившейся как бегство от обоих страхов.

Несмотря на логичность и правдоподобие аргументов Фрейда и на обилие у него клинических данных, возникли некоторые вопросы и сомнения. Первый вопрос был таков: действительно ли родители Ганса так положительны, как утверждает Фрейд, в своем поведении в отношении ребенка? «Его родители оба были в числе моих ближайших приверженцев; они согласились с тем, чтобы в воспитании своего первенца использовать не больше принуждения, чем было абсолютно необходимо для обеспечения его хорошего поведения. Поскольку ребенок развивался как жизнерадостный, добродушный и живой мальчик, эксперимент, заключавшийся в том, чтобы позволить ему расти и выражать себя без запугивания, проходил успешно».

Фрейд добавляет: «Судя по воспитанию, данному ему его родителями, которое по сути заключалось в избегании наших обычных воспитательных грехов», они, несомненно, «с самого начала твердо решили, чтобы мальчик не подвергался ни насмешкам, ни запугиванию».

Однако верно ли, что родители маленького Ганса использовали минимум принуждения и избегали «наших обычных воспитательных грехов»? Фрейд, всегда отличавшийся честностью мыслителя, приводит неискаженные данные и предоставляет нам достаточный материал для того, чтобы видеть: его оценка отношения родителей неверна.

1. Воспитательный метод родителей ни в коей мере не избавлен от угроз. Мать весьма ясно пугает сына кастрацией: «Если ты будешь так делать [трогать пенис рукой], я позову доктора А. и он отрежет твой wiwimacher». Она грозит бросить сына: «Мама сказала мне, что не вернется».

2. Ложь также входит в их воспитательные методы. Нужно добавить, что обман ребенка – совсем не такое невинное действие, каким его считает большинство родителей. Во-первых, ложь – тонкая форма высмеивания малыша, особенно если он способен это почувствовать, хоть и не может быть уверен в том, что сказанное взрослым – неправда. Во-вторых, лгать ребенку – это другой способ использовать силу: ребенок не имеет возможности узнать, какова истина, он вынужден доверять искренности родителей и не может защититься от неправды. Фрейд сам говорил: «Для маленького ребенка его родители – первый и единственный авторитет и источник всякой веры».

На наш взгляд, Ганс не так наивен, как полагает его мать. Действительно ли ребенок верит, что детей приносит аист? Фрейд говорит: «Это была пародия, месть Ганса отцу. Он как бы говорит: “Если ты на самом деле ожидаешь, что я поверю, будто аист принес Ханну в октябре, когда даже летом, когда мы ехали в Гмунден, я заметил, какой большой у мамы живот, – тогда я жду, что ты поверишь моим выдумкам”».

Тот же механизм, возможно, действует в отношении другой лжи. Мать Ганса говорит, что у нее тоже есть пенис, а его отец это подтверждает. Есть причины сомневаться в том, что Ганс этому поверил. Мы полагаем, что когда Ганс отвечает, что думал, будто пенис у матери такой же большой, как у лошади, он полуосознанно высмеивает ее.

Не будем приводить других примеров методов родительского воспитания. Предпочтительнее задать вопрос: как мог Фрейд думать, что они избегли обычных ошибок, когда на самом деле родители маленького Ганса прибегали к тем же методам наказания и запугивания, которыми пользовались почти все родители (более мягко и завуалированно в средних и высших классах, более грубо и открыто – в низших)?

Пожалуй, единственное объяснение, которое можно этому найти, – это наличие у Фрейда «слепого пятна». Его отношение к буржуазному обществу было либеральным, а не радикально критическим. Он хотел снизить, смягчить жесткость воспитательных методов, но не заходил так далеко, чтобы критиковать основу буржуазного общества: принцип силы и угрозы. Тот факт, что Фрейд изменил свою исходную теорию о детских травмах, возможно, объясняется тем же отношением. В конце концов Фрейд пришел к заключению, что эти травмы вообще не имеют фактической основы, а являются скорее проявлением кровосмесительных и агрессивных фантазий ребенка. По нашему мнению, акцент, делавшийся на кровосмесительных желаниях ребенка, в определенной мере был защитой родителей, которые таким образом оказывались оправданы от кровосмесительных фантазий и поступков, которые, как нам известно, имели место (в случае Ганса, как мы вскоре увидим, его мать играла роль активной соблазнительницы).

Возвращаясь к клиническому материалу, мы сталкиваемся с тем, что же значат симптомы маленького Ганса? Он, несомненно, боится кастрации. Однако этот страх основан не на «мелких намеках», как утверждает Фрейд. Напротив, это ясные, недвусмысленные угрозы. Но от кого они исходят? Угрожает не отец, а скорее мать. Следовательно, мы должны заключить, что страх кастрации порожден матерью, а не отцом. Мать не только пугает Ганса кастрацией, она также (см. выше) грозит бросить его. Страх Ганса перед матерью проявляется и в другом симптоме. «Я боюсь упасть в большой ванне», – говорит он. «Но тебя купает мама, – возражает отец. – Разве ты боишься, что мама уронит тебя в воду?» Ганс: «Я боюсь, что она выпустит меня и я уйду в воду с головой».

Не может быть сомнений в том, что истинные опасения Ганса связаны с матерью, а не с отцом.

Не обязательно сон маленького мальчика о водопроводчике означает, что боязнь кастрации относится к отцу, да и вообще выражает боязнь кастрации. По крайней мере столь же возможно, что этот сон свидетельствует о желании Ганса иметь пенис столь же большой, как у отца, и заменить свой маленький пенис на большой.

Другими словами, эта фантазия может выражать скорее желание мальчика стать взрослым, чем боязнь кастрации.

У нас нет места в тексте настоящей статьи обсуждать тот факт, что идея Фрейда – что ребенок особенно боится отца – отражает еще одно из «слепых пятен» Фрейда, связанное с его чрезвычайно патриархальной установкой. Фрейд не был в силах представить, что женщина могла бы оказаться главной причиной страха. Однако клинические наблюдения предоставляют многочисленные доказательства того, что наиболее сильные патогенные страхи действительно связаны с матерью; по сравнению с ними боязнь отца относительно незначительна.

Вместо страха перед отцом мы обнаруживает противоположное: представляется, что Гансу требуется отец, чтобы защищать его от угрожающей матери и что успех терапии связан не столько с беседами с мальчиком, сколько с защитной ролью отца и «суперотца» – самого профессора Фрейда.

Согласно классическому подходу, базис эдипова комплекса составляет кровосмесительное желание ребенка, направленное на мать. Фрейд считал, что такие желания «эндогенны» и не являются результатом соблазнения матерью. Мы не сомневаемся, что пяти-шестилетний ребенок обладает сексуальными интересами и желаниями и что их объектом очень часто оказывается его мать. Тем не менее мы задаемся вопросами: действительно ли это сексуальное желание столь интенсивно и исключительно, как полагал Фрейд; более того, может ли оно быть таким спонтанным, как считал Фрейд, при отсутствии активного соблазнения со стороны матери?

Клинические данные, представленные Фрейдом, дают нам некоторые важные сведения для ответа на эти вопросы. Что касается материнского соблазнения, то едва ли можно сомневаться в том, что матери маленького Ганса нравилось иметь его в своей постели и брать его с собой в ванную. Однако, несмотря на такое соблазнительное поведение, мать не являлась единственным объектом сексуального влечения Ганса. Ему очень хочется спать с Марикой, и в одном случае он откровенно говорит, что предпочитает ее компанию обществу матери. Ганс действительно чувствует сексуальную привлекательность матери, но не настолько исключительную и интенсивную, чтобы вызвать у него жгучую ненависть к отцу и как следствие – сильный страх перед ним.

Сказанное не означает недооценки важности фиксации сына на матери. Напротив, мы убеждены в том, что эта фиксация много глубже, чем если бы базировалась в основном или исключительно на сексуальном желании. На самом деле обычно один сексуальный интерес не служит основанием для постоянных сексуальных отношений, особенно у мужчин. Мужчина с легкостью меняет объекты своего полового интереса, и то же верно для маленьких мальчиков. Фрейд предполагал, что генитальной фиксации на матери предшествуют до-генитальные узы.

«Материнская грудь – первый объект сексуального влечения… Любовь происходит из привязанности, связанной с удовлетворением потребности в насыщении… Этот первый объект позднее становится матерью в целом; она не только кормит, но и ухаживает за ребенком и таким образом возбуждает и другие физические ощущения, как приятные, так и неприятные. Благодаря уходу за телом малыша она становится его первой соблазнительницей. В этих двух отношениях коренится важность матери, уникальная, не имеющая параллели, неизменно присутствующая на протяжении всей жизни, матери как первого и главнейшего объекта любви и как прототипа для всех позднейших любовных отношений – для обоих полов».

Эмоциональная связь между ребенком и матерью на самом деле глубже, чем это выражает термин «догенитальная фиксация». Это привязанность огромной полноты, связь, предполагающая со стороны матери тепло, помощь, защиту; это сама жизнь как таковая, все, что нужно, чтобы жить и не испытывать страданий. Любовь матери безусловна и порождает глубокое удовлетворение, даже эйфорию. Именно по этой причине мать также объект самого интенсивного ужаса. Она может дать жизнь, но может и уничтожить ее.

Клинические наблюдения многих психоаналитиков показывают, что наиболее положительное влияние, как и самое вредоносное, в детстве исходит от матери, а не от отца. Возможно, неверно говорить, что фиксация на матери является «догенитальной». Фундамент этой фиксации лежит глубже орального уровня. Это может быть выявлено посредством ощущения, вызываемого контактом двух тел через кожу, посредством влечения, действующего с момента рождения ребенка, – тех сил, которые мы назовем «до-до-генитальными». (Очень показательные эксперименты на этот предмет были проведены на животных.)

Если главный страх Ганса связан с матерью, а не с отцом, как можно объяснить фобию мальчика? Мы предполагаем, что элементы этой фобии таковы. Поскольку Ганс привязан к матери, его страх перед ней усиливается после того, как она пригрозила кастрировать и бросить его. Его страх еще усилен его первым столкновением со смертью; перед возникновением фобии маленький Ганс наблюдал похороны в Гмундене. Позднее он видел упавшую лошадь и решил, что она мертва. Первое столкновение со смертью – очень серьезное событие в жизни ребенка, и это может вызвать дополнительное страдание у уже восприимчивого ребенка в силу боязни кастрации.

Поэтому можно заключить, что страх перед лошадью имеет два основания: (1) страх перед матерью в результате ее угрозы кастрацией и (2) страх перед смертью. Чтобы избежать обеих угроз, Ганс ищет убежища в фобии, защищающей его от вида лошади и от обоих типов тревоги.

Нам следовало бы подумать о высокой вероятности того, что страх Ганса перед лошадьми распространяется на движущиеся экипажи и тому подобное, что связано именно с матерью, а не с отцом, согласно интерпретации Фрейда. Не имеет ли место сильная, но подавленная враждебность к матери вследствие ее угроз и ее «предательства» – рождения дочери-соперницы, а также желания маленького мальчика избавиться от фиксации на матери? Такое возможно, но чтобы доказать это, материала недостаточно.

Впрочем, имеется факт, подтверждающий эту гипотезу. Обсуждая фантазию Ганса о том, как он вывел лошадь из стойла, отец спрашивает его: «Ты вывел ее из стойла?»

Ганс: «Я вывел ее, потому что хотел отстегать».

Отец: «Кого на самом деле ты хотел побить – маму, Ханну или меня?»

Ганс: «Маму».

Отец: «Почему?»

Ганс: «Мне хотелось бы побить ее».

Отец: «Когда это ты видел, чтобы кто-нибудь бил свою маму?»

Ганс: «Я никогда этого не видел, никогда в жизни».

Отец: «И все-таки ты хотел бы это сделать?»

Ганс: «Выбивалкой для ковра». (Мать часто грозила побить Ганса выбивалкой.)

Этот диалог наводит на мысль об идентификации лошади с матерью и о враждебности к ней. Фрейд рассматривает возможность неопределенного садистского желания в отношении матери, но полагает, что другой элемент – «чистый импульс мести отцу». Это и становится основанием для доминирующей интерпретации в анализе Ганса. Однако действительно ли враждебность направлена на отца, как считает Фрейд? Установлено ли это на основании слов Ганса?

Рассматривая свидетельства, которые приводит Фрейд в поддержку своего тезиса, следует иметь в виду, что он сам делал предположения, обращаясь к Гансу, еще до того, как получил достаточный материал для их доказательства: «Наконец я [Фрейд] спросил его, не подразумевал ли он под “черным вокруг рта” усы; а потом открыл ему, что он боится своего отца как раз потому, что так привязан к матери».

Учитывая авторитет профессора как «суперотца», такая подсказка должна была оказать огромное влияние на ребенка. Нам следовало бы спросить: в какой степени ассоциации Ганса являются следствием этой подсказки, а в какой они спонтанны?

Враждебность в отношении отца ясно отражается в следующем диалоге:

Отец: «Так почему ты всегда плачешь, когда мама меня целует? Это потому, что ты ревнуешь?»

Ганс: «Ревную, да».

Отец: «Ты хотел бы сам быть папой».

Ганс: «О да».

Отец: «А что бы ты хотел делать, если бы был папой?»

Ганс: «А ты был бы Гансом? Я хотел бы возить тебя в Линц каждое воскресенье… нет, каждый будний день тоже. Если бы я был папой, я был бы таким милым и добрым».

Отец: «Но что ты хотел бы делать с мамой?»

Ганс: «Брал бы ее в Линц тоже».

Отец: «А что еще?»

Ганс: «Ничего».

Отец: «Тогда почему ты ревнуешь?»

Ганс: «Не знаю».

И позднее:

Отец: «Ты часто забирался в постель к маме в Гмундене?»

Ганс: «Да».

Отец: «И ты думал про себя, что ты – папа?»

Ганс: «Да».

Отец: «И тогда ты чувствовал страх перед папой?»

Ганс: «Ты все знаешь. Я не знал ничего».

Отец: «Когда Фрици упал, ты подумал: “Если бы только так же упал папа!” А потом, когда тебя боднул барашек, ты подумал: “Если бы только он боднул папу!” Ты помнишь похороны в Гмундене?»

Ганс: «Да. А что с ними?»

Отец: «Ты тогда подумал, что если бы папа умер, ты стал бы папой».

Ганс: «Да».

Свидетельствует ли этот диалог о том, что Ганс чувствует глубокую враждебность к отцу? Конечно, если интерпретировать его в убеждении, что он выражает эдипов комплекс, такое понимание будет верным; кажется, что сказанное Гансом подтверждает это. Однако тот, кто изучает материал без такого убеждения, может прийти к другим выводам: жажда Ганса занять место отца не обязательно является выражением ненависти или серьезного желания смерти отцу. Не следует забывать, что одно из самых распространенных детских желаний – стать взрослыми, не подчиняться больше превосходящей силе взрослых, не быть объектами насмешек. Поэтому-то маленькие девочки хотят играть в куклы, а маленькие мальчики воображают, что уже стали взрослыми. Другой универсальной тенденцией, которую следует принять во внимание, является стремление испытать в качестве активного субъекта то, что было испытано в роли пассивного объекта. В своей работе «По ту сторону принципа удовольствия» Фрейд говорит об общей тенденции трансформировать пассивный принцип в активный: «Вначале он был в пассивной ситуации, был подавлен опытом; однако благодаря повторению, пусть и неприятному, в качестве игры, он играет активную роль… Как только ребенок переходит от пассивности опыта к активности игры, он перекладывает свой неприятный опыт на одного из своих товарищей по игре и таким образом находит отмщение на заместителе».

Как указывает Фрейд, клинические данные свидетельствуют о том, что тенденция трансформировать пассивную ситуацию в активную является мощной силой, вызывающей многочисленные желания как у ребенка, так и у взрослого. Желание быть отцом, активно делать то, что испытывается пассивно, и умеренная ревность к отцу могли бы удовлетворительно объяснить высказывания Ганса, не подтверждая гипотезы о чрезвычайной враждебности по отношению к отцу как причине тревоги мальчика и, как следствие, фобии.

Следует принять во внимание еще один фактор. Если пятилетний ребенок говорит: «Да, я хочу, чтобы отец умер», это вовсе не обязательно есть выражение ненависти. Такие слова скорее могут быть выражением фантазии, которая в тот момент кажется приятной, без тяжести реалистического представления о смерти. Результаты анализа Ганса указывают на то, что он не особенно боялся и не ненавидел отца. Будь это иначе, он не разговаривал бы с ним так откровенно и не реагировал так позитивно на вопросы отца. Если мы изучим отношения между Гансом и его отцом без предвзятого ожидания обнаружить эдипов комплекс, мы можем ясно увидеть, что их отношения основаны на дружбе и доверии.

Возникает вопрос: как можно объяснить излечение фобии посредством отчасти некорректных интерпретаций? Мы предлагаем следующие соображения.

1. Ошибочная интерпретация касается части центрального конфликта, хотя и маргинально и символически.

2. Несмотря на то что интерпретация неверна, метод поиска того, что существует за открытым поведением, помогает сам по себе.

3. Возможно, что иногда, как и в данном случае, подсказки обладают некоторым влиянием: профессор собирается помочь вам прояснить вашу путаницу. Это еще более выражено, если профессор, с которым вы имеете дело, обладает престижем и авторитетом (как обладал Фрейд). Особенно это сказывается, если психоаналитик проявляет симпатию и уважение, какие проявлял Фрейд на протяжении всего курса.

4. Возможно, самым важным фактором, если мы правы в предположении, что Ганс по преимуществу боялся матери, были интерес и поддержка, полученные им от отца и профессора, которые ободряли ребенка и заставляли его чувствовать себя сильнее и меньше тревожиться.

5. Наконец, фобия была незначительной, такой, какие возникают у многих детей, и, возможно, исчезла бы сама собой без лечения и без поддержки и интереса отца.

Подводя итоги, можно сказать следующее: представляется, что Фрейд под влиянием предвзятости в пользу авторитета отца и мужского превосходства интерпретировал клинический материал однобоко и не учел некоторые факторы, противоречившие его интерпретации.