Я несколько секунд неподвижно стоял, глядя вниз, потом торопливо отступил от окна, чтобы меня никто не заметил. Теперь необходимо быстро замести следы, чтобы никто не обнаружил моего присутствия здесь. Я быстро вымыл свою чашку, протер носовым платком все, до чего я дотрагивался, и собрался уйти. В бумагах, лежавших на столе, я решил порыться просто потому, что они попались мне под руку, когда я протирал стол. Там было несколько листков бумаги с незаконченной поэмой Эда, и письмо. Я прочел его и замер, словно пораженный ударом грома.

Иногда бывает такое ощущение, когда какое-то страшное событие произошло только что, несколько секунд или минут назад, и мозг еще не воспринял его как окончательное и бесповоротное, и кажется, что ошибку еще можно исправить, что все еще можно вернуть назад, отмотать, как магнитофонную пленку, и стереть ненужную запись, однако уже поздно. Слишком поздно.

Это было письмо от Светланы Беловой, в котором прямо говорилось, что она желает всего самого лучшего Эду, надеется, что он не примет слишком близко к сердцу их разрыв, и еще что-то, что у меня не хватило сил прочитать. Значит, Светлана его бросила. Бросила! А я убил его именно из-за того, что он был ее любовником. Я зря убил хорошего человека, который мог бы стать моим другом, который был лучше, чем большая часть людей, населяющих этот богом проклятый мир. Я без сил опустился на пол.

«Господи, что же я наделал? Зачем? Ну, зачем я сделал все это? Ведь можно было решить все по-другому… По-другому. Будь оно все проклято!»

Но сделанного не воротишь, и приходится довольствоваться тем, что есть. Раз есть это письмо, то смерть Эда вполне можно выдать за самоубийство.

«Эд, если бы ты не выпал в окно, если бы не эта несчастная случайность, я бы наверняка прочитал это чертово письмо, прежде чем убить тебя, – подумал я. – И я не сделал бы этого. Даже зная, что тогда мне пришлось бы посмотреть тебе в глаза. Я бы не сделал этого, клянусь! Я бы не убил бы тебя. Не убил бы! Если бы не эта несчастная случайность».

Я встряхнул головой, отгоняя сентиментальные бредни. Работа прежде всего. Раз появилась такая прекрасная возможность выдать смерть Эда за самоубийство, то не надо ее упускать. Я быстро просмотрел остальные листки. Все они, за исключением последнего, были полностью исписаны мелким почерком Эда. Лишь на последнем было всего несколько строк. Последнее, что написал блестящий молодой поэт.

«Прекрасно, вполне сойдет за прощальное письмо», – подумал я с удовлетворением. Этот листок и письмо Светланы я положил на самое видное место – на стол около окна, а остальную часть незаконченной поэмы засунул, не читая, в карман.

В дверь громко постучали. Я осторожно выглянул из окна и заметил, что около тела Эда стоят двое. Так, теперь надо выбраться отсюда, да так, чтобы меня не заметили. Через дверь не удастся. А окно во двор?

Я прошел в спальню и осмотрел окно. Замок на окне был современный, электронный, который автоматически защелкивался, когда окно закрывалось. Это был мой шанс.

Я открыл окно и высунулся наружу. Вокруг никого, дом напротив почти полностью скрыт деревьями, так что меня не заметят. Но до этих деревьев метров двадцать. Это плохо. Вниз спуститься без «паука» невозможно, а его могут обнаружить. Я посмотрел направо и увидел стоящее всего в нескольких метрах от дома Хамнера здание. Добраться до него – мой единственный шанс.

Я посмотрел наверх и встал на подоконник. Вытащив из кармана запасного «паука», я активировал его и бросил вверх. «Паук» зацепится за крышу, и если мне повезет и черепица выдержит, то я смогу взобраться наверх. А изгибы старинной крыши скроют меня от глаз стоящих внизу.

«Паук» зацепился, и я медленно и осторожно начал подниматься вверх. Поднявшись повыше, я ногой закрыл окно и услышал, как щелкнул его электронный кодовой замок. Теперь назад пути нет. Я осторожно перелез через край крыши и распластался на ней. А сейчас необходимо обдумать следующий шаг. Крыша была дьявольски скользкой от дождя, который продолжал накрапывать. Тем лучше для меня в том плане, что меня никто не заметит, поскольку немного найдется людей, которые любят ходить в такую погоду, запрокинув голову, и тем хуже, потому что на черепице, ставшей скользкой, как каток, мои шансы присоединиться к Эду Хамнеру и полковнику Барту заметно возросли.

Я поднялся повыше и осмотрелся. Да, другого выхода у меня не было. Я разбежался, насколько это возможно на скользкой черепице, ежесекундно рискуя упасть, и прыгнул. Меня спасло то обстоятельство, что крыша соседнего дома была метра на два ниже. Я приземлился на ее край, начал соскальзывать и успел активировать «паука» прежде, чем рухнул вниз. Подтянулся и влез наверх. Перевел дух.

Где-то вдалеке уже завывали сирены полиции. Рассиживаться было нельзя, и я пополз вверх, цепляясь за скользкую крышу, перевалил через гребень незаметно для стоявших перед домом Эда людей и едва не соскользнул вниз. Затем снова разбежался и перепрыгнул на крышу следующего дома, правда, на этот раз более уверенно. Потом еще раз повторил эту опасную операцию. Я мог бы так заниматься акробатикой на этих чертовых крышах до тех пор, пока не упал бы или дома не кончились бы, однако шестой дом имел прекрасную водосточную трубу, достаточно прочную, на мой взгляд, чтобы выдержать мой вес.

Я рискнул и начал спускаться по ней. Полицейская сирена, звучавшая уже совсем рядом, подстегивала меня. На полпути к земле я заторопился, крепление трубы начало медленно выдираться из стены, и я повис, отчаянно цепляясь за стальной штырь и выступы стены. На какое-то мгновение мне показалось, что мой земной путь уже закончен. Но я поторопился с выводами. Мне удалось, извернувшись, как обезьяна, ухватиться за резное украшение карниза, сползти по нему вниз и в итоге более или менее благополучно достичь земли в тот самый миг, когда над моей головой промелькнул полицейский пульсар.

Я отряхнулся, убедился, что не отшиб себе ничего ценного во время падения, осмотрелся по сторонам и, убедившись, что никто не видел моего низвержения с крыши, торопливо зашагал в сторону ближайшей остановки общественного транспорта, торопясь вернуться в контору, пока меня там не хватились.

В свой кабинет я вернулся без особого труда по сравнению с тем, что мне пришлось проделать на крышах домов на Кроуфорд-стрит. Правда, пробравшись в магазин, я не сразу смог найти веревку своего «паука», по которой спустился с тридцать седьмого этажа, и едва не умер от страха, потому что иного пути внутрь «Лондон фармацептик компани» для меня в данный момент не существовало. Однако через несколько секунд я нашел ее и облегченно вздохнул. Подъем был, конечно, намного труднее спуска, но я тем не менее вполне благополучно проделал остаток своего нелегкого пути.

Когда я наконец оказался в своем кабинете, то не смог сдержать вздоха облегчения. У меня было такое чувство, словно я вернулся в свой родной дом из долгого и трудного путешествия. Мне все еще не верилось, что все-таки смог это сделать. Претворить в жизнь свой самый безумный план. Нарушить самое святое правило организации. Совершить несанкционированное убийство и благополучно вернуться. Я все-таки сделал это. Убил Эда Хамнера и остался жив.

Я выложил из карманов всех «пауков» и присоски, осмотрел их и уложил в шкаф. Копаться в нем не будут, а если и будут, то решат, что это часть моего снаряжения.

И вернуться мне удалось вовремя. Хотя по плану предполагалось, что я успею вернуться в свой кабинет в 14.30, а на самом деле вернулся в 14.57, мое отсутствие не могли еще обнаружить. Значит, я в безопасности.

Внезапный телефонный звонок заставил меня подскочить.

– Роджерс у телефона, – сказал я, торопливо схватив трубку.

– Роджерс, это Биллингем. Я звоню тебе, потому что ты задерживаешься.

– Куда задерживаюсь? – удивился я.

– Разве ты не получил моего сообщения на пейджер? – в свою очередь удивился Биллингем.

– Нет. Я отключил его, чтобы лучше подготовиться к предстоящей мне сегодня операции, – сказал я и почувствовал, как ручеек холодного пота потек вдоль моего позвоночника.

– Вот как? Это довольно серьезное нарушение правил, – тоном старого школьного учителя сказал мне Биллингем.

«Как вы все любите говорить со своими подчиненными в таком тоне!» – внезапно со злостью подумал я и сказал:

– Я знаю это, но я всегда так делаю перед очень трудными заданиями, чтобы лучше сконцентрироваться.

– Что ж, это не столь серьезный проступок, чтобы подавать о нем рапорт. Однако все же зайди ко мне как можно быстрее.

– Для такой спешки есть причина?

– Да. Мне через двадцать минут надо будет улететь в банк, чтобы представить документы о нашей финансовой деятельности, а мне еще нужно выдать тебе кое-какие документы.

Я посмотрел на часы и сказал:

– Я буду в вашем кабинете через пять минут.

– Очень хорошо. Я подожду, – ответил Биллингем и положил трубку. Я сделал то же самое и подумал: «Как же вовремя я вернулся».

Однако расслабляться не было времени. Надо было срочно привести себя в порядок. До кабинета Биллингема можно добраться за две минуты бегом, так что у меня было еще почти три минуты на то, чтобы предстать перед Апостолом в приличном виде.

Я мгновенно стянул с себя костюм, в котором выходил, и едва смог разжать сведенную судорогой левую руку. Потратив почти минуту на то, чтобы разжать ее скрюченные пальцы, я со злостью бросил на пол сильно пострадавший после скачек по крышам и ползаний по стеклу костюм. После чего надел висевший в шкафу точно такой же, который я всегда держал здесь про запас, как говорится, на всякий пожарный. Вот он и пригодился. Переодевшись, я быстро провел пару раз расческой по волосам, бросил старый костюм в шкаф и выскочил из кабинета.

Кабинет Биллингема располагался, как и все кабинеты наших начальников, на верхнем, сороковом этаже, однако, в отличие от моего, выходил окнами не на улицу, на которой стояло наше здание, а на крышу того самого магазина, примыкавшего к нашей конторе.

Меня внезапно пронзила страшная мысль: «А не мог ли Биллингем видеть, как я спускаюсь или поднимаюсь по стене здания? Может быть, именно по этой причине он и вызвал меня? Чтобы лично выяснить обстоятельства, вынудившие меня на такой шаг? Да нет, он бы сразу передал это дело сэру Найджелу, чтобы тот со мной разбирался».

Я немного успокоился и обнаружил, что почти пришел к месту своего назначения. Передо мной блестела медной ручкой дубовая дверь кабинета Биллингема.

Я постучал и вошел внутрь.

– Рад тебя снова видеть живым и невредимым, – сказал Апостол, не поднимая головы от своих бумаг.

Меня вновь охватила паника.

«Он все видел и просто играет со мной, как кошка с мышкой. Но я его могу легко убить прямо сейчас. Он мне не противник».

Я понял, что уже мысленно примеряюсь, как бы убить Биллингема, и постарался взять себя в руки. От убийства Хамнера, если его раскроют, я еще смогу отбрехаться, хотя шансы на это хилые, но от убийства Биллингема – никогда. А это дело раскроют обязательно. Организация не прощает, когда убивают кого-нибудь из ее членов. Тем более когда жертва занимает один из самых ответственных постов.

«Правда, смерть Биллингема можно будет свалить на кого-нибудь из его недоброжелателей, недостатка в которых никогда не было», – подумал я и невольно улыбнулся изящности решения, ужаснувшись в то же время его подлости.

– Чем я могу быть вам полезен? – спросил я, без разрешения усаживаясь в мягкое кресло.

– Тебе поручили дело Браунлоу, – не то в вопросительной, не то в утвердительной тональности сказал Биллингем.

– Да.

– Это очень сложное дело, на которое сэр Найджелвынужден послать тебя одного.

– Я это знаю, – немного раздраженно ответил я. Не собирается ли Апостол еще и азбуку мне почитать?

– Я это к тому говорю, что при выполнении этого задания могут возникнуть самые неожиданные непредвиденные обстоятельства, – сказал Биллингем, пристально посмотрев на меня.

– Я прекрасно отдаю себе в этом отчет.

– Кроме того, после деятельности одного из настоящих маньяков со вчерашнего дня введено усиленное патрулирование улиц города. А это может затруднить твою работу.

– Не настолько, чтобы я не смог ее выполнить, – ответил я несколько резче, чем собирался.

– Никто и не спорит, что ты самый опытный и квалифицированный сотрудник в нашем бюро, однако обстоятельства этого дела будут для тебя неожиданностью, – сказал Биллингем и внимательно посмотрел на меня, словно взрезав мою душу своим взглядом.

– О чем, черт возьми, вы говорите? – спросил я и после короткой паузы, спохватившись, сказал: – Я хотел сказать, что вы имеете в виду, сэр?

– В этот раз риск слишком велик. Тебе придется работать без ксивы и прикрытия.

– Что ж, это вполне мне подходит, – ответил я и, помолчав несколько секунд с умным видом, добавил: – Насколько я понимаю, все вышесказанное означает, что я один буду целиком и полностью отвечать за исход операции?

– Именно так, – кивнул головой Биллингем.

– Надеюсь, хоть отход мне подготовят? – спросил я, в упор глядя на хозяина кабинета.

– Все детали тебе лучше обговорить с сэром Найджелом, – ответил мне Апостол.

– Если это все, то я пойду готовиться дальше.

– Да, это все. Можешь быть свободен.

Я встал и вышел, не попрощавшись. Это считается плохой приметой – прощаться перед заданием. Впрочем, наплевать. И на приметы, и на всемогущего Биллингема.

Я хотел сразу пойти к сэру Найджелу, однако передумал. У моего шефа наверняка забот и без меня хватает. А я и так проживу. Не впервой мне работать в нештатной ситуации. Я вспомнил, как несколько лет назад был вынужден прикинуться угонщиком самолета, чтобы застрелить больного пассажира в последней стадии заражения. Агенты нашего бюро потом сымитировали мою смерть при штурме самолета парнями из управления по борьбе с терроризмом и вывезли меня, как и положено покойнику, в пластиковом мешке для трупов. Да и сегодняшний денек уже в более чем достаточной мере проверил мои нервы на прочность. Во всяком случае, мне еще никогда не приходилось работать в такой ситуации, как сегодня. И все-таки я сделал то, что планировал, и сумел вернуться. А значит, и с делом Браунлоу справлюсь, каким бы необычным оно ни было бы.

Поэтому я спокойно вернулся в свой кабинет и занялся тем, что растолкал по его углам все предметы, которые не должны были попасть на глаза кому-то, кто вздумает зайти в кабинет в мое отсутствие. Все-таки хорошо, что я наравне с начальниками пользуюсь привилегией сидеть в кабинете, не имеющем ни микрофонов, ни скрытых видеокамер, ни «закладок» в электронных дверных замках. Иначе у меня были бы большие проблемы с проведением сегодняшней операции. Впрочем, с моими талантами я бы все равно что-нибудь придумал. Но как все-таки хорошо и гладко все прошло. Комар носа не подточит. Осталось только уничтожить следы моей деятельности.

Грязный костюм я разрезал на полосы в бумагорезке и спустил в мусоропровод в конце коридора вместе с присосками и ободранными туфлями. Хорошо, что меня никто не видел, пока я нес охапку обрезков. Кажется, я стал беззаботен, как клинический идиот, а для палача это прямой путь в могилу.

Ультразвуковой разрядник я спрятал в ящик письменного стола, а листки с незаконченной поэмой Хамнера – в потайной кармашек пиджака. Последнее, кстати говоря, тоже было очень опасно и неправильно, но мне почему-то не хотелось выкидывать последнее творение «самого перспективного молодого поэта Великобритании». Затем я еще раз осмотрел кабинет, запер его и отправился в тир.

В тире я прошел в одну из кабинок, где палачи развлекались обычной стрельбой. Практически нам редко выпадает возможность пострелять на задании, однако теоретически любой из нас должен хорошо стрелять, а потому палачи довольно часто приходят в этот зал с движущимися пластиковыми манекенами.

В этом отделе уже был кто-то из знакомых мне сотрудников класса А. Поскольку правила организации запрещали близкие отношения между сотрудниками, то мы лишь холодно кивнули друг другу. Я молча вытащил автомат, разложил на стеллаже запасные магазины и принялся расстреливать пластиковые фигуры.

– Опять взялся за своего ветерана? – спросил мой сосед в перерыве между двумя автоматными очередями. Кажется, его звали Джимми.

– Да, – коротко ответил я. Ни у него, ни у меня не появилось желания продолжить беседу, и мы вновь принялись расстреливать беззащитные фигуры.

Этим я и занимался, спокойно и методично, старательно гоня из головы любые мысли, до тех пор, пока не пришло время идти к сэру Найджелу.

– Я прибыл, сэр, как вы и приказывали, – сказал я, входя в кабинет сразу после стука в дверь.

– Твоя манера входить, не дождавшись приглашения, действует мне на нервы, – сказал мой шеф. – Тем более что она все более превращается в привычку.

– Что ж поделать, у каждого свои недостатки, а что касается нервов, то на меня изрядно подействовала беседа с Биллингемом. Он меня здорово напугал, – пробурчал я, решив опустить прелюдию и перейти сразу к делу.

– Он объяснил, в каких условиях тебе придется сегодня работать? – спросил Лысый Дьявол.

– Разумеется, – ответил я, усаживаясь в кресло. – Долго объяснял, как мальчишке, что это чрезвычайная ситуация, что мне придется работать без прикрытия, без ксивы, в непривычных условиях.

– Он старался лучше сделать свое дело.

– Я это прекрасно понимаю, но не стоит говорить в тоне старого школьного учителя с лучшим сотрудником бюро.

– От скромности ты не умрешь, – проворчал сэр Найджел и перебросил листок на своем настольном ежедневнике. Он всегда так делал, когда был раздражен. Однако ни в голосе, ни в чертах лица это раздражение никак не проявилось. Мой шеф так хорошо умел скрывать свои чувства, что поспорить с ним в выразительности мог разве что каменный идол с острова Пасхи.

– Ложная скромность порождает некомпетентность, а верная оценка своих сил и возможностей способствует наилучшему выполнению задания, – ответил я, глядя прямо в глаза шефа.

– Опять горячишься, – укоризненно сказал сэр Найджел и покачал головой.

– Я не горячусь, мне уже поздновато это делать, как и влюбляться, просто меня это раздражает, – сказал я и посмотрел на серые тучи за окном.

– Я тебя понимаю, но, к сожалению, обстоятельства вынуждают нас поступать таким образом.

«Да только каждый сам принимает решение. Но я свое уже принял», – подумал я, а вслух сказал:

– Будут еще какие-нибудь сюрпризы, или это пока все? Лучше рассказывайте сразу.

– Да нет, – ответил мой шеф. – Больше ничего такого. Пока.

«Что значит эта фраза? Что он задумал и что знает?» – подумал я и спросил:

– Что значит пока?

– Пока, потому что операция еще, грубо говоря, не началась, я даже еще не предоставлял план ее проведения, как должен это сделать в таком трудном случае, в руководство Всемирной организации здравоохранения.

– Ах, вот оно что. Поэтому и такие условия работы?

– Да. Нам приходится прикрывать свои и чужие ошибки, потому что в противном случае полетят головы. Много голов. Моя в том числе, – сэр Найджел посмотрел мне в глаза.

– Ясно. Я справлюсь.

– Именно поэтому ты и будешь действовать без ксивы, так как операция проводится без санкции сверху, – сказал сэр Найджел и показал пальцем на потолок. Я машинально проследил его жест взглядом. Потолок как потолок, выкрашен очень дорогой матовой белой краской, с золоченым люминесцентным светильником, стилизованным под старинную люстру.

– А я уже подумал, что это будет что-то в стиле Пейтена, – сказал я со злой усмешкой на лице.

Пейтен был одним из наиболее опытных сотрудником нашего бюро и специализировался в основном на маньяках, пока сам слегка не спятил. Кто-то из нашего руководства, скорее всего сэр Найджел или Биллингем, сдал его полиции, причем рассчитал все так, что Пейтена застали врасплох во время проведения очередной операции и застрелили при сопротивлении аресту. Это позволило разом избавиться и от неугодного, более того, ставшего опасным сотрудника, и от маньяка, на которого уже почти вышел один из полицейских, угрожая тем самым сохранению режима секретности. Застрелив одним выстрелом двух зайцев, мой шеф запросто мог попробовать тот же прием еще раз. Если, конечно, это он сдал Пейтена. Все-таки не исключено, что он ничего не знал об этом. Но, зная своего шефа много лет, я не мог с уверенностью сказать, способен он на такое дело или нет.

– Ни в коем случае. Ты лучший из наших сотрудников, а твои показатели психического здоровья вполне удовлетворительны. К тому же полиция лично на тебя пока не вышла, – успокоил меня сэр Найджел.

– В таком случае проясним некоторые мелкие детали. Меня довезут до места работы? Или мне придется добираться туда за свой счет? – спросил я.

– Разумеется, тебя довезут до места работы. Но вот с возвращением будут проблемы. Скорее всего, тебе придется возвращаться своим ходом. Один из моих людей оставит машину в квартале от места работы.

– А после того как я выполню задание и уберусь, куда мне направляться?

– Куда твоей душе угодно. Машину поставишь на какой-нибудь охраняемой платной автостоянке и позвонишь нашему диспетчеру, чтобы мы знали, где она находится. Все снаряжение и оружие оставь там. Ее заберут люди из бригады наружного наблюдения. После этого ты свободен.

– Есть еще что-нибудь?

– Один из сотрудников будет вести наблюдение за пульсаром Браунлоу и предупредит тебя. Однако он уйдет сразу после прибытия пульсара, и дальше тебе придется действовать в одиночку. Впрочем, насколько я тебя знаю, это как раз в твоем духе. Ты всегда любил играть в одинокого волка. О патрулях полиции и детективах службы безопасности тебе придется позаботиться самому, но никаких жертв. Стрельба на поражение по любым объектам, кроме твоих жертв, строжайше запрещена. – Сэр Найджел посмотрел на меня так, словно я только что плюнул на его ковер, и добавил: – И никакой самодеятельности, Бен. Ты понял меня? Никакой самодеятельности.

– Действовать строго по утвержденному начальством плану? – ехидно спросил я.

– Шутник, – проворчал сэр Найджел. – Ладно, импровизировать по ходу действия разрешаю, но никаких лишних жертв! Ты понял меня, Роджерс?

– Так точно! – отчеканил я.

– Ну и молодец. – Лысый Дьявол посмотрел куда-то поверх моей головы с задумчивым видом. Видимо, прикидывал возможный исход операции, полностью отданной мне на откуп. Мне уже не один десяток раз приходилось самому планировать операции и не раз приходилось менять план действий в процессе их проведения, однако еще никогда в подобных операциях не было задействовано так мало сотрудников и так много жертв. Главное, эти жертвы находятся в красной зоне заражения и уже через день или два начнут сеять вокруг себя смертоносную заразу. Один-единственный промах, и новый Великий Мор начнется уже через несколько дней. И никто не спасет мир от этого, просто не успеет спасти, убрав больных до перехода вируса в Дельта-состояние, потому что все остальные сотрудники класса А заняты на других заданиях, а у меня, судя по всему, в случае промаха второго шанса не будет. Если я промахнусь, мне лучше будет сразу пустить себе пулю в лоб, чем дожидаться окончания этого представления.

– Это все, или есть еще какие-нибудь сюрпризы? – спросил я, выведя сэра Найджела из его задумчивости.

– Почти. Завтра в 11.00 ты должен быть в моем кабинете, чтобы отчитаться о выполнении операции.

– Хорошо.

– И еще. Постарайся не промахнуться. Слишком много поставлено на карту, – сказал Лысый Дьявол, и впервые каменный бастион его обычной невозмутимости треснул, и наружу вырвались обычные человеческие усталость и беспокойство. – Сделай все, что в твоих силах, но убери их!

– Конечно, Найдж, – твердо ответил я. – Я не промахнусь.

– Все, можешь идти, – сказал шеф, взяв себя в руки и вновь превратившись в каменного идола.

– Да, Найдж, – сказал я и, медленно встав из кресла, пошел к выходу.

– Желаю удачи, – сказал мне вслед мой шеф.

Вместо ответа я отсалютовал ему двумя пальцами и вышел из кабинета. Мне еще надо было надеть свое обмундирование, в последний раз проверить оружие и подняться на крышу здания, где меня ждет служебный пульсар с водителем, чтобы отвезти меня к месту работы.