До сих пор я рассматривал лишь один аспект сексуального освобождения: следствие христианских ограничений, наложенных на «нормальные» половые сношения, в случае если они не служат цели продолжения рода. Но те же ограничения и запреты влияют также и на другую форму половой активности – на извращения, которые по самой своей сути не могут вести к продолжению рода. В самом деле, половое извращение определяется как сексуальная активность, исключающая нормальный ход полового сношения. К половым извращениям относят садизм и мазохизм, анальную, и в особенности копрофилическую, сексуальность, эксгибиционизм, вуайеризм, трансвестизм, орально-генитальные практики (даже на мастурбацию когда-то смотрели как на половое извращение) и все формы гомосексуальности. Об извращениях говорили так, будто они полностью замещали собой «нормальное» половое сношение, или в случае гомосексуальных отношений, делали его невозможным. Тем не менее термином «половое извращение» не пользовались для описания половых актов, которые в конце концов приводили к генитальному половому акту.
В последнее время стало, однако, общим местом исключать гомосексуальность, орально-генитальные контакты, вуайеризм и эксгибиционизм из категории половых извращений. Традиционное {090} определение извращения, поскольку оно было основано на отсутствии возможности размножения, было бесполезным, ибо не вело к различению разных видов извращений. Определение было основано на идеологических и теологических понятиях о том, что было «естественным» или «неестественным», а не на природе различных желаний и сексуальных практик. Но с ослаблением и исчезновением теологических и морализаторских идеологий реакция людей на извращения изменилась. Это очевидно в сфере гомосексуальности, так же как и в отношении к орально-генитальным контактам, которые среди большей части населения считаются теперь вполне нормальными; в самом деле, многие психиатры и психоаналитики подозревают, что у людей, выказывающих отвращение к подобным половым практикам, имеют место невротические факторы. С другой стороны, почти все сочтут крайние проявления некрофилии (желание мужчины совершить половой акт с женским трупом) или копрофилии (желание взять в рот экскременты) отвратительными и тошнотворными. Но как быть с «извращениями», занимающими середину спектра, особенно садизмом или мазохизмом? Являются ли они тоже патологическими влечениями, такими же как копрофилия (но менее серьезными)? Или эти устремления находятся в пределах здоровых желаний, которые считались «неестественными и неправильными» только потому, что такими их сделала традиционная мораль?
Нелегко ответить на эти вопросы. Определенно, реакция отвращения у многих или даже у подавляющего большинства людей сама по себе ничего не доказывает. Такие реакции можно легко объяснить. Во-первых, отвращение может быть обусловлено подавлением точно таких же устремлений, как, например, в случае отвращения к экскрементам (в этом случае большинство людей не испытывают отвращения к собственному калу, а только к калу других). Во-вторых, отвращение может возникать в силу родительского внушения, которое заставляет ребенка испытывать отвращение к собственным экскрементам {091}.
Те, кто выступает в защиту извращений, могут сказать: если мужчина испытывает желание бить, причинять боль и унижать женщину и находит в этом максимум полового возбуждения и удовлетворения, то кто может утверждать, что он поступает неправильно? Разве каждое вожделение не заслуживает удовлетворения просто в силу факта своего существования? И разве это не так именно в случае садистского удовлетворения, которого ищут далеко не большинство, но значительное число людей? Не может ли это меньшинство превратиться в большинство, если будет устранено ограничение, а значит, будет снято и подавление?
Разумеется, в случае садизма мы сталкиваемся с трудностью. Если исходить из того, что такое желание заслуживает удовлетворения только в том случае, если не страдает партнер, то садист должен найти себе женщину-мазохистку (или наоборот), которой нравится такое обращение с собой (или компенсировать ущерб деньгами, если речь идет о проститутке). Но эта трудность может быть устранена. Хотя мы и не располагаем статистическими данными, мы все же можем предположить, что в мире существует достаточное число садистов и мазохистов для того, чтобы никого не принуждали делать то, чего он делать не желает, и, вероятно, для того, чтобы никому не приходилось возмещать ущерб деньгами.
Совершенно ясно, что здесь наша дискуссия приобретает более общий характер: она теперь касается принципа, согласно которому желания, потребности или влечения человека должны быть удовлетворены независимо от их конкретного содержания. Основополагающим допущением является то, что все потребности являются равноценными, а свобода заключается в праве человека удовлетворять свои потребности в любом случае, если только его действия не вредят другим. Однако, рассматривая этот принцип, мы попадаем в парадоксальную ситуацию. Упомянутая точка зрения была характерна для привилегированных классов и часто выражалась не идеологически, а в понятиях самих действий, будь то французский высший класс восемнадцатого века или британский высший класс века девятнадцатого. Философское обоснование этот взгляд получил {092} в девятнадцатом веке (в частности, в сочинениях Дж. Бентама), а затем в середине двадцатого века был возведен в догму.
Теория, согласно которой допустимы и даже приветствуются любые желания, касалась чего угодно, только не секса, но наиболее продвинутые группы очень хорошо поняли намек. Пока я не вижу ничего загадочного в таком развитии событий; напротив, это вполне логичный результат социально-экономического развития, происходившего в период перехода от общества накопления к обществу потребления. Озадачивает другое, а именно то, что один и тот же принцип, приложенный к сексу и извращениям, был объявлен революционным принципом, противоречащим буржуазному образу жизни, – это утверждение мы не раз слышали из уст самых разных представителей радикальных движений.
Мы можем начать повествование с самого маркиза де Сада. Этот человек, один из самых радикальных мыслителей Французской революции, ниспровергнул семью, собственность и религию как воплощения общественного зла и в своих романах дал волю садомазохистским фантазиям. Возникает вопрос: предавался ли де Сад этим фантазиям, потому что был революционером, или это было проявлением характера де Сада, представителя высшего класса? Была ли его революционность реакцией на таившийся в его душе садомазохизм?
Вероятнее второе, учитывая его реальные поступки: этот человек рисковал собственной жизнью, выступая против смертной казни. «Порнографическая» литература, восходящая к де Саду, прошла через сюрреализм и дошла до современного авангарда в лице таких радикальных писателей, как Ж. Жене или автор «Истории О» (Реаж, 1972). К этой группе радикальных писателей принадлежит и Г. Маркузе, несмотря на его поистине цирковой кульбит, с помощью которого он оставил читателей в полном неведении относительно собственной позиции в этом вопросе. (В связи с этим см. мою критику в главе IV) {093}.
Маркузе и другие полагают, что извращения соматически связаны с определенными эрогенными зонами или являются составляющими полового влечения, которые качественно не отличаются от других либидинозных влечений. Они также считают, что извращения не обладают особым содержанием, важным для целостной личности, как в том, что касается характера, так и в том, что имеет отношение к экзистенциальным целям, и поэтому полагают, что практика извращений должна быть абсолютно свободной и не подвергаться ограничениям. При таком взгляде садомазохизм полностью отделяется от личности как целого, и является делом вкуса, независимым от системы ее ценностей. Если это так, то действительно любые вопросы относительно извращений будут ничем иным, как проявлением буржуазной морали, запрещающей удовольствия.
Но это не так, потому что извращения имеют самое непосредственное отношение к характеру личности и к тем «духовным» ответам, какие она дает на вызовы жизни.
Мы начнем с более простой из этих двух проблем: со связи между извращением и характером. Для примера возьмем садизм и мазохизм. Опыт показывает, что человек, которого садистская практика сексуально возбуждает, обладает также и «садистским» характером. Другими словами, вне сферы половой активности этот человек проявляет садистские качества в отношениях с другими людьми. (В: Fromm, 1936a и 1941a; я дал подробное клиническое описание садомазохистского (авторитарного) характера.) Садистский характер стремится к абсолютному контролю над другими и желает причинить им боль. (Существует также понятие «добродушного садизма», когда контроль осуществляется не причинением боли, а помощью и наставлением жертвы, которую садист считает своей собственностью.) Садизм противоположен любви и уважению; он лишает свой «объект» свободы. Но и сам садист несвободен и не способен к независимости. Характерологический садизм может осознаваться, но, как правило, он является подсознательным и рационализируется, например, {094} как оправданная месть, исполнение долга, национальная или революционная ненависть в борьбе за правое дело. В случаях явного садистского извращения интенсивность характерологического садизма может смягчаться, так как садизм находит непосредственное удовлетворение в половом акте. Даже если мы направим наше наблюдение на подсознательную часть характера, нет никаких сомнений в том, что садистское извращение коренится в садистской структуре характера. Таким образом, садистское сексуальное желание и характерологический садизм – две стороны одной медали.
То же самое верно и в отношении истинного мазохизма – желания находиться под полным контролем, быть глиной в руках партнера. Анальный аспект садизма, одним из проявлений которого является копрофилия, также давно известен клиницистам. Анальный характер, согласно неоспоримым клиническим данным Фрейда и других, склонен к скупости, упрямству, преувеличенной чистоте, порядку и пунктуальности. Вторым по важности является вопрос о том, надо ли принять классическую интерпретацию, согласно которой эти черты характера являются сублимацией реакции на анальные побуждения, или принять теорию, которую я сформулировал в «Человеке для себя», – эти черты являются проявлением негативного отчуждающего отношения к людям и вещам (в той мере, в какой анальная сфера является одним из главных символов и проявлений такой ориентации). В любом случае анальный характер склонен к обладанию такими качествами. Более того, личность, страдающая копрофилическим извращением, будет не только обладать некоторыми анальными чертами, но и, что более важно, у нее будет подавлена способность любить.
Этот вопрос надо ставить во всех рассуждениях о связи сексуальности и характера. Является ли садистский и анальный характер одним из вариантов личности, которые сами по себе не отличаются по отношениям к ценностям и целесообразности? Или все же анальные садистские черты, даже если их носители хорошо приспособлены к определенному типу общества, являются патологическими с точки зрения идеала {095} – полностью развитой, любящей, независимой и заботливой личности? Ответ очевиден, если разделять веру в эти ценности в том виде, в каком они были сформулированы гуманистической традицией – от Будды и пророков до Спинозы.
Есть ли эти ценности в системе Фрейда? Сложный вопрос. Будучи ученым-естественником, Фрейд старался избегать явных ценностных суждений. Но они проникали в его эволюционную схему, если можно так выразиться, с черного хода. Нормальное и желательное развитие предусматривает полное развитие либидо от первичного нарциссизма до объектного либидо в понятиях способности к независимости и к любви. Для Фрейда регрессия к фиксации на догенитальном уровне является одновременно объяснимой (и потому не является объектом возмущения) и, с другой стороны, свидетельствует о нарушении развития (и потому является патологической и нежелательной). Косвенные ценностные суждения Фрейда выражены у него в эволюционных понятиях и соотносятся с психопатологией. Регрессия к самому раннему уровню развития либидо представляет собой самую патологическую («наихудшую») стадию; достижение верховенства генитального либидо является здоровым (то есть хорошим). В клиническом отношении все выглядит еще проще. Определенный тип тяжелой навязчивости, по теории Фрейда, характеризуется анально-садистской регрессией, и в таких случаях анализ предпринимают с целью помочь пациенту перейти с анально-садистского на генитальный уровень. Анально-садистская регрессия может проявляться и другими симптомами, например трудностями при выполнении работы либо половой импотенцией, или такими чисто характерологическими симптомами, как ригидность или отсутствие спонтанности в поведении. В любом случае психоаналитик будет рассматривать анально-садистскую регрессию как патологическую. Конечно, слабовыраженная анально-садистская регрессия не вызывает таких симптомов и не считается патологической, но лишь потому, что выраженность ее мала, а не потому, что она сама по себе считается здоровой или желательной.
Тот факт, что новая оценка Маркузе реактивации инфантильных стадий прямо противоположна имплицитной системе ценностей Фрейда никоим образом не делает ее неверной; это противоречие заслуживает упоминания только потому, что указывает на один из многих пунктов, в которых постулаты Маркузе находятся в резком противоречии со взглядами Фрейда. В целом, однако, представляется, что Маркузе хочет создать впечатление, будто его рассуждения выросли из системы взглядов Фрейда.
Более важным, нежели сравнение суждений Маркузе с теориями Фрейда, представляется тип переживаний, имеющих место при садомазохистском или копрофильном извращении. Представим себе идеальный случай мужчины-садиста и женщины-мазохистки, чьи садизм и мазохизм соответствуют друг другу настолько полно, что желание, согласие и удовлетворение являются взаимными, а сама природа полового взаимодействия не имеет отношения к аффектации. Два партнера используют друг друга для удовлетворения своих сексуальных желаний, они меняют похоть на похоть и даже, возможно, испытывают благодарность друг к другу за полученное обоюдное удовлетворение. Но в самом акте битья (или получения побоев) каждый партнер остается абсолютно одиноким, а второй партнер используется исключительно как объект. Вероятно, это одна из причин того, что некоторые мужчины ощущают полное удовлетворение от садистского акта, только пользуясь услугами платных проституток. Дело в том, что с ними не надо разыгрывать аффективно окрашенную интимность. Более того, партнеры не желают аффекта, потому что садомазохистское желание по самой своей природе исключает аффективную привязанность и делает ее нежелательной. Объект садиста становится для него неодушевленным предметом, от которого он полностью отчужден погружением в свой нарциссизм; это бесчеловечное отношение, если в его проявлении другое человеческое существо превращается в вещь {097}.
Разница между ситуацией завоевателя и пленного и «свободными, обусловленными половым влечением отношениями» существует (Marcuse, 1966, p. 203), но она относительна. Субъективно чувства завоевателя к его объектам качественно те же, что и в отношении свободно выбранного партнера, то есть это чувства, проистекающие из трансформации живого существа в неодушевленный предмет.
На это можно возразить, что это взаимное использование друг друга является всего лишь простым средством удовлетворения похоти, что характерно и для «нормального» полового акта. Это, конечно, верно, но существует и очень важная, решающая разница. Несмотря на то что генитальная сексуальность не идентична любви, чувственным отношениям между двумя людьми, она, во всяком случае, допускает такие отношения или является их продолжением. Однако садистское извращение по самой своей природе исключает любовь, интимность и уважение.
Иногда садист проникается чувствами после акта. Это может объясняться благодарностью за доставленное удовольствие или тем фактом, что его другое «я» не может выносить действий садистского «я» и что он должен доказать – хотя бы самому себе, – что является все же человеком. Однако в большинстве случаев эта нежность после садистского полового акта является всего лишь проявлением сентиментальности (то есть отчуждением от реальной нежности, от идеи о том, что данный человек хочет или должен чувствовать), и, что интересно, эта нежность чаще встречается у самых брутальных «завоевателей», особенно когда они находятся наедине со своими жертвами.
Садистский половой акт и лежащий в его основе характер являют собой полную противоположность любви и уважению. Род «чистого» садизма, о котором говорит Маркузе, является плодом умствования психоаналитических философов и просто не существует. Не больше света на садизм проливает и утверждение Маркузе о том, что термином «извращение» объединяют «феномены абсолютно разного происхождения», а именно те инстинктивные проявления, которые «несовместимы с подавляющей цивилизацией, особенно с засильем моногамных генитальных отношений» (Marcuse, 1966, p. 203) {098}.
То же самое можно – и должно – сказать в отношении других догенитальных регрессий и извращений. Рассмотрим, например, желание и интерес, основанный на анальном либидо. Является ли анальное либидо всего лишь еще одной формой возбуждения, не имеющего никакого отношения к целостной личности и ее характеру? Определенно нет, согласно Фрейду или психоаналитикам, которые не соглашаются с теорией либидо. Одно из самых плодотворных открытий психоанализа заключается в том, что в осознаваемых чувствах кал ассоциируется с грязью, деньгами и любыми предметами обладания. Анальный характер сильно привязан к этим эквивалентам экскрементов и распознается по этой привязанности.
В простейшем случае анальный характер любит обладание, деньги, собственность и грязь. На самом деле он склонен к обладанию и грязи (последнее не столько в физическом, сколько в психологическом смысле). В более сложных случаях, когда давление культуры или ценности человека несовместимы с жадностью к деньгам или чему бы то ни было еще, человек отрицает такую тягу и принимает другую манеру поведения, совершенно, впрочем, притворную, или демонстрирует ее в сферах, где пропасть между провозглашаемыми ценностями и внутренней тягой не сильно бросается в глаза (например, для таких людей характерна склонность к язвительности в чувствах и речи).
Причины такой аффинности между либидинозной фиксацией и характером были изложены в нескольких гипотезах. Наилучшая из известных была предложена Фрейдом в рамках классического психоанализа. Фрейд предположил, что анальная фиксация вызывается особыми переживаниями в детстве, связанными с функцией выделения и анальной зоной (см.: Freud, 1908b, p. 169). Более того, он наблюдал склонность к порядку, бережливость и упрямство как прямые сублимированные исходы анальных эротических вожделений. Хотя эта теория изящна и подтверждается тем фактом, что язвительные личности часто проявляют особый интерес и выказывают тягу к экскрементам, она (теория) встретила возражения, заключавшиеся в том, что можно встретить множество личностей с анальным характером, в детстве которых не имели место запреты, касающиеся дефекации и подобного. (То же возражение было выдвинуто {099} в отношении орального характера, учитывая наблюдения на людях и эксперименты на животных, согласно которым развитие практически не подвержено влиянию метода вскармливания в раннем детстве.)
В противоположность описанию анального характера как побочного продукта анального подавления я предложил в качестве объяснения формирование «накопительского характера» (Fromm, 1947a, pp. 65–67), которое определяется особенностями отношения личности к окружающему внешнему миру. Я не стану полностью повторять здесь мои рассуждения. Но вкратце коснусь моих данных относительно анальности, изложенных в «Сердце человека» (1964a, pp. 53–55). Я изучал значимость кала и его притягательности в понятиях опыта, приобретаемого человеком во взаимодействии с миром. Кал является продуктом, который в конечном итоге удаляется из организма, так как от него больше нет никакой пользы. (То, что от кала есть польза для почвы, – другой вопрос, не имеющий отношения к чувственному восприятию собственного тела.) Кал есть символ всего, что утратило жизнь (того, что мертво), потому что перестало участвовать в жизненных процессах организма, во всяком случае в процессах, которые ощущаются и осознаются человеком. Кал тем не менее, как показал Фрейд, расценивается детьми как предмет обладания, как предмет собственности. Кал впервые дает маленькому человеку ощущение обладания, в противоположность ощущению бытия, каковое ощущается, например, при акте сосания. Принятие пищи – это процесс, сохраняющий жизнь, а избавление от экскрементов – физиологическая необходимость. Самым отчетливым наслаждение бывает в тот момент, когда организм избавляется от неприятного напряжения; то есть это момент избавления от чего-то, а не момент принятия чего-то внутрь. Конечно, как прием пищи, так и акт дефекации одинаково важны для жизни. Но психологически важную роль играет не объективная функция, а субъективное качество соответствующих переживаний и ощущений. Анальный характер – это характер, все отношения которого с миром определяются ощущением обладания, причем, что важно, обладания косной материей, тем, что мертво. В своей доброкачественной форме анальный характер испытывает тягу к собственности; в личности с таким характером преобладает желание иметь, в то время как в более интенсивной и злокачественной форме {100} такую личность тянет к разложению, смерти, болезни, разрушению и всему подобному, всему, что и само не живое, и противостоит жизни. При злокачественной форме, при некрофилическом характере желанной целью являются смерть и уничтожение. Разница между анальным и некрофилическим характером, как мне кажется, заключается главным образом в том, что некрофил в большей степени обожает смерть и разрушение. Я предложил считать некрофилический характер злокачественной формой анального характера. Разница между ними преимущественно количественная; отсюда следует, что анальный характер тоже ориентирован на то, чтобы иметь, а не на то, чтобы быть.
Противоположным некрофилическому является биофилический, жизнелюбивый характер, который приблизительно соответствует «генитальному» характеру Фрейда. (Фрейд не выходил за рамки чисто рудиментарных описаний генитального характера, в противоположность подробным описаниям ориентаций догенитальных характеров.) Генитальный, ориентированный на жизнь характер и анальный характер, ориентированный на неодушевленные и мертвые предметы, можно различить, пользуясь некоторыми общими признаками. Жизнелюбивый характер, в противоположность характеру накопительскому, испытывает притяжение к жизни и росту во всех сферах. Он предпочитает созидать, а не удерживать. Он способен удивляться и предпочитает видеть что-то новое и не ищет убежища в подтверждении старого. Он любит приключение жизни больше определенности. Его подход к жизни функциональный, а не механистический. Он видит целое, а не части, его составляющие, структуры, а не совокупности. Он стремится формировать и влиять за счет любви, разумных доводов и личного примера, а не за счет силы, разъединения, бюрократической манеры управления людьми, как будто они – неодушевленные предметы. Он радуется жизни во всех ее проявлениях, а не просто реагирует на жизнь возбуждением.
Более специфично выраженный анальный (некрофилический) характер личности можно выявить по симптомам, сновидениям и поведению {101}, а также по физическим признакам и жестам. Кожа такого человека выглядит мертвой, а своими жестами он четко определяет границу между собой и окружающим его миром. В более тяжелых случаях он постоянно носит на лице притворную деланную улыбку, а выражение лица у него такое, словно он только что понюхал что-то отвратительно пахнущее.
Предварительное описание анального характера было необходимо для знакомства, пусть даже схематичного, с тем, что представляет из себя анальная регрессия и фиксация с эмпирической и клинической точек зрения. Опять-таки, как и в случае с садистским извращением, остается довольно туманным содержание чистой анальности, которая расцвела бы пышным цветом в нерепрессивном обществе. Если характер не определяется страстью к накопительству, отсутствием жизнелюбия и скрытностью, которые являются отличительными признаками анальности с точки зрения психоанализа, то что остается за пределами плода теоретического воображения, отделенного от эмпирических данных?