Часть III

6. «Желать что-то одно»

Первым условием для достижения более чем скромных успехов в любой области, включая искусство бытия, является «желать что-то одно». «Желать что-то одно» предполагает принятие решения, посвящение себя одной цели. Это означает, что человек целиком отдает и посвящает себя одному предмету, который он выбрал, что вся его энергия направлена на достижение избранной цели.

Если же энергия разделена по различным направлениям, это не только уменьшает энергию стремления к цели, но и приводит к эффекту взаимного ослабления потоков энергии из-за возникновения постоянных конфликтов между ними.

Наглядным примером здесь может служить навязчивый невроз. Воля человека, который не уверен, должен ли он делать нечто одно или другое, прямо противоположное, чье отношение к самым важным в его жизни людям является чересчур неопределенным, может быть полностью парализована, исключая принятие любого решения и в конечном счете осуществления каких-либо действий. В «обычном» случае, когда цели не являются явно противоположными, впустую тратится меньшее количество энергии; тем не менее возможность достижения любой цели значительно уменьшается. Собственно, даже не важно, какова эта цель: материальная или духовная, высоконравственная или аморальная. Грабителю банков нужно стремиться к одной цели не меньше, чем ученому или скрипачу при условии, что они хотят сделать свое дело как нельзя лучше или хотя бы компетентно. Половинчатость приведет одного в тюрьму, других к тому, что они соответственно станут бесполезным и скучающим преподавателем колледжа и исполнителем в составе второсортного оркестра. Конечно, если речь идет не о профессионалах, дела будут обстоять по-иному: вор, вероятно, попадет в тюрьму, ученый, возможно, разочаруется в себе, тогда как скрипач-любитель будет вполне доволен своей деятельностью при условии, что он не ждет от себя совершенства.

Легко заметить, что неразрешенные внутренние противоречия целей у людей встречаются довольно часто. Отчасти они вызваны расхождениями в нашей культуре, которое задает людям противоположные нравственные нормы, когда христианское милосердие и альтруизм противостоят буржуазному безразличию и эгоизму. И хотя на практике эгоизм обычно преобладает, но довольно много людей все еще находится под влиянием старых норм поведения, хотя и не настолько сильным, чтобы изменить их образ жизни.

В современном индустриальном обществе возможностей полностью посвятить себя чему-либо одному стало намного меньше. В самом деле, если рабочий на бесконечном конвейере, бюрократ, перекладывающий бумаги, дворник или человек, продающий марки на почте, попытались бы делать свое дело от всей души и с полной концентрацией воли, они могли бы сойти с ума. Поэтому человек старается как можно больше отвлечься от работы и занять свой ум любыми размышлениями, мечтами – или просто ничем. И все же еще есть некоторые профессии, которые позволяют самосовершенствоваться. Назовем несколько таких профессий: ученый, врач, художник, даже секретарша, у которой интересная работа, медсестра, водитель автобуса, редактор, пилот, плотник. Увы, возрастающая механизация и рутинизация работы сокращают эти возможности все больше и больше.

Начнем с того, что даже ручная или канцелярская работа не обязательно должна быть автоматизирована и до такой степени однообразна, как сейчас. Как показали недавние эксперименты, можно уменьшить монотонность работы и создать условия для определенного роста интереса и мастерства, повернув вспять процесс чрезмерной специализации и изменив методы производства так, чтобы работник мог сам выбирать свой режим работы и таким образом перестал сводить ее к повторению одного или двух механических движений. Однако при любом массовом промышленном производстве существуют ограничения, до которых работа позволяет развивать интерес и стремление к совершенству.

Совсем другое дело, когда мы говорим не о техническом, а о социальном аспекте труда. Это еще более очевидно сегодня, когда почти вся работа осуществляется командой – от автозавода до исследовательского института. Каждый находится в сети межличностных отношений и является ее частью, в той или иной степени и тем или иным способом. Социальная обстановка, в которой я живу, – это часть моей собственной жизни; она влияет на меня, как и я влияю на нее. Если бы синие – и белые – воротнички в промышленности или медсестры и другие работники больниц перестали быть «наемниками», а сами участвовали в управлении своими организациями, если бы они смогли вместе со всеми, кто там работает, сформировать некое сообщество, то перед ними встала бы задача достижения совершенства путем рациональной организации и качества человеческих отношений. При такой продуктивной работе каждый мог бы продуктивно строить и свою собственную жизнь.

Кроме рабочего места как социального института, оптимальная организация общества в целом дает каждому возможность вносить свой вклад с полной отдачей. Однако для этого необходимо, чтобы общество и его политический представитель, государство, перестали быть силой, стоящей над гражданином и направленной против него, а являлись бы результатом его работы. На нынешней стадии отчуждения это совершенно невозможно; в гуманистическом же обществе, помимо личной жизни человека, общество само становится самым важным следствием его деятельности – и цели обоих совпадают.

7. Бодрствовать

Сегодня среди искателей новых путей много говорят об изменении и расширении сознания. Обычно имеется в виду нечто вроде «увидеть мир в новом свете», особенно в физическом смысле, когда цвета и формы проявляются с большей яркостью или в совершенно оригинальном виде. Для достижения этого состояния измененного сознания рекомендуются самые различные способы, в основном психоделические наркотики различной силы и самонаведенный транс. Никто не может отрицать возможности возникновения таких измененных состояний сознания, но лишь немногие из тех, кто относятся к ним с таким энтузиазмом, поднимают вопрос о том, зачем кому-то изменять свое сознание, если даже в своем нормальном состоянии бытия он еще не достиг состояния нормально развитого сознания. Фактом является то, что большинство тех, кто так жаждет изменить свое сознание, достигли не более развитого состояния сознания, чем те, кто просто пьет кофе, принимает алкоголь или курит сигареты. Разгул расширенного сознания – это бегство от его узости, и после такого «путешествия» люди не отличаются от того, какими они были прежде и какими были все это время другие, а именно наполовину бодрствующими.

Термин «наполовину бодрствующие» требует некоторых пояснений, и прежде всего потому, что я ввел его, чтобы обозначить обычное состояние разума большинства людей. Мы уверены, что можем твердо отличить сон и бодрствование, и до определенной степени это действительно так. Существуют четкие физиологические – то есть химические и электрические – различия между этими двумя состояниями. С психобиологической точки зрения эти различия можно описать следующим образом: в состоянии бодрствования индивид занят добыванием пищи и крова, других необходимых для жизни вещей, а также защитой от опасностей, главным образом вступая в борьбу или убегая, либо, если речь идет о человеческом обществе, прибегая к переговорам ради достижения компромисса, чтобы избежать обеих одинаково опасных альтернатив. В состоянии сна человек освобождается от необходимости что-то делать для своего выживания, ему не нужно работать, и только сигналы тревоги, например, необычный шум, могут разбудить его для самообороны. Он обращен внутрь себя и способен формулировать послания самому себе, творить, придумывать и реализовывать планы, в которых отражаются его желания, страхи и самые глубокие озарения, касающиеся себя и других. Эти озарения становятся возможными потому, что он не одурманен голосами здравого смысла и иллюзий, которые воздействуют на него, когда он не спит.

Как это ни парадоксально, но мы фактически больше бодрствуем, когда спим. Наши сны часто свидетельствуют о нашей творческой деятельности, а наши дневные мечтания – о нашей умственной лени. Тем не менее состояния сна и бодрствования не являются чем-то единообразным. В каждом состоянии существует множество подсостояний – от чуткого сна до глубокого, состояний, в которых мы видим сны (наблюдатель может это заметить по движению глаз, и эта стадия технически называется БДГ-сон), и состояний, в которых мы не видим сны.

Также известно о существовании явных различий и в состоянии бодрствования; их изучали, анализируя различные виды электрических волн, излучаемых мозгом. Несмотря на то что наши научные знания в этой сфере все еще минимальны, эмпирическое самонаблюдение все же может снабдить нас данными, которые мы еще не получаем более объективным путем. Все признают разницу в состояниях настороженности, открытости, живости ума по сравнению с состояниями определенной вялости или невнимания. В то же время общеизвестно, что эти два состояния могут сменять друг друга очень быстро, так что обычные объяснения, что человек не выспался или «просто устал», можно исключить. Интересно проанализировать, какие факторы сменяют состояние «усталости» на состояние напряженного внимания.

Самым очевидным примером является влияние других людей. Тот же самый мужчина, который сидит и выполняет свою привычную работу четко, но без особого интереса, сосредоточившись лишь в той степени, какая требуется, чтобы сделать ее правильно, выходит из конторы и встречает женщину, в которую влюблен. И тут он внезапно становится другим человеком – активным, остроумным, привлекательным, полным жизни, энергичным. Этот переход можно назвать переходом от полусна к полноценному бодрствованию. Или противоположный случай: женатый мужчина, целиком поглощенный работой, которая ему интересна, может быть очень активным и бодрым; но когда он приходит домой, то может полностью измениться. Он может стать скучающим, полусонным, он хочет посмотреть телевизор, выпить, надеясь, что это будет его стимулировать. Когда же это не помогает, может последовать бессвязный разговор с женой, затем опять телевизор и вздох облегчения, когда день заканчивается – плюс иногда немного безучастного секса. (Это, конечно, происходит только в «усталых браках», когда люди уже давно не любят друг друга – если вообще когда-то любили.)

Есть и другие мотивы, также стимулирующие бодрствование: опасность, шанс выиграть или уничтожить, или завоевать, или удовлетворить любую из страстей, которые могут стимулировать человека. С полным на то основанием можно сказать: «Скажи мне, что тебя пробуждает, и я скажу, кто ты».

Однако было бы ошибкой утверждать, что качество полного пробуждения не зависит от стимула, который к нему привел. Человек, который разбужен ожиданием опасности, будет чрезвычайно внимателен ко всем факторам, относящимся к этой угрозе, тогда как человек, пробужденный к жизни шансом выиграть в азартной игре, останется совершенно безразличным к мнению своей жены о его пристрастии к азартным играм. Если говорить в более общем плане, мы пробуждаемся так и до той степени, как этого требует стоящая перед нами жизненно важная задача (например, работа или защита своих жизненно важных интересов) или страстное устремление (например, стремление к деньгам). От этого частичного и, как мы видели, прагматичного бодрствования отличается состояние полного бодрствования. В этом состоянии человек осознает не только то, что ему необходимо осознавать для выживания или удовлетворения своих страстных устремлений, он осознает себя и окружающий мир (людей и природу). Человек не смутно, а четко видит и внешнюю сторону, и причины. Мир становится совершенно реальным; каждая деталь и все детали в их сочетании и взаимодействии приобретают глубокий смысл. Создается ощущение, будто перед глазами постоянно находилась некая вуаль – которой мы не замечали – и теперь она вдруг упала.

Вот пример бодрствования, известный каждому. Мы уже много раз видели лицо того или иного человека – это может быть родственник, друг, знакомый, товарищ по работе. И вот однажды, по причинам, которых мы зачастую не понимаем, мы неожиданно видим его лицо совершенно по-новому. Оно словно приобрело новое измерение. Для нас оно полностью оживает (даже если оно бесстрастно). Мы видим его с необыкновенной ясностью, отчетливостью, реалистичностью. Мы видим в нем человека – не его «проблемы», не его прошлое, не то, что приводит нас к теоретическим умозаключениям – только его в его «сущности». Он может быть злым или добрым, сильным или слабым, грубым или деликатным (в любом сочетании этих качеств), для нас он стал тем, кто он есть, и его лицо сохраняется в нашей памяти. Мы уже никогда не сможем воспринимать его в таком неопределенном, неясном, отчужденном виде, в каком он представлялся нам раньше. И дело, конечно, не только в самом лице, которое стало настолько выразительным. Для довольно многих людей не меньше, если не больше, значат руки, форма тела, жесты и движения.

Два человека смотрят друг на друга и осознают друг друга. Они видят друг друга в их уникальной сущности, между ними нет барьеров, нет тумана; они видят в состоянии интенсивного бодрствования. В этом процессе прямого, беспрепятственного осознания они не думают друг о друге, не поднимают психологических вопросов, не спрашивают, как человек стал таким, какой он есть, как он будет развиваться, хороший он или злой; они просто осознают. Позже они, несомненно, могут думать друг о друге; они могут анализировать, оценивать, выяснять – но если они будут думать в момент осознания, то само осознание от этого пострадает.

8. Осознавать

Обычно слова «осознавать», «знать» и «отдавать себе отчет» считаются синонимами. Тем не менее этимологические корни слова «осознавать» указывают на его отличие от двух других слов: корень английского aware – осознавать (как и немецкого gewahr) в английском и немецком языках в прошлом имел значение «внимание» или «внимательность» (немецкое Aufmerksamkeit). Оно обычно интерпретируется как «быть» или «стать осознающим что-либо». Это означает нечто большее, чем простое знание или понимание; это означает открыть то, что не было очевидным или даже совсем не ожидалось. Другими словами, осознание – это знание или понимание в состоянии пристального внимания.

Давайте рассмотрим различные значения этого слова. Оно может относиться как к физическому, так и к психическому состоянию человека (то есть его чувствам и настроению).

Простым примером физического осознания является осознание своего дыхания. Конечно, мы знаем, что дышим, но это умственное знание, которое можно подтвердить, наблюдая за фактом дыхания, вдохами, выдохами или движениями живота. Но это знание того, что мы дышим, сильно отличается от осознания акта дыхания. Каждый может заметить эту разницу, проведя простой эксперимент. Нужно усесться в расслабленной позе – то есть не сутулясь и не напрягаясь, закрыть глаза, постараться ни о чем не думать и просто ощущать свое дыхание. Это, разумеется, легче сказать, чем сделать, так как в сознание вторгнется множество мыслей, и вы заметите, особенно вначале, что через несколько секунд уже перестаете осознавать свое дыхание и начинаете думать о множестве зачастую никчемных вещей. В той степени, в которой вам удастся сосредоточиться на дыхании, вы сможете осознать сам процесс дыхания. Не пытаясь управлять дыханием или контролировать его, вообще не задавая себе какую-либо цель, вы просто отдаетесь акту дыхания. Вы почувствуете, что это осознание дыхания сильно отличается от мыслей о своем дыхании. По сути дела, эти два варианта друг друга исключают. Пока я думаю о своем дыхании, я не могу осознавать акт дыхания.

Другим примером, который также легко повторить, является следующий. Снова примите расслабленную позу и закройте глаза. Руки покоятся на коленях (поза, которую можно видеть у знаменитых статуй сидящих фараонов в Абу-Симбеле). Затем попытайтесь поднять одну руку под углом в сорок пять градусов. Когда мы делаем это в обычном режиме, с открытыми глазами, наша нервная система дает сигнал соответствующим мышцам, и мы поднимаем руку. Мы выполняем это немедленно и видим результат; приказ выполнен, и мы теперь можем отдать приказ опустить руку в первоначальное положение. Ощутили ли мы это движение руки? Вряд ли. Рука – это инструмент, и происходящее мало отличается от нажатия кнопки, которое подняло бы вверх искусственную руку. Здесь важен результат, а не процесс. Если же, в отличие от обычной методики, мы хотим сосредоточиться на опыте движения, то должны попытаться забыть о конечной цели и двигать рукой настолько медленно, чтобы почувствовать, как она двигается – от легкого движения ладони вверх из состояния покоя к моменту, когда она «окажется в воздухе», затем все дальше и дальше до тех пор, пока рука не достигнет более-менее запланированной высоты, а затем мы снова опускаем руку вниз, пока она не достигнет полной неподвижности. Любой, кто проделает это несложное упражнение, заметит, что он ощущает движение руки, а не просто является свидетелем «движения». Он также поймет, что настолько сосредоточен на осознании этого движения, что не думает и не размышляет о нем; он может думать или размышлять о нем до или после, но в процессе осознания мышление исключается.

Тот же принцип заложен в «искусстве движения» (преподаваемом Катей Делаковой) и в древней китайской традиционной системе движений «тайцзи-цюань» (последняя особенно рекомендуется, поскольку сочетает элементы «чувственного осознания» с состоянием сосредоточенной медитации.

Такая же разница между осознанием и мышлением существует также в плане осознания наших чувств и настроений. Если я осознаю чувство радости, любви, печали, страха или ненависти, это означает, что я чувствую, и это чувство не подавляется; это не означает, что я думаю или размышляю о своих чувствах. Будет также правильным сказать «я сознаю» (по-английски «I am conscious») свои чувства; здесь слово «сознавать» происходит от латинского корня con = c и scire = знать, то есть соучаствовать в знании или «с бодрствующими умственными способностями». «Быть сознающим» содержит активный элемент, подобный понятию «осознавать». Немецкий эквивалент, Bewusstsein, даже более выразителен; bewusstes Sein = сознательное бытие (до восемнадцатого столетия в философской литературе использовалось выражение «bewusst Sein»).

До сих пор я обсуждал осознание того, что не скрыто. Другой вид осознания – осознание того, что скрыто. Осознание того, что скрыто, – то же самое, что осознать бессознательное (подавленное) или сделать сознательным то, что подавлено, поскольку, как правило, требуются активные усилия, чтобы нечто бессознательное стало сознательным. Мы можем также назвать этот процесс раскрывающим или выявляющим осознанием.

Две самые далеко идущие, шокирующие критические теории в начале последней стадии индустриального общества были созданы Марксом и Фрейдом. Маркс показал движущие силы и конфликты в общественно-историческом процессе, Фрейд же сконцентрировался на критическом осмыслении внутренних конфликтов. Обе теории были направлены на освобождение человека, хотя концепция Маркса была более всесторонней и меньше ограничена своим временем, чем у Фрейда. Обе теории имели общую судьбу в том смысле, что вскоре потеряли свое самое важное качество – критическую и потому освобождающую мысль – и были превращены большинством своих «верных» последователей в идеологии, а их авторы – в идолов.

Мысль о том, что критический анализ Фрейда и Маркса может рассматриваться как выражение одной и той же идеи в двух различных измерениях, базируется на одном фундаментальном соображении.

Осознание имеет отношение не только к выявлению внутренних конфликтов, но также и к конфликтам в социальной сфере, которые отвергаются и гармонизируются идеологиями (социальными рационализациями). Поскольку человек является частью общества и не может существовать вне социальной структуры, иллюзии относительно социальной реальности влияют на ясность его сознания и тем самым также препятствуют его освобождению от иллюзий относительно самого себя. Возможность видеть и – в равной степени – слепота неразделимы. Критическая способность человеческого сознания такова: считать, что можно видеть себя изнутри, но быть слепым относительно внешнего мира, все равно что утверждать, будто свеча светит только в одном направлении, а не во все стороны. Свет свечи в данном случае означает способность разума к критическому, прозорливому, вскрывающему суть вещей мышлению.

Здесь должны возникнуть два вопроса: возможен ли освобождающий эффект осознания, и если да, то каким образом? И более того – так ли уж желательно это осознание?

Не может быть сомнений в том, что такой эффект возможен. В истории есть много примеров того, как человек сбрасывает цепи иллюзий и докапывается до самой сути и соответственно до причин тех или иных явлений. Я имею в виду не только «великих», но и множество самых обычных людей, которые иногда по неизвестным причинам отбрасывали иллюзии, застилающие им глаза, и начинали видеть. Подробней об этом будет сказано ниже при обсуждении психоанализа.

Один из ответов на вопрос, почему это возможно, по-видимому, содержится в следующем рассуждении. Прочность положения человека в мире зависит от степени адекватности его восприятия реальности. Чем менее оно адекватно, чем сильнее он дезориентирован и соответственно не уверен в себе, и поэтому нуждается в идолах, чтобы на них положиться и тем самым обрести эту уверенность. Чем более оно адекватно, тем крепче он будет стоять на своих собственных ногах и рассчитывать на собственные силы. Человек подобен Антею, который получал энергию от прикосновения к матери-земле и которого можно было убить, только продержав его достаточно долго в воздухе.

На вопрос о том, стоит ли сбросить пелену с глаз, ответить сложнее. Многие согласятся с тем, что стоит, поскольку проникновение в сущность скрытых конфликтов способствует их конструктивному разрешению и, следовательно, большему благополучию. Именно этого ожидал Маркс, если рабочий класс осознает свое собственное положение. Если рабочий класс избавится от иллюзий, то построит общество, в котором иллюзии будут не нужны (и это можно было сделать, так как созрели исторические условия). Фрейд верил, что понимание скрытых конфликтов между силами сознательного и бессознательного приведет к излечению от неврозов.

А если конфликт нельзя разрешить? Не лучше ли человеку жить с иллюзиями, чем с болезненной правдой, которая не поможет ему освободить себя в реальной жизни? Если, как полагали Маркс и Фрейд, религиозные учения являются иллюзией, то, может, они необходимы для выживания человека вообще? Что с ним произойдет, если он отбросит эти иллюзии и не испытает ничего, кроме отчаяния, не увидев шансов на создание более гуманного общественного строя и повышение личного благополучия? Или если садист, одержимый человек познал корни своих страданий, но в силу ряда возможных причин понял также и то, что он не может измениться, то не лучше ли было бы ему остаться слепым и продолжать верить в свои прежние объяснения?

Кто осмелится ответить на эти вопросы? На первый взгляд кажется, что желание не доставлять никому ненужные страдания должно быть достаточным доводом в пользу нежелания освобождать человека от его иллюзий. И все же я не могу отделаться от некоторых опасений по поводу такого ответа. Разве это не похоже на вопрос, нужно ли говорить пациенту правду о его смертельной болезни? Не лишает ли это его последней возможности бросить вызов судьбе, собрать все свои внутренние силы, которые он еще не мобилизовал, и подняться над страхом к спокойствию и стойкости? Этот последний вопрос уже не раз часто обсуждался, и мне кажется, что самые отзывчивые из наблюдателей откажутся догматически предпочесть то или иное решение; они согласятся, что выбор зависит от личности умирающего и что решение может быть принято лишь после попытки оценить реальную и потенциальную силу духа этого человека и понять его глубинные, часто невыраженные желания. Мне кажется бесчеловечным навязывать ему правду, основываясь на догматическом убеждении, что это обязательно «для него лучше».

В отношении конфликтов и иллюзий в целом подобные рассуждения выглядят обоснованными. В первую очередь это вопрос отчасти совершенно абстрактный и, следовательно, некорректный. В своем большинстве люди, а также общественные классы, которые не могут принять отказ от иллюзий без позитивных решений, просто не станут слушать, понимать и, конечно, не согласятся с таким разочаровывающим анализом, даже если критический мыслитель заговорил бы голосом ангела. Примеров, характеризующих силу сопротивления в общественной и личной жизни, очень много, и их не стоит упоминать. Но как быть с теми, чье сопротивление не столь серьезное? Будет ли лучше сохранить их иллюзии?

Чтобы ответить на этот вопрос, нужно помнить, что осознание правды оказывает освобождающий эффект; оно высвобождает энергию и проясняет сознание. В результате человек становится более независимым, находит опору в самом себе и становится более энергичным. Он может прекрасно понимать, что в действительности ничего изменить нельзя, но можно жить и умереть как человек, а не как овца. Если высшими ценностями являются избежание боли и максимальный комфорт, то иллюзии и в самом деле предпочтительней правды. Если, с другой стороны, мы считаем, что любой человек в любой исторический момент рождается с потенциалом стать полноценной личностью и, кроме того, что с его смертью данный ему единственный шанс утрачивается, тогда действительно можно многое сказать в пользу личной ценности отбрасывания иллюзий и достижения оптимальной самореализации. Кроме того, чем больше будет таких прозревших людей, тем больше вероятность того, что они смогут внести изменения – общественного и личного характера – как можно раньше, не дожидаясь, как это часто бывает, пока шансы на изменения не испарятся из-за того, что атрофируются их разум, смелость и воля.

Вывод из этих рассуждений заключается в том, что самый важный этап в искусстве бытия – все, что пробуждает или усиливает нашу способность к улучшению осознания, а что касается сознания – к критическому, аналитическому мышлению. В первую очередь это не вопрос интеллекта, образованности или возраста. В основном тут дело в характере, точнее, в той степени личной независимости от любых иррациональных авторитетов и всевозможных идолов, которой достиг человек.

Как же достичь этой большей независимости? Здесь можно сказать только одно. Когда человек осознает решающее значение не-подчинения (я имею в виду внутреннее не-подчинение, а не обязательно демонстративное, догматическое неповиновение), он станет весьма чувствительным даже к незначительным признакам подчинения, не будет принимать во внимание оправдывающие их объяснения, обретет мужество, и когда он увидит, что проблема и ее значение получили признание, у него появится много ответов на этот вопрос. То же самое происходит и в любом другом случае: человек находит решение проблемы, только когда чувствует ее остроту и знает, что ее решение – вопрос жизни и смерти. Если же ничего животрепещущего тут нет, то человеческий разум и его аналитические способности работают на низком уровне активности и кажется, что человеку недостает наблюдательности.

Другой полезный подход – это глубокое недоверие. Поскольку большая часть того, что мы слышим, или откровенная ложь, или полуправда, и поскольку большая часть того, что мы читаем в газетах, является выдаваемой за факты искаженной интерпретацией, лучше всего начинать с радикального скептицизма и предположения, что большая часть того, что мы слышим, скорее всего или ложь, или искажение истины. Если это звучит слишком мрачно и цинично, могу добавить, что мои слова не нужно воспринимать слишком буквально – я лишь хочу подчеркнуть, что такой подход гораздо благотворней, чем противоположная предпосылка, а именно считать, что люди говорят правду, пока не доказано обратное.

Моя рекомендация может прозвучать с меньшей мизантропией, если подчеркнуть, что я говорю о правдивости заявлений, а не о людях, которые лгут. Возможно, было бы проще, хотя и менее приемлемо, если бы можно было говорить так о большинстве людей, но дело в том, что многие люди, которые говорят ложь или полуправду, искренне верят, что говорят правду, или, по крайней мере, убеждают себя в этом.

Что же касается практических шагов к самоосознанию, мы поговорим о них позже в главе о психоанализе и самоанализе. Но сначала я хочу обсудить ряд других этапов изучения искусства бытия.

9. Сосредоточиваться

Способность сосредоточиться стала редкостью в жизни современного кибернетического человека. Напротив, он как будто делает все, чтобы избежать сосредоточенности. Ему нравится делать несколько вещей одновременно, например, слушать музыку, читать, есть, разговаривать с друзьями. Эта тенденция прекрасно показана в одном мультфильме, где некто установил телевизор над кроватью, чтобы смотреть на экран, пока он занимается любовью!

В самом деле, телевидение прекрасно учит рассеивать внимание. Перерывы на рекламу вынуждают зрителей не сосредотачиваться. Читательские привычки демонстрируют точно такую же тенденцию, которую усугубляет мода на компилирование и публикацию антологий. Хуже того, читателю предлагают обрывки мыслей автора вместо чтения самой книги; таким образом, не нужно сосредоточиваться, чтобы понять сложную систему мыслей, а можно получать «мясо» небольшими кусками, что требует гораздо меньшей сосредоточенности. У многих студентов существует привычка никогда не читать книгу целиком, даже если для нее нет антологии или краткого изложения. Введение, заключение, несколько страниц, которые указал преподаватель, – и вот он уже «знает» мысли автора, по крайней мере поверхностно и без необходимости сосредоточиться.

Каждому, кто наблюдал обычные разговоры между людьми, наверняка известно, насколько мала в этом случае сосредоточенность на предмете беседы и на другом человеке. Когда люди остаются сами по себе, они также избегают сосредоточенности на чем бы то ни было; они немедленно берут в руки газету или журнал, которые легко читаются и не требуют реальной сосредоточенности.

Сосредоточенность является таким редким явлением потому, что воля человека не направлена на что-то одно; не стоит тратить силы на то, чтобы сосредоточиться, если ни к одной цели нет страстного стремления. Скажу больше: люди боятся сосредоточиться, потому что они боятся потерять себя, если будут слишком увлечены другим человеком, идеей или событием. Чем слабее их «я», тем больше страх потерять себя, сосредоточившись не на себе. Для людей с господствующей ориентацией на обладание страх потерять себя является одним из главных факторов, противодействующих сосредоточенности. Наконец, сосредоточенность требует внутренней активности, а не внешней деловитости, но в наши дни такая активность является редкостью, тогда как деловитость служит ключом к успеху.

Есть и другая причина, почему люди боятся сосредоточиться. Они считают, что концентрация требует слишком много усилий и они быстро устанут. На самом деле верно как раз противоположное, что каждый может наблюдать на своем опыте. Усталым человека делает недостаток сосредоточенности, тогда как сосредоточенность пробуждает его к действию. В этом нет никакой загадки. При несосредоточенных действиях не происходит мобилизация энергии, так как для решения задачи хватает ее небольшого количества. Мобилизация же энергии как в психическом, так и в физиологическом аспекте позволяет ощутить прилив бодрости.

Проблема сосредоточенности в конечном счете порождена общей структурой современной системы производства и потребления. Чем больше труд человека сводится к обслуживанию машин или к выполнению роли той детали машины, которая еще не воплощена в железе или стали, тем меньше у него шансов сосредоточиться. Процесс работы слишком монотонен, чтобы поддерживать истинную сосредоточенность. То же самое относится к потреблению. Рынок предлагает как можно больше различных видов развлечений, с таким разнообразием, что нет ни необходимости, ни возможности сосредоточиться на чем-то одном. Что будет с промышленностью, если люди начнут сосредоточиваться на немногих вещах вместо того, чтобы быстро уставать от них и бросаться покупать новые вещи, которые волнуют именно потому, что они новые?

Как же научиться сосредоточенности? Ответ на этот вопрос должен быть или очень длинным, или очень коротким. Из-за недостатка места он будет коротким.

В качестве первого шага я предлагаю попрактиковаться в неподвижности. Говоря конкретно, это означает сидеть не двигаясь, скажем, минут десять, ничего не делать и по возможности ни о чем не думать, но осознавать, что происходит в тебе самом. Тот, кто думает, что это легко, никогда не пытался так делать. Любой, кто попробует, сразу поймет, что это достаточно сложно. Он заметит, что вертится; что двигает рукой, ногой, телом. Это становится еще более заметно, если выбрать классическую позу, которую мы видим на статуях и изображениях сидящих фараонов: ноги не скрещены, а плотно поставлены перед корпусом, руки лежат на подлокотниках или на коленях. Эта поза не должна быть ни напряженной, как учили на уроках старомодной, военного стиля гимнастики, ни сутулой и ленивой. Тут нечто другое: положение тела гармонично, оно активно ощущается как энергичное и комфортное. Если человек научится так сидеть, ему станет неудобно в мягком кресле и комфортно на жестком стуле.

Такое упражнение является одним из шагов в обучении сосредоточенности. Его следует продлить с 10 до 15 или 20 минут и делать регулярно каждый день по утрам, настоятельно рекомендуется делать его также хотя бы 5–10 минут по вечерам и, если это возможно, еще раз в течение дня. Научившись достигать определенной степени неподвижности – на это может уйти от одного до трех месяцев, рекомендуется добавить упражнения по непосредственной концентрации, выполняя их во время или после сеансов неподвижности. Практически это можно делать многими способами. Можно сфокусироваться на монете и полностью сосредоточиться на всех ее деталях, пока вы не увидите ее полностью с закрытыми глазами. Можно использовать любой другой объект – вазу, часы, телефон, цветок, листок, камень или что-то другое, на чем вы хотите сосредоточиться. Или же вместо этого можно сосредоточиться на каком-либо слове.

В течение многих месяцев ваше сознание во время занятий будут посещать другие мысли, нарушая сосредоточенность. В этом случае, как и всегда, когда имеешь дело с живыми существами, сила не принесет ничего хорошего; не стоит пытаться изгонять отвлекающие мысли, не стоит обращаться с ними как с врагами и соответственно чувствовать себя побежденным, если вы не сможете выиграть эту битву. С ними нужно обращаться осторожно, а это значит, что нужно быть терпеливым по отношению к самому себе (нетерпение обычно появляется, когда собираешься применить силу). Медленно, действительно очень медленно навязчивые мысли станут появляться реже, и вы сможете лучше сосредоточиться.

Другим, даже более грозным препятствием, является сонливость, и часто человек обнаруживает, что он вот-вот заснет. Это тоже нужно преодолеть. Можно попробовать немедленно начать все заново или же сделать несколько глубоких вдохов и, если сонливость сохраняется, отложить попытку до лучших времен. Из-за этих сложностей научиться сосредоточенности весьма непросто, поскольку многие, если не большинство людей, через некоторое время начинают впадать в уныние. Они могут ругать себя за свою несостоятельность или оправдывать свою неудачу, решив, что сам этот метод ни на что не годится. Здесь, как и в любом процессе обучения, способность переносить неудачи имеет решающее значение.

Машинное производство, при котором машина изрыгает из себя изделие, не знает неудач, но не знает также и совершенства. Выпуск продукции машинами привел к странному заблуждению, что путь к совершенству прямой и приятный; что скрипка не издает скрежещущих звуков, что изучение философской системы зачастую не оставляет человека растерянным и угнетенным, что вкусное блюдо можно приготовить, всего один раз прочитав рецепт в кулинарной книге. Только если человек понимает, что путь к сосредоточенности, как и к любому другому достижению, обязательно приносит неудачи и разочарования, только тогда он сможет не впадать в уныние, которое совершенно неизбежно в процессе обучения.

Описанные выше простые упражнения должны сопровождаться или продолжаться попытками концентрации на мыслях и чувствах. Например, вы читаете посвященную какой-либо важной теме книгу, автор которой предположительно может сказать что-то существенное. Понаблюдайте за тем, как вы читаете эту книгу. Становитесь ли вы беспокойным через час, пытаетесь ли вы пропускать страницы, перечитываете ли страницу, если не все поняли с первого раза. Задумываетесь ли вы об аргументах автора, формулируете ли ответы или свои собственные идеи. Обдумываете ли вы аргументацию автора, формулируете ли отзывы или свои собственные новые идеи Пытаетесь ли понять, что автор на самом деле имел в виду, а не придираетесь к тому или иному пункту, чтобы доказать несостоятельность его позиции, хотите ли вы узнать что-то новое либо прямо или косвенно подтвердить свои собственные взгляды ошибками оппонента.

Это некоторые признаки, которые помогают нам понять, читаем ли мы сосредоточенно. Если мы обнаружим, что не сосредоточены на чтении, то нужно тренировать сосредоточенность, пытаясь понять суть мыслей автора зачастую за счет чтения меньшего числа книг.

Сосредоточенность на другом человеке не очень отличается от сосредоточенности на мыслях. Предоставляю каждому читателю возможность собрать материал для подтверждения тезиса, что большая часть наших личных отношений страдает от полного отсутствия сосредоточенности. В оценке характера мы часто бываем очень плохими судьями, потому что не идем дальше поверхностного взгляда на личность другого человека, то есть воспринимаем лишь его внешнюю сторону – то, что он говорит, как себя ведет, какое у него положение, как он одет. Короче, мы видим образ, маску, которую он нам демонстрирует, и не пытаемся снять эту маску и разглядеть, что за личность за ней скрывается. Мы сможем это сделать, лишь сосредоточившись на этом человеке. Но, как представляется, мы боимся узнать до конца кого-либо, включая самих себя.

Плавному течению этого процесса мешает наша индивидуальность. Концентрация внимания на одном человеке вызывает у нас реакцию сострадания, заботы или, наоборот, ужаса – все это неприемлемо для спокойного функционирования кибернетического общества. Нам нужна дистанция, мы хотим знать друг о друге ровно столько, сколько необходимо для того, чтобы жить вместе, взаимодействовать, чувствовать себя в безопасности. Таким образом, предпочтительным становится поверхностное знание, знания же, полученные в состоянии сосредоточенности, доставляют неудобства.

Есть и другие полезные формы концентрации, такие, как определенные виды спорта наподобие тенниса, альпинизма или игр, например, шахмат; это также игра на каком-либо инструменте или занятия рисованием и лепкой. Все эти виды деятельности могут осуществляться как сосредоточенно, так и при отсутствии сосредоточенности. В основном они осуществляются при отсутствии сосредоточенности и поэтому бесполезны для обучения сосредоточенности, в то время как если их делать сосредоточенно, то их психическое воздействие будет совершенно иным. Но даже не прибегая к подобным занятиям, человек может постоянно пребывать в состоянии сосредоточенности. Как мы увидим позже, буддистская концепция внимательности означает именно способ бытия, при котором человек полностью сосредоточен на всем, что он делает в любой данный момент, высаживает ли он растение, убирает комнату или ест. Или, как сказал один мастер дзен: «Когда я сплю – я сплю, когда я ем – я ем».

10. Медитировать

От практики сосредоточенности идет прямой путь к одному из базовых способов подготовки к изучению искусства бытия – к медитации.

Прежде всего нужно различать два разных вида медитации. Во-первых, это состояние легкого транса, самонаведенного с использованием аутосуггестивных техник, которое ведет к умственной и физической релаксации и дает чувство свежести, отдыха и прилива энергии. Примером такого метода является «аутогенная тренировка», разработанная покойным профессором И. Х. Шульцем из Берлина. Она с большим успехом использовалась многими тысячами людей. Сам Шульц никогда не утверждал, что его метод может служить чему-то большему, чем умственной релаксации. Хотя этот метод каждый должен применять самостоятельно, он не полностью пассивен и не создает зависимости от личности учителя.

Противоположностью аутосуггестивным формам медитации являются те методы, чья основная цель – достижение более высокого уровня беспристрастности, бескорыстия и невосприимчивости к иллюзиям; короче, достижение более высокого уровня бытия. В буддистской медитации я нашел простую, свободную от мистификаций и несуггестивную форму медитации, которая стремится приблизить человека к целям буддизма, то есть преодолеть жадность, ненависть и невежество. К счастью, у нас есть превосходное описание буддистской медитации, сделанное Ньянапоникой Махатхерой, которое я рекомендовал бы каждому, кто серьезно заинтересован в изучении этого метода медитации.

Следующие ссылки должны показать, что читатель найдет в его книге. Целью буддистской медитации является максимальное осознание наших физических и умственных процессов. Автор книги утверждает, что «систематическое воспитание Внимательности, как учит Будда в трактате Сатипаттхана (о внимательности), до сих пор дает наиболее простой и непосредственный, самый совершенный и эффективный метод обучения и развития разума как для решения повседневных задач и проблем, так и для достижения высшей цели: устойчивого избавления человека от Жадности, Ненависти и Заблуждений.

Учение Будды предлагает огромное разнообразие методов умственной тренировки и предметов медитации, которые соответствуют различным индивидуальным потребностям, темпераменту и способностям людей. Но все эти методы в конечном счете сходятся в “Пути внимательности”, который сам Учитель называл “Единственный путь” (или экайяно магйо). Путь внимательности можно, таким образом, назвать “сердцем буддистской медитации” или даже “сердцем всего учения” (дхамма-хадайя). Это огромное сердце фактически является центром всех кровеносных сосудов во всем теле этого учения (дхамма-кайя).

Этот древний Путь внимательности практикуется сейчас так же, как и 2500 лет назад. Он применим как на Востоке, так и на Западе, в гуще жизненной круговерти и в тиши монашеской кельи…

Правильная внимательность фактически служит незаменимой основой Правильной жизни и Правильного мышления – где угодно, в любое время, для любого человека. Это важнейшее послание для всех, не только для последователей Будды и его Учения (Дхаммы), но и для всех, кто стремится управлять своим сознанием, которое так сложно контролировать, и кто искренне хочет развить свои скрытые способности достижения большей стойкости и большего счастья».

Внимательность практикуется не только во время ежедневных упражнений по медитации, в которых центральное место занимает осознание дыхания, но также применима и к любому моменту повседневной жизни. Это означает – не делать ничего в рассеянной манере, но с полной сосредоточенностью на том, чем занимаешься, будь это ходьба, еда, мышление или наблюдение, с тем чтобы эти проявления жизни полностью прояснялись через их полное осознание. «Внимательность включает в себя человека целиком и все его поле опыта», – говорит Ньянапоника. Она распространяется на все сферы бытия: от состояния человеческого разума до содержания мыслей человека. Каждый шаг, сделанный в состоянии внимательности, ясен, четок, реален и, таким образом, не является автоматическим, механическим, рассеянным. Человек, достигший состояния полной внимательности, полностью бодрствует, осознает реальность во всей ее глубине и конкретике; он сосредоточен, а не отвлечен.

Первое из упражнений, которые ведут к повышению внимательности, – это дыхание. Как подчеркивает автор, это «упражнение по развитию внимательности, а не дыхательное упражнение». И далее:

«В буддистской практике нет «сдерживания» дыхания или любого другого влияния на него. Есть лишь спокойное “голое наблюдение” за его естественным течением при неизменном и постоянном, но ненавязчивом и “оживленном” внимании, то есть без напряжения или зажатости. Частота дыхания отмечается, но специально не регулируется. При регулярных занятиях, однако, дыхание вполне естественным образом успокоится, станет ровным и глубоким, а этот более спокойный и углубленный ритм дыхания приведет к успокоению и углублению ритма всей жизни. В этом смысле внимательность к дыханию является важным фактором физического и умственного здоровья, хотя это и является лишь побочным продуктом занятий».

В классической буддистской медитации, как ее описывает Ньянапоника, за внимательностью к дыханию следуют внимательность в отношении положений тела, ясное понимание всех функций тела, затем четкое осознание чувств, состояния своего разума (самопознание) и содержания сознания.

В этом кратком обзоре невозможно рассказать достаточно ясно и подробно о буддистской медитации так, как она практикуется школой Тхеравады, к которой принадлежит Ньянапоника Махатхера. Поэтому всем, кто всерьез интересуется медитацией, расширяющей осознание, я могу лишь порекомендовать его труд «Сердце буддисткой медитации». Тем не менее я хочу сделать одну оговорку: несмотря на то что сам автор упоминает, что этот метод предназначен «не только для последователей Будды», автор является одним из самых опытных буддистских монахов и представляет доктрину буддизма в ее традиционной форме. Для многих, как и для меня, кто не согласен с рядом буддистских доктрин, таких как реинкарнация, и определенными жизнеотрицающими тенденциями в буддизме Хинаяны, или с методиками, предназначенными для того, чтобы убедить себя в тщетности желаний путем представления неприглядности мертвого тела, сложно практиковать медитацию именно в том виде, как описывает автор. Тем не менее мне кажется, что даже без упомянутых постулатов есть два основных положения, приемлемых для многих, кто, как и я, не буддисты, но находятся под глубоким впечатлением сути буддистского учения. Я имею в виду прежде всего положение о том, что цель жизни состоит в преодолении алчности, ненависти и невежества. В этом отношении буддизм не слишком отличается от иудейских и христианских этических норм. Другим элементом буддистского мышления, более важным, хотя и отличающимся от иудейской и христианской традиций, является требование оптимального осознания процессов внутри и вне себя. Буддизм как революционное движение против индуистской ортодоксальности, которое сурово преследовалось в течение столетий за свой атеизм, в определенной степени характеризуется рациональностью и критичностью мышления, которые нельзя найти в западных религиях. Основа учения заключается в том, что путем полного осознания реальности можно преодолеть алчность, ненависть и, следовательно, преодолеть страдание. Эта философско-антропологическая система не входит в противоречие с жизнью, так как является следствием анализа наблюдений за человеческим существованием.

Сам Ньянапоника Махатхера выразил свою точку зрения с большой ясностью. Он формулирует функцию внимательности как «достижение все большей ясности и интенсивности сознания и представление картины действительности, все более свободной от любых фальсификаций». Он говорит о медитации как о пути к «естественному, тесному и более дружественному контакту» с «подсознательным». «Таким образом, – пишет он, – подсознательное станет более «отчетливым» и поддающимся контролю, то есть способным к координации с основными тенденциями сознающего разума, став им полезным. Благодаря уменьшению элемента непредсказуемости и неуправляемости, исходящего из подсознательного, уверенность в своих силах получит более надежную основу».

Он заканчивает описание практики внимательности, делая упор на один из самых важных элементов буддистского мышления – приверженности независимости и свободе. Он пишет, что «благодаря присущему ей духу опоры на собственные силы Сатипаттхана (внимательность) не требует никаких изощренных методик или внешних устройств. Каждодневная жизнь – вот ее рабочий материал. Она не имеет ничего общего с каким-либо экзотическим культом или ритуалом, не требует какого-то «посвящения» или «эзотерического знания» – лишь самопросвещения».

Мы уже видели, что суть буддистской медитации заключается в достижении оптимального осознания реальности, в особенности тела и сознания человека. Даже у тех, кто следует методу буддистской медитации в ее традиционном виде, возникает вопрос, нельзя ли расширить эту форму, добавив новые измерения осознания, на которые традиционный метод только намекает. Мне кажется, что два таких дополнения к буддистской медитации действительно существуют, хотя их можно плодотворно практиковать и без какой-либо связи с буддистской медитацией, или вместе с другими видами медитации, или просто при тренировке неподвижности.

Что касается методов, способствующих большему осознанию тела, то я о них уже говорил: я имею в виду «чувственное осознание», «искусство движения» и тайцзи-цюань.

Вторым аспектом буддистской медитации является достижение «большей ясности и интенсивности сознания и создание картины действительности, все более свободной от любых фальсификаций». Поскольку Ньянапоника Махатхера сам упоминает «более дружественный контакт с подсознанием», остается всего один шаг до предположения, что важным дополнением к буддистской медитации Ньянапоники может стать метод психоанализа, чья цель заключается в проникновении в подсознательные аспекты нашего сознания. Ньянапоника, которому я глубоко признателен за его глубокие и терпеливые разъяснения буддистской медитации и буддистской доктрины, соглашался с тем, что такое психоаналитическое исследование вполне может стать дополнением к традиционной буддистской медитации. Тем не менее хочу еще раз подчеркнуть, что, по моему мнению, метод психоанализа как средство достижения оптимального осознания является вполне самостоятельным методом и может применяться без какой-либо связи с буддистским или любым другим методом медитации.