13. Может ли религия разрешить наши проблемы?

I

Человечество находится в смертельной опасности, и сейчас, как и в прошлом, страх побуждает людей искать спасение у Бога. На Западе происходит всеобщее религиозное возрождение. Нацисты и коммунисты отвергли христианство и сделали то, о чем мы сожалеем. Легко заключить, что отказ от христианства со стороны Гитлера и советского правительства, по крайней мере, частично является причиной наших проблем, и если мир вернется к христианству, международные проблемы окажутся разрешены. Тем не менее, я убежден, что это полнейшее заблуждение, вызванное страхом. Я думаю, что это опасное заблуждение, поскольку оно сбивает с толку людей, чье мышление может быть плодотворным, и тем самым препятствует поискам верного решения.

Данный вопрос связан не только с нынешним состоянием мира. Это гораздо более общий вопрос, который обсуждается много веков. Это вопрос о том, может ли в обществе существовать хоть толика нравственности, если ему не помогает догматическая религия. Сам я не думаю, что зависимость нравственности от религии хоть сколько-нибудь близка к убеждениям религиозных людей. Думаю даже, что некоторые очень важные добродетели легче найти среди тех, кто отвергает религиозные догмы, чем среди тех, кто их принимает. На мой взгляд, это в особенности относится к такой добродетели, как правдивость, или интеллектуальная честность. Под интеллектуальной честностью я понимаю привычку решать спорные вопросы в соответствии с доказательствами или оставлять их нерешенными, если доказательства неубедительны. Эта добродетель, пускай она недооценивается почти всеми приверженцами любой догматической системы, с моей точки зрения, имеет величайшее общественное значение и приносит миру гораздо больше пользы, чем христианство или любая другая система организованного вероучения.

Давайте коротко рассмотрим, как утверждаются нравственные нормы. В общих чертах нравственные нормы бывают двух видов: те, которые основаны исключительно на религиозных убеждениях, и те, которые явно исходят из общественной полезности. В греческой православной церкви крестные родители одного и того же ребенка не должны жениться. У этого правила явно имеется теологическое обоснование, и если вы считаете его важным, то вправе сказать, что необходимо осудить упадок религии, поскольку он приведет к нарушению данного правила. Но речь идет не об этом виде нравственных норм. Нравственные нормы, о которых идет речь, – это те, для которых существует социальное обоснование независимо от теологии.

Возьмем, например, кражу. Общество, где все воруют, неудобно для всех, и вполне очевидно, что большинству людей легче вести тот образ жизни, которого они желают, в обществе, где редко воруют. Однако в отсутствие законов, нравственных норм и религии возникает следующая трудность: для каждого отдельного индивидуума идеальным было бы такое общество, где все другие честные, а ворует лишь он один. Отсюда следует, что для согласования интересов отдельной личности и общества требуется некий социальный институт. Эту роль более или менее эффективно играют уголовное законодательство и полиция. Однако преступников не всегда ловят, а полиция может проявлять чрезмерную мягкость к людям влиятельным. Если людей можно убедить в том, что Бог накажет за воровство, даже если полиция не сможет этого сделать, похоже, что данное убеждение будет способствовать честности. Если население уже верит в Бога, оно с готовностью поверит, что Бог запретил воровать. Полезность религии в этом аспекте иллюстрирует история о винограднике Навуфея, где вором является царь, стоящий над земным правосудием.

Я не стану отрицать, что в полуцивилизованных обществах прошлого подобные соображения, возможно, помогали обеспечить социально желательное поведение. Но в наше время польза, которую возможно получить от приписывания теологического происхождения нравственным принципам, неразрывно переплетается с такими серьезными бедствиями, что по сравнению с ними эта польза становится несущественной. По мере развития цивилизации мирские соображения становятся более, а теологические – менее надежными. Люди усматривают все больше оснований считать, что если они украдут, то будут пойманы, и меньше оснований считать, что если их не поймают, то Бог все равно накажет. В наше время даже крайне религиозные люди вряд ли ожидают, что за воровство их отправят в ад. Они думают, что смогут своевременно раскаяться и что в любом случае ад не столь неотвратим и не столь жарок, как раньше. Большинство людей в цивилизованных обществах не ворует, и я думаю, что обычным мотивом все же является вероятность наказания здесь, на земле. Это подтверждается тем фактом, что в лагере старателей во время «золотой лихорадки» или в любом другом беспорядочном сообществе воровали почти все.

Тем не менее, мне могут возразить, что, пускай идеологический запрет на воровство, возможно, уже не слишком-то необходим, в любом случае он не принесет вреда, так как мы все хотим, чтобы люди не воровали. Проблема, однако, в том, что едва люди начинают ставить под сомнение общепринятую теологию, ее начинают поддерживать самыми одиозными и вредными способами. Если теология считается необходимой для утверждения добродетели, а непредубежденные искатели истины не видят оснований считать теологию верной, власти станут стараться помешать этому непредубежденному поиску истины. В прежние века они сжигали искателей истины на кострах. В нынешней России применяются методы, которые немногим лучше, но в западных странах власти изобрели более мягкие методы убеждения. В этом отношении учебные заведения, вероятно, важнее всего: молодежь необходимо оградить от аргументов в пользу тех мнений, которые не нравятся властям, а те люди, которые упорствуют в поисках истины, навлекают на себя недовольство общественности и подвергаются, случается, моральному осуждению. Именно так любая система нравственных норм, которая имеет под собой теологическую основу, становится одним из инструментов, с помощью которых властители сохраняют свою власть и подрывают интеллектуальную энергию молодежи.

Сегодня я нахожу у многих безразличие к правде, которое не могу не признать чрезвычайно опасным. Когда люди выступают, например, в защиту христианства, они, в отличие от Фомы Аквинского, не приводят обоснований в пользу того, что существует Бог, который выразил Свою волю в Священном Писании. Вместо этого они говорят, что если люди так думают, они будут вести себя лучше, чем если бы они так не думали. Соответственно, мы не должны – так утверждают эти личности – размышлять о том, существует ли Бог. Если же в минуту слабости в голову станет закрадываться сомнение, его нужно активно подавлять. Если причиной сомнений станет непредвзятая мысль, нужно ее сторониться. Если официальные представители ортодоксии говорят, что жениться на сестре покойной жены – грех, вы должны им верить, иначе пострадает нравственность. Если они говорят, что контроль над рождаемостью – грех, вы должны принимать их суждение, сколь бы очевидно для вас ни было, что без такого контроля катастрофа неизбежна. Как только признается, что любое утверждение – не важно, какое именно, – значимо не потому, что оно верно, а по любой другой причине, сразу готов проявиться целый сонм пороков. Препятствия поиску истины, о которых я уже говорил, есть первый факт такого рода, а за ним обязательно последуют и другие. Власти будут способствовать ортодоксии. Архивные записи придется фальсифицировать, если они вызывают сомнения в общепринятых мнениях. Рано или поздно неортодоксальность будет признана преступлением, за которое полагается костер, изгнание или концлагерь. Я готов уважать тех людей, которые утверждают, что религия является истинной и потому ей нужно верить, но могу испытывать лишь глубокое нравственное неприятие в отношении тех, кто говорит, что религии нужно верить потому, что она полезна, а спрашивать, является ли она истинной, значит попусту терять время.

Христианские апологеты обычно рассматривают коммунизм как нечто весьма отличное от христианства и противопоставляют его пороки предполагаемой благодати, которой наслаждаются христианские страны. Мне это кажется серьезной ошибкой. Пороки коммунизма – те самые, аналоги которых действовали в христианстве в Средние века. ОГПУ отличается от инквизиции лишь в количественном отношении. Творимые им жестокости – ровно того же рода, а причиняемый ущерб интеллектуальной и нравственной жизни русских – того же свойства, что ущерб от деятельности инквизиторов. Коммунисты фальсифицируют историю, но и церковь делала то же самое вплоть до эпохи Возрождения. Если сейчас церковь уступает в мерзости советскому правительству, это связано с влиянием тех, кто ее атаковал – со времен Тридентского собора и до сегодняшнего дня всем изменениям к лучшему церковь обязана своим врагам. Многим советское правительство не нравится потому, что они не одобряют экономическую доктрину коммунистов, но Кремль разделяет ее с ранними христианами, францисканцами и большинством средневековых христиан-еретиков. Однако коммунистическая доктрина не ограничивается только еретиками: ортодоксальный мученик сэр Томас Мор видел в христианстве коммунистическое учение, ведь это единственное в религии, что рекомендовалось жителям Утопии. Саму советскую доктрину нельзя рассматривать в качестве угрозы. Угрозой является способ ее распространения. Она подается как священная и незыблемая истина, сомнение в которой является грехом и заслуживает тяжелейшего наказания. Коммунист, подобно христианину, верит, что его доктрина необходима для спасения и что именно эта вера дает возможность спасения. Именно сходство между христианством и коммунизмом делает их несовместимыми друг с другом. Когда не соглашаются между собой люди науки, они не апеллируют к светской власти, а ждут появления новых фактов, помогающих решить проблему, поскольку, будучи людьми науки, они знают, что незыблемых истин не бывает. Но когда расходятся во мнениях два теолога, то, поскольку отсутствуют критерии, к которым оба могут обратиться, возникает взаимная ненависть и звучит открытый или замаскированный призыв к насилию. Должен признать, что христианство сейчас причиняет меньше вреда по сравнению с прежними временами, но лишь потому, что в него верят уже не столь истово. Возможно, те же самые изменения произойдут с коммунизмом; если это случится, вероучение утратит многое из того, что сейчас делает его таким отвратительным. Но если на Западе восторжествует мнение, что христианство необходимо для торжества добродетели и общественной стабильности, оно снова обретет те пороки, которыми характеризовалось в Средние века, и начнет все больше и больше походить на коммунизм, из-за чего окажется затруднительным с ним примиряться. Нет, не по этому пути мы придем к спасению мира от бедствий.