III

Налогоплательщики думают, что раз они оплачивают жалованье университетских преподавателей, то имеют право решать, чему те должны учить. Если довести этот принцип до логического завершения, получится, что все преимущества высшего образования, которыми пользуются университетские профессора, подлежат ликвидации, а само преподавание станет таким же, как если бы профессура не обладала своей специфической квалификацией. «Ученость пред судом надменного осла» – одна из причин, побуждавших Шекспира мечтать о скорой кончине. Тем не менее, демократия, как ее понимают многие американцы, требует, чтобы подобный контроль существовал во всех государственных университетах. Использовать свою власть очень приятно, особенно когда малоизвестная личность пользуется властью над личностью выдающейся. Если римского солдата, который убил Архимеда, в юности заставляли изучать геометрию, то он, должно быть, испытывал особое удовольствие от возможности расправиться со столь выдающимся злодеем. Невежественный американский фанатик, возможно, испытывает точно такое же удовольствие, применяя свои демократические полномочия против тех, чье мнение неприятно для людей необразованных.

Демократические злоупотребления властью, пожалуй, представляют особую опасность потому, что являются коллективными и подогреваются массовой истерией. Человек, который владеет искусством возбуждать у толпы кровожадные инстинкты, обладает при демократии весьма своеобразной порочной властью: традиция признавать власть большинства порождает стремление к тирании, которая почти неизбежно воплощается, раньше или позже. Главное средство против этой опасности – качественное образование, призванное противостоять иррациональным вспышкам массовой ненависти. Большинство университетских преподавателей желает давать именно такое образование, но хозяева-плутократы и церковные иерархи активно мешают им эффективно выполнять эту задачу. Хозяева обязаны своей властью иррациональным страстям народных масс и понимают, что их власть исчезнет, если победит рациональное мышление. Так господство глупости внизу и любовь к власти наверху совместно парализуют усилия людей рациональных. Это зло можно преодолеть лишь с помощью распространения академической свободы, превосходящей ту, которая ныне присутствует в государственных учебных заведениях этой страны. Преследование непопулярных форм интеллектуальности представляет собой смертельную опасность для любой страны и нередко приводит к национальной катастрофе. Классическим примером может служить средневековая Испания, где изгнание евреев и мавров привело к упадку сельского хозяйства и проведению совершенно безумной финансовой политики. Именно эти две причины, хотя их действие на первых порах маскировалось имперской политикой Карла V, в основном привели к утрате Испанией господствующего положения в Европе. Можно с уверенностью предположить, что те же самые причины в конце концов, если не в ближайшем будущем, приведут к тому же результату в Германии. В России, где это зло правит уже довольно продолжительный срок, эффект очевиден – достаточно оценить некомпетентность ее военной машины.

В настоящее время Россия является наиболее показательным примером страны, где невежественные фанатики располагают той властью, которой они пытаются добиться в Нью-Йорке. Профессор А. В. Хилл цитирует следующую статью из советского «Астрономического журнала» за декабрь 1938 года:

1. Современная буржуазная космогония находится в состоянии глубокого идейного кризиса, связанного с отказом признавать единственно верную концепцию диалектического материализма, а именно бесконечность Вселенной относительно пространства и времени.

2. Подрывная работа агентов фашизма, которым одно время удалось проникнуть на ведущие позиции в некоторых астрономических и других институтах, а также в прессу, привела к отвратительной пропаганде контрреволюционной буржуазной идеологии в литературе.

3. Немногие имеющиеся советские работы по проблемам космологии до недавних пор находились в изоляции и замалчивались врагами народа.

4 Широким кругам интересующихся наукой в лучшем случае внушалось безразличие к идеологической стороне нынешних буржуазных космологических теорий…

5. Разоблачение врагов советского народа вызывает необходимость развития новой советской материалистической космологии…

6. Совершенно необходимо, чтобы советская наука вышла на международную научную арену с конкретными достижениями в сфере космологических теорий на основе нашей философской методологии.

Если «советский» заменить на «американский», «фашизм» на «коммунизм», «диалектический материализм» на «католическую веру», мы получим документ, под которым вполне могли бы подписаться враги академической свободы в этой стране.

IV

Однако текущая ситуация отличается одной обнадеживающей особенностью: тирания большинства в Америке не нова, но сейчас она, возможно, меньше, чем сто лет назад. К этому выводу может прийти любой, кто прочитает книгу де Токвиля «Демократия в Америке». Многое из того, о чем говорит Токвиль, сохранилось, но некоторые из его наблюдений уже не соответствуют действительности. Например, я не могу согласиться с тем, что «ни в одной стране цивилизованного мира философии не уделяется меньше внимания, чем в Соединенных Штатах Америки». При этом, полагаю, в следующем отрывке по-прежнему содержится некоторая доля истины (пускай и в меньшей степени, чем во времена Токвиля):

В Америке границы мыслительной деятельности, определенные большинством, чрезвычайно широки. В их пределах писатель свободен в своем творчестве, но горе ему, если он осмеливается их преступить. Конечно, ему не грозит аутодафе, но он сталкивается с отвращением во всех его видах и с каждодневными преследованиями. Политическая карьера для него закрыта, ведь он оскорбил единственную силу, способную открыть к ней доступ. Ему отказывают во всем, даже в славе. До того как он предал гласности свои убеждения, он думал, что у него есть сторонники. Теперь же, когда он выставил свои убеждения на всеобщий суд, ему кажется, что сторонников у него нет, потому что те, кто его осуждает, говорят громко, а те, кто разделяет его мысли, но не обладает его мужеством, молчат и отдаляются от него. Наконец, под градом ударов он уступает, сдается и замыкается в молчании, как если бы его мучили угрызения совести за то, что он сказал правду.

Думаю, следует также признать правоту Токвиля в том, что он говорит относительно власти общества над личностью в условиях демократии:

Когда человек, живущий в демократической стране, сравнивает себя с окружающими его людьми, он с гордостью ощущает свое равенство с каждым из них; но когда он начинает размышлять о всей совокупности себе подобных и соотносит себя с их огромной массой, он тотчас же чувствует себя подавленным, ощущает всю свою незначительность и слабость.

То же самое равенство, освободившее его от зависимости перед любым отдельно взятым гражданином, оставляет его одиноким и беззащитным перед лицом реального большинства.

Общественное мнение у демократических народов, следовательно, обладает весьма странным могуществом, о природе которого народы, живущие в условиях аристократического правления, не могут составить себе ни малейшего понятия. Общественное мнение не внушает своих взглядов, оно накладывается на сознание людей, проникая в глубины их души с помощью своего рода мощного давления, оказываемого коллективным разумом на интеллект каждой отдельной личности.

Со времен де Токвиля статус отдельной личности сравнительно с огромным Левиафаном государства значительно снизился, причем не только и не главным образом в демократических странах. Это весьма серьезная угроза миру западной цивилизации, если ее не преодолеть, она может остановить интеллектуальный прогресс. Дело в том, что любой значимый интеллектуальный прогресс возможен лишь при определенной независимости от чужого мнения, чему нет места там, где к воле большинства относятся практически с религиозным почтением, с каким ортодоксы относятся к воле Божией. Почитание воли большинства гораздо опаснее почитания воли Божией, так как волю большинства можно навязать. Около сорока лет назад в небольшом городе Дурбан один из членов Общества плоской Земли вызвал весь мир на публичный диспут. Вызов принял морской капитан, единственный довод которого состоял в том, что он совершил кругосветное плавание и лично убедился, что Земля круглая. Разумеется, этот довод презрительно отвергли, и апологет плоской Земли победил с перевесом в две трети голосов. Словом, глас народа прозвучал, и теперь подлинный демократ должен признать, что в Дурбане Земля – плоская. Надеюсь, что с тех пор в средних школах Дурбана (по-моему, там нет университета) никому не разрешалось преподавать, не подписав заявление о том, что круглая Земля есть выдумка безбожников, чреватая коммунизмом и разрушением семьи. Увы, должен признать, что достоверными сведениями не располагаю.

Коллективная мудрость не служит адекватной заменой разуму отдельных личностей. Люди, несогласные с общепринятыми мнениями, всегда являлись движителями прогресса, равно морального и интеллектуального. При этом они всегда были непопулярны, что вполне естественно. Сократ, Христос и Галилей в равной степени подвергались гонениям со стороны ортодоксов. Но в прежние времена механизмы подавления были гораздо менее суровыми, нежели сегодня, и взгляды еретика, даже казненного, все же получали достаточную известность. Кровь мучеников рождала новую церковь, но это уже не так, например, в нынешней Германии, где мученичество остается тайным и ни в коей мере не способствует распространению взглядов новых мучеников.

Если противники академической свободы смогут добиться своего, они превратят эту страну в подобие Германии применительно к распространению взглядов, с которыми эти люди не согласны. Они заменят индивидуальную мысль упорядоченной тиранией, запретят все новое, приведут общество к окостенению и породят поколения, которые от рождения до смерти не оставят никаких следов в истории человечества. Некоторым может показаться, что нынешние требования таких людей выглядят не слишком опасными. Мне могут сказать, что какое значение имеет академическая свобода в мире, где бушует война, где истребляют людей, где массово отправляют в концентрационные лагеря тех, кто не желает участвовать в преступлениях? Соглашусь, что по сравнению с подобными фактами академическая свобода сама по себе не имеет первостепенного значения. Но это – эпизод той же самой битвы. Следует помнить, что под угрозой, будь то в важнейших или в менее значительных вопросах, находится свобода индивидуального человеческого духа, свобода выражать свои убеждения и надежды на человечество, не важно, разделяются ли они многими, немногими или вовсе никем. Новые надежды, новые убеждения и новые мысли необходимы человечеству во все времена, они не могут возникнуть из мертвого единообразия.