III

Далее давайте рассмотрим вопрос о знаниях в сексуальной сфере; этот вопрос возникает уже в раннем возрасте, является наименее трудным и вызывает наименьшие сомнения среди всех тех разнообразных проблем, которые мы рассматриваем. Нет никакой убедительной причины любого рода для сокрытия фактов при разговоре с детьми. Их вопросы в отношении секса и их любопытство на сей счет следует удовлетворять точно так же как, скажем, любопытство в отношении поведения рыб или любого другого интересующего их предмета. Здесь не место сантиментам, поскольку дети не способны разделять чувства взрослых и с ними незачем вести высокопарные беседы. Было бы ошибкой начинать разговор с рассказа о любви у пчел или у цветов – нет смысла вести детей к фактам бытия окольными путями. У ребенка, которому отвечают откровенно на его вопросы и которому разрешается видеть родителей обнаженными, не возникнет похоти и одержимости сексом. Мальчики же, выросшие в полном неведении, думают и говорят о сексе гораздо больше, нежели те, кто сызмальства слышал, как эту тему обсуждают наравне со всеми прочими. Сознательно удерживая их в неведении и вынуждая приобретать знания опытным путем, взрослые учат таких детей обманывать и лицемерить. С другой стороны, фактическое неведение, если человек в нем живет, вполне может вызвать шок и нервный срыв, а также осложнить адаптацию к реальной жизни. Любое невежество достойно сожаления, однако невежество в столь важной области знаний, как секс, представляет серьезную угрозу.

Когда я говорю, что детям следует рассказывать о сексе, я не имею в виду, что им следует объяснять сугубо физиологическую сторону процесса; нет, нужно рассказывать обо всем, что они захотят узнать. Не надо пытаться выставлять взрослых более добропорядочными, чем они есть на самом деле, или утверждать, что секс допустим только в браке. Те, кто обманывает детей, не заслуживают оправдания. Когда же, как бывает в традиционных семьях, дети обнаруживают, что родители им лгали, они перестают доверять взрослым и сами начинают обманывать. Имеются факты, которые не стоит навязывать ребенку, но лучше рассказать ему все, чем говорить неправду. Добродетель, основанная на лживом освещении фактов, не является истинной добродетелью. Исходя не только из теории, но также из практического опыта, я уверен, что полная откровенность в сексуальных вопросах представляет собой наилучший способ не допустить того, чтобы дети думали о сексе слишком много, воспринимали его как нечто постыдное и отвратительное; вдобавок это почти необходимая предпосылка для утверждения просвещенной сексуальной морали.

Когда мы рассуждаем о сексуальном поведении взрослых, здесь совсем непросто достичь рационального компромисса между антагонистическими взглядами, каждый из которых так или иначе обоснован. Фундаментальная трудность, разумеется, состоит в конфликте между импульсом ревности и стремлением к сексуальному разнообразию. Надо признать, что ни один не является универсальным: есть люди (их мало), которые никогда не ревнуют, и есть те (равно среди мужчин и среди женщин), чья привязанность к выбранному партнеру не изменяется на протяжении жизни. Окажись какой-либо из этих двух типов универсальным, не составило бы труда выработать удовлетворительный кодекс поведения. Однако нужно признать, что оба типа могут получить более широкое распространение за счет внедрения новых общепринятых норм.

Всеохватная сексуальная этика затрагивает множество других вопросов, но я не думаю, что можно утверждать что-либо безоговорочно до тех пор, пока мы не наберемся опыта – как в отношении влияния различных систем, так и в отношении изменений, вызванных внедрением рационального сексуального образования. Очевидно, что семья как институт должна интересовать государство лишь применительно к рождению детей; если же брак бездетен, семью надлежит рассматривать как частные взаимоотношения. Также очевидно, что даже при наличии в семье детей государство будет вмешиваться только в отцовской роли, то есть в основном поддерживать воспитание финансово. Там, где развод осуществляется просто, как, например, в Скандинавии, дети обычно остаются с матерью; следовательно, патриархальная семья тяготеет к исчезновению. А если, как происходит все чаще в семьях наемных работников, государство берет на себя обязанности, ранее принадлежавшие отцам семейств, брак перестает опираться на разумные основания; возможно, со временем он, так сказать, выйдет из употребления, останется уделом богачей и людей религиозных.

Пока же было бы полезно в сексуальных отношениях и в браке для мужчин и женщин помнить и практиковать обычные добродетели, такие как терпимость, доброта, искренность и справедливость. Тот, кто согласно общепринятым нормам является сексуально добродетельным, слишком часто считает себя избавленным от необходимости быть достойным во всем остальном. Многие моралисты были столь одержимы вопросами секса, что уделяли слишком мало внимания другим, более полезным для общества типам этически безупречного поведения.

11. Свобода и колледжи

Эта статья была впервые опубликована в мае 1940 года, вскоре после того, как судья Макгихан постановил, что Рассел «непригоден» для исполнения обязанностей преподавателя Городского колледжа Нью-Йорка.

I

Перед обсуждением нынешнего состояния академической свободы, возможно, стоило бы дать определение этому термину. Суть академической свободы заключается в том, что преподавателей необходимо подбирать по степени квалификации в том предмете, который они должны преподавать, причем судить об этом должны другие специалисты. Является ли тот или иной человек хорошим математиком, физиком или химиком, могут оценить лишь другие математики, физики или химики. Причем свое решение они должны выносить достаточно единодушно.

Противники академической свободы утверждают, что следует принимать во внимание другие обстоятельства, кроме способностей и квалификации человека в конкретной области знаний. Они считают, что нельзя выражать мнение, которое противоречит мнению властей предержащих. Это важный вопрос, и тоталитарные государства занимают здесь однозначную позицию. В России никогда не было подлинной академической свободы, если не считать короткого правления Керенского, и, на мой взгляд, сейчас ее даже меньше, чем при царях. Германия, где отсутствовали некоторые формы свободы, перед войной, тем не менее, практически полностью принимала принцип свободы университетского преподавания. Теперь все изменилось, и результат таков, что, за редкими исключениями, наиболее талантливые из образованных людей Германии находятся в изгнании. В Италии, пусть и в несколько более мягкой форме, существует аналогичная тирания применительно к университетам. Вообще в западных демократиях бытует мнение, что подобное состояние дел достойно сожаления. Нельзя, однако, отрицать, что и на Западе налицо тенденции, чреватые схожими последствиями.

Опасность очевидна, и демократия никак не может ею пренебрегать. Демократия, в которой большинство пользуется своими правами неограниченно, может быть почти такой же тиранической, как и диктатура. Терпимое отношение к меньшинствам является важной частью благоразумной демократии, но об этом далеко не всегда желают вспоминать.

Что касается университетских преподавателей, эти общие соображения подкрепляются другими, которые особенно подходят к нашему случаю. Предполагается, что университетские преподаватели обладают специфическими знаниями и специальной подготовкой, каковые позволяют им рассматривать спорные вопросы так, чтобы пролить на них свет. Предписывать им обходить молчанием эти спорные вопросы – значит лишать общество тех преимуществ, которые возможно обрести от беспристрастного анализа. Много веков назад китайская империя признала необходимость узаконенной критики и потому учредила совет цензоров, состоявший из людей общепризнанной учености и мудрости, наделенных правом находить недостатки в деятельности императора и его правительства. К сожалению, как почти всегда случалось в традиционном Китае, этот институт в дальнейшем подчинился обстоятельствам. Цензорам дозволялось оценивать лишь некоторые явления, например, чрезмерную власть евнухов, но стоило им вторгнуться в нетрадиционные, если угодно, области критики, император обыкновенно забывал о том, что совет цензоров ему формально неподотчетен. Во многом то же самое происходит и у нас. По широкому кругу вопросов критика разрешена, но там, где она воспринимается как действительно опасная, налицо тенденция так или иначе наказывать критиков.

В этой стране угроза академической свободе исходит с двух сторон – со стороны плутократии и со стороны церкви, которые стремятся установить экономическую и теологическую цензуру. Эти две силы охотно объединяются, выдвигая обвинения в коммунизме против любого, чье мнение не нравится плутократам и церковникам. Например, я сурово критиковал советское правительство еще с 1920 года, а в последние годы утверждал, что оно ничуть не лучше правительства нацистов; мои критики все это игнорировали, зато наперебой цитировали одну или две вырванных из контекста фразы, в которых я позволял себе предположить, что в конечном счете для России все закончится благополучно.

Технология общения с людьми, чье мнение не одобряется определенными группами влиятельных личностей, прекрасно отработана и представляет большую опасность для упорядоченного развития. Когда речь идет о молодом и сравнительно малоизвестном человеке, официальное руководство можно заставить обвинить его в профессиональной некомпетентности и по-тихому уволить. Если речь о более взрослых людях, которые слишком хорошо известны, чтобы применять подобный метод, то с ними поступают иначе, искажая истину и возбуждая враждебность широкой публики. Естественно, большинство преподавателей не желает подвергать себя такому риску, а потому старается избегать публичного выражения неортодоксальных мнений. Складывается опасная ситуация, равнодушным интеллектуалам отчасти затыкают рот, а консерваторы и обскурантисты убеждают себя, что могут торжествовать и впредь.