X. Рыба в алхимии

1. Медуза

¹⁹³ Врач и астролог Мишель Нострадамус, несомненно, был знаком с алхимией, поскольку именно врачи главным образом практиковали это искусство. Знал ли он, что рыба – символ тайной субстанции и lapis, доподлинно не известно, однако вполне вероятно, что он читал классические алхимические труды. Одним из наиболее авторитетных является трактат «Turba philosophorum», переведенный с арабского языка на латынь уже в XI–XII веках. Примерно в это же время или немного позднее были переведены и приложения к нему, а именно «Allegoriae super librum Turbae», «Allegoriae sapientum supra librum Turbae XXIX distinctiones», а также «Aenigmata ex Visione Arislei» и «In Turbam philosophorum exercitationes». «Turba» принадлежит к той же мыслительной сфере, что и «Tabula smaragdina» и, следовательно, к тем продуктам позднего эллинизма, которые были переданы нам арабами – прежде всего через неоплатоническую школу Харрана (Сабит ибн Курра и др.), процветавшую в начале XI века. Идеи, изложенные в этих трактатах, носят «александрийский» характер, а рецепты – особенно в «Allegoriae super librum Turbae» – по духу и букве соответствуют «Papyri Graecae Magicae».

¹⁹⁴ На сегодняшний день эти «Allegoriae» – самый ранний из известных нам источников по алхимической символике рыбы. Посему мы можем приписать алхимической рыбе довольно раннюю дату – в любом случае не позднее XI века. Нет никаких оснований полагать, что она имеет христианское происхождение. Это, однако, не помешало ей стать – посредством трансформации тайной субстанции, которую она представляла раньше – символом lapis, обозначающим как prima materia, так и конечный продукт процесса, именуемый lapis philosophorum, elixir vitae, aurum nostrum, infans, puer, filius philosophorum, Hermaphroditus и так далее. Этот filius, как я показываю в другой своей работе, рассматривался как параллель Христу. Так, косвенным путем алхимическая рыба приобретает статус символа Salvator mundi. Его отец – Бог, мать – Sapientia Dei или Меркурий как Дева. Filius philosophorum (или macrocosmi), иными словами, lapis обозначает не что иное, как самость, как я уже отмечал в ходе детального анализа различных ее атрибутов и особенностей.

¹⁹⁵ Текст, содержащий самое древнее упоминание о рыбе, гласит: «Есть в море круглая рыба без костей и внешней оболочки, а в ней есть жирность удивительного свойства, каковая, если варить ее на медленном огне, покуда не исчезнут полностью жирность и влажность… насыщается морской водой, пока не начинает светиться». Данный рецепт повторяется в другом, возможно более позднем трактате того же рода – «Aenigmata philosophorum». Здесь «piscis» стала «pisciculus», a «lucescat» – «candescaf». Общим для обоих трактатов является ироническое завершение рецепта: когда появляется citrinitas (xanthosis, «пожелтение»), «образуется collyrium [глазная примочка] философов». Если философ протрет ей глаза, то легко сможет постичь тайны философии.

¹⁹⁶ Вышеупомянутая круглая рыба определенно не есть рыба в современном смысле этого слова, но какое-то беспозвоночное. Это подтверждается отсутствием костей и «cortex» – слово, которое в средневековой латыни означает просто моллюска. В любом случае это некий организм округлой формы, обитающий в море; предположительно речь идет о кишечнополостной медузе, в изобилии встречавшейся в морях Древнего мира. Ее свободно плавающая разновидность, сцифоидная медуза, имеет круглое тело в форме колокола или диска радиального строения, разделенное, как правило, на восемь секторов четырьмя перрадиальными и четырьмя интеррадиальными лучами (углы которых могут, в свою очередь, быть разделены адрадиальными каналами). Как у всех книдарий (стрекающих) или нематофор (класс, к которому принадлежат кишечнополостные медузы), у сцифоидных медуз имеются щупальца; щупальца содержат стрекательные клетки, «нематоцисты», с помощью которых медуза отравляет свою жертву.

¹⁹⁷ В тексте указано, что, если «круглую рыбу» нагреть или варить на медленном огне, она «начинает светиться». Другими словами, тепло, уже имеющееся в ней, становится видимым как свет. Это наводит на мысль, что автор рецепта находился под влиянием либо самого Плиния, либо какого-то другого представителя той же традиции. Плиний описывает рыбу – stella marina, «морскую звезду», – которая, по его словам, озадачила нескольких великих философов. Считалось, что эта рыба горяча и обжигает все, к чему в море ни прикоснется. Плиний упоминает stella marina в одном ряду с pulmo marinus, свободно плавающим на поверхности воды, и приписывает ему столь огненную природу, что, если потереть его палочкой, эту палочку затем можно использовать как факел. Отсюда мы можем заключить, что наш автор не слишком серьезно относился к зоологическим различиям и вполне мог перепутать stella marina с pulmones. Как бы то ни было, Средневековье с его страстью к символам охотно ухватилось за легенду о «морской звезде». Кауссин рассматривает «рыбу» именно как морскую звезду и описывает ее соответствующим образом. Это животное, утверждает он, производит такое количество тепла, что не только воспламеняет все, к чему прикасается, но и варит свою пищу. Посему оно обозначает «veri amoris vis inextinguibilis» (неугасимую силу истинной любви).

¹⁹⁸ Подобная интерпретация звучит крайне странно для современного слуха. Однако для Средневековья постулат «alles Vergängliche ist nur ein Gleichnis» верен в буквальном смысле: все эфемерные вещи служили лишь символом божественной драмы, которая для современного человека почти лишена смысла. Пичинелли толкует рыбу так же; единственное различие заключается в том, что его амплификация более сложная. «Эта рыба, – утверждает он, – всегда светится в воде, и все, к чему она прикасается, нагревается и вспыхивает пламенем». Это свечение есть огонь – огонь Святого Духа. В качестве источника он цитирует Экклезиаста, 48:1, а также ссылается на огненные языки чуда Пятидесятницы. Тот удивительный факт, что огонь stella marina не гаснет в воде, напоминает ему о «divinae gratiae efficacitas» (силе божественной благодати), которая воспламеняет сердца, тонущие в «море греха». По этой же причине рыба означает милосердие и божественную любовь, о чем свидетельствует Песнь песней Соломона, 8:7: «Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее». Рыба, полагает наш автор, распространяет вокруг себя сияние с первых мгновений своей жизни, а потому есть эмблема религии, чьим светом живут верующие.

¹⁹⁹ Как свидетельствует цитата из Песни Соломона, интерпретация горящей морской звезды подчеркивает ее связь с мирской любовью. Пичинелли даже утверждает, что морская звезда есть «иероглиф сердца влюбленного», чью страсть не в силах погасить даже целое море – будь то божественная или мирская любовь. Впрочем, эта рыба, как весьма непоследовательно замечает автор, горит, но не светит. Он цитирует св. Василия: «Теперь вообразите глубокий колодец, непроницаемую тьму, огонь, лишенный свечения, наделенный всей способностью огня жечь, но не испускающий никакого света… Именно так можно представить себе огонь адский». Этот огонь – «concu-piscentia», «scintilla voluptatis» (искра вожделения).

²⁰⁰ Любопытно, насколько часто средневековые символисты предлагают диаметрально противоположные истолкования одного и того же символа, явно не осознавая далеко идущей и опасной возможности того, что полярность символа подразумевает тождество противоположностей. Так, в алхимии мы можем найти определенные взгляды, согласно которым сам Бог «пылает» в этом подземном или подводном огне. В «Gloria mundi», например, об этом говорится следующее:

Возьми огонь, или негашеную известь, каковая, как говорят философы, произрастает на деревьях. В этом огне сам Бог пылает в божественной любви… Так же Мастер говорит об искусстве огня, что Меркурий должен быть разложен… и помещен в неугасимый или живой огонь, в каковом огне горит сам Бог, вместе с солнцем, в божественной любви, на утешение всем людям; и без этого огня искусство никогда не сможет достичь совершенства. Это огонь философов, который они скрывают и держат в тайне… Это благороднейший огонь, сотворенный Богом на земле, ибо имеет он тысячу достоинств. На это учитель отвечает, что Бог наделил его таковою добродетелью и силой… что с этим огнем сливается сама Божественность. И огонь сей очищает, подобно чистилищу в преисподней.

Этот огонь «неугасим». «Философы называют сей огонь огнем Святого духа». Он соединяет Меркурий с солнцем, «так что все три составляют единство, коего никто не разнимет». «Как в этих трех соединяются Бог Отец, Бог Сын и Святой Дух, Святая Троица в трех Ипостасях, и все же остается один единый истинный Бог, так и огонь соединяет три эти вещи: тело, дух и душу, то бишь Солнце, Меркурий и Душу». «В сем невидимом огне заключена тайна Искусства, как Бог Отец, Сын и Святой Дух в трех Ипостасях доподлинно заключены в единой сущности». Этот огонь – «единовременно и огонь, и вода». Философы называют его «живым огнем» в честь Бога, «который смешивает себя с живою водой».

²⁰¹ В другом трактате говорится о воде, служащей «убежищем и обиталищем целого сокровища», ибо посреди нее находится «огонь Геенны», который «содержит сей движитель мира». Огонь порождает «primum mobile», а раздувает влияние звезд. Он никогда не прекращает своего движения и вечно горит благодаря «влиянию небесных сил».

²⁰² Это «неестественный» огонь, «противный природе». Он причиняет телам мучения; он – дракон, «жгущий яростно, подобно адскому огню». Дух жизни, обитающий в природе, Фитон, обладает двойственным аспектом: существует его инфернальная форма, а именно адский огонь, на котором готовится адская баня. В трактате Абрахама Елеазара говорится о Фитоне как о «боге».

²⁰³ Согласно Блезу де Виженеру, огню присущи не два аспекта, а четыре: умопостигаемый, то есть свет; небесный, состоящий из тепла и света; стихийный, принадлежащий низшему миру и состоящий из света, тепла и жара (ardor); и инфернальный, противоположный умопостигаемому, пылающий без всякого света. Здесь мы вновь сталкиваемся с кватерностью, которую древние ассоциировали с огнем, как мы видели в египетских представлениях о Сете и четырех сыновьях Гора, а также в видении Иезекииля об огненной области на севере. Впрочем, крайне маловероятно, чтобы в данной связи Виженер думал об Иезекииле.

²⁰⁴ В «Introitus apertus» Филалета тайная субстанция названа «chalybs» (железо). Это, говорит он, есть «auri minera» (prima materia золота), «истинный ключ к нашему искусству, без которого факел не может никоим образом воспламениться». Chalybs представляет собой «чистейший из всех духов, тайный, адский, и все же крайне неустойчивый огонь», «чудо света, результат небесных сил в нижнем мире, и по этой причине Всевышний поручил ему крайне восхитительное и редкое небесное соединение, даже то заметное знамение, рождение которого провозглашено на Востоке. Эта звезда была замечена мудрецами древности, и вскоре они знали, что родился великий царь. Когда увидите его звезду, следуйте ей до колыбели, и там вы увидите прекрасного младенца. Отбросьте нечистые примеси, посмотрите в лицо сыну короля, откройте свою сокровищницу, дайте ему золота, а после его смерти он дарует вам свою плоть и кровь, высшее Лекарство в трех монархиях на земле».

²⁰⁵ Данный отрывок представляет особый интерес, ибо позволяет глубже заглянуть в мир туманных архетипических идей, наполняющих разум алхимика. Автор добавляет, что Железо, которое одновременно является «адским огнем» и «ключом к нашему искусству», притягивается магнитом, в силу чего «наш магнит» есть истинная «minera» (руда) «нашего Железа». Магнит имеет скрытый центр, который «с архейным влечением обращается к Полюсу, где качество Железа улучшается». Центр «изобилует солью»; очевидно, sal sapientiae, ибо сразу после этого в тексте говорится: «Мудрый возрадуется, глупец же не обратит внимания на эти вещи и не научится мудрости, пусть даже увидит повернутый наружу центральный Полюс, отмеченный знаком Всемогущего».

²⁰⁶ На Полюсе находится сердце Меркурия, каковой есть «истинный огонь, в коем покоится Господь. Плывущий через это великое море может прийти к берегам обеих Индий и направить свой курс по Северной Звезде, которую проявит наш магнит». Это отсылка на мистическое путешествие, «peregrinatio». Как я объяснял в другой своей работе, оно ведет во все четыре стороны света, обозначенных здесь двумя Индиями – Востоком и Западом – а также поворачиванием компаса к северу. Вместе они образуют крест, то есть четверицу (кватерность), присущую природе Полюса. Именно на Полюсе берут свое начало четыре направления, а также деление на полушария (к западу и к востоку от Гринвичского меридиана). Таким образом, Северное полушарие напоминает округлое тело гидромедузы, сферическая поверхность которой разделена четырьмя (или кратными четырем) радиальными линиями и оттого похожа на глобус, если смотреть на него со стороны полюса.

²⁰⁷ В данной связи мне бы хотелось упомянуть сновидение одного двадцатилетнего студента, который пришел в замешательство, обнаружив, что выбранный им философский факультет ему не подходит. Он никак не мог установить причину. В итоге он дошел до того, что уже не знал, какую профессию ему избрать. Именно в этот момент на помощь ему пришло сновидение, показавшее его истинную цель:

²⁰⁸ Ему приснилось, что он идет по лесу. Постепенно лес становился все более глухим и диким; наконец он понял, что находится в первозданном лесу. Деревья были настолько высокими, а их кроны настолько густыми, что внизу царила почти полная темнота. Тропинка давно исчезла, однако он, движимый смутным предчувствием чего-то необыкновенного и любопытством, продолжал идти вперед и вскоре пришел к круглому пруду десяти или двенадцати футов в поперечнике. Это был родник, и его кристально чистая вода казалась почти черной в тени деревьев. Посреди пруда плавало перламутровое существо примерно восемнадцати дюймов в диаметре, которое испускало слабое сияние. Это была медуза. Тут сновидец пробудился, охваченный сильными эмоциями: он тут же решил изучать естественные науки и в дальнейшем придерживался этого решения. Я должен подчеркнуть, что сновидец не испытывал какого бы то ни было психологического влияния, которое могло бы подсказать ему подобную интерпретацию. Вывод, который он сделал из сновидения, был, несомненно, правильным, но ни в коем случае не исчерпывал значения символа. Это сновидение – архетипическое; так называемое «большое». Темный лес, который превращается в первозданную чащу, означает проникновение в бессознательное. Круглый пруд с медузой представляет собой трехмерную мандалу, самость: целостность как цель, на которую указывает «архейное влечение», магнетический север, позволяющий путешественнику ориентироваться в «море мира».

²⁰⁹ Возвращаясь к нашему тексту, я хотел бы подчеркнуть, что адский огонь есть не что иное, как Deus absconditus (скрытый, незримый Бог), обитающий на Северном полюсе и проявляющий себя посредством магнетизма. Другой его синоним – Меркурий, сердце которого находится на полюсе и который направляет людей в их опасном плавании по мировому морю. Идея, что миром движет инфернальный огонь на Северном полюсе, что это ад, и что ад есть система высших сил, отраженных в низших, сокрушительна. Однако именно эта нота звучит, когда Майстер Экхарт говорит о том, что, возвращаясь к своему подлинному «я», он погружается в бездну, «более глубокую, нежели сама преисподняя». При всей своей оскорбительности алхимическая идея не лишена определенного величия. Что особенно примечательно с психологической точки зрения, так это природа образа: он представляет собой проекцию архетипического паттерна упорядоченности, мандалу, репрезентирующую идею целокупности. Центрирование образа на аде, одновременно являющемся Богом, базируется на переживании того, что и высокое, и низкое исходят из глубин души и приводят утлый челн сознания либо к крушению, либо к безопасным берегам, причем практически или вообще без нашего участия. Переживание этого «центра», следовательно, нуминозно само по себе.

²¹⁰ Пичинелли полагает, что его stella maris, «рыба, которая горит в воде, но не дает света», не только обозначает Святой Дух, любовь, милосердие и религию, но и символизирует нечто в человеке, а именно, его tongue, речь, способность выражать свои мысли, ибо именно в этих свойствах проявляется психическая жизнь. Очевидно, он имеет в виду инстинктивную, бездумную психическую деятельность, поскольку цитирует в этой связи Иакова, 3:6: «И язык – огонь, прикраса неправды. Язык в таком положении находится между членами нашими, что оскверняет все тело и воспаляет колесо жизни, будучи сам воспаляем от геенны».

²¹¹ Таким образом, злая «рыба» совпадает с нашими необузданными и, очевидно, не поддающимися обузданию наклонностями, которые, подобно тому как «небольшой огонь как много вещества зажигает», оскверняет все тело и даже воспламеняет «колесо жизни». (rota nativitatis) – весьма странное выражение в данной связи. Колесо, согласно разъяснениям, символизирует жизненный круг, ход или цикл жизни. Данная интерпретация предполагает идеи, схожие с буддизмом, если, конечно, мы не станем рассматривать колесо как банальный статистический цикл рождений и смертей. На вопрос о том, как может колесо воспламениться, невозможно ответить без дальнейших размышлений. Скорее, нам следует обратить внимание на то, что здесь оно выступает в качестве параллели осквернению всего тела – иначе говоря, разрушению души.

²¹² Со времен платоновского «Тимея» неоднократно утверждалось, что душа – это сфера. Как anima mundi душа вращается с колесом мира, ступицей которого является Полюс. Именно поэтому здесь находится «сердце Меркурия», ибо Меркурий и есть anima mundi. Anima mundi – двигатель небес. Колесо звездной вселенной отражается в гороскопе, «thema» рождения. Это деление неба на двенадцать домов, вычисленное на момент рождения; при этом первый дом совпадает с асцендентом. Разделенный таким образом небосвод похож на вращающееся колесо; вероятно, астроном Нигидий получил прозвище Фигул («горшечник») из-за того, что колесо небес вертится подобно колесу горшечника. «Thema» («установленное» или «предопределенное») действительно , «колесо». Основное значение гороскопа заключается в том, что посредством установления положений планет и их связей друг с другом (аспектов), а также распределения знаков зодиака в кардинальных точках, он дает представление, во‐первых, о психической, а во‐вторых, о физической конституции индивида. По сути, он репрезентирует систему исходных и фундаментальных качеств в характере человека, а потому может рассматриваться как эквивалент индивидуальной психики. Присциллиан (ум. в 385 г.), очевидно, понимал колесо именно в этом смысле. Он говорит о Христе: «Он один обладал силою, способною свести вместе Плеяды и ослабить скрепы Ориона. Зная о переменах на небосводе и разрушив колесо поколений, он преодолел действие дня нашего рождения обновлением через крещение». Отсюда ясно, что в IV веке колесо рождения мыслилось как гороскоп. Слова «воспламеняя круг жизни», таким образом, суть фигуральное обозначение катастрофического смятения всех исходных компонентов психики, пожара, напоминающего панику или иную неконтролируемую, а потому фатальную вспышку эмоций. Тотальная природа катастрофы объясняется центральным положением так называемого «языка» – дьявольского элемента, чья деструктивность является неотъемлемой частью всякой психики. В этом свете stella maris олицетворяет тот огненный центр, из которого исходит либо творческое, либо деструктивное влияние.