7

³³⁸ Вернемся к символам, перечисленным Ипполитом. Первочеловек в своем латентном состоянии – именно так мы можем истолковать термин  – назван Aipolos, «не потому, что кормит козлов и коз», но потому, что он – , Полюс, вращающий космос. Это напоминает ранее упомянутые параллельные идеи алхимиков о Меркурии, который находится на Северном полюсе. Аналогичным образом наасены называли Aipolos – на языке «Одиссеи» – Протеем. Ипполит приводит следующую цитату из Гомера: «Здесь пребывает издавна морской проницательный старец, равный бессмертным, Протей, египтянин». Далее Гомер продолжает: «Изведавший моря Все глубины и царя Посейдона державе подвластный». Протей – явная персонификация бессознательного: весьма трудно «овладеть хитромысленным старцем так, чтоб не мог наперед он намеренье наше проникнуть». Чтобы заставить его говорить, надо быстро хватать его и крепко держать. Он живет в море, но, подобно земноводному, выходит на пустынный берег в священный полуденный час и спит среди своих тюленей. Необходимо помнить, что тюлени теплокровны, а значит, их можно расценивать как содержания бессознательного, способные стать сознательными; в определенные моменты они спонтанно возникают в светлом, воздушном мире сознания. От Протея странствующий герой узнает, как он сможет вернуться домой по «рыбообильному морю»; таким образом, Старец оказывается психопомпом. , говорит о нем Ипполит, что лучше всего можно перевести французским колоквиализмом «il ne se laisse pas rouler». «Но он, – говорится далее в тексте, – оборачивается вокруг самого себя и меняет форму». Так, он ведет себя как подвижный образ, который никак не удается схватить. То, что он говорит, есть , «истинно», безошибочно; он – «провидец». Таким образом, наасены не без оснований утверждали, что «знание человека в его полноте сокрыто в глубине и трудно постижимо».

³³⁹ В элевсинских мистериях Протей уподоблен зеленому колосу пшеницы. К нему обращено восклицание участников празднества: «Госпожа родила божественного мальчика, Бримо родила Бримоса!» «Низшим» соответствием высоким элевсинским посвящениям, утверждает Ипполит, является темный путь Персефоны, похищенной богом подземного мира; он ведет «в рощу почитаемой Афродиты, вызывающей любовную болезнь». Мужчинам следует придерживаться этого низшего пути, дабы стать посвященными «в великие и небесные» мистерии. Это таинство – «врата небес» и «дом Божий», где обитает благой Бог, существующий только для духовных людей. Они должны сбросить одежды и все стать , «женихами», «лишенными своей мужественности духом девственным». Это аллюзия на Откр., 14:4: «…ибо они девственники; это те, которые следуют за Ангцем, куда бы он ни пошел».

8

³⁴⁰ В числе объективных символов самости я уже упоминал распространенную у наасенов концепцию , неделимой точки. Данная концепция полностью согласуется с понятиями «Монады» и «Сына Человеческого» у Моноима. Ипполит говорит:

Моноим… полагает, что существует такой Человек, как Океан, о коем поэт говорит нечто вроде: Океан, источник богов и людей. Иными словами, он говорит, что Человек есть Все; источник вселенной, нерожденный, непорочный, вечный; и что есть еще Сын упомянутого Человека, каковой рожден и способен страдать, и чье рождение вне времени, и не было ни желаемо, ни предопределено… Этот Человек есть единая Монада, несоставная [и] неделимая, [тем не менее] составная [и] делимая; любящая и пребывающая в мире со всеми вещами [и тем не менее] воюющая со всеми вещами и борющаяся с собой во всех вещах; неподобная и подобная [себе], словно музыкальная гармония, содержащая все вещи… всем вещам дающая рождение. Она сама себе мать и отец, два бессмертных имени. Эмблема полного человека, говорит Моноим, есть йота или черта. Эта единая точка и есть несоставная, простая, несмешанная Монада, не состоящая из ничего, но в то же время состоящая из многих форм, многих частей. Эта неделимая йота многоликая, тысячеглазая и тысячеименная. Это – эмблема полного и неделимого Человека… Сын Человеческий есть единая йота, текущая с высоты, полная и наполняющая все вещи, содержащая в себе все, что есть в Человеке, Отце Сына Человеческого.

³⁴¹ Данная парадоскальная идея о Монаде у Моноима описывает психологическую природу самости с точки зрения мыслителя II века, находившегося под сильным влиянием христианского откровения.

³⁴² Параллельная концепция обнаруживается у Плотина, который жил чуть позже (ок. 205–2701). Он говорит в «Эннеадах»: «Если душа помнит о своей жизни в прежнее время, то она вместе с тем знает, что свойственное ее природе движение есть не прямолинейное, а круговое, притом не около чего-нибудь внешнего, а около центра. А так как центр есть начало круга, то это значит, что, двигаясь около своего центра, душа движется около того начала, от которого происходит, и этим своим движением стоит в тесной связи и в соответствии со своим началом. Так должно бы быть со всеми душами, не только души богов всегда находятся в таком положении, которое и делает их богами, ибо чья душа стоит всегда в тесной связи с началом, тот есть бог; чья же душа значительно отдалилась от него, тот имеет многочастную природу человека, а то и зверя».

³⁴³ Здесь точка выступает центром круга, созданного, так сказать, круговым движением души. Но эта точка есть «центр всех вещей», образ Бога. Данная идея по-прежнему лежит в основе символов мандалы в современных сновидениях.

³⁴⁴ Равной значимостью обладает и распространенная у гностиков идея , или искры. Она соответствует scintilla vitae, «малой искре души» у Майстера Экхарта, встречающейся довольно рано в учении Сатурнина. Аналогичным образом «физик» Гераклит, говорят, представлял душу как «искру звездной сущности». Согласно Ипполиту, в доктрине сетиан тьма удерживает «в рабстве сияние и искру света» и «малейшая искра» тонко примешана к темным водам внизу. Симон Маг учит, что в семени и в молоке имеется весьма малая искра, которая «увеличивается и превращается в силу безграничную и неизменную».

³⁴⁵ Символ точки встречается и в алхимии, где обозначает тайную субстанцию: у Михаэля Майера он отражает «чистоту или однородность эссенции». Это – «punctum solis» в яичном желтке, из которой вырастает цыпленок. У Кунрата он представляет Sapientia в форме «соляной точки»; у Майера символизирует золото. Для комментатора «Tractatus aureus» это – срединная точка, «circulus exiguus» и «mediator», примиряющий враждующие стихии и «посредством непрерывного вращения преобразующий угловатую форму квадрата в круговую, подобную ему самому». Для Дорна «punctum vix intelligibile» – отправная точка творения. Аналогичным образом Джон Ди утверждает, что все вещи произошли от точки и монады. В самом деле, Бог одновременно и окружность, и ее центр. У Милия точкой называется птица Гермеса. В «Novum lumen» она – дух и огонь, жизнь тайной субстанции, подобная искре. Такое понимание точки более или менее совпадает с представлениями гностиков.

³⁴⁶ На основании приведенных цитат мы видим, как Христос был ассимилирован в символы, также означавшие Царство Божье, например горчичное зерно, спрятанное сокровище и драгоценную жемчужину. Он и его царство имеют одинаковое значение. Такое растворение личности Христа всегда вызывало возражения, однако при этом не осознавалось, что оно в то же время отражает ассимиляцию и интеграцию Христа в человеческую психику. Результат виден в росте человеческой личности и развитии сознательности. Данные специфические достижения в наш антихристианский век находятся под большой угрозой, исходящей не только от социополитических иллюзорных систем, но и, прежде всего, от рационалистического высокомерия, отрывающего наше сознание от его трансцендентных корней и ставящего перед ним имманентные цели.