3

³⁰⁶ Дабы сделать мое изложение более полным, я хотел бы упомянуть некоторые из гностических символов универсальной «Основы» или arcanum, в особенности те синонимы, которые обозначают «Основу». Психология рассматривает эту идею как образ бессознательного фона и создателя сознания. Важнейший из таких образов – фигура демиурга. В гностической системе имеется большое количество символов для источника или происхождения, центра бытия, Творца и божественной субстанции, скрытой в творении. Чтобы не запутаться в этом богатстве образов, читатель должен помнить, что каждый новый образ просто другой аспект божественного таинства, имманентно присущего всему сотворенному. Мой перечень гностических символов не более чем амплификация одной-единственной трансцендентальной идеи, которая сама по себе настолько всеобъемлющая и с таким трудом поддается визуализации, что для описания ее многосторонних аспектов требуется множество различных выражений.

³⁰⁷ Согласно Иринею, гностики утверждали, что Премудрость (София) репрезентирует мир Осмерицы (Огдоады), представляющей собой двойную четверицу. В облике голубя она спустилась в воду и породила Сатурна, который идентичен Яхве. Сатурн, как мы уже упоминали, – это «другое солнце», sol niger алхимии. Здесь он – «primus Antropus». Он создал первого человека, который мог лишь ползать как червь. У наасенов демиург Есалдай, «огненный бог, четвертый по порядку», противопоставляется Троице, состоящей из Отца, Матери и Сына. Высочайшим из них является Отец, Архантропос, лишенный свойств и именуемый высшим Адамом. В различных системах Премудрость занимает место Протантропоса. Епифаний упоминает учение эбионитов, согласно которому первочеловек Адам идентичен Христу. У Теодора Бар-Куни первочеловек – это пять стихий (4 + 1). В «Деяниях Фомы» дракон говорит о себе: «Я есмь сын… того, кто ударом поразил четверых братьев, стоявших прямо».

³⁰⁸ Изначальный образ четверицы (кватерности) сливается у гностиков с фигурой демиурга или Антропоса. Он словно оказывается жертвой собственного акта творения, ибо, спустившись в Физис, попадает в ее плен. Образ anima mundi, или Первочеловека, латентно пребывающего во тьме материи, выражает присутствие транссознательного центра, который в силу его кватернарного характера и круглости следует рассматривать как символ целостности. Мы можем осторожно предположить, что имеется в виду некая психическая целостность (например, сознание + бессознательное), хотя история символа показывает, что он всегда использовался как образ Бога. Психология, как я уже говорил, не вправе высказывать метафизические утверждения. Она может лишь установить, что символика психической целостности совпадает с образом Бога, но не может доказать, ни что образ Бога и есть сам Бог, ни что самость занимает место Бога.

³⁰⁹ Данное совпадение явственно проявляется в древнеегипетских празднествах Хеб-Сед, которые Колин Кемпбелл описывает следующим образом: «Царь выходит из помещения, именуемого святилищем, а затем поднимается в павильон, открытый с четырех сторон; к этому павильону ведут четыре лестницы. Царь, несущий эмблемы Осириса, занимает место на троне и по очереди поворачивается к четырем сторонам света… Это сродни второму восшествию на престол… и иногда царь ведет себя как жрец, принося подношения самому себе. Последнее действо можно считать кульминацией обожествления царя».

³¹⁰ Всякий царский сан опирается на эту психологию; следовательно, для безымянного индивида из народа всякий царь несет в себе символ самости. Все его регалии – корона, мантия, держава, скипетр, ордена в виде звезд и т. д. – выставляют его как космического Антропоса, который не только порождает мир, но и сам есть мир. Он есть homo maximus, которого мы вновь встречаем в рассуждениях Сведенборга. Гностики всегда старались придать этому существу видимую форму и подобающее концептуальное одеяние, ибо подозревали, что он – матрица и организующий принцип сознательности. По словам «фригийцев» (наасенов), которые передает Ипполит, он – «неделимая точка», то «горчичное зерно», которое вырастает в Царство Божие. Точка эта «присутствует в теле». Однако это известно только («духовным» людям), в противоположность и  («материальным» людям). Она есть , речь Божия (sermo Dei) и «матрица Эонов, Сил, Разумов, Богов, Ангелов и Духов-посланцев, Бытия и Небытия, Рожденного и Нерожденного, Непостижимого Постижимого, Лет, Месяцев, Дней, Часов…». Эта точка, которая «есть ничто и состоит из ничего», становится «определенной величиной, непостижимой для разума». Ипполит обвиняет наасенов в том, что они, подобно синкретистам, в своих измышлениях смешивают все подряд: очевидно, он не в силах понять, как точка, «речь Божия», может обладать человеческой формой. Наасены, замечает он, также называют его «полиморфным Аттисом», умирающим юным сыном Великой Матери, или, как говорится в цитируемом Ипполитом гимне, , «темной молвой Реи». Его синонимы в гимне – Адонис, Осирис, Адам, Корибант, Пан, Вакх и , «пастырь белых звезд».

³¹¹ Сами наасены считали своим центральным божеством змея Наас и описывали его как «влажную субстанцию» в соответствии с Фалесом Милетским, утверждавшим, что вода есть первоначальная субстанция, от которой зависит всякая жизнь. Точно так же все живые существа зависят от Нааса: «он содержит в себе, подобно рогу однорогого быка, красоту всех вещей». Он «пронизывает все, как вода, текущая из Эдема и разделяющаяся на четыре источника» (). «Этот Эдем, говорят они, есть мозг». Три райские реки суть сенсорные функции (Фисон = зрение, Гихон = слух, Тигр = обоняние), четвертая же, Евфрат – это уста, «через которые исходит молитва и входит пища». Как четвертая функция он имеет двойственное значение: с одной стороны, он означает сугубо материальную деятельность питания тела, а с другой – «радует, питает и образует [] духовного, совершенного [] человека». «Четвертое» есть нечто особое, амбивалентное – даймонион. Хороший пример этого – отрывок из книги Даниила (3:24), где к трем мужам в огненной печи присоединяется четвертый, подобный «сыну Божию».

³¹² Вода Евфрата – это «вода, которая над твердью небесной», «живая вода, о которой говорил Спаситель», обладающая, как мы видели, магнетическими свойствами. Это та чудесная вода, из которой олива черпает масло, а виноградная лоза – вино. «Сей человек, – говорит Ипполит, как бы продолжая рассуждать о воде Евфрата, – лишен почитания в мире». Это аллюзия на . В самом деле, вода, о которой идет речь, есть «полный [завершенный] человек», , Слово, ниспосланное Богом. «Из живой воды мы, духовные люди, выбираем то, что наше», ибо всякая природа, будучи погружена в эту воду, «выбирает собственные субстанции… и из этой воды в каждую природу переходит то, что ей подобает». Вода или, как мы могли бы сказать, этот Христос своего рода панспермия, матрица всех возможностей, из которой выбирает «свою Osob», свою идиосинкразию, «летящую к нему [быстрее], чем железо к магниту». Однако «духовные» люди обретают подобающую им природу, входя через «истинную дверь», Иисуса Макариоса (благословенного) и тем самым получая знание о собственной целостности, то есть о полном (завершенном) человеке. Этот человек, не почитаемый в мире, очевидно, и есть внутренний, духовный человек, осознаваемый теми, кто входит через Христа, дверь к жизни, и просветлен им. Здесь смешаны два образа: образ «тесных врат» и образ из Иоанна, 14:6: «Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только чрез Меня». Эти образы репрезентируют процесс интеграции, характерный для психологической индивидуации. Сформулированный таким образом, символ воды постоянно сливается с Христом, а Христос – с внутренним человеком. На мой взгляд, это не путаница, а, напротив, психологически верное описание фактов: Христос как «Слово» действительно есть «живая вода» и в то же время символ внутреннего «полного» человека, то есть самости.

³¹³ Для наасенов универсальной «Основой» является Первочеловек, Адам, а знание о нем рассматривается как начало совершенствования и мост к познанию Бога. Он и мужчина, и женщина; от него происходит «отец и мать»; он состоит из трех частей: разумного (), психического и земного (). Эти три части «сошлись в одном человеке, Иисусе», и «три человека эти стали говорить вместе, обращаясь каждый от своей собственной субстанции к ней же», то есть от разумного – к разумному и т. д. Через эту доктрину Иисус связан с Первочеловеком (Христос как второй Адам). Его душа состоит «из трех частей и (тем не менее) одна» – Троица. В качестве примеров Первочеловека в тексте упоминаются Кабир и Оаннес. Последний наделен душой, способной страдать, дабы «фигура () великого, прекраснейшего, совершенного человека, униженного до раба», могла понести наказание. Он – «благословенная природа, одновременно сокрытая и явленная, всего, что уже есть и когда-либо будет», «Царствие Небесное, искать кое надлежит внутри человека» (), даже «в семилетних детях». Наасены, утверждает Ипполит, помещают «порождающую природу Целого в порождающее семя». На первый взгляд это выглядит как зачатки «сексуальной теории» касательно лежащей в основе психической субстанции, напоминающие некоторые современные попытки, предпринятые в том же направлении. Однако не следует игнорировать тот факт, что в реальности способность человека к размножению лишь особый случай «порождающей природы Целого». «Это для них – скрытый и мистический Логос», который далее в тексте уподоблен фаллосу Осириса; «они говорят, что Осирис есть вода». Хотя субстанция этого семени есть причина всех вещей, оно не причастно их природе. Посему они говорят: «Я становлюсь, чем хочу, и я есмь то, что я есмь». Ибо тот, кто приводит все в движение, сам недвижим. «Благ, говорят они, только он». Другой синоним – итифаллический Гермес Киллений. «Ибо они говорят, что Гермес есть Логос, толкующий и придающий форму всему, что было, есть и будет». По этой причине ему поклоняются как фаллосу: подобно мужскому органу, он «стремится снизу вверх».