Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Докладчик. Эту женщину я начал наблюдать полтора года назад. Я постарался делать записи о первых трех или четырех сеансах. Потом я, как правило, записей не веду, а только фиксирую сновидения. Я изложу некоторые обстоятельства семейной жизни пациентки, расскажу, как проходили первые сеансы и какие у нее были сновидения.
Кристиане двадцать восемь лет, она очень привлекательна, хорошо одета, очень уравновешенная, очень утонченная, держится формально; у нее решительный подбородок и тусклые глаза. На первом приеме она сказала, что неделю назад, когда отмечалась пятая годовщина ее супружества, она почувствовала себя очень угнетенной. Замуж она вышла в двадцать три года. На той же неделе она получила известие от своего прежнего бойфренда, которого я буду называть Уве. Он позвонил ей, и они некоторое время проговорили. Оказалось, что они все еще любят друг друга. В этом контексте Кристиана упомянула, что ее родители никогда не одобряли Уве, у которого были художественные наклонности – главным образом к поэзии. Ее отец считал более предпочтительной кандидатуру ее мужа, выпускника знаменитого университета.
Кристиана сказала, что очень несчастна в браке, и это несчастье приобрело новый характер на прошлой неделе. Она упомянула об этом своему гинекологу, которого посетила на той же неделе для регулярного осмотра. Она также сказала ему, что никогда не испытывала оргазма. Гинеколог расспросил ее и дал мои координаты. В результате она пришла ко мне; она никогда раньше не думала о психоанализе, но решила, что это, возможно, хорошая идея.
Хотя она ведет, по ее словам, «хорошую жизнь» – живет в прекрасной квартире, имеет достаточно денег, общается с друзьями – и пожаловаться ей, в общем, не на что, она тем не менее чувствует себя очень несчастной и не видит будущего у своего брака. Ее тридцатилетнему мужу неизвестно о том, что она несчастна, и он пребывает в уверенности, что у них прекрасные отношения. Он предоставляет ей решать все бытовые проблемы. Если в квартире что-то ломается, именно она вызывает управляющего и т. д., хотя они оба с мужем работают и днем ее не бывает дома. Главный интерес мужа сосредоточен на деловой карьере. Он менеджер. Кристиана описывает его как постоянно напряженного, ориентированного на светские условности человека; она полагает, что таков он и на работе, и дома.
Кристиана печально рассказала, что секс у них случается редко; от силы два-три раза в месяц, и все проходит очень скучно. У мужа проблемы с эрекцией, так что при сношении он обычно достигает оргазма за минуту. Кристиана задумывается о разводе, но такая идея пугает ее, потому что она знает: это очень огорчит ее родителей.
Кристиана работает с персоналом в большой компании и зарабатывает пятнадцать тысяч долларов в год. Позднее выясняется, что она получает доход из трастового фонда примерно в таком же размере. Сначала она изучала литературу и получила степень бакалавра, потом перешла в другой университет и получила степень магистра по экономике. Здесь обнаруживается одна деталь. Она ушла из университета, где у нее были друзья, но сначала подала документы в магистратуру по литературе; однако она так поспешно оформляла заявку, что сделала это небрежно и не удивилась, получив отказ. Тогда она подала документы в магистратуру по экономике, и туда ее приняли. Говорит она о своем обучении тихо, взволнованно, немного по-детски. Так говорят восемнадцати-девятнадцатилетние. Ей явно неловко, она не знает, что сказать, кроме того, что несчастна. Когда я стал ее расспрашивать, Кристиана сказала, что чувствует себя счастливой только, когда общается с дочерью. У нее годовалая дочь, о которой днем заботится няня. В остальном, хотя у нее много друзей, она ничем не увлечена и никогда, по ее словам, не испытывает радости от жизни. Она говорит: «Я чувствую себя, как в эмоциональной смирительной рубашке. Я всегда была очень обыкновенным человеком».
Фромм. Хотел бы задать вопрос: Кристиана сказала, что огорчение семьи удерживает ее от развода. Она именно это упомянула первой причиной? Она не упоминала при этом ребенка? В случае развода ребенок, вероятно, остался бы с ней в силу своего возраста. Это верно?
Докладчик. Верно. Кристиана не считает, что с этим вообще возникнет проблема, поскольку у нее достаточно денег – тех, что она получает на работе и в трастовом фонде.
Она говорит: «Я была очень консервативной до того, как в семнадцать лет встретила Уве, – и продолжает: – Однажды я осталась с ним на всю ночь, и моя семья была в ярости. Это был первый случай, когда я взбунтовалась, но с тех пор я всегда строго придерживалась правил». Уве женат и живет в Дюссельдорфе; оттуда он и звонил. Они каким-то образом периодически общались. С того времени, как Кристиане исполнилось восемнадцать и до двадцати лет у нее с Уве случались интимные контакты. Она получала большое удовольствие, но эти отношения не могли получить продолжения.
Фромм. С ним она не была фригидна?
Докладчик. Даже тогда у нее ни разу не было оргазма. За последние несколько дней, до первого сеанса, она каждый день разговаривала с Уве по телефону – по часу-полтора. Она сказала, что если бы Уве жил неподалеку, у них определенно был бы роман. В отчаянии накануне вечером Кристиана сообщила мужу, что Уве звонил ей по междугороднему телефону из Дюссельдорфа; муж только пожал плечами и ничего не сказал.
Кристиана говорила, что что-то с ее замужеством не так, хотя считалось, что их брак безупречен. «Мой отец считал это очень хорошим союзом, и так же считала мать; они всегда направляли меня при принятии важных решений». Ее отец, как упомянула Кристиана, президент очень большой компании и привык руководить. Она особо подчеркнула этот момент во время сеанса и сказала: «Знаете, этим утром, прежде чем прийти к вам, как раз перед сеансом, я видела сон».
Сновидение 1. Я на свадьбе и должна быть подружкой невесты. Однако я одета в деловой костюм, а не в платье, как остальные, и не могу выполнять свою функцию.
Кристиана сказала, что не представляет, что мог бы значить этот сон, за исключением того, что ей не нравилось чувствовать себя не на месте.
Фромм. Мы услышали о женщине и о первых трех сеансах. Женщина двадцати восьми лет несчастна; у нее депрессия – это физический термин, несчастна – это термин человеческий. И тут нельзя быть уверенным: что есть что. На самом деле любая была бы несчастна, будучи замужем за мужчиной, которого она не любит и который не любит ее, будучи узницей своих родителей до двадцати восьми лет. Она никогда не делала того, чего хотела, всегда следовала желаниям родителей – как тут не быть несчастной? Однако она не знает, почему несчастна. Она думает, что у нее несчастливое замужество.
Я только хотел бы подчеркнуть ее стиль разговора – сегодня большинство людей так говорят. Они имеют несчастливый брак, другие сказали бы – имеют счастливый брак. Если кто-то говорит «Я имею счастливый брак», вы видите, что этот брак не может быть особенно счастливым, потому что человек не может иметь несчастливый брак, как не может иметь и счастливый. Человек может быть счастлив или несчастлив со своим мужем или женой. Однако супружество становится объектом собственности, институтом. Я имею то-то и то-то. Большинство говорит: «Я имею проблему», но они проблемы не имеют, может быть, проблема имеет их.
Что значит, если человек говорит: «Я имею проблему»? Это только прикрытие, которым человек выражает состояние ума в терминах отношений собственности. Точно так же я говорю: «Я имею супруга», «Я имею детей», «Я имею машину», «Я имею хороший брак», «Я имею бессонницу» вместо «Я не могу уснуть». Все выражается существительным, соединенным с глаголом «иметь» вместо того, что человек действительно имеет в виду: «Я не могу уснуть», «Я несчастен», «Я люблю» или «Я не люблю». Этот специфический способ говорить в терминах существительных, присоединенных к «имею», упоминался еще в XVIII веке. Доктор Ноам Хомский привлек мое внимание к Дюмарсе, который писал именно о том, что чувства или состояния человека ошибочно выражаются в терминах обладания чем-то.
Конечно, говоря «Я имею несчастливый брак» или «Я имею счастливый брак», вы на самом деле защищаетесь от того, чтобы что-то испытывать, потому что таким образом брак становится одним из многих видов принадлежащей вам собственности. Когда впоследствии Маркс говорил об этом, он указывал, что, говоря «любовь» вместо «люблю», вы превращаете «любовь» в существительное: «Я имею любовь», «Я дарю вам любовь», «Ребенок не получал достаточно любви». Это напоминает мне о полфунте сыра. Что такое «много любви»? Я или люблю, или не люблю. Моя любовь может быть более горячей, я могу любить более горячо или менее горячо, но вся концепция «много любви» или «Ребенок не получал достаточно любви» – это то же самое, что сказать, что ребенок не получал достаточно молока или достаточно пищи. Вся эта манера использовать существительные, связывая их с глаголом «иметь», – просто способ защититься от какого-то переживания.
Я привожу здесь это только как примечание к словам Кристианы о том, что она имеет несчастливый брак или имеет проблемы со своим замужеством. Что такое брак? Два человека живут вместе, они официально женаты – имела место церемония, но брак здесь становится вещью, так что личное ощущение – счастливый он или несчастливый, хороший или плохой – исчезает.
Лично я полагаю, что при психоанализе очень важно указать пациенту на язык, на ту функцию, которую язык выполняет. Это верно не только в отношении связи существительных с глаголом «иметь», но и в очень многих других случаях. Я говорю сейчас о языке не в смысле британской философской школы, а просто чтобы показать, что́ вы на самом деле говорите, почему вы так выражаетесь. Очень часто это важнейший ключ к тому, что происходит с другим человеком в сновидении, очень красноречивый, потому что ясно показывает бессознательную мотивацию, проявляющуюся в том, как человек что-то высказывает.
Вот пример. Вы часто слышите, как кто-то говорит: «Кажется, я не могу этого сделать». Что это значит? Кому кажется? Почему кажется? На самом деле это значит, что человек слагает с себя ответственность. Если бы он сказал «Полагаю, что не могу этого сделать», «Я чувствую, что не могу этого сделать», он сказал бы что-то, более близкое к действительности. Но он не хочет этого сказать, потому что так открыл бы слишком многое. Он употребляет безличное «кажется». С тем же успехом он мог бы сказать «Видит Бог, я не могу этого сделать» или «Карты говорят», «Звезды говорят» или «Так написано в книге – таков исторический закон». Формулировка «кажется» может и не представлять чего-то столь глубоко бессознательного. Чаще это просто фигура речи. Все люди пользуются таким оборотом, потому что во всей нашей культуре сегодня принято отстраняться от переживания своего существования.
Кристиана этого не осознает. Она осознает только тот факт, что ее брак несчастлив; она не осознает того, что неизбежно несчастлива. Поэтому после часа или двух можно было бы сказать ей: «Ну, я не удивлен, что вы несчастливы; любой был бы несчастен на вашем месте». Я помню, однажды ко мне обратился писатель из Голливуда. Он – творческая личность, и суть его жалобы заключалась в том, что он стал менее креативен. Он почувствовал, что больше не может творить. Он рассказал мне историю своей жизни в Голливуде, и я сказал ему: «При той жизни, которую вы ведете, никто не смог бы сохранить креативность. Если вы хотите продолжать творить, вы должны стать честным человеком. Если вы будете продолжать жить в той же атмосфере, вы никогда не сможете реализовать свой талант, как это было много лет назад, когда вы не были так отравлены».
Важно понять самому и показать людям, что, когда кто-то несчастлив, когда у него какая-то проблема, в этом нет ничего такого уж таинственного, это не какая-то странная болезнь, а очень часто совершенно логическое следствие внутренней ситуации в сочетании с ситуацией внешней, что вызвало бы определенные симптомы, как вызвала бы некие физические симптомы определенная пища, неправильная диета. В этом нет никакой загадки. Конечно, важно, насколько возможно лишить таинственности все эти процессы. Это значит также, что нужно разрушить веру в то, что происходят странные вещи, с которыми необходимо обратиться к специалисту.
Люди жили на протяжении столетий и справлялись со своими проблемами так же или даже лучше задолго до того, как психоанализ был признан наукой. Несомненно, психоанализ при должном применении может действительно помочь людям, ускоряя, интенсифицируя процессы, которые в противном случае было бы не так легко запустить. Это особенно верно в связи с тем, что в прежние века люди были более самостоятельными и не нуждались в руководстве, они гораздо лучше осознавали ценности и цели; в результате их культура давала им определенные средства, определенные идеи и направления движения. Сегодня у нас нет ничего подобного, а потому кажется, будто сам человек уже ни на что не способен.
Я говорил о том, что Кристиана постоянно останавливала себя, прибегая к мелким компромиссам. Самым ясным примером этого являлась ее попытка поступить в магистратуру по литературе, вместо чего она занялась экономикой, потому что этого хотели ее родители. В этом мы видим проявление ее отношения к отцу, к которому она чувствует глубокую привязанность. Конечно, здесь мы можем задаться вопросом: каков бы был взгляд на Кристиану последователя Фрейда?
С фрейдистской точки зрения ответ, несомненно, был бы таков: у пациентки типичная привязанность дочери к отцу, имеющая сексуальное происхождение; можно подвергнуть анализу ранний опыт, ранние сексуальные желания, фантазии и т. д. Тогда подавленные кровосмесительные желания выйдут на поверхность, и если это случится, привязанность прекратит существование, потому что будет осознана. Пациентка будет вольна обратить либидо на других мужчин, а не на отца. Фиксация будет разрушена. Таков один взгляд.
С моей точки зрения, совершенно нормально, что каждый маленький мальчик, будучи мальчиком, уже в раннем возрасте испытывает какие-то эротические чувства, привязанность к женщинам, а девочка – к мужчинам. Человек не рождается бесполым; Фрейд открыл, что это верно если не для младенчества, то для весьма раннего возраста. Нам известно также, что не только отец и мать являются объектами этих кровосмесительных устремлений; Фрейд сообщает о своих пациентах – маленьком Гансе и других, – когда маленький мальчик проявлял интерес к девочке-ровеснице, как и к своей матери. Ему подойдет любое существо женского пола, так же, как девочке – мужского. Конечно, отец производит впечатление, и не только в первую очередь в эротическом или сексуальном отношении.
Кроме того, вообще говоря, сексуальное влечение, влюбленность знамениты своей переменчивостью. Мы видим это у взрослых. Если два человека увлечены друг другом только в сексуальном отношении, для которых секс как таковой остается единственными узами и ничего больше не происходит, можно только гадать, как долго это продлится; по моей консервативной оценке, это будет около шести месяцев, может быть, немного дольше или много меньше. С точки зрения глубокой, длительной привязанности к другому человеку все обстоит иначе. Секс – наименее длящиеся, наименее связующие узы. Я хотел бы указать на одно исключение: речь идет об очень специфических извращениях. Допустим, два человека находят друг друга по признаку чрезвычайного садизма или чрезвычайного мазохизма. Им будет трудно найти новых партнеров с теми же специфическими вкусами, поэтому сексуальные узы подобного рода сохраняются в течение долгого времени. Однако это не правило. Таким образом, идее о том, что раннее сексуальное влечение к отцу или матери будет длиться до пятнадцати лет, противоречат все свидетельства о сексуальных узах как таковых.
Огромным влиянием обладают аффективные узы. Мать предоставляет убежище, дарит защиту, обожание, олицетворяет почву, природу, к которой человек принадлежит, где его дом; мать никогда вас не покинет, она любит вас безусловно. Для маленькой девочки отец – обожаемый мужчина; его функции отличаются от функций матери; он добр, он многому учит ее и т. д.
Не сказал бы, что знание о ранней сексуальной привязанности могло бы помочь нам в понимании данного случая. Я не имею в виду, что этот аспект не нужно исследовать, потому что всегда можно обнаружить, что нечто особенное было подавлено – скажем, воспоминание о том, что отец пытался соблазнить маленькую девочку или мать, по-своему, – маленького мальчика. Такие попытки соблазнения не столь уж редки; они только различаются в зависимости от социального класса. Ситуация, когда, скажем, крестьяне спят со своими дочерьми, когда те более или менее достигнут зрелости, не является такой уж редкостью. В высших классах такого обычно не происходит. Мужчины удовлетворяют свою тягу к юным девушкам, вступая в отношения с продажными женщинами, и находят достаточно тонких способов соблазнить дочь, привязав ее к себе аффективно без слишком явного сексуального элемента.
Я не хочу сказать, что следует исключить вопрос ранней сексуальной привязанности, но существует большая проблема: здесь нужно знать наверняка, какой была сексуальная травма или какие конкретные события, связанные с сексом, имели место. Секрет очень прост. Кристиана, как и любой человек, нуждается в привязанности, в защите, в том, чтобы кто-то ее учил, направлял, ориентировал, хвалил, испытывал к ней теплое чувство. Таким человеком является отец, особенно если мать так холодна и нарциссична, как в этом случае. В семье нет больше никого, с кем Кристиану связывали бы личные узы.
Отец слишком отстранен, чтобы давать Кристиане много, но что-то он дает, так что Кристиана, которая выросла в страхе перед матерью и в страхе потерять любовь отца в случае неправильного поступка, живет в условиях морального шантажа. Единственное, что у нее есть, а именно любовь отца, исчезнет, если она не будет вести себя должным образом. Однако до сих пор Кристиана настолько подвергалась шантажу, была настолько испугана, угнетена, настолько далека от мысли о том, чтобы самостоятельно распоряжаться своей жизнью, настолько мало склонна к приключениям, что все еще стремится лежать ничком, не жить собственной жизнью и не искать кого-то, кого она могла бы любить. Когда-то Кристиана была влюблена в Уве, она могла бы полюбить его и сейчас (когда начался психоанализ), хотя и неизвестно, насколько серьезно. В любом случае в сравнении с мужем Уве больше подходит на роль возлюбленного. Итак, что мы видим после первых трех сеансов? Кристиана в оборонительной позиции, она сделала маленький шаг прочь от мужа, доказав себе, что может проявить самостоятельность, и здесь начинает играть роль Уве.
Первое сновидение говорит, что на свадьбе она была одета в деловой костюм. Это сон о том, что на самом деле ей не следовало выходить замуж, что ее венчание не должно было произойти. Тому факту, что во сне Кристиана должна была играть роль подружки невесты, я не стал бы придавать особого значения из-за последующего понимания ситуации. В каждом сновидении бывает сцена, соответствующая сюжету. Я имею в виду, что каждый сон – короткая пьеса, в которой сновидец – режиссер, актер и автор. Нужно рассматривать сновидение как спектакль, организованный сновидцем, которому могло сниться что угодно, но пьеса обладает собственной логикой. Как только я придумал сюжет, сюжет обрел определенную логику. Очень часто нет необходимости или даже большой пользы обсуждать каждую деталь, раз деталь есть часть сюжета. Если Кристиана предпочла замаскировать собственное венчание под ситуацию подружки невесты, что ж, это одна из вещей, которой можно замаскировать венчание, таков социальный паттерн, и не нужно забывать, что в сновидении действует цензор. Даже в своем сновидении Кристиана обладает очень малой свободой, а потому подвергает его цензуре.
Вообще говоря, я думаю, что каждый сон обладает оптимальной интерпретацией и интерпретацией максимальной, под которой я понимаю возможность рассматривать каждую деталь, каждую мелочь и понимать ее значение. Я предпочитаю интерпретацию оптимальную, другими словами, интерпретацию самого важного послания, содержащегося в сновидении. Углубляясь в рассмотрение мелких деталей, можно потерять понимание воздействия центрального послания сна. Поскольку сновидение – послание, можно сказать, что оно предназначено сновидцу, а иногда и аналитику, а иногда – другому человеку, которому сон может быть рассказан. Таким образом, я более склонен – при условии что часть сновидения вписывается в избранный сюжет, – не интерпретировать слишком многое.
Обычно я спрашиваю пациента, которого анализирую, что он думает о сновидении. Затем я спрашиваю, какие ассоциации вызывает у него сон, потому что иногда ассоциации бывают важны; очень часто в них нет нужды. Я сказал бы, что около пятидесяти процентов всех снов можно понять без ассоциаций, потому что они написаны на символическом языке и совершенно ясны. Фрейд в своей интерпретации снов полагается только на ассоциации; часть сновидения имеет значение только в той мере, в какой он находит с ней ассоциации, и тогда явная часть замещается ассоциацией, другой ассоциацией, затем еще и еще одной; вы получаете гору ассоциаций с одной явной частью, и очень часто значение сна полностью теряется.
На самом деле в интерпретации сновидений Фрейдом содержится величайшее мастерство, но я сказал бы, что, закончив чтение сна в интерпретации Фрейда, вы едва ли будете знать о пациенте больше, чем до того. Вы получите блестящий фейерверк из сотен ассоциаций, но если потом спросите, что я узнал о пациенте, вы услышите кое-что о его бессознательных чувствах, о том, что им движет – ничего больше. Однако Фрейд на самом деле открыл путь к тому, чтобы заглянуть в то, что скрывается под сновидением, чтобы увидеть в нем что-то значимое. Однако его собственный способ интерпретации я считаю очень обманчивым вследствие одного свойства Фрейда: у него на самом деле не было чувства символизма, как не было чувства поэзии; он мог прочувствовать только то, что воспринималось интеллектуально. По-моему, это Гловер в Англии сказал: «Если я не вижу ассоциаций так же, как пациент, я знаю о нем не больше, чем кто-то, не являющийся психоаналитиком».
Любое прямое впечатление от другого человека – его голоса, жеста, выражения лица, положения тела, а также нюансов, с которыми он выражает себя, – теряется. Нужно быть абсолютно невосприимчивым к жизни пациента (я имею в виду Фрейда), чтобы изобрести метод сидеть позади пациента и не видеть его, отказывая себе в самом важном источнике понимания другого человека. Естественно, не видя лица, вы упускаете огромное количество информации, необходимой для понимания пациента.
Докладчик. После третьего сеанса Кристиана решила положить конец супружеству и оставить мужа. В последующие несколько недель мужу было трудно примириться с этим. Однако, когда решение было принято и муж решил съехать, он попытался найти квартиру в том же здании. Кристиана резко возражала против этого, и он переселился в отель неподалеку. В этот период Кристиана плакала почти на каждом сеансе. Она приходила, мужественно улыбаясь, но улыбка скоро сменялась слезами. Кристиана звонила мне раза два в день – и днем, и ночью. Она говорила, что ужасно боится оставаться одна, но «мне срочно нужно это сделать». Она была в ужасе от одиночества, и мы это обсуждали. Странно: никогда в жизни Кристиана не жила одна. До девятого класса школы она проживала с семьей, потом – в строго организованной частной школе, потом – в кампусе колледжа и магистратуры, а потом вышла замуж. Одна она не жила никогда. Теперь в первый раз она осмелилась стоять на собственных ногах.
В это время, на второй месяц терапии, Кристиана много говорила о своей семье. По ее словам, в семье категорически требовались совместные действия, никому не дозволялось проявлять гнев или печаль. Каждый член семьи должен был сохранять спокойное выражение лица, независимо от того, какие чувства испытывал. Когда у Кристианы были уроки игры на фортепьяно (с 10 до 14 лет), мать каждый день запирала ее в комнате для занятий. Это было просто частью рутины: войти в комнату и быть запертой там; Кристиана никогда не подвергала такой порядок сомнению и никогда не сердилась на мать. Когда я заметил: «Вы говорите об этом удивительно спокойно», Кристиана ответила: «Ну, это просто было так принято».
Отец воспринимался ею как бог; он был более сентиментальным и понимающим, чем мать. Мать никогда не имела близких отношений с дочерью. Часто по субботам отец читал ей детские книги. Я не помню, какие книги она называла, но когда Кристиане было пять-восемь лет, отец, когда бывал дома, с увлечением по часу читал дочери и ее подругам – четырем-шести девочкам – разные детские книжки.
Во время третьего месяца терапии бойфренд Кристианы Уве нанес ей визит. Он приехал из Дюссельдорфа во Франкфурт, когда мужа Кристианы не было дома. Уве и Кристиана переспали. Они проделали это несколько раз; ощущения были очень воодушевляющими, очень волнующими. У Кристианы все еще не было оргазма, но она была очень счастлива, потому что боялась одиночества. Уве сказал ей, что все еще связан со своей женой и не видит, как они могли бы пожениться. Это он сказал Кристиане после того, как они переспали. Связь снизила уровень тревожности Кристианы, потому что до того она время от времени была на пороге паники.
В это время было несколько дополнительных сеансов и много разговоров по телефону. Кристиана была в полном смятении и неоднократно высказывала отчаяние по поводу того, что ситуация не улучшается. Она оставила мужа, но на самом деле ничего не изменилось. Она все еще чувствовала себя очень одинокой, и ей казалось, что, по сути, все останется как прежде. Я обсуждал с ней ее страх одиночества и заброшенности и показывал, что страх ее детский, как будто она все еще полностью зависит от родителей.
Фромм. Хотя это значило бы придираться к словам, не могу не отметить этого «как будто», что, конечно, неверно, потому что Кристиана и есть ребенок, зависящий от родителей. Ей три года – вот она какова. Тот факт, что ее биологический возраст – двадцать восемь лет и что она могла бы совершить скачок от трех к двадцати девяти, радикально выражаясь, «за минуту», дело другое. Однако в данный момент Кристиана – ребенок. Это имеет определенную важность в связи с тем, что, если я скажу кому-то «Вы ведете себя как ребенок» или «Не будьте таким ребенком» – это будет вроде дружеского порицания; если же я скажу «Вы как трехлетний ребенок», это будет гораздо более шокирующим замечанием, поскольку ближе к истине и не такая уж обычная вещь. Обычным высказыванием было бы «Вы ведете себя, как если бы были ребенком», но это «как если бы» правда только наполовину. Кристиана и есть ребенок, и это тот шокирующий факт, который она должна осознать, а потому сослагательное наклонение преуменьшает его, снижает значимость вашего утверждения.
Все это, конечно, касается стиля разговора с пациентом, которого вы анализируете; я хотел бы поговорить об этом в общем смысле, потому что это очень сложная проблема. Вы можете счесть очень дерзкими слова «Вы как трехлетний ребенок» в адрес двадцатилетнего человека, потому что это звучит как оскорбление. Однако на самом деле пациент знает, что это так, и все зависит от того, как это сказано. Слова могут прозвучать как критика, и тогда они содержат укоризну. Однако, как только пациент поймет, что цель психоаналитика – не критиковать, а помочь, тогда то же выражение может оказаться полезным благодаря своему шокирующему содержанию: в глубине души пациент уже давно все это знал, но это осознание не выходило на поверхность. Пациент испытывает большое облегчение от того, что аналитик тоже это видит и принимает спокойно, в то время как он сам хранил данный факт в величайшем секрете, не выражая словесно.
Цель – не только донести до пациентки, что, чувствуя себя трехлетним ребенком, она переносит опыт этого возраста на настоящее время, когда ее выживание не зависит от родителей. Такова очень хорошая рационализация, но вы должны как можно точнее придерживаться реальности, чтобы чувства пациентки стали как можно ближе к страху на более глубоком уровне. На этом более глубоком уровне страха нет никаких «как если бы», потому что добавление «если» есть рациональная категория. Кристиана знает, что чувствует себя ребенком, она испугана и не смеет осознать это.
Докладчик. В это время Кристиане приснился другой сон, о котором она рассказала.
Сновидение 2. За несколько дней до моей свадьбы несколько близких подруг гостили у нас дома. Мы решили пойти поплавать в бассейне неподалеку, но все были встревожены. Некоторые девушки хотели пойти, другие предпочитали остаться дома. Я надела купальник, но не знала, что за костюм на мне. Одна из девушек заметила, что он старомоден и к тому же старье. Купальник был желтый и закрывал почти все мое тело. Он был такого же типа, как носила моя мать. Я поискала в шкафу свое бикини, но не нашла. Все торопились, поэтому я должна была отправляться без бикини, в старом костюме. В бассейне было замечательно, все были довольны. Я предвкушала венчание и была в приподнятом настроении. Неожиданно сон переменился: я оказалась у постели больной, в которой лежала умирающая Марта, моя старая домоправительница (та, которая вырастила Кристиану). У Марты была тяжелая болезнь, в результате которой все ее внутренности вылезали на поверхность. Это было ужасно огорчительно, но моя мать как будто ничего не имела против и принимала происходящее как что-то совершенно обычное. Меня это очень беспокоило, поскольку я поняла, что моя мать не любит Марту.
Моя реакция на сновидение касалась того, что Кристиана поняла: ее мать, на словах интересуясь другими людьми и Кристианой, на самом деле никакого интереса не испытывала и была поглощена только своими делами. Сама Кристиана опять не предложила никаких ассоциаций со сновидением.
Фромм. Эта интерпретация не учитывает первой части сновидения. В первой части Кристиана прежде всего чувствует, что она – ее мать или, можно сказать, принуждена быть своей матерью. Здесь возникает парадокс. Хотя Кристиана собирается замуж, что значит стать женщиной в полном смысле слова и жить собственной жизнью, сновидение говорит ей в символах одежды, что она должна быть похожа на мать или превратиться в мать, должна ей подчиняться, быть связанной. Она, так сказать, принуждается носить униформу матери. В это время Кристиана выходит замуж, и такое описание точно соответствует ситуации: она выходит за человека, которого выбрала ее мать. Таким образом, то, что Кристиана говорит себе или что выражает своим сном, сводится к следующему: я вышла замуж не как я, а как моя мать. Я обвенчалась с этим мужчиной, потому что меня заставила мать. Я вступила в брак не как свободная женщина по свободному выбору или в силу собственного чувства. И затем этому противопоставляется критическая мысль в адрес матери: ее мать полностью безразлична к людям. В этих двух частях, на двух различных уровнях символизма Кристиана говорит: «Я должна была выйти замуж за этого человека против своего желания, потому что моей матери совершенно безразличны другие люди, включая меня, – вот я и вышла замуж». Эта мысль выражается двумя частями сновидения.
Хочу упомянуть здесь одну важную проблему психоаналитической процедуры. Наступает момент, когда можно говорить двумя разными способами. Аналитик может сказать: «Вот что вы чувствуете. Вы чувствуете, как ваша мать в этом, этом и этом». Или можно сказать: «Вот что вы чувствуете, и вы совершенно правы. Все так». Тут очень большая разница, потому что пациентка не осмеливается подумать, что ее чувство правильно, что она имеет на это право – так думать о матери lèse-majesté, что-то ужасное. Только во сне, а не в реальности, она осмеливается выразить это. Если же аналитик скажет: «Ваша мать действительно почти чудовище», – это станет для пациентки совершенно новым ощущением, потому что она впервые посмеет подумать о том, что ее собственное впечатление, собственные мысли, в которых она никому, включая себя, не признавалась, правильны.
Другой вопрос состоит в следующем. Сон состоит из двух частей. Следует ли обязательно анализировать их вместе? Из методологических соображений я сказал бы, что это не так. Все интерпретации зависят от опыта интерпретатора и от ясности сновидения. На основании своего опыта я сказал бы, что по большей части две половины сновидения, увиденного за одну ночь, образуют единство и обладают тем преимуществом, что очень часто служат интерпретацией друг друга. Одна часть служит дополнением другой; поразительно, как человек, который в иных обстоятельствах не мог бы написать три фразы в романе или поэме, во сне способен сформулировать идею на символическом языке так точно, так прекрасно, так искусно. Большинство из нас достигают этого во сне. Кристиана выбирает пьесу в двух актах, превосходно сочетающихся. Она также выбирает два акта, потому что это помогает маскировке. Таково главное преимущество подобной формы с точки зрения сновидца; видя во сне две разные вещи с разным символизмом, он лучше скрывает от себя то, чего не должно быть, то, что не должно проникнуть в сознание.
Этот сон – также классическое выражение фантастического феномена, которому я не могу не удивляться, хотя занимаюсь сновидениями бог знает сколько лет: каким образом человек все знает, не осознавая этого сознательно? Как во сне мы знаем о вещах, которые в жизни тщательно маскируем? Сон Кристианы ясно показывает, что она обо всем знает, и все же во время бодрствования отрицает это; ничто из этого знания ей недоступно. Вот поэтому-то наши сны настолько реальнее мыслей при пробуждении. Мысли бодрствующего человека – по большей части ложь и фикции. Если ради ясности выразиться более резко, то я осмелюсь утверждать, что большая часть наших осознанных мыслей – ложь и фикции, а вовсе не респектабельные и истинные, как это принято считать.
Во второй части второго сновидения Кристиана противопоставляет роль своей матери роли Марты, которая ее вырастила. Не думаю, что это два контрастирующих элемента в Кристиане. Она драматизирует свою мать. Она говорит, что эта женщина совершенно бесчувственная, и как доказательство показывает женщину, которую действительно любит и которая любит ее: мать совершенно безразлична к единственной женщине в жизни Кристианы. Можно сказать, что сон означает: «Если бы я была так же тяжело больна (как Марта), моя мать не слишком бы обеспокоилась».
Я не согласен, что описание болезни, при которой вываливаются внутренности, есть символ демонстрации собственных чувств. В этом случае сон говорил бы, что мать считает выражение чувств смертельным. Это, на мой взгляд, было бы чрезмерной интерпретацией второй части сновидения. Теоретически такое возможно, но тут начинает действовать эмпирический фактор, зависящий исключительно от опыта. Возможны многие интерпретации, но с практикой приходит определенное понимание того, какое значение вероятно. Я думаю, в данном случае имеет место противоречие, потому что – хотя это очень трудно доказать – упор делается на страдании, на тяжести болезни. Именно это выражает сон. То, что вываливающиеся внутренности одновременно должны иметь отношение к демонстрации чувств, касающихся той старой женщины, не кажется правильным, хотя теоретически это совершенно возможная интерпретация.
Здесь возникает существенный вопрос по поводу интерпретации сновидения в общем: когда следует близко следовать за его содержанием? Сон так богат описаниями, выражающими человеческие чувства, что я предпочитаю следовать материалу как можно ближе, пользуясь тем, что видно непосредственно без теоретических конструкций, и забыть о том, что может быть сконструировано, потому что это ничего не добавит. Мы уже знаем, что Кристиана боится того, что видит.
Докладчик. За это время произошел ряд тонких изменений. Во-первых, Кристиана начала говорить об особенностях своей жизни, а не о своей семье. Она была обеспокоена ситуацией у себя на работе, в особенности потому, что ее начальник был очень авторитарен и строго ее контролировал, так что она часто чувствовала себя очень ограниченной в своих действиях. После некоторого обсуждения Кристиана решила, что может поговорить с более высоким начальством и попросить о переводе, о повышении. Она также чувствовала, что ей слишком мало платят и что она может заниматься более интересной работой. С некоторым трепетом она сумела это сделать и вскоре была переведена в другой отдел. Кристиана теперь не занималась персоналом, а перешла к управлению, и у нее в подчинении оказалось сорок-пятьдесят человек. Кристиану так радовала эта перемена, что она побывала у родителей и ввела мать в курс дела; мать, разумеется, задала ей ряд вопросов по поводу желательности смены сферы деятельности. Отец Кристианы, впрочем, поддержал ее: «Это прекрасно, ты переходишь с подчиненной должности в руководство, что очень полезно для твоей тренировки в бизнесе». Кристиана согласилась на новую должность и была ею очень довольна. Она действительно получала удовольствие от работы. В это же время она положила конец своему краткому роману с Уве, хотя и очень переживала, потому что чувствовала: у них нет будущего и она только окажется связанной. Это тоже было темой наших обсуждений. Впрочем, вскоре после разрыва с Уве – или несколькими неделями позднее – Кристиана начала встречаться с Петером, высокопоставленным сотрудником своего отца.
В этот же период, до появления Петера, Кристиана начала больше размышлять в психоаналитических терминах, стала очень интересоваться обсуждением разных ситуаций, предлагать больше собственных инсайтов и интерпретаций и проявлять выраженную мотивацию.
Петер поддерживал контакты с Кристианой во время ее частых полетов из Гамбурга во Франкфурт. После того как она прекратила отношения с Уве, Петер пригласил ее на обед, и Кристиана согласилась. Она несколько беспокоилась, зная, что очень чувствительна и отчаянно нуждается в общении. Она тревожилась, боясь остаться в одиночестве. В течение нескольких недель она каждый вечер проводила в домах друзей. Это было довольно скучно, и Кристиана начала брать уроки игры на гитаре.
У нее начался роман с Петером, они встречались примерно раз в неделю. Через месяц они горячо влюбились друг в друга. Петер женат, у него трое детей. Он один из четырех вице-президентов в компании отца Кристианы и имеет шанс сменить его на посту президента этой крупной фирмы, когда тот уйдет в отставку. Примерно через два месяца Кристиана и Петер стали очень близки. Петер стал приезжать во Франкфурт несколько раз в неделю, и наконец их отношения сделались такими горячими и страстными, что Кристиана сочла нужным поставить в известность родителей, потому что иначе они узнали бы об этом от других.
Кристиана спросила Петера, следует ли им сообщить семье. Петер был к этому времени тесно с ней связан и сказал: «Не думаю, что следует говорить им обо всем, но скажи, что мы встречаемся». Кристиана в разговоре между прочим упомянула, что они с Петером нравятся друг другу и встречаются. Ее родители были очень взволнованы и сказали: «Если между вами что-то произойдет, ты сделаешь ужасную ошибку. Петер женат, у него семья, его ждет завидное будущее. Он определенно не для тебя».
После этого разговора Кристиане приснился следующий сон.
Сновидение 3. Я была на пляже. Рядом никого не было, и я была счастлива оказаться в тихом солнечном месте. Я не чувствовала напряжения – полное освобождение. Потом кто-то начальственный (Кристиана не знала, мужчина это или женщина) сказал мне, что я сейчас же должна организовать мероприятие. Я не знала, что за мероприятие, но должна была уйти с пляжа и взяться за дело. Не знаю, почему я согласилась. Я встретила друзей, двух своих подружек детства. Они сказали: «Не беспокойся, ты сумеешь это сделать, да и мы будем здесь, все будет ОК». Не думаю, что они отнеслись к мероприятию достаточно серьезно. Потом мы оказались в церковном зале в моем родном городе. Я смотрела на кафедру. Потом сцена изменилась, и я оказалась во дворе нашего дома. Вокруг было много фургонов и шатер цирка. Вокруг виднелось много музыкальных инструментов. Я подумала, что я должна организовать выступление, как это бывало в школе. Однако вместо этого я должна была выступать, а я не знала, что должна делать. Я была очень встревожена. Кто-то сказал: «Ты должна танцевать» – на карусели. Там была красная карусель с синими слонами и красными седлами на них – очень просторно. Сначала я обрадовалась возможности потанцевать, но не с такими ограничениями.
Докладчик. Я сказал Кристиане, что она ощутила свободу делать что-то по своему желанию, но влияние родителей превозмогает и она чувствует себя обязанной выступать – подчиниться родительскому диктату. Она не чувствует себя свободной.
Кристиана все еще очень боится, боится продолжать отношения с Петером, потому что чувствует: это будет конец всему. Она была бы виновата в том, что Петер не получит повышения; может быть, его даже уволят, и уж точно она вызовет чрезвычайный гнев своих родителей. Она говорила, что, когда родители сердятся, с ними невозможно иметь дело, потому что они показывают ей, что она не просто плохая, а стала для них разочарованием. Она говорит: «Я всегда должна жить так, чтобы угодить своей матери». Когда она высказывала недовольство, мать изображала страдалицу. Если же она делала что-то, что позволило бы ей лучше ориентироваться в мире, или хотя бы угрожала это сделать, мать очень расстраивалась и становилась несчастной: «Смотри, что ты делаешь!»
Фромм. Я хотел бы немного больше обсудить значение всей этой истории. Что здесь происходит? Во-первых, возникают определенные вопросы: что думает Петер? Есть ли у него тайное намерение – со временем развестись, жениться на той девушке и стать президентом компании? Это не так уж невероятно. Скорее это игра с высокими ставками, поскольку тем временем его могут выгнать с работы. Однако в противном случае почему Петер станет рисковать работой и будет так наивен, чтобы думать, будто родители Кристианы не обратят внимания, когда девушка скажет им, что часто с ним видится? Есть и еще одна странность: наивность родителей. Как раз потому, что они мало любят дочь, они так наивны. Если дочь неожиданно приходит к ним и говорит, что часто видится с Петером, думаю, любой человек с нормальным интеллектом поймет: у них начинается роман, иначе почему бы она пришла и сказала об этом? То, что она часто с ним видится, – это просто информация, напечатанная на обложке. Однако эти люди принимают все очень всерьез и угрожают дочери неприятностями.
Хочу отметить одну вещь: очень часто то, что может быть названо наивностью или странным неведением, есть просто результат безразличия. Для этих людей вся жизнь их дочери, ее поступки, ее роман на самом деле настолько не важны, что они и не пытаются понять, что это на самом деле значит, удовлетворяются глупой легендой и на этом останавливаются. Таких родителей очень легко обмануть, для них двадцать лет жизни с дочерью просто ничего не значат. За эти двадцать лет Кристиана явно не испытала того, что заставило бы ее почувствовать себя по-настоящему дома. Эти люди так удивляются, когда их дети делают что-то неожиданное, потому что уверены: дети существуют им на пользу и не хотят их разочаровывать; они даже не представляют себе возможности того, что дети живые и могут сделать что-то, чего сами хотят, даже если их поступки выглядят безумно, – поэтому они ничего не замечают. То же часто бывает верно для супружества. Я помню женщину, которая была замужем тридцать лет и не замечала, что у ее мужа помрачился рассудок.
Если видишь примеры того, что может быть названо наивностью или недостатком сообразительности, всегда очень важно не говорить об этом, а спросить себя: может быть, им просто неинтересно разбираться? Я уверен: те же люди, проявляющие такую наивность в отношении дочери, вовсе не наивны в собственных делах. Отец никак не будет наивен при управлении своей компанией. Когда подчиненный придет к нему и расскажет какую-то небылицу, он немедленно заметит, что это – реклама с обложки. Однако, когда к нему приходит его дочь, он не желает тревожиться, не желает быть втянутым в конфликт – ему проще ей поверить.
Молодая женщина в отчаянии и беспокойстве – это ясно, и понятно, почему. Петер только сказал ей, что он подумывает оставить жену и детей. Пока он только подумывает, это всего лишь слова. Если мужчина не говорит: «Если ты выйдешь за меня, я немедленно разведусь», – то и слушать его нечего. Беда в том, что женщины – а это обычно женщины, оказавшиеся в таком положении, – настолько увлечены, что не смотрят на мужчину объективно; они романтичны и не видят реальности и в самом деле верят в то, что слова мужчины что-то значат. Требуется жизненный опыт для того, чтобы сделаться, как я сказал бы, нормальным здоровым циником. Я любому советовал бы стать здоровым циником. Это делает жизнь гораздо яснее, уберегает от многих ошибок, не позволяет попасться на удочку сентиментального прекраснодушия, которым люди обманывают друг друга и себя.
История о том, как два человека безумно влюблены друг в друга, меня не впечатляет. Ну и что? Он одинок, она одинока, значит, они друг в друга влюблены. Что все это значит? Какова суть? Какая реальность стоит за этим? Он, возможно, думает больше о своей работе, где у него конфликт, – и ведет себя довольно глупо, сказал бы я. Почему он глуп? На что он рассчитывает? Мне было бы очень интересно узнать это, потому что у него многое поставлено на кон, и я не знаю, каков его расчет. Однако очевидно, что он не особенно серьезен, в противном случае он разговаривал бы иначе. Может быть, он просто ведет рискованную игру.
Собственные чувства Кристианы полностью в расстройстве. Опять же я сказал бы: «Конечно, вы огорчены и расстроены, потому что оказались в трудном положении. Вы боитесь своих родителей. До сих пор тот мужчина ничем не доказал, что действительно любит вас и заинтересован в чем-то, кроме постели. Какая это основа для отношений? Насколько все серьезно? Вам двадцать восемь лет». Будь Кристиане семнадцать или восемнадцать, можно было бы сказать: «Ладно, она экспериментирует, и, может быть, тут нет большого вреда». Однако уже несколько поздно (хотя такие мутные ситуации я не рекомендовал бы и семнадцати-восемнадцатилетним).
Ситуация с этим мужчиной мутная. Она изначально нечестная. Почему он оказался в такой ситуации? Это не было необходимо и никому не помогло, вело к большому разочарованию и к такому цинизму, которым не следует обзаводиться. Я считаю, что цинизм не должен сочетаться с глубокой верой, но цинизм без веры – это просто разочарование, он саморазрушителен. Возникает вопрос: хотелось бы знать, что девушка (я говорю – «девушка», хотя здесь самым уместным было бы сказать «дитя») на самом деле об этом говорит?
Докладчик. Она говорит, что впервые в жизни она теперь испытывает оргазм. Петер утверждает, что это лучшие отношения, какие у него бывали, самые мощные и чувственные. Я сказал Кристиане, что она все еще боится самостоятельности. Сначала она попыталась восстановить контакты с Уве. Когда это не удалось, она была так испугана, что связалась с Петером. Она все еще борется, не зная, что собирается делать, но больше всего ее занимают те обещающие надежность действия, которые привяжут к ней людей, способных обеспечить безопасность и не позволить дрейфовать.
Фромм. Не следует, впрочем, смотреть на вещи слишком легко; не следует также полностью игнорировать тот факт, что с этим мужчиной Кристиана испытывает оргазм. Каковы бы ни были причины – может быть, стало меньше запретов или он лучший любовник, с другим типом темперамента, – но Кристиана сделалась более свободной. Странно, что в этом случае, таком запутанном с точки зрения отношения родителей, она действительно играет с огнем. Она стала менее заторможенной, позволяет себе больше, чем в ситуациях, которые на самом деле были менее трудными – особенно с ее мужем: она была бы в безопасности, но он не дал ей шанса, так что об этом можно забыть. То же самое и с Уве. Таким образом, я сказал бы, что это симптом, который я счел бы указанием на то, что Кристиана все еще не добилась прогресса в главных вещах; по крайней мере, этот аспект заслуживает изучения. Произошли ли на самом деле в ее отношениях с родителями существенные изменения за эти четыре месяца?
Докладчик. Да, небольшое изменение произошло: она стала несколько более скептически смотреть на родителей и их интерес к ней. Отец звонит ей раз или два в неделю. Обычно он посещает отделения своей компании, да и вообще много путешествует. Вернувшись во Франкфурт, он звонит Кристиане или раз в две-три недели приглашает ее на обед. Она чувствует, что его привязанность к ней весьма поверхностна. Она меньше обожествляет отца и начинает выражать легкую враждебность к матери: видит, что та подчиняет интересы дочери собственным интересам. Таким образом, взгляды Кристианы на семью несколько изменились, хотя опасения и страх остались прежними. Она по какой-то причине все еще ужасно боится, что родители просто бросят ее.
Фромм. С другой стороны, можно сказать, что она все же имеет собственную жизнь; другими словами, будучи трехлетней, она, естественно, боится, что единственные люди, придающие какой-то смысл ее жизни дома, могли бы бросить ее. Она все еще до смерти боится быть покинутой родителями, и мы можем сказать, что это тоже результат того, что она не знает, как жить, как быть личностью. Она ходит на работу, что довольно рутинно, а потом не знает, что делать. Она ходит к психоаналитику. Там, должно быть, единственное место, где она в какой-то мере чувствует себя дома; потом она спит с тем мужчиной, и это тоже дает ей какое-то ощущение дома. Однако в целом эта женщина полностью лишена чувства собственного существования, того, что она самостоятельная личность, что она могла бы что-то делать, могла бы жить. Она просто скитается по жизни.
Естественно, можно сказать, что это работает в обе стороны. Можно возразить: она так привязана к родителям, что не может думать о собственной жизни, – такова была бы обычная аналитическая версия. Я думаю, впрочем, что следовало бы сказать: все происходит наоборот и даже более выраженно, потому что она ничего не знает о том, как жить. Она не ощущает, что может что-то делать со своей жизнью, она полностью слепа к тому, что жизнь могла бы означать. Она должна оставаться испуганной до тех пор, пока не прозреет. Я не имею в виду теоретическое прозрение; я имею в виду ощущение, что существует жизнь, ее собственная жизнь, и что в этой жизни она может что-то сделать, что-то выразить, быть самой собой.
Здесь мы подходим к огромной проблеме. Достаточно ли психоанализа? Нет ли необходимости в том, чтобы кто-то, исследующий себя, тоже научился жить? Другими словами, появилась идея о том, что делать с собственной жизнью. Эта женщина путешествует по пустыне без карты. Она ищет кого-нибудь, кто мог бы прийти на помощь и показать выход из пустыни, потому что она боится умереть от жажды. Это буквально так, это не метафора. Она нуждается в карте, и карта нужна не только для того, чтобы увидеть свою зависимость, но также чтобы увидеть, куда можно идти. Что это за вещь – жизнь? Кто она такая? Что она могла бы делать? Я не имею в виду практические действия – работу. Мы еще не задавали вопроса о том, какие у нее есть интересы.
Докладчик. Кристиана очень интересуется музыкой. Она любит музыку всех видов, но не играет ни на одном из инструментов. В это время она почувствовала, что хотела бы что-то выразить музыкой. Ей всегда нравилась гитара, и она начала брать уроки – не популярной игры на гитаре, а, возможно, в классическом или оперном стиле.
Фромм. Когда она говорит, что очень интересуется музыкой – на мгновение забудем о гитаре, – что она действительно имеет в виду? Какие есть этому свидетельства?
Докладчик. Об этом свидетельствует тот факт, что Кристиана посещает оперные спектакли и может достать билеты во Франкфуртский оперный театр. Я думаю, что это делается не ради статуса. Она искренне наслаждается оперой. И она многое знает об опере – о сюжетах, о композиторах. Хотя это не то, о чем я много знаю, все же из ее замечаний я почувствовал, что она больше чем просто любительница.
Фромм. Должен сказать, что эти данные меня совсем не впечатляют. Что посещение оперы само по себе является выражением великого интереса к музыке, представляется мне сомнительным, особенно во Франкфурте, где оно определенно вопрос статуса. Для меня это не слишком убедительно. Когда кто-нибудь говорит мне, что очень интересуется музыкой, мой следующий вопрос таков: «Пожалуйста, скажите, какую пьесу вы любите больше всего?» Это очевидный вопрос, потому что только так я могу получить какое-то представление о том, что такое утверждение значит, и, если в ответ я слышу «Ну, мне все нравится», я знаю, что заявление о любви к музыке – просто клише. Кроме того, известно, как много людей ходят слушать музыку и посещают музеи. Не сомневаюсь, что есть и действительно интересующиеся, но сегодня известно, что все, кто принадлежит к образованным классам, стараются убить время наиболее достойным способом. Так что вы отправляетесь смотреть на современное – или не современное – искусство или на концерт, но это, по сути, служит не выражением великого интереса к искусству, а просто общепринятым поведением. Так что нужны более веские доказательства, чем слова о том, что она ходит в оперу.
Она думает, что музыка для нее важна, но я вообще скептически отношусь к таким утверждениям. И что значит, что она берет уроки гитары? Во многих случаях это просто один из способов убить время. Не думаю, что это обязательно выражение огромного интереса к музыке. Для предыдущего поколения обычным было учиться играть на рояле; не знаю, насколько теперь общепринято учиться играть на гитаре.
Докладчик. Я не нашел, что Кристиана так уж увлечена, но подумал, что ее желание играть на гитаре, даже если это тривиальный интерес, есть проявление желания выразить некоторые свои эмоциональные реакции, как и верховые прогулки, которые она совершает по утрам несколько раз в неделю и по выходным. Может быть, она просто ищет себе занятие, но это приносит ей много удовольствия, а верховая езда – контакт с природой; по сути, это была ее первая любовь.
Фромм. Она всегда любила верховую езду. Это очень здравое и очень приятное занятие и показывает, что она – не мертвая; однако то, что она к чему-то относится серьезно, не означает слишком многого. Поскольку она не распространяется о своей верховой езде, думаю, что это не тот предмет, который очень ее волнует; она с некоторым увлечением на каждом сеансе по часу говорит о книгах, которые прочла. Вообще очень интересно – как много людей говорят о вещах, которые я часто называл бы банальностями: о чем говорил бойфренд, что она делала – все это повторяется, но их не занимает ничего, что не входило бы в совершенно банальную сферу относительно бессмысленных личных обстоятельств. В отношении Кристианы нужно уточнить: ведь эта женщина раньше очень интересовалась изучением литературы, ее родители хорошо потрудились; теперь же она больше не кажется такой уж увлеченной этим. Таким образом, единственная вещь, которой Кристиана на самом деле интересовалась, для нее потеряна. Она ведет жизнь на самом деле довольно «варварскую»: под этим я понимаю отсутствие чего-либо, выходящего за узкий круг ее работы и отношений с родителями, с немногими слабыми попытками вырваться за рамки, что приносит ей только неприятности.
Возникает вопрос: что с этим можно поделать и что может сделать аналитик – да и должен ли? До тех пор пока Кристиана так бедна плодотворным и интересным жизненным опытом, как может она построить жизнь, которая не была бы абсолютно скучной? Как может она избавиться от зависимости от родителей? Это, я думаю, очень важная тема, которую следует поднять; на мой взгляд, в психоанализе этому вообще уделяется слишком мало внимания, потому что проблема кажется незначительной. Если человек живет, как будто не существует богатства культуры, которая нас окружает, как будто не существует богатства книг и научного опыта, то для него мир пуст и в нем нет ничего важного, его ничто не интересует, кроме мелких чисто личных событий.
Докладчик. Следующий сон отмечает самую нижнюю точку в нашей работе. Это имело место примерно на месяц позже. Тем временем произошло следующее. Обсудив с Петером свои более близкие отношения, они теперь виделись около трех раз в неделю. Петер приезжал во Франкфурт гораздо чаще, чем было необходимо и чем он мог оправдать работой. Наконец они решили, что признаются родителям. Петер теперь находил, что любит Кристиану. Он решительно заявил, что у них не просто интрижка и что они, может быть, смогут построить совместную жизнь, но он пойдет на это, только если будет иметь возможность продолжать свою карьеру. Он считал это очень важным и не был готов пожертвовать карьерой ради Кристианы. Кристиана ответила, что и не хочет этого.
Однако Кристиана полагала, что благодаря ее отцу, который сказал, что поддержит ее в любых обстоятельствах, может быть, Петеру и удастся сохранить должность. Она организовала себе поездку в Гамбург и поговорила с родителями, обоими вместе. Те отреагировали очень резко, фактически проявили гнев. Их позиция была «Как ты могла это сделать!»
Фромм. Если я могу вклиниться: это была большая ошибка с ее стороны, ей следовало сначала поговорить с отцом отдельно. В присутствии матери битва была заранее проиграна.
Докладчик. На следующий день отец Кристианы поговорил с Петером, и тот – как оба они потом сообщили Кристиане – сказал прямо, что любит Кристиану и готов на ней жениться: его брак не был удачным. Тем самым он заявил о своих намерениях. Родители Кристианы посоветовались и на следующий день – это была суббота – встретились с Кристианой и Петером. Они заявили: «Послушайте, мы просто не можем это поддержать. В компании будет скандал, который поставит под удар ваше будущее, вы не можете продолжать свои отношения, и сомнительно, что при существующих общественных установках вы сможете остаться здесь». Родители заняли общую позицию – категорически против брака Кристианы и Петера. Отец Кристианы твердо сказал Петеру, что тот будет уволен, если не согласится на следующий компромисс. Компромисс был предложен такой: они не должны разговаривать друг с другом на протяжении года. Если по истечении года их чувства будут столь же горячими, они смогут повторно обратиться к семье.
Для Кристианы это был очень серьезный вопрос. После ее возвращения во Франкфурт – это было в субботу вечером – я виделся с ней утром в понедельник. Той ночью она видела следующий сон. Для нее это был самый серьезный сон в ее жизни.
Сновидение 4. Я нахожусь в зале для собраний. Сижу на сцене вместе с другими мужчинами и женщинами; нас всего двенадцать. Кто-то ведет собрание как суд – приговор выносится голосованием. Мы, двенадцать, обвиняемся в каком-то нарушении закона – ничего определенного. Нас приговаривают, и кара – смерть, казнь заключается в смертельной инъекции, которую сделает врач. Мои родители присутствуют на собрании, и с ними Лиза – моя дочь. Генрих (кто-то вроде старого, хотя и не очень близкого знакомого, который знает семью и по-дружески относится к Кристиане) не в зале, а в соседней комнате – комнате для прессы. Здание старое, деревянное, грубо сколоченное. Оно чем-то напоминает церковь.
Мы должны умереть. Приказ отдан, нас построили, и я – одна из последних. Первыми стоят предводители, это в основном мужчины, потом – женщины, в том порядке, в каком они будут убиты. Я не самая последняя, потому что я чем-то руководила. Порядок, в котором двенадцать человек будут казнены, изображен на схеме. За каждым именем идут символы: анкхи. Это египетский символ жизни. Изображены они так: на схеме анкхи повернуты на сорок пять градусов, так что маленькие кружки смотрят вверх. У людей по три, четыре, пять анкхов. У меня только два или три. Похоже, это близко к дну. Первому, кто умер, это далось легче, чем остальным, кому приходилось ждать, потому что они должны были увидеть, как умирают другие. Рядом со сценой находится помещение, где сидит врач; там большая кушетка, вроде тех, на которых сдают кровь, только более пышно набитая. Это похоже на те зеленые скамейки, которые иногда видишь в госпиталях, где сдаешь кровь, только с другой обивкой, темно-зеленой. Весь сон выдержан в зеленых, коричневых и серых цветах.
Процесс казни начинается с двух больших уколов. Сначала получаешь один, потом – второй, а через некоторое время – третий, который и убивает. Все в помещении очень вежливы и притворно участливы. Мои родители добры, но отстранены. Они сказали мне, что позаботятся о Лизе. Я временами выхожу из зала, чтобы увидеться со своим другом Генрихом, но он холоден, не очень приветлив и повторяет: «Я же говорил, что так случится». Он упрекает меня довольно отстраненно. Я так хотела его любви и близости, но он их мне не дал. Мне сделали два укола, а после я взяла Лизу на последнюю прогулку. Мы ходили туда-сюда по тротуару, который рядом с моей конторой, по темной, грязной улице. Лиза была одета в белые кружева и сидела в красивой бело-синей детской коляске. Я чувствовала ужасное горе и страх, глубокую боль, но не плакала, и это не было странным. Я вернулась, посмотрелась в зеркало и увидела, что бледна как мел, вроде как мертвенна. Вокруг звучали рыдания и шепот. Люди стояли и разговаривали; наконец пришла моя очередь и врач сделал мне третий укол. Я проснулась.
Когда мы разговаривали о сновидении, волнение Кристианы было чрезвычайным. Из-за того, как с ней обращались родители, она чувствовала себя обреченной на смерть, родители ничем ей не помогали. Они приняли приговор и ничего не предприняли. Она чувствовала, что врач ей не помогает, а только причиняет боль; у нее не оставалось выбора, кроме как принять наказание, назначенное ей родителями и обстоятельствами. Мы обсудили вопрос о том, как случилось, что она по-прежнему скована, покорна и боится родителей.
Фромм. Это сновидение могло бы быть рассказом Кафки, очень искусным и глубоко прочувствованным. Кристиана видит свою ситуацию с глубиной, которую лишь великий поэт, великий писатель вроде Кафки мог бы изложить на бумаге. Кристиана изложить это на бумаге не может, но она способна выразить все с великой точностью, силой чувства, великой красотой. Сновидение едва ли требует комментариев. Кристиана чувствует, что проиграла, что дошла до конца. Сновидение – ее реакция на реакцию родителей, она чувствует, что пропала. Ей больше некуда идти. Наступает момент, когда она в чем-то соединяет аналитика с родителями. Она не говорит «он мне не помог», но он играет роль, общую с родителями. Другими словами, она видит в аналитике фигуру, не противостоящую родителям, а объединившуюся с ними. Вопрос заключается в том, можно ли было этого избежать благодаря более активной позиции и более прямому партнерству в противостоянии родителям.
В такой ситуации я бы очень ясно показал, как отношусь к таким родителям: мать негуманна, а отец – слабый и бездействующий в том, что касается человеческих отношений. Я показал бы, что нахожу шокирующим их давление – до такой степени, что дочь не смеет больше испытывать чувств. Позвольте мне сказать так: каждое настоящее взросление есть акт революции, личной революции. Это означает освобождение от людей, которые хотят управлять вашей жизнью. Хотят ли они делать это открыто или скрытно, в каждом случае развитие человека до той степени, когда он становится самим собой, есть проблема освобождения, требующая смелости, труда и могущая нести страдания. Ядро проблемы заключается в том, дерзает ли индивид или капитулирует, и требуется выяснить, как он прячет свою капитуляцию. Вот что делает большинство людей: они прячут. Факт в том, что человек капитулировал и отказался разгадывать стоящую перед ним загадку. Люди позволяют управлять собой, но находят способы скрывать это от себя.
Проблема заключается в том, на чьей вы стороне. В этом деле не может быть нейтралитета; отсюда вытекает очень интересный вопрос о ценностных суждениях. Фрейд и многие другие сказали бы, что мнение о тех родителях – оценочное суждение. Ну а является ли оценочным суждением, если кому-то поставлен диагноз «рак»? Оценочное ли суждение сказать, что человек, вероятно, умрет от этой болезни, или что кто-то умрет от безумной диеты, которой он придерживается, или заболеет от нее? Все это – не оценочные суждения. Это – констатация фактов на основании причин и следствий, что так же верно в психических терминах, как и в терминах физических, за тем исключением, что в физических терминах вы можете это доказать. В психических терминах тоже можно все доказать под конец жизни человека. Однако люди, естественно, не желают этого знать.
Вопрос заключается в том, что может психоаналитик сделать, чтобы помочь процессу революции, освобождения человека? Какую активную помощь может он предложить? Как он может помочь осуществлению этого процесса? Я думаю, что сама по себе такая функция очень значима для любого образования и любой терапии. Я упоминаю образование, хотя это другая история. Обычно образование – социальный институт, определенно не предназначенный для того, чтобы вести людей к освобождению и независимости. Это не цель любого поддерживаемого обществом института; поэтому образование очень мало способствует развитию личности. С психоанализом ситуация несколько другая, потому что аналитик обладает свободой быть самостоятельным и относительно независимым.
Такова общая проблема, которую я упоминаю здесь только потому, что эта девушка (Кристиана) все еще находится в той точке, откуда она не видит другого мира, не видит ничего, кроме своего поражения. Что имеют в виду ее родители, выдвигая такое безумное условие? Этим я интересуюсь из чистого любопытства – как работают их умы? Как могут родители воспрепятствовать тому, чтобы Кристиана и Петер виделись и вступали в интимные отношения? Они наймут детектива? И как молодые люди станут выполнять условие? Какой была реакция Петера, когда он услышал об условии?
Докладчик. Петер был чрезвычайно несчастен. Он продолжал видеться с Кристианой еще около месяца, тайком приезжая во Франкфурт, а потом сдался. Он сказал: «Больше мы ничего не можем сделать».
Фромм. Когда стало так неопровержимо ясно, насколько деструктивно поведение родителей, как прореагировала Кристиана на решение Петера бросить ее, чтобы не подвергнуть опасности карьеру? Ведь он мог найти работу где-то в другом месте, он просто не захотел отказаться от главного приза.
Докладчик. Когда Петер решил подчиниться решению отца Кристианы, она была сильно травмирована. Я спросил ее, что она понимает под травмой, и она сказала «огорчение»; я спросил, что значит «огорчение», и наконец выяснилось, что она сердита на Петера. Будь он более смелым, учитывая уже проявленные им способности, он мог бы предпринять что-то еще. Однако я предполагаю, что хотя она сердилась и была разочарована, но это не было ощущение, что с ней играли или с ней плохо обошлись. Она также чувствует себя заслуживающей порицания.
Фромм. Конечно, она сама вела себя неправильно, потому что успешной стратегией было бы сначала поговорить с отцом, который разумен и восприимчив к ее интересам, и склонить его на свою сторону, а потом сказать: «Знаешь, мне нужна твоя помощь с матерью». Отец мог бы не сделать этого, но в случае противостояния им обоим было очевидно, как они прореагируют. Так что Кристиана не сделала всего, что могла. Тут повторилось то же, что и с поступлением в магистратуру по литературе: Кристиана на самом деле не посмела сделать того, что хотела. Она прибегла к неэффективному способу, хотя достаточно умна, чтобы это понимать. Она хорошо знает своего отца. Конечно, это не укрепляет ее самоуважения.
Петер притворялся влюбленным, а потом, как и следовало ожидать, перспектива стать президентом компании оказалась важнее великой любви. Думаю, что так действуют теперь большинство людей. Кристиана страшно переживала, горечь потери усиливало осознание, что еще ни разу в жизни она не была так заинтересована и влюблена.
Вопрос. Может быть, это был выбор с ее стороны, если она знала изначально, что ничего не получится? Другими словами, знала, что потерпит поражение. Может быть, она на самом деле и не могла справиться с ситуацией, при которой у нее было бы будущее?
Фромм. Нет, не могла; это все часть той же картины дезориентации, бессмысленного бега по кругу, не зная что делать, и не ориентируясь, совершая поступки вроде того, как она пришла к родителям и сообщила, что перешла на новую, лучшую работу. Она звонит матери. Это глупо, но она не знает, как лучше. Дом родителей – единственное место, где она хоть что-то значит; в остальном она окружена пустыней. Вы могли бы посоветовать ей оставаться в пустыне, пользуясь родителями как оазисом. И Кристиана знает: если она покинет оазис, то умрет от жажды. Нет никого, кто помог бы ей, у нее нет ни карты, ни компаса – ничего. Это буквально так; именно так она чувствует. Как она могла бы действовать иначе в такой ситуации?
Вопрос. Как вы помогли бы ей, если бы обладали ее энергией для того, чтобы взбунтоваться?
Фромм. Я побуждал бы ее к бунту очень решительно. В любом случае я постарался бы это сделать. Конечно, никогда заранее неизвестно, что произойдет, если побуждать человека к бунту. Однако такова была бы моя первая попытка, потому что я знаю: если она этого не сделает, она никогда не выздоровеет и не будет счастливой. Ее состояние напоминает постгипнотическое, когда она должна выполнить то, что было ей внушено.
Вопрос. Возможно ли, что ее отношения с Петером были мотивированы каким-то бессознательным желанием взбунтоваться против родителей?
Фромм. Да, но здесь имеет место все тот же неэффективный бунт, который ведет только к новым поражениям. Это можно снова и снова наблюдать в жизни. Люди желают бунтовать, но делают это таким образом, что поражение гарантировано. Они замысловатым способом доказывают себе, что бунт бесполезен. Например, сын закатывает сцену отцу, кричит на него, обвиняет, как безумец. На следующий день он возвращается и просит прощения – должен просить прощения, потому что вел себя по-детски и иррационально. Если бы он ясно сказал отцу, что думает – спокойно и на тему, – он добился бы победы. В этом случае отец был бы обеспокоен, а так – отец снова в выигрышной позиции. Так происходит все время.
Поэтому я бы в начале терапии – до того как она оказалась так тесно связана с Петером – ясно предостерег Кристиану от новой формы неэффективного бунта. Я мог бы описать возможную стратегию этого мужчины и указать, что следует ожидать именно такого конца, потому что в основе своей для такого человека карьера – не просто карьера; ему нужно не просто зарабатывать на жизнь, а подняться на самый верх. Успех для него важнее, чем самая великая любовь, какая только возможна.
Я делаю эти замечания просто потому, что хочу воспользоваться данным примером для выражения собственных идей по поводу терапии. Если я оглядываюсь на свой терапевтический опыт, я обычно чувствую стыд за то, как я анализировал людей пять лет назад, потому что делал разнообразные ошибки. Психоанализ – ужасно сложный процесс, и я очень хорошо знаю, что по коротким записям невозможно воспроизвести и половины обстоятельств, многое неизбежно выпадает. Поэтому сказанное мною – главным образом не реакция на представленную историю болезни, а использование данного «текста» для высказывания моих соображений о психоанализе, об аналитической терапии. Я на самом деле говорил не столько о материале, сколько использовал его в собственных целях для выражения определенных идей. Большее не входило в мои намерения.
Войти с помощью соц. сетей: