Лекция 4

Христиан Вольф

На прошлой лекции мы говорили о психологических идеях французских философов XVIII века. Теперь нам нужно перейти к разговору о том, что в это время делалось в Германии. И мы начнем разговор о немцах с обращения к работам Христиана Вольфа, в которых делаются шаги, имеющие для истории психологии принципиальное значение.

Для XVIII века Вольф – крайне влиятельный и важный философ. Современному читателю Вольф может казаться сухим и скучным автором. На деле же Вольф делает целый ряд вещей, новых для своего времени.

Во-первых, Вольф начал разрабатывать язык немецкой философии. Он первый крупный немецкий мыслитель, который начал издавать работы не только на латыни, международном языке философии того времени, но и на немецком языке. Ряд его работ имеет параллельные издания – латинские и немецкие. Есть работы, специально подготовленные для немецкой аудитории; есть работы, специально подготовленные для аудитории общеевропейской – на латыни. Целый ряд важнейших для последующей немецкой мысли понятий впервые появляются в немецком философском языке именно у Вольфа. Например, понятия рассудка, разума, воображения и др.

Наряду с этим Вольф – первый мыслитель, который четко выделяет психологию как самостоятельный раздел философии. Мы не увидим такого четкого ее выделения ни у французов, ни у англичан. Понимание психологии как самостоятельного раздела философии, наряду с этикой, онтологией и др., после Вольфа уже прочно закрепится в философии. Психология войдет даже в число курсов, читаемых в некоторых университетах. К примеру, курс психологии будет читать в начале XIX века Ф. Шлейермахер. Во многом психология будет мыслиться уже как самостоятельная область, хотя и относящаяся к роду философских дисциплин.

Х. Вольф выделяет в психологии два связанных друг с другом раздела: 1) эмпирическая психология и 2) рациональная сихология.

Эмпирическая психология работает посредством самонаблюдения. Ее задача – наблюдая за собственной душевной жизнью, дать четкие определения каждой из психических способностей и показать, как эти способности связаны друг с другом. Задача определения, дефиниции психических способностей кому-то может показаться не столь уж значимой. Но на данном этапе развития психологии это очень важный ход. Вольф кладет начало созданию четкой психологической терминологии. При этом Вольф исходит не только из самонаблюдения, но и из языковых интуиций. Определяя те или иные психические способности, он обращается к устройству нашего языка, к тем значениям, которые несет язык. Он не считает возможным по собственному почину и произволу обращаться с языком. У него есть, я думаю, уже в первичном виде интуиция, которая будет очень важна для немецкой мысли вплоть до XX века, до М. Хайдеггера и Г.-Г. Гадамера, – интуиция того, что язык – это не некая система внешних бирок, наклеек, которые мы прилаживаем к вещам, что язык определяет сам способ артикулированности того, с чем мы имеем дело. Язык делает мир членораздельным для нас; те единицы реального, которые мы выделяем в мире, могут быть поняты и как единицы, которые позволяют нам выделить язык. Слово как бы выделяет ту или иную вещь, обладающую определенным способом устроенности, и соотносит ее с другими вещами через языковые, лингвистические отношения, через отношения между единицами языка.

Что же касается психологии рациональной, она стремится вывести все многообразие психических способностей из определения души. Вольф понимает душу как простую субстанцию, монаду в смысле Лейбница, которая обладает единой силой. Он различает понятие способности и силы. Способностей может быть много, но сила в простой субстанции, утверждает Вольф вслед за Лейбницем, одна. Это сила представления мира сообразно положению тела в нем. Вольф пытается непосредственно из этой силы, как родового понятия, вывести все многообразие психических способностей. И в этом плане он иногда говорит о дедукции психических способностей из определения этой единой силы души. Такая дедукция, покуда она действительно дедукция, оказывается проблематична. Почему? Потому что если у нас есть некое родовое понятие, но мы не знаем, какие видовые понятия ему соответствуют, мы эти видовые понятия никогда не выведем. Вольф пользуется тем, что психические способности нам уже определены в эмпирической психологии. Фактически он не дедуцирует их из понятия о единой силе души, а подводит их под это понятие; это редукция, а не дедукция.

Вывести из родового понятия видовые невозможно. Если бы, к примеру, у нас было бы понятие фрукта, но мы ни одного конкретного фрукта не знали, мы бы вывели бы из этого понятия существующие виды фруктов. Точно так же, если у нас есть понятие этой силы души, но мы не знаем, какие у нас присутствуют душевные способности, мы их не выведем из этого понятия. И поэтому Вольф недостаточно строго выражается, когда он говорит о дедукции. Он скорее подводит под это понятие силы души все многообразие психических способностей. Но такое подведение тоже достаточно интересно. Оно демонстрирует, например, что все психические функции так или иначе фундированы, укоренены в процессах восприятия. Например, мы нечто вспоминаем всегда изнутри той актуальной ситуации, в которой мы находимся. Мы представляем себе нечто будущее, опять же в связи с ситуацией, в которой мы находимся, в связи с тем, что мы воспринимаем. Все психические процессы могут быть показаны как определенная работа внутри реальной ситуации, как преломления единой силы восприятия мира сообразно положению тела в нем.

Теперь, чтобы лучше почувствовать, как работает Вольф в эмпирической психологии, обратимся подробнее к этой области. Приступая к эмпирическому исследованию душевной жизни, он определяет душу. Он говорит, что под душой следует понимать такую вещь, которая сознает сама себя и другие вещи вне ее, подобно тому, как мы осознаем нас самих и вещи вне нас. Почему здесь возникает это «подобно тому»? Потому что Вольф ориентирован на Лейбницеву монадологию, в которой монады, или души, мыслятся присущими не только человеку. Они могут быть присущи и существам духовным, скажем, ангелам, они могут быть присущи и животным. И поэтому здесь проводится аналогия с человеком.

Сознание самого себя и отличных от себя вещей предполагает возможность 1) отличать себя от мира и от этих вещей и 2) возможность отличать вещи друг от друга. Способность различать вещи – это ключевое понятие вольфовской психологии. С ней связаны у Вольфа понятия ясности и отчетливости, определяющие важные черты разных способностей души.

Ясность представления, по Вольфу, имеет место тогда, когда мы можем отличить данное представление от другого. Мы ясно представляем или воспринимаем какую-то вещь, когда мы можем отличить ее от другой. Если вещи для нас сливаются, ясности нет. А отчетливость возникает тогда, когда мы это отличие между вещами или представлениями можем объяснить, что, в свою очередь, предполагает различение их частей или компонентов. Ведь для того, чтобы объяснить, чем отличается одно представление от других, мы должны выделить в нем и в тех представлениях, с которыми мы его сравниваем, определенные части, чтобы обнаружить, какими именно компонентами оно отличается.

Далее, Вольф выделяет три основные темы психологического исследования. Это 1) способность познавать; 2) способность желать и волить; 3) взаимодействие души и тела.

Рассмотрение познавательных способностей Вольф начинает с ощущения, которое он трактует как состояние души, возникающее по поводу внешнего воздействия на наши органы чувств. «Мысли, – пишет Вольф, – имеющие основание в изменениях органов нашего тела и побуждаемые телесными вещами вне нас, мы будем называть ощущениями, а способность ощущать – чувствами». (Чувствами, разумеется, в том смысле, в каком мы говорим об «органах чувств».)

Это определение, конечно, не свободно от определенной онтологической предпосылки, оно основано не просто на самонаблюдении, но предполагает определенное решение проблемы отношения души и тела.

Далее, Вольф указывает на свойство ощущений, которое известно с древних времен; уже стоики обращают на него внимание. Ощущения, говорит он, это такого рода мысли или идеи, которые не могут нами произвольно быть изменены. Этим ощущения отличаются от образов или представлений. Наши образы и представления могут нами свободно варьироваться. Ощущение же такому произволу не подлежит. Но при этом образы, говорит Вольф, менее ясны, чем ощущения. Они являются как бы более слабыми ощущениями. При этом Вольф говорит о том, что ни одного образа не может возникнуть в душе без предшествующего ощущения. То, что мы воображаем, мы так или иначе составляем из предшествующих ощущений.

Вольф пишет: «Представление отсутствующих вещей обычно называют образами, а способность души производить подобные представления именуют воображением». При этом, говорит Вольф, обычно ощущения подавляют образы и вытесняют их из сознания. Этот закон вытеснения одних представлений другими будет обсуждаться и в более поздней психологии. Вольф указывает на то, что когда наши восприятия сменяют друг друга, то новое воспринятое вытесняет из нашего сознания прежнее. И более того, если мы, например, сидим с закрытыми глазами и что-то себе представляем, а затем открываем глаза и начинаем наблюдать окружающие нас вещи, то ясность того, что мы воспринимаем, как бы вытесняет, подавляет ясность наших воображаемых вещей. Точно так же, как и при пробуждении ото сна воспринимаемые нами вещи вытесняют из сознания то, что мы видели во сне.

Тема вытеснения одних представлений другими, тоже, таким образом, начинается с Вольфа. Позже ее тоже активно в XIX веке будет обсуждать И. Гербарт. И ко времени Фрейда само слово «вытеснение» в психологии будет уже отнюдь не ново. Новым будет тот смысл, который отчеканит уже Фрейд для этого понятия в связи со своей клинической практикой.

Вольф говорит также о том, что если какое-то ощущение часто повторяется, то при повторении части этого ощущения воображение воспроизводит целое. Он указывает на закон, который в XVIII веке будет обсуждаться под рубрикой закона ассоциации и который имеет «долгое прошлое», восходящее как минимум к Аристотелю.

Вслед за воображением Вольф рассматривает память. Причем он довольно интересно ее определяет. Память, по Вольфу, это осознание того, что представляемое в данный момент ранее уже воспринималось. Вольф различает память и репродуктивное воображение. Репродуктивное воображение отвечает за воспроизведение представлений. А память – именно за осознание того, что вот это воспроизведенное представление воспринималось нами раньше. Здесь есть след аристотелевского различения памяти и припоминания, хотя у Аристотеля они различаются несколько иначе. Для Аристотеля припоминание – это воспроизведение представления как такового, а память – это устойчивое удержание воспроизведенного при обязательном осознании того, что воспроизведенное представление некогда нами воспринималось, т. е. относится к прошлому.

Рассуждая о памяти, Вольф говорит о том, что память имеет ряд количественных параметров. И он пытается отыскать условия и обстоятельства, при которых запоминание происходит более эффективно. Запоминанию, по Вольфу, способствуют, во-первых, ясность и отчетливость представлений (ясные и отчетливые вещи запоминаются лучше смутных и неясных), а во-вторых, частота появления той или иной мысли или ощущения. Память, считает Вольф, улучшается благодаря тренировке. И наконец, запоминанию способствует внимание к тому или иному представлению.

Внимание, к рассмотрению которого мы теперь переходим, Вольф трактует как умение сосредоточиться на чем-то одном из множества одновременно воспринимаемых представлений. Само это сосредоточение определяется опять-таки через ясность представлений. Когда мы сосредотачиваемся на вещи, мы мыслим ее яснее остальных. Ведь ясность – это способность отличать вещь от остальных. Фиксируя на некоей вещи внимание, мы выделяем ее из ряда остальных вещей и при этом выделении отличаем ее от остальных. Значит, мы мыслим ее яснее. Внимание, считает Вольф, также может быть усовершенствовано с помощью тренировки и допускает количественную оценку.

Когда Вольф говорит о количественных характеристиках памяти или внимания, он уже начинает предполагать возможность применения математики в психологии. Но он еще не разрабатывает эту возможность конкретно. Первым, кто попытается применить математику к психологии, впрочем, еще не очень успешно, будет Гербарт в начале XIX века. А первым успешным ее применением можно считать применение математики Фехнером при выведении им знаменитого психофизического закона. Но это уже – середина XIX века, т. е. пройдет больше века после выдвижения Вольфом тезиса о том, что математика в принципе может быть применена в психологии.

Ощущение, память, воображение Вольф относит к «низшим» познавательным способностям. Далее он переходит к рассмотрению «высших» – рассудка и разума. Рассудок и разум, понятия, знакомые многим по Канту, тоже вводятся Вольфом. Согласно Канту, рассудок – это скорее способность общего познания. А Вольф хотя и связывает рассудок с возможностью общего познания, но определяет его несколько иначе. Рассудок, пишет он, есть способность отчетливого представления. В том-то и состоит, говорит Вольф, отличие рассудка от чувств и воображения, что там, где имеются последние, представления могут быть в лучшем случае ясными, но не отчетливыми, тогда как добавление рассудка делает их отчетливыми.

Рассуждая так, Вольф учитывает и языковые интуиции. По-немецки понимать – verstehen, рассудок – Verstand. Вольф рассуждает: понимать – значит уметь объяснить. Объяснять – значит указывать сущностные признаки предмета, о котором идет речь. Но представление сущностных признаков вещи – это ее отчетливое познание, значит, рассудок – это отчетливое познание вещи.

Но как же все-таки рассудок связан с общими познаниями? С одной стороны, Вольф указывает на то, что отчетливыми могут быть не только общие понятия. Какое-то частное понятие тоже может мыслиться нами отчетливо. Мы можем отчетливо воспринимать, например, ту или иную вещь, и она не будет общим понятием, она будет конкретной вещью. В этом смысле сфера рассудочного познания шире сферы общих понятий. С другой стороны, Вольф говорит, что именно общие понятия, как ничто другое, придают отчетливость нашему познанию. И действительно, знание сходства вещей, являющегося источником общих понятий, лучше всего помогает обратить внимание на их различия, а значит, эти различия отчетливо познать. Имеет место и обратное отношение: отчетливо постигая вещи, мы можем легко выделить их общие компоненты. Логично поэтому, что Вольф называет рассудок поставщиком общих понятий, а потому и в целом общего познания. Оговорив эти моменты, Вольф дает определение чистого рассудка как такого познания вещей, в котором нет ничего неотчетливого. И Вольф утверждает, что человеческий рассудок никогда совершенно не чист. Для человеческого рассудка всегда есть нечто неотчетливое, он не может полностью определить каждую вещь и отличить ее от другой. Чистым является только Божественный рассудок. Человеческий же рассудок проявляет себя в составлении понятий, суждений и умозаключений, постепенно приближаясь к совершенно отчетливому познанию мира, но никогда окончательно его не достигая.

Наряду с рассудком Вольф говорит о разуме. Если рассудок – это способность отчетливых понятий, то разум, по Вольфу, опирающемуся здесь на Лейбница, это способность усмотрения связей истин, которые могут быть выражены в суждениях. Он говорит о чистом разуме как о таком разуме, посредством которого мы можем связывать истины, не привлекая ни одного опытного положения. К возможности такого чистого разума Вольф относится скептически; он говорит о том, что наш разум всегда смешан с опытом и должен подкрепляться им.

Наряду с обсуждением рассудка и разума, Вольф говорит еще о двух интересных познавательных способностях. Это остроумие, или острота ума, и проницательность.

Остроумие он определяет как легкость восприятия свойств. А проницательность, согласно Вольфу, связана со способностью различения много в одном. Проницательность связана, таким образом, с отчетливостью познания, а значит, и с рассудком, так как рассудок требует сравнения вещей для того, чтобы объяснить их различия. И познание многих аспектов вещи помогает ее сравнивать по этим аспектам, по этим параметрам с другими вещами.

Также Вольф говорит о такой интересной способности, как аналог разума. Аналог разума – это способность, которая проявляется в ожидании случаев, сходных с уже бывшими, и возникает из ощущения, воображения и памяти. Аналогия этой способности с разумом состоит в том, что она позволяет усматривать связи, а именно связи наличного состояния с будущим, на базе воспоминания прошлой последовательности событий. Но различие аналога разума от разума состоит в том, что аналог разума не подразумевает отчетливого познания этих связей.

Сказав о том, как Вольф рассматривает познавательные способности души, перейдем теперь к рассмотрению того, что он говорит об эмоционально-волевой сфере. Анализ этой сферы начинается у него с рассмотрения удовольствия и неудовольствия. Поскольку неудовольствие трактуется Вольфом как негатив удовольствия, то можно сосредоточиться на удовольствии, а то, что относится к неудовольствию, просто рассматривать со знаком минус. Удовольствием Вольф называет чувство, возникающее при созерцании совершенства. Когда мы созерцаем совершенство, пишет Вольф, в нас возникает удовольствие, так что удовольствие есть не что иное, как созерцание совершенства, что отметил уже Декарт. Если созерцаемое совершенство не мнимое, то удовольствие имеет устойчивый характер. Удовольствие является постоянным, когда мы знаем о совершенстве вещи или можем доказать его. Поясняя это, Вольф приводит пример с картиной. Допустим, она нам нравится. С чем это связано? Это может быть связано с тем, что картина очень живо, очень глубоко передает оригинал. И в этой передаче оригинала может состоять совершенство картины. Но с другой стороны, скажем, с точки зрения современного искусства, не всякая картина обладает таким миметическим, подражательным, сходством с тем или иным оригиналом в реальном мире. Но все равно она может обладать совершенством и может нам нравиться, например, в силу мастерства художника, того, сколь гармонично он составил ту или иную композицию. Так или иначе, удовольствие возникает при созерцании совершенства. Поскольку то, что делает нас самих совершенными, Вольф называет благом, получается, что благо в его созерцательном представлении должно вызывать удовольствие. Благо должно стать чем-то приятным, а приятное притягивает душу и порождает чувственное желание.

Заметную степень чувственного желания или чувственного отвращения Вольф называет аффектом. Аффекты затрагивают не только душу, но и тело и бывают приятными, неприятными и смешанными.

При обсуждении удовольствия у Вольфа возникает момент, интересный для философской этики. В некоторых местах своих работ Вольф указывает, что удовольствие возникает в тот момент, когда наше представление неотчетливо. Получается так, что для того, чтобы благо было связано с удовольствием, а значит, и со стремлением к нему, с желанием, необходимо неотчетливое представление этого блага. Но, с другой стороны, воление, по Вольфу, возникает при отчетливом представлении блага. Выходит, если у нас есть неотчетливое представление блага, мы чувственно его желаем и имеем стремление к нему, а если у нас представление о благе становится отчетливым, то возникает воление.

Если рассматривать эту мысль в свете позднейшей немецкой философии, возникает впечатление, что Вольф по-своему намечает связь этического действования с автономией воли. Здесь есть сходство (которое, конечно, не является тождеством) с мыслью Канта о том, что человек поступает нравственно не тогда, когда он действует по какой-либо склонности (даже по склонности делать добро, поскольку оно доставляет ему радость или поскольку он сопереживает человеку и у него возникает желание ему помочь), настоящий нравственный поступок совершается в силу автономного самоопределения воли безотносительно к какой-либо склонности.

Анализ душевных способностей Вольф завершает понятиями произволения, свободы и привычки. Произволение, говорит Вольф, имеет место, когда основания действий души принадлежат ей самой. Произволение превращается в свободу, когда душа находится в ситуации выбора; свобода, по Вольфу, это способность души выбирать по собственному произволению из двух равновозможных вещей то, что ей больше нравится. Это определение не отрицает наличия достаточных оснований для свободных поступков. Но свободным будет поступок, основание которого заложено в самой душе. Вольф подчеркивает этот момент, отмечая в то же время особенность моральной необходимости, не принуждающей человека, а лишь склоняющей его к тому, что он считает благом. Моральный поступок будет при этом свободным, потому что в нем душа имеет основание своих действий в самой себе. В так понимаемой свободе есть место и для разума. Вольф говорит даже о том, что разум составляет основание свободы, потому что разум усматривает связь вещей и обнаруживает, что хорошо, что плохо, что лучше, что хуже.

И наконец, Вольф переходит к обсуждению вопроса о психофизическом соответствии, о связи души и тела. Более подробно эту проблему он будет рассматривать в своей рациональной психологии. Причем в более ранних публикациях он будет придерживаться Лейбницевой концепции предустановленной гармонии, а в более поздних – утверждать, что его рационально-психологические построения не зависят от того или иного решения вопроса об отношениях души и тела. В эмпирическом же разделе психологии он говорит лишь о соответствии душевных и телесных состояний. Он констатирует, что состояния души одновременны определенным телесным движениям. Например, когда внешние вещи производят изменения в органах наших чувств, то в нашей душе тотчас возникают ощущения. Вольф подчеркивает, что опыт не может доказать взаимодействие души и тела, он лишь показывает соответствие их состояний. Мы воспринимаем здесь, пишет Вольф, не более чем одновременность двух вещей, а именно: 1) изменений, происходящих в органах чувств и 2) мысли, посредством которой душа осознает внешние вещи. Мы не испытываем как таковое действие тела в душе. Если бы это происходило, мы должны бы были иметь о таковом действии пусть и не отчетливое, но, по крайней мере, ясное понятие. Но кто обратит внимание на самого себя, тот обнаружит, что о действии тела в душе или души в теле у него нет ни малейшего понятия. Поэтому мы не можем сказать, что представление о действии тела в душе основано на опыте. Кто хочет выражаться точно, может приписывать опыту не более чем указанную одновременность.

Завершая разговор о Вольфе, отметим, что его философская психология для немцев XVIII века будет исключительно влиятельной. На нее будут ориентироваться, с ней будут спорить, но и споры, и продолжение того, что делал Вольф, они будут ориентированы в мыслительном и языковом пространстве, созданном Вольфом.