Лекция 4. Двоевластие. Март – июль 1917 года

Итак, дорогие друзья, мы продолжаем отмечать столетие русской катастрофы. Лекцию назад мы говорили о днях Февральского переворота, и в основном наш взгляд был сосредоточен на Государе, на его отречении, на давлении на него. То есть мы были сосредоточены на том, как уходила прежняя власть. А теперь мы посмотрим на то, как приходила новая власть, что приходило на смену и как пришло.

Два эти процесса, естественно, шли параллельно, причём процесс формирования новой власти даже чуть-чуть опережал – это тоже естественно – разрушение и гибель прежней власти. Уже в ночь с 26 на 27 февраля 1917 года от имени Императора последний председатель Совета министров старой России Николай Дмитриевич Голицын подписал указ о перерыве в заседаниях Государственной Думы. Днём этот указ был зачитан самим депутатам. «Самоубийство Думы совершилось без протеста», – пишет П. Н. Милюков.

Впрочем, тут же 27-го во второй половине дня возникло стихийное совещание активных членов Государственной Думы, собралось где-то 50–70 человек. В соседнем зале Таврического дворца, рядом с залом заседаний Парламента, обсуждалось, что, собственно, делать дальше. За стеной была улица, которая бурлила, улица, на которой уже пролилась кровь, улица, которой уже никто не управлял, по крайней мере из представителей власти. То есть было полное ощущение революции. И в то же время думцы понимали, что они не могут выйти за пределы закона. Одно за другим предлагались решения. Первое – не признавать указ Императора, зачитанный им князем Голицыным, и возобновить заседания Думы. Это – безусловное неповиновение власти Императора. Другое – объявить Думу Учредительным собранием – это и того больше. Учредительное собрание – институт, который создаётся для учреждения государства. Старое государство в таком случае считается разрушенным до основания. А эти люди – думцы – были выбраны при старом режиме. Кто они такие, чтобы учреждать новое государство? Они имеют легитимность (слово «легитимность» нам ещё много раз придётся вспомнить), данную им старой властью, они выбраны народом и выбраны в орган, который образован в соответствии с Основными законами Российской Империи 1906 года. Так что превратить себя в Учредительное собрание думцы никак не могут: отказавшись от старого мандата, они теряют право и на новый.

Другие предлагали передать власть Совету старейшин Думы. Да, есть старейшины Думы, но, собственно, какую власть им передать? Предлагали даже провозгласить военную диктатуру. В конце концов остановились на самом безобидном и, в общем-то, остающемся в рамках законов Российской Империи решении: создать временный комитет Государственной Думы для сношения с лицами и учреждениями. Лица – это Император и его представители, учреждения – это министерства и другие государственные ведомства России.

Вечером 27 февраля был намечен состав Временного правительства и после короткого обсуждения двух кандидатур на должность председателя Совета министров: Михаила Владимировича Родзянко и князя Георгия Евгеньевича Львова – был выбран как более деятельный, более активный, менее связанный со старым режимом, не «медведь» Родзянко, а князь Львов. Царь утвердил Георгия Львова председателем правительства в день своего отречения, то есть он успел стать легитимным главой правительства России. Царь уволил Голицына, назначил Львова и фактически передал Думе право на создание ответственного перед ней правительства. «Вы хотите Львова – пожалуйста, пусть будет Львов». Мечта последнего двенадцатилетия всех мало-мальски либеральных политиков, включая кадетов и октябристов, – правительство, ответственное не перед Царем, а перед Думой, – эта мечта была осуществлена, и осуществлена законно. Царь приобрёл статус конституционного монарха британского образца. Это ещё всё успел сделать Император Николай II. И всё это было, безусловно, законно, то есть в рамках законов Российской Империи.

Но всё дальнейшее выглядело намного более сомнительным. Император Николай II отрёкся незаконно в пользу Великого князя Михаила. Великий князь отрёкся ещё более незаконно в пользу Временного правительства: «прошу всех граждан державы Российской подчиниться Временному правительству, по почину Государственной Думы возникшему» – это была формула отречения Великого князя Михаила. В этой формуле какую-то, казалось бы, легитимность Временное правительство получало, но надо помнить, что сам Великий князь Михаил никаких прав на престол не имел, и это прекрасно знали все юридически грамотные люди. То есть Император Николай Александрович нарушил право, и это нарушение права не оставляло никаких возможностей для Великого князя Михаила.

У Временного правительства единственная легитимная юридическая зацепка – это назначение князя Георгия Евгеньевича Львова председателем Совета министров. Других зацепок не было. То, что Временное правительство состояло из депутатов Государственной Думы, – это опять из той же области нелигитимного. Государственная Дума избрана при старом режиме, и, собственно говоря, какое право она имеет выходить за пределы своих полномочий? Как депутаты, члены Государственной Думы имеют определённые права, а как министры – не имеют никаких прав.

Временное правительство усугубило свою незаконность одним удивительным и очень значительным поступком. Государственная Дума, которой из своего состава был избран Временный комитет Государственной Думы, а потом и Временное правительство, эта Государственная Дума была, понятно, законным учреждением, избранным осенью 1912 года, и её пятилетний срок истекал как раз в октябре 1917 года. И она могла продолжать заседать до этого срока, принимать законы, бюджет. Дума имела очень широкие права. Надо было как-то решить проблему с Государем, потому что законы вступали в силу после контрассигнации, то есть подписи их Государем. И, собственно, на это и рассчитывали участники переворота, которые везли проект отречения в Псков. Но Думу ни разу не созвали. Поразительно, что Временный комитет Государственной Думы и Временное правительство, по почину Думы, как только что было сказано, созданное, ни разу не созвало заседание Государственной Думы, тем самым прямо нарушая Основные законы Российского государства и законы о статусе Думы. Потому что нельзя было Думу распускать более чем на месяц, на два месяца максимум. И соответственно, её надо было вновь созвать после роспуска 27 февраля, но её не созвали ни разу.

Ни разу не созвали по той простой причине, что боялись – Дума не поддержит, не одобрит решения Временного правительства, что она «слишком реакционна». А без одобрения парламента Временное правительство не имеет права издавать законы. Соответственно, Временное правительство тут же вышло за пределы своего легитимного пространства, и надо сказать, что об этом очень откровенно пишет Павел Николаевич Милюков в своих воспоминаниях. 2 марта в три часа дня он выступал перед публикой в Таврическом Дворце. «Мне был поставлен ядовитый вопрос: „Кто вас выбрал?" Я мог прочесть в ответ целую диссертацию. Нас не „выбрала" Дума. Не выбрал и Родзянко по запоздавшему поручению Императора. Не выбрал и Львов, по новому, готовившемуся в Ставке царскому указу, о котором мы не могли быть осведомлены. Все эти источники преемственности власти мы сами сознательно отбросили. Оставался один ответ, самый ясный и убедительный. Я ответил: „Нас выбрала русская революция!" Эта простая ссылка на исторический процесс, приведший нас к власти, закрыла рот самым радикальным оппонентам. На неё потом и ссылались как на канонический источник нашей власти». Вот что пишет Милюков в своих воспоминаниях. Однако он же признаёт, что это решение было не что иное, как Rechtsbruch, то есть разрыв в праве.

Для нас, привыкших за сто лет жить в бесправии, Rechtsbruch – это незаметная вещь. Об этом мы не вспоминаем, об этом в учебниках не пишут. Но очень плохо, что мы об этом не вспоминаем и в учебниках об этом не пишут. Плохо потому, что это важно знать. И, в частности, очень важно знать именно нам и сейчас, потому что в любой момент мы можем войти в ситуацию, юридически похожую на ситуацию, которая была сто лет назад. И мы должны понимать наши возможности и таящиеся перед нами опасности. Вот эти слова: «нас выбрала русская революция» – надо бы под страхом уголовного преследования запретить, потому что разрыв в праве – это страшная вещь. Когда говорят, что «выбрала революция», это значит – не выбрал никто. У революции нет своей воли, есть воля людей. И у людей может быть законной только та воля, которая облечена в форму некоторых законных институций. Скажем, выборов, дум, парламентов, самоуправления, чего-то ещё. Когда власть захватывается незаконно, это всегда власть не от Бога, это – аналог грабежа, аналог кражи. А краденая вещь никогда не принесёт счастья никакому своему обладателю. Что и произошло в России очень скоро.

Только законная передача власти, только законная передача вещи законным дарением, наследованием, покупкой делает пользование ею не опасным, а благоприятным для человека. Так же и власть. Власть не должна быть краденой. Поэтому озаботиться правильной передачей власти – это важнейшая задача политиков. Иначе мы, как говорится, из огня попадём в полымя. И вот сейчас мы переходим к тому, что произошло в этой проруби, в полынье сто лет назад.

Последний раз голос бывшего правителя России прозвучал громко 8 марта 1917-го. Он должен был прозвучать на всю страну, но это его письмо скрыли. Говорят порой о его фальсификации. Я изучал специально этот вопрос. Я сейчас прочту это обращение от 8 марта, сделанное в Ставке через шесть дней после отречения. Конечно, это заявление не имеет законной силы, потому что Император уже отрёкся от престола, но оно имеет моральный авторитет.

«В последний раз обращаюсь к Вам, горячо любимые мною войска. После отречения моего за себя и за сына моего от престола Российского, власть передана Временному правительству, по почину Государственной Думы возникшему. Да поможет ему Бог вести Россию по пути славы и благоденствия. Да поможет Бог и Вам, доблестные войска, отстоять Россию от злого врага. В продолжение двух с половиной лет Вы несли ежечасно тяжёлую боевую службу, много пролито крови, много сделано усилий, и уже близок час, когда Россия, связанная со своими доблестными союзниками одним общим стремлением к победе, сломит последнее усилие противника. Эта небывалая война должна быть доведена до полной победы. Кто думает о мире, кто желает его – тот изменник Отечества, его предатель. Знаю, что каждый честный воин так мыслит. Исполняйте же Ваш долг, защищайте доблестную нашу Великую Родину, повинуйтесь Временному правительству, слушайте Ваших начальников, помните, что всякое ослабление порядка службы только на руку врагу. Твёрдо верю, что не угасла в Ваших сердцах беспредельная любовь к нашей Великой Родине. Да благословит Вас Господь Бог и да ведёт Вас к победе Святой Великомученик и Победоносец Георгий. 8-го марта 1917 г. Ставка. НИКОЛАЙ».

Это обращение, полное трагизма, сохранилось в рукописи самого Императора Николая. Но в нём, интересное дело, отсутствуют те куски, которые связаны с подчинением Государственной Думе и Временному правительству. Но опять же интересный момент: они не просто отсутствуют, а в этих местах рукой, видимо, Николая поставлен значок, как бы подразумевающий пропуск. Это не позднейшие интерполяции в текст, а он сам предполагал, что в этих местах в текст должны быть сделаны вставки. Эта рукопись стала основой документа, где всё это уже есть, – отпечатанного на машинке текста, подписанного Николаем II.

На основании этих деталей некоторые учёные предполагают, что отрёкшийся Император что-то написал, а всё остальное вписали и без его ведома опубликовали, – это не так. По всей видимости, он не знал, какие формулировки использовать, когда речь должна идти о Временном правительстве, Государственной Думе и их новых функциях, которые выходили за пределы его разумения российского государственного права. Поэтому он эти места оставил пустыми и сказал каким-то близким людям: «Сформулируйте». И когда они были сформулированы и текст был напечатан, Николай Александрович его подписал.

Там ещё есть несколько стилистических исправлений, по сравнению с рукописью, которые большого значения не имеют. Этот текст говорит о том, что Николай II, назначив премьер-министра, советует (он уже не может приказать) армии подчиняться Временному правительству. Он, как и его брат Михаил, говорит о Временном правительстве как о законном органе. Так что практически все старые властные структуры Временное правительство признали, но юридического права управлять страной без монархической власти, когда в стране не проведены выборы и не установлена другая форма правления, скажем президентская, и без Думы, которая существует и которая сформировала это правительство, – без всего этого права управлять у Временного правительства нет. Само по себе, вне системы принятых в России властных установлений, Временное правительство – это абсолютно незаконная, ни на чём не основанная власть.

И это, надо сказать, прекрасно понимали юристы, понимал Милюков, понимал барон Борис Эммануилович фон Нольде, который был главным юридическим советником правительства. Это было достаточно ясно. Но это было ясно теоретически. Временное правительство, возникнув, тут же принимает декларацию о своём всевластии. Вот эта декларация от 3 марта.

«От Временного правительства

Граждане, Временный комитет членов Государственной Думы при содействии и сочувствии столичных войск и населения достиг в настоящее время такой степени успеха над тёмными силами старого режима, что он дозволяет ему приступить к более прочному устройству исполнительной власти.

Для этой цели Временный комитет Государственной Думы назначает министрами первого общественного кабинета следующих лиц, доверие к которым страны обеспечено их общественной и политической деятельностью».

И перечисляются члены Совета министров. Совет министров кадетско-октябристско-прогрессистский. Милюков, министр иностранных дел, – кадет. Гучков, военный и морской министр, – октябрист. Министр путей сообщения Некрасов – кадет. Министр торговли и промышленности Александр Иванович Коновалов – прогрессист. Министр народного просвещения Александр Аполлонович Мануйлов, народник, довольно левый, – единственный непартийный человек в правительстве. Терещенко, министр финансов, – прогрессист. Обер-прокурор Святейшего Синода Владимир Николаевич Львов – октябрист. Министр земледелия Андрей Иванович Шингарев – кадет. Министр юстиции Александр Фёдорович Керенский – эсер, единственный социалист. Государственный контролёр Иван Васильевич Годнев – октябрист. И министр по делам Финляндии Фёдор Измаилович Родичев – кадет.

Вот первый состав Временного правительства. Перед ним открывалось несколько возможностей. Первая возможность – это как можно быстрее восстановить легитимность и залатать разрыв в праве. Теоретически тогда это было возможно. Надо было созвать сессию Государственной Думы, приступить к подготовке выборов в Учредительное собрание и без спешки, после достижения победы в войне с Центральными Державами, их провести. Не забудем, что идёт тяжёлая война и на 12 апреля намечено всеобщее наступление стран Антанты. Война должна была завершиться победой Антанты, по расчётам её штабов, к ноябрю 1917 года.

Также как-то надо было срочно решить проблему с престолонаследием. Скорее всего, надо было объявить, что отречение Николая II незаконно, и хотя он сам за себя отрёкся, и это непреложный и неотменимый факт, но после этого автоматически вступает в действие Основной закон Российского государства, и Императором провозглашается несовершеннолетний Алексей при регентстве Великого князя Михаила. И всюду власть устанавливается.

А Верховным главнокомандующим сам Николай II вместо себя назначил своего дядю, бывшего Верховного главнокомандующего, Великого князя Николая Николаевича. Вот, собственно, всё. Командующие фронтами, министры, всё сохраняется. Это путь государственной стабилизации с минимальными издержками из-за революционной смуты. Но по этому пути Временное правительство не пошло.

Второй путь – это грубой силой подавлять любую попытку сопротивления новой власти, не пытаясь её легитимировать и пренебрегая тем, что она незаконна. Это диктатура. Потом большевики пошли этим путём. Ленин так и сказал, что диктатура – это ни на чем не основанная, на силу опирающаяся абсолютная власть. Вот второй вариант. Он очень предосудительный. Это кровь. Это насилие. Это потом очень трудное возвращение к легитимности, и всегда очень проблематичное. Но, по крайней мере, это понятный путь. Временное правительство на него, слава Богу, не встало.

И третий путь – не делать ничего. То есть захватить власть и делать вид, что ты имеешь законную власть, когда все вокруг знают, что эта власть незаконна, но при этом к повиновению не принуждать. Уговаривать, а не насильничать. Вот, собственно, по этому третьему пути и пошло Временное правительство.

Что получилось? Получилось следующее. Мы уже с вами слышали на предшествующей лекции о революции, что 27 февраля Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов, так называемый Совдеп, захватил Таврический дворец. Захватил его с насилием и кровопролитием. В другом описании, автор которого Василий Витальевич Шульгин не знал, видимо, факта силового захвата, повествуется: «Распущенная Государственная дума была пуста. Затем растерянные депутаты в количестве 30–50 человек устроили заседание, и тут же на их глазах начали собираться субъекты, совершенно им неизвестные. Вначале они робко бродили и застенчиво смотрели по сторонам, а затем, освоившись и увеличившись числом, потребовали отвести им особое помещение. Испуганные думцы не смели перечить. Так получил жизнь первый Совет рабочих и солдатских депутатов». Это всё происходило 27 февраля.

На заседании вечером 27 февраля собралось уже около 250 депутатов Совдепа, большинство из которых были солдатами. Был избран Исполком этого Совета во главе с меньшевиком Чхеизде, его заместителями стали эсер Александр Федорович Керенский и меньшевик Скобелев. Вот именно это заседание вечером 27 февраля 1917 года осталось в воспоминаниях Шульгина «Конь вороной», где он описывает, как в зале, в котором он когда-то видел блестящих депутатов, министров и премьеров, где произносил речи Столыпин, солдаты лузгали семечки, плевались, похохатывали. Шульгин возмущённо взывает: «Пулемётов бы сюда, пулемётов!» Но было поздно. Пулемёты были в руках у толпы. У депутатов пулемётов не было.

Совдеп сразу же очень хорошо освоился. Он руководил толпой. Революция произошла совсем не так, как предполагали по своей теории Милюков и Гучков. Это был не верхушечный переворот, это был выход на сцену народа, выход масс. И народную массу представляли не они, депутаты и министры – их люди считали буржуями, господами, – а улица и Совет. Совет меньшевистско-эсеровский. В то время большевиками там и не пахло. Но этот Совет и эту революцию восторженно встретила вся Россия. Это невероятно, но это – факт. Можно привести только несколько свидетельств.

Михаил Родзянко 3 марта, когда уже Совдеп захватил Таврический дворец, сообщает генералу Алексееву: «Все мы здесь настроены бодро и решительно».

Генерал-адъютант Алексей Николаевич Куропаткин, тот самый, который был адъютантом Скобелева, потом неудачным главнокомандующим в Русско-японской войне, а во время революции – генерал-губернатором Туркестана, 8 марта, в день последнего послания Государя, записывает в дневник: «Чувствую себя помолодевшим и, ловя себя на радостном настроении, несколько смущаюсь, точно и неприлично генералу-адъютанту так радоваться революционному движению и перевороту. Ликую, потому что без переворота являлась большая опасность, что мы были бы разбиты и тогда страшная резня внутри страны стала бы неизбежна». Это – чувства самых верхов.

А вот с самых низов. Из солдатского письма с фронта того же 8 марта 1917 года в Калужскую губернию, в родную деревню: «Спасибо вам за память о нас, несчастных солдатах на фронте, оторванных волею ненавистного правительства (это ещё царское имеется в виду) от родных семей. Но теперь наконец свобода, помните, детки, это Великое счастье и нет больше бар, помещиков, начальства. Дорожите этой свободой и пользуйтесь ею вовсю».

Масса людей перекрасилась в один день. Вот Городской голова Баку, Лука Лаврентьевич Быч, будущий лидер кубанских самостийников, а тогда городской голова ещё царского Баку, кубанский казак. О нём пишет один из очевидцев, Белов: «Он являл собой яркий образец мартовского социалиста. Давно ли этот самый Быч, ожидая в конце декабря 1916 года приезда в Баку на открытие Шиловского водопровода наместника Великого князя Николая Николаевича, распинался повсюду в своей преданности монарху и произносил в городской Думе и в других собраниях, и по случаю и вовсе не к случаю, горячие верноподданнические, патриотические речи. Теперь тот же самый Быч с пеной у рта охрипшим голосом произносил повсюду демократические, демагогические речи о торжестве революционного народа, свергшего наконец тирана-самодержца, и призывал к углублению завоевания революции».

Но, конечно, были и другие люди. Князь Алексей Татищев, молодой и, надо сказать, видный деятель Министерства земледелия и землеустройства, записал в свой дневник 3 марта: «Смутное ощущение как бы общего крушения всего». Он вспоминает, что один из его друзей, Александр Бык, «в день, когда пришло известие об отречении Государя, ушёл к себе и застрелился, оставив записку, в которой говорил, что теперь, когда Государя нет, – всё кончено, не для чего жить и он уходит. Дядя Бык, – заключает свой рассказ Татищев, – казался нам всем человеком очень славным, глубоко порядочным, но недалеким. И уж во всяком случае, не „героем". А оказалось…».

Полковник Сергей Зубатов, тот самый полковник, который перед 1905 годом образовал легальные профсоюзы, получив известие об отречении Императора и Великого князя, тоже покончил с собой. Генерал Деникин вспоминает, что, когда зачитывался манифест об отречении Николая II, «…местами в строю непроизвольно колыхались ружья, взятые на караул, и по щекам старых солдат катились слёзы».

Как видим, были разные настроения, но доминировавшее настроение, которое всё усиливалось в первые мартовские дни, было настроение ликования. Даже Синод русской церкви 6 марта, на первом после отречения заседании, не придумал ничего лучше, как благословить по всем церквям Империи возглашать многие лета Временному правительству. Синод, который, казалось, был оплотом старого режима, просил Всевышнего даровать России на многие годы Временное правительство. Синодалы курьёз этой формулы в ликовании не замечали.

И в этой странной ситуации единственный, кто не медлил, а сразу перешёл от многих пышных слов к делу, – это Совдеп. Николаю Семёновичу Чхеидзе, лидеру Совдепа, предложили пост министра во Временном правительстве так же, как и Керенскому. Он же был депутат Думы от меньшевиков. Но Чхеидзе отказался. Принцип Совета был иной – давление на Временное правительство извне. То есть мы, Совет, не входим в правительство, но давим на правительство извне.

И вечером 1 марта, ещё до отречения Государя, Совдеп уже формулирует ультиматум Временному правительству: или улица вас поддерживает, и вы делаете то-то и то-то, или если вы этого не делаете, то улица вас свергает и создаёт новое правительство.

Этот ультиматум состоит из нескольких пунктов: выборы в Учредительное собрание, всеобщая амнистия за все преступления, в том числе и уголовные, роспуск полиции, замена её милицией, политические права всем военным вне строя, включая право агитации за прекращение войны, невывод революционных войск из Петрограда. Эти требования, которые нам сейчас кажутся ситуативными, на самом деле разрушали всю государственную систему. Выборы Учредительного собрания, а о ещё вчера заседавшей Думе ни слова. Всеобщая амнистия: выходят на свободу и вливаются в революцию люди, которые были террористами, бомбометателями, экспроприаторами банков, а заодно и уголовники. Роспуск полиции – у правительства нет своего приводного ремня к принуждению, а старой полиции уже нет, милиция непонятно когда будет создана и что это такое – какой-то «вооружённый народ». Ну и наконец, политические права военнослужащих вне строя – это значит, что фактически разрушается армия, армия превращается из боеспособной силы в политический митинг.

А невывод войск Петроградского гарнизона – это совершенно особая тема. Это значит, что огромное количество вооружённых людей не желает идти на фронт, их же там убьют или ранят. Зачем? Кому это надо? Тем более идёт революция. Лучше орать «мир без аннексии и контрибуции» и при этом оставаться в тылу. А воюют пусть те, кто хочет, кто-то другой, «дядя». Но, соответственно, эти люди будут преданы революции полностью, потому что если победит контрреволюция и их отправят на фронт, то понятно, что все их желания хорошо и уютно жить в тылу не осуществятся. Так что этим решением Совдеп тут же создал в Петрограде свою армию. Вот так умно это было сделано.

Совдеп внешне состоял из нескольких людей, которые были депутатами парламента: Церетели, Скобелев, Чхеидзе, но за ними стояли два человека, которые не были депутатами Парламента. А эти два человека и были людьми, которые выработали эту декларацию и продавили её принятие. Они формально не занимали высших постов Совдепа, хотя и входили в него. Это Николай Николаевич Суханов-Гиммер, сын обрусевшего немецкого дворянина и акушерки, человек с очень сложной судьбой, с очень сложной судьбой его родителей. Собственно говоря, с его отца писал Лев Николаевич Толстой рассказ «Живой труп», потому что именно он по соглашению с женой инсценировал самоубийство. Жена хотела выйти снова замуж, но она была в законном браке. Муж – благородный человек, Николай Гиммер-старший, инсценировал самоубийство, чтобы жена стала свободной, но потом всё это было обнаружено, и их посадили на год в тюрьму. Ребенок рос неприкаянный, один, и очень рано примкнул к революционерам. Второй человек – это Овший Моисеевич Нахамкис, который известен как Стеклов. Вот, собственно, два эти человека: немец и еврей – и стояли в то время за Совдепом как его главный идейный мотор. И очень чётко, очень ясно проговорили эти требования, и тут же эти требования были приняты Временным правительством.

Я не зачитал вам вторую часть декларации Временного правительства, но она важна, потому что это именно то, чего требовал Совдеп. Это было полное разрушение государственных основ. Временное правительство тут же облекло требования Совдепа в юридические формы. После принятия этой декларации речи о сохранении легитимности власти и плавном переходе от, скажем, монархии дуалистического типа к очень мягкой конституционной монархии или даже к республике, но законном переходе, вести было невозможно. Разверзалась бездна правового провала.

Вот это постановление Временного правительства, изданное в день отречения Великого князя Михаила:

«В своей настоящей деятельности кабинет будет руководствоваться следующими основаниями:

1. Полная и немедленная амнистия по всем делам политическим и религиозным, в том числе террористическим покушениям, военным восстаниям и аграрным преступлениям и т. д.

2. Свобода слова, печати, союзов, собраний и стачек с распространением политических свобод на военнослужащих в пределах, допускаемых военно-техническими условиями.

3. Отмена всех сословных, вероисповедных и национальных ограничений.

4. Немедленная подготовка к созыву на началах всеобщего, равного, тайного и прямого голосования Учредительного собрания, которое установит форму правления и конституцию страны.

5. Замена полиции народной милицией с выборным начальством, подчинённым органам местного самоуправления.

6. Выборы в органы местного самоуправления на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования.

7. Неразоружение и невывод из Петрограда воинских частей, принимавших участие в революционном движении.

8. При сохранении строгой военной дисциплины в строю и при несении военной службы – устранение для солдат всех ограничений в пользовании общественными правами, предоставленными всем остальным гражданам. Временное правительство считает своим долгом присовокупить, что оно отнюдь не намерено воспользоваться военными обстоятельствами для какого-либо промедления в осуществлении вышеизложенных реформ и мероприятий.

Председатель Государственной Думы М. В. Родзянко.

Председатель Совета министров кн. гг Е. Львов.

Министры: П. Н. Милюков, Н. В. Некрасов, А. И. Коновалов, А. А. Мануйлов, М. И. Терещенко, Вл. Н. Львов, А. И. Шингарев, А. Ф. Керенский.

Петроград 3 марта 1917 года»

Совдеп прекрасно понимал, что надо делать, но не понимал, как это надо формулировать, там не было людей с юридическим высшим образованием. И вообще он не умел организовывать жизнь, он умел разрушать. Он ничего и не организовал за все эти месяцы. И когда надо было организовать людей, например написать документ или организовать солдат в Петрограде, он всегда прибегал к помощи Временного правительства, которое через соответствующие комитеты, через старые связи с городским самоуправлением и земством налаживало всё необходимое.

В этом и суть двоевластия. Когда-то Милюков сказал очень неосторожные слова. Он сказал во время заседания Второй Думы: «Мы выступаем на сцене, а шум за сценой создают другие». Имеется в виду шум улицы революции. Вот теперь так оно и получилось, только совладать с этим шумом других Милюков уже не мог, как он наивно думал в 1906 году.

Посмотрим на позиции этого постановления.

«Полная и немедленная амнистия по всем делам политическим и религиозным, в том числе террористическим покушениям, военным восстаниям и аграрным преступлениям и т. д.» – граница законного и беззаконного стёрта. Фактически объявляется вседозволенность беспредела. И тут же стали отбирать землю у купцов и помещиков, жечь усадьбы, устраивать кровавые самосуды среди крестьян.

Второе: «свобода слова, печати, союзов, собраний, стачек с распространением политических свобод на военнослужащих в пределах допускаемых военно-технических условий». Военно-технических условий никто не знал, поэтому вышел Приказ № 1 Совета рабочих и солдатских депутатов, который фактически уничтожал дисциплину в армии.

Третье: «отмена всех сословных, вероисповедных и национальных ограничений». Это безусловный плюс, и это надо было делать в любом случае.

Четвёртое: «немедленная подготовка к созыву на началах всеобщего, равного, тайного и прямого голосования Учредительного собрания, которое установит форму правления и конституцию страны». Верное решение, но нет указания о том, кто до этого будет осуществлять власть, что делать Думе – об этом ни слова не сказано.

Пятое: «замена полиции народной милицией с выборным начальством, подчинённым органам местного самоуправления». Это была огромная проблема. Полицейских уже повсюду убивают как представителей старого режима. Они спасаются, они уходят, можно сказать, в подполье, переодеваются и т. д., но всё равно их убивают, особенно в маленьких городках. Полицейский околоточный, участковый должен знать свой участок, и его должны знать обитатели его участка. Поэтому скрыться невозможно. Кто приходит им на смену? В общей сумятице в милицию в основном записываются люди, которые вчера вернулись с каторги, вот эти самые, по амнистии вышедшие люди. Или по крайней мере, они очень быстро добиваются верховенства в органах народной милиции над другими людьми. Милиция никого не охраняет.

Что касается органов местного самоуправления, опять же, следующий пункт: «выборы в органы местного самоуправления на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования». Да, эти выборы были проведены. Да, это было нужно. Да, вместо сословного надо было сделать равные права для всех на местном уровне. Но этот огромный слом всей системы самоуправления, проведённый одномоментно, оставлял огромную русскую провинцию, и города, и сельскую местность, без самоуправления как такового, потому что на этих выборах выбирали непонятно как, не по правильной манере, а выкрикиванием выбирали. И выбирали случайных людей в основном, к сожалению. Без полиции, без правильно действующих органов самоуправления огромная страна была предоставлена тому, кто сильнее и наглее других.

Седьмой пункт: «неразоружение и невывод из Петрограда войск и частей, принимавших участие в революционном движении». Войска тыла теперь люто ненавидят тех, кто сражается на фронте. И эта ненависть взаимна. Перед солдатами, сражающимися на фронте, теперь есть альтернатива – сражаться дальше или бежать в тыл. И Совдеп это прекрасно понимает. Потом на это будут давить большевики, когда с апреля уже начнётся ленинская агитация в России. Что вы там помираете на фронте? Втыкайте штык в землю и назад, к бабе. Что вы мучаетесь? Но пока многие солдаты на фронте считали, что надо воевать. Поэтому они люто ненавидели тех, кто, сидя в тылу, заведомо не желают идти на фронт. Между армейскими частями и тыловым гарнизоном Петрограда возникла очень большая ненависть, которая один раз спасла от революции, от большевицкого переворота. Но только один раз. После этого уже всё было кончено.

И наконец, восьмое: «при сохранении строгой военной дисциплины в строю и несении военной службы – устранение для солдат всех ограничений в пользовании общественными правами, предоставленными всем остальным гражданам». Временное правительство считает своим долгом присовокупить, что оно отнюдь не намерено воспользоваться обстоятельствами для какого-либо промедления в осуществлении вышеизложенных реформ и мероприятий.

Более четырнадцати тысяч петиций пришло в поддержку Временного правительства после заявления этой декларации. Со всей страны, от сельских сходов до союзов предпринимателей. В общем, все поддержали Временное правительство, не понимая, что на самом деле Временное правительство становится ширмой для того, что само себя наименовало революционной демократией. Совдеп устами Чхеидзе (он был хороший председатель, как пишут, но плохой руководитель, т. е. он очень респектабельный бородатый грузинский дворянин из Кутаисской губернии) вел заседания, и было ощущение, что это вроде бы и что-то совершенно новое, не царское, но в то же время солидное. Потом он станет министром грузинского правительства. Но тут он был нужен для того, чтобы стать красивой ширмой, скрывающей истинные цели Совдепа.

Вторым человеком был, естественно, Керенский, человек своеобразный, которому была суждена блестящая, но очень короткая карьера. Человек, который, безусловно, был одержим манией власти. Для него Наполеон был идеалом. Он даже руку так же держал за лацканом сюртука. Он говорил, что её ему кто-то грубым рукопожатием повредил сустав, но это всё чепуха. Он работал под Бонапарта, как мог. Ему от Бога был дан великолепный ораторский талант. Говорят, что было два замечательных оратора в России, это Керенский и Троцкий. Они разжигали любую толпу и умели обращаться и к Думе, и к самой примитивной солдатской массе. Керенский, как сообщает один из близких ему врачей, дня не мог прожить без кокаина. Это был человек, который сам себя позиционировал как верующего православного христианина. Он был очень сложное существо. Как и некоторые иные министры – их можно назвать по списку: Коновалов, Терещенко и Некрасов, – он был известным деятелем масонства. И мы, кстати говоря, знаем, что и многие деятели Совдепа были масонами. Меньшевики. Про большевиков я ничего сказать не могу, но Дан, например, был масоном, и многие другие. Между ними были какие-то связи, их, кстати, не мог понять Милюков. Милюков пишет в своих воспоминаниях: «Я видел, что между частью Временного правительства и Совдепа есть какие-то доверительные отношения». Но он совершенно не мог понять, что это и откуда они. Только потом, уже прочтя книгу Каткова о Февральской революции, кое-что ещё он понял, что это дружба масонской ложи. Мы не знаем до конца, что там было, какие были договоренности, мы вообще этого не знаем. Я не хочу на этот счёт фантазировать, не надо демонизировать масонов, но присутствие масонов в русской революции на важнейших ролях – это безусловный факт.

Совет рабочих и солдатских депутатов уже 3 марта принуждает Временное правительство отказаться от своих обязательств, которое давало Временное правительство Николаю II, и подписать указ об аресте Николая и прочих членов династии Романовых. Так там написано: «И женщин из дома династии Романовых», в том числе и Великого князя Михаила, и Великого князя Николая Николаевича. Даются специальные указания по отношению к Николаю Николаевичу, ввиду опасности арестовать его на Кавказе, предварительно вызвать его в Петроград и вести в пути строгое над ним наблюдение. То есть всё Совдеп предусмотрел. Император, не зная постановления Совета, 4 марта в Ставке формулирует свои просьбы к новой власти. Наивный человек, он думает, что имеет дело с порядочными людьми. «Беспрепятственный проезд в Царское Село, беспрепятственное пребывание в Царском Селе до выздоровления детей, беспрепятственный и безопасный выезд из России через Романов-на-Мурмане (Мурманск нынешний), возвращение в Россию после окончания войны для постоянного жительства в Крыму, в Левадии». Между тем уже принят указ об его аресте. И 7 марта Временное правительство постановило признать отрёкшегося Императора Николая II и его супругу лишёнными свободы и доставить отрёкшегося Императора в Царское Село для пребывания под арестом.

Петроградский Совдеп выбирает первый состав Центрального комитета Совета и создаёт контактную комиссию с Временным правительством. Контактная комиссия занимается тем, что указывает Временному правительству, что оно должно делать.

Состав Центрального комитета Совета рабочих и солдатских депутатов, то есть исполнительного органа Совдепа, избран солдатской массой. Да, конечно, выкриком, по спискам, которые плохо слышат и толком никто не читает. Но всё-таки какой-то контроль над выборами есть. И вот рабочие и солдаты Петрограда выбрали такой состав ЦК Совдепа: Никольский, Чхеидзе, Дан, Либер, Гоц, Гендельман, Розенфельд, Каменев, Саакян, Кушинский. То есть одно русское лицо, остальные поляки, армяне, евреи, грузины. Интересно, что «инородство» совсем не смущает русский народ Петрограда. Такой состав Совдепа – это воля народа. Настолько была велика ненависть к старой власти у низших сословий в тот момент, что они готовы были тому, кто предлагает им покончить со старым режимом, передать власть. Никакого великорусского шовинизма, никакого антисемитизма, ненависти к инородцам при этом нет и в помине.

Интересна позиция князя Георгия Львова. Князь Львов, который назначен министром – председателем Временного правительства, считался гением администрации, и, наверное, таким действительно был. Во время Русско-японской, а потом Первой Мировой войны он создал систему прекрасных лазаретов для раненых воинов. Его вообще называли русским американцем – «Львов-американец», потому что он был прекрасным организатором, какими, по представлению русских, были американцы. И тут Георгий Евгеньевич вдруг впал в невероятную апатию. «Я верю в великое сердце русского народа, преисполненное любовью к ближнему. Верю в этот первоисточник правды и истинной свободы, в нём раскроется вся полнота его славы, и всё прочее приложится», – объявляет князь премьер-министр.

В конце июля 1917-го, когда Г. Е. Львов уходил в отставку, он сказал: «Для того, чтобы спасти положение, надо было разогнать советы и стрелять в народ. Я не мог этого сделать». Вот такое было начало его премьерства, и такой – итог его добрых заявлений.

Понимаете, с одной стороны, народ, восставшая революционная толпа, жаждала того, что мы слышали в солдатском письме с фронта в Калужскую губернию: свобода – это возможность делать, что хочешь, а с другой стороны, министры Временного правительства, интеллигенция, люди культуры не считали себя в праве сказать «нет» этому народу, потому что от имени этого народа они говорили как минимум шестьдесят лет – народники, социалисты, депутаты Думы говорили и говорили о том, что ужасный царизм подавляет народ и народ обрёл свободу. Неужели в него стрелять из пулемётов и разгонять казачьими нагайками, как при «проклятом царизме»?

А депутаты Совдепа всё говорили от своего имени как абсолютная власть. Член Петросовета трудовик Станкевич вспоминает: «Разъезжали от имени комитета делегаты по провинции и в армии, принимали ходоков в Таврическом дворце, каждый, выступая по-своему, не считался ни с каким разговорами, инструкциями, постановлениями или решениями».

Старая власть исчезала, а новая возникала в общей анархии. Советы для народа были свои, Временное правительство – барское, это было общее настроение. И в апреле возникает первый реальный конфликт Временного правительства и Совдепа. Совдеп движется всё дальше к разрушению государственного порядка, он напирает всё больше, как бы проверяя Временное правительство – до какого предела вы выдержите. И вот конфликт возникает.

Сейчас из революционного Петрограда мы перенесёмся в Берлин. 22 марта (4 апреля нового стиля) 1917 года немецкий посланник в Берне посылает в Берлин телеграмму, в которой сообщает, что от имени группы русских социалистов, их вождей, Ленина и Зиновьева, секретарь Социал-демократической партии Германии обратился с просьбой о немедленном разрешении на их проезд через Германию и Швецию в Россию. Посланник заключает телеграмму словами: «Всё должно быть сделано, чтобы перебросить их в Россию как можно скорее. В высшей степени в наших интересах, чтобы разрешение было выдано сразу». Император Вильгельм на этот раз вполне согласен со своими социалистами и отдаёт распоряжение, чтобы русских социалистов перебросили через линию фронта, если Швеция откажется их пропустить.

В 15 часов 20 минут 27 марта (9 апреля) 32 русских эмигранта-социалиста выехали из Цюриха, в их числе было 19 большевиков, 16 членов бунда и 300 сотрудников Троцкого. 8 апреля (21 апреля по новому стилю) немецкое посольство в Стокгольме сообщает министру иностранных дел Германии: «Въезд Ленина в Россию прошёл успешно. Он работает точно так, как мы бы желали».

Революция застала Ленина врасплох, он не ожидал её. Но выводы из новостей он делает мгновенно. Уже 6 марта он телеграфирует в Петроград известные свои три тезиса: «Полное недоверие. Никакой поддержки новому правительству. Вооружение пролетариата – единственная гарантия. Никакого сближения с другими партиями».

Есть Временное правительство, есть Совдеп, который так или иначе сотрудничает с Временным правительством, используя его, делая его ширмой для своих действий, поступательно и медленно разрушает сложившуюся власть, чтобы, видимо, прийти самому к власти. Но ещё в стране есть большевики. Это третья сила, особая сила. И большевики устами Ленина уже 6 марта говорят: «Никакой поддержки Временному правительству». 6 марта! Правительство только сформировано, и уже – «никакого доверия»!

«Вооружение пролетариата – единственная гарантия». И это вооружение будет происходить. Какое «вооружение пролетариата»? Этот тот же невывод революционных войск из Петрограда. Полное разоружение патриотических чувств и всецелое сплачивание вокруг большевиков посулами той чудной жизни, которую они дадут следующему за ними народу в случае обретения ими власти. Потому что Ленин с самого начала говорит, что есть партия, которая может взять власть. Он это впервые публично сказал на Первом съезде рабочих и солдатских депутатов в июне 1917 года, но об этом он говорит и раньше, об этом он говорит в своих Апрельских тезисах, которые, только 4 апреля 1917 года вернувшись в Россию, он сказал во дворце Кшесинской. Ленин готов взять власть в любой момент. Вот есть двоевластие, а он требует для себя и своих соратников единовластия. И потому – никакого сближения с другими партиями. Речь идёт не о кадетах и октябристах, о них он вообще не вспоминает. Речь, конечно, идёт о меньшевиках, эсерах и народных социалистах, то есть о партиях левых, о партиях Совдепа. Никакого сближения с ними. Он тут же сориентировался, он тут же формирует свой пробивной блок.

Большевиков почти нет. В тот момент, когда Ленин пишет свою знаменитую телеграмму 6 марта, в Петрограде всего пять тысяч большевиков. В сравнении с меньшевиками и эсерами это ничтожная цифра, вообще о них можно забыть. И они совершенно не видны, у них в России нет ярких, известных «пролетариату» лиц. Не забудем, что Троцкий на тот момент ещё никакого отношения к большевикам не имеет. Он сторонник перманентной революции, и у него большие расхождения с большевиками и меньшевиками. Да к тому же он в Соединённых Штатах. Потом он увидит, что Ленин, по сути, взял его программу, и объединится с Лениным. Но это произойдёт позже, когда Троцкий, арестованный было в Канаде как немецкий шпион, вернётся в Россию в мае 1917 года, освобождённый по просьбе Временного правительства.

Пока же Ленин действует сам. Ему нужны деньги, потому что, несмотря на всю романтику, в его революции деньги решают всё. Мы теперь твёрдо знаем две вещи: что Ленина постоянно снабжал настоящими полноценными деньгами немецкий Генеральный штаб и что он же снабжал Ленина в изобилии деньгами фальшивыми, которые немцы и изготавливали для раскручивания маховика инфляции и тем самым подрыва экономики врага. Настоящие деньги – это золотые рейхсмарки, звонкая монета. Она шла на серьёзные дела, а дуракам рабочим и солдатам, чтобы они участвовали в революционных акциях, платили фальшивыми, часто с одним и тем же номером, свежими, красненькими десятирублёвками-ассигнациями. И понятно, что и фальшивые русские деньги, и немецкие марки шли из одного источника – из Германии. Это все мы знаем.

На подрывную революционную работу в России после Февральской революции было выделено Германией более пятидесяти миллионов золотых марок, то есть в пересчёте на чистое золото – восемнадцать с половиной тонн золота.

Германский дипломат в Стокгольме Курт Рицлер передавал эти деньги частями большевицкому агенту в Стокгольме, другу Ленина Якову Ганецкому (Фюрстенбергу), а тот переправлял их в Россию, перемещая со счёта Nye Bank в Стокгольме на счёт своей родственницы Евгении Маврикиевны Суменсон в Петрограде, в Русско-Азиатском банке. Он действовал вместе с сотрудником Ленина поляком Козловским. Суменсон имела в Петрограде фиктивное аптекарское производство, для развития которого якобы и переводились деньги. Суменсон обменивалась с Ганецким шифрованными телеграммами такого типа (они перехватывались): «Nestle не присылает муки, хлопочите. Суменсон»; Ленин три раза присылал телеграммы, которые перехватывались на финско-шведской границе. «Побольше материалов», – писал он.

Ленин, естественно, всё это отрицал, и вообще большевики это яростно отрицали. И хотя было достаточно документов для того, чтобы их отправить на виселицу, всех, как предателей, тем не менее только открытие архива немецкого Министерства иностранных дел после Второй Мировой войны, который был захвачен американцами в Баварии, мы точно всё это узнали, мы прочли всю эту переписку.

Мы узнали, что действительно Германия была в высшей степени заинтересована в том, чтобы в России произошла революция. Она была точно так же заинтересована, чтобы революция произошла во Франции, Англии, чтобы выйти из войны если не победительницей, то хотя бы через приемлемый мир. Но революция произошла только в России. И агентом этой революции безусловно был Ленин – человек, который обманул всех. Меньше всего он обманул царскую власть. Все знают, что он её ненавидел. Он обманул своих товарищей по Совдепу. Они его считали своим, до последнего его отстаивали, что он свой. Он их обманул. Он обманул немцев. Видимо, он обманул масонов. Он сумел обмануть абсолютно всех и захватить власть. Гениальный был человек в этом смысле, но гениальный не в том смысле, что он мечтал свой гений дать на благо несчастного русского народа, а его гений был на то, чтобы обладать максимальной властью на максимально большом пространстве, по возможности на пространстве всего земного шара.

С марта по июнь большевики, используя деньги, которые присылают из Германии, наладили издание «Правды» тиражом 85 тысяч экземпляров в день, «Окопной правды», «Голоса правды», «Солдатской правды» тиражом 75 тысяч экземпляров. Весной 1917 года войскам отправлялось до 100 тысяч экземпляров большевицких газет каждый день. Газеты попадали в каждую роту. В начале июля общий ежедневный тираж большевицких газет и листовок составлял уже 320 тысяч экземпляров в день. В день!

Вот мы говорим о зомбоящике, мы говорим о наших Киселёвых и так далее, тогда не было этих ящиков, но поверьте, что это был аналог этих ящиков, и он работал очень хорошо. С марта по август практически вся солдатская масса России была полностью охвачена именно ленинской пропагандой. Ни меньшевики, ни эсеры ничего подобного предоставить не могли, у них денег таких просто не было. У Ленина были деньги, практически немереные, для всего этого.

Но вернёмся в Петроград. Мы остановились в апреле. Апрельский кризис разразился практически сразу же за приездом Ленина в Россию и декларацией его Апрельских тезисов. 20–21 апреля, когда Милюков огласил декларацию Временного правительства о верности союзникам и войне до победного конца, Совет (ещё весь Совет, не Ленин только, а весь Совет) объявил, что это ошибочная декларация.

Совдеп требует, чтобы Милюков ушёл из правительства, и объявляет, что необходим мир без победителей и побеждённых, на основании Циммервальдской платформы 1915 года. Совдеп опубликовал Циммервальдскую платформу и фактически потребовал прекращения войны так, как будто бы не было этих двух с половиной лет войны, этой крови, страданий и гибели миллионов людей. Мир не просто без аннексии и контрибуции, а мир без победителей и побеждённых – такова была формулировка.

Совдеп вывел на улицы Петрограда под лозунгами «Долой министров-капиталистов!», «Мир без аннексий и контрибуций!» до 100 тысяч людей. В основном это были вооружённые солдаты Петроградского гарнизона. Тогда Петроградским гарнизоном командовал назначенный уже Временным правительством генерал Лавр Георгиевич Корнилов. Генерал Корнилов тут же предложил Временному правительству сделать то, что, собственно говоря, за два месяца до того должен был сделать Государь. Он предложил снять с фронта войска, вести их в столицу и разогнать эту демонстрацию. Но Временное правительство обошлось без этого. Оно, правда, пошло на компромисс. Но оно вывело, оно призвало сторонников войны до победного конца выйти на контрдемонстрации, и вышло намного больше людей.

В апреле вышло намного больше людей под лозунгами «Война до победного конца!», «Вся поддержка Временному правительству!». И совдеповское движение захлебнулось, но был достигнут компромисс. Милюков и Гучков 5 апреля вышли из правительства, и военным министром вместо Гучкова становится Керенский, а министром иностранных дел – Терещенко.

Генерал Корнилов, которого не послушались министры Временного правительства, подаёт в отставку с поста командующего Петроградским гарнизоном и просится на фронт. Его отправляют на фронт. В конце мая происходят выборы районных Дум Петрограда, и на этих выборах троцкисты и большевики уже выступают вместе. На первом съезде Советов 3 (24 июня) троцкисты и большевики также выступают вместе.

Кстати говоря, наверное, вам будет интересна характеристика Ленина на Первом съезде Советов. Её дал член Петросовета философ Федор Степун в своих воспоминаниях «Бывшее и несбывшееся». Это взгляд на Ленина с другой стороны. Степун был сторонником Керенского, сторонником демократии и потому – противником Ленина. Что же пишет Федор Степун о том Ленине, который именно во время Первого съезда Советов произносит свою великую фразу – «Есть такая партия!».

«Первое впечатление от Ленина было впечатление неладно скроенного, но крепко сшитого человека. Небрежно одетый, приземистый, квадратный, он, говоря, то наступал на аудиторию, близко подходя к краю эстрады, то пятился вглубь. При этом он часто, как семафор, вскидывал вверх прямую, не сгибающуюся в локте правую руку. В хмуром, мелко умятом под двухэтажным лбом русейшим, с монгольским оттенком лице, тускло освещённом небольшими, глубоко сидящими глазами, не было никакого очарования. Было в нём даже что-то отталкивающее. Особенно неприятным был жёсткий, под небольшими подстриженными усами брезгливо-презрительный рот. Говорил Ленин немузыкально, отрывисто, словно топором обтёсывал мысль. Преподносил он свою серьёзную, марксистскую учёность в лубочно-упрощённом стиле… Ленин был на съезде единственным человеком, не боявшимся никаких последствий революции и ничего не требовавшим от неё, кроме дальнейшего углубления. Но этой открытостью души всем вихрям революции Ленин до конца сливался с самыми тёмными, разрушительными инстинктами народных масс. Не буди́ Ленин ухваткой своих выступлений того разбойничьего присвиста, которым часто обрывается скорбная народная песнь, его марксистская идеология никогда не полонила бы русской души с такою силою, как оно, что греха таить, всё же случилось».

В правительстве уже пять министров-социалистов. Большинство министров-капиталистов, но уже пять министров-социалистов, а не один, как до апрельского кризиса. И тем не менее ничего не меняется.

На выборах Центрального исполнительного комитета Совдепа на Первом съезде троцкисты и большевики выступают вместе, но неожиданно получают только 17 % голосов. Ленин обескуражен. Его пропаганда действует не так быстро, как бы он хотел. Он не может даже захватить Совдеп. И поэтому он начинает думать о захвате власти насильственным путём.

Ленин выбирает момент, когда в июне русские войска терпят неудачу на фронте. Новый военный министр Керенский объезжает войска, его нет в Петрограде. Министр-председатель князь Львов находится в полной прострации. Два сильных человека – Гучков и Милюков – уже вне правительства. Наступление на фронте, давно обещанное союзникам, оборачивается поражением. Из-за того, что войска распропагандированы Циммервальдской идеологией, они уже не хотят идти в атаку. Русские войска не стыдятся отступать. Сражаются одни ударные батальоны, наспех сформированные из действительно патриотически настроенных солдат и офицеров, в том числе и из инвалидов, вернувшихся на фронт. Но они не могут одни победить австрийскую армию. Они тоже отступают. Вот в этот момент продуманно начинает действовать Ленин. Он обещает всем всё. Принципы очень простые: земля крестьянам вся; контроль над фабриками, полный контроль над зарплатами, над длиной рабочего дня – рабочим комитетам; на фронте войны не должно быть, а должен быть мир без аннексий и контрибуций, мир без победителей и побеждённых, воевать не надо.

Ленин не действует наобум. Временное правительство понимает, что надёжных войск мало, и оно хочет лучшие военные части отправить на фронт, чтобы начать наступление. Под Ригу должен быть переброшен Первый пулемётный полк из Петрограда. Первый пулемётный полк абсолютно распропагандирован большевиками. Рижский выступ – тяжелейший участок фронта, где сражаются и погибают в это время те самые латышские стрелки, которые потом составят красу и гордость революции. Тогда латышские стрелки ещё были вполне антинемецки настроенные. Это потом они решат, что их Царь и Временное правительство обманывали, и переметнутся к Ленину.

Первый пулемётный полк не хочет идти на фронт, но он же не может сказать – «мы не хотим идти на фронт, потому что мы боимся, что нас поубивают». Там же умирают люди, так сказать нельзя. Солдаты прекрасно это понимают, и они выдумывают при подсказке людей из окружения большевиков очень убедительную формулу: «Мы готовы умирать за революцию, но мы не будем умирать за капиталистов. Если правительство будет не буржуазным, а советским (советским в старом смысле этого слова, совдеповским) – мы пойдём на фронт. А за нынешнее правительство капиталистов мы на фронт не пойдем».

4 июля большевики организуют 50-тысячную демонстрацию, в которой участвуют в основном военные Петрограда – Первый пулемётный полк, моряки Кронштадта, вооружённые рабочие. Ленин приветствует их с балкона дворца Кшесинской – там штаб большевиков. Дворец этот захвачен большевиками, так же как анархо-синдикалисты захватили дворец бывшего премьер-министра Александра Федоровича Трепова. Как мы видим, уже происходит вполне незаконная экспроприация имущества. Ленин приветствует эти 50 тысяч вооружённых людей и говорит, что надо свергнуть буржуазное правительство и социал-предательский Совет. «Совет социал-предателей». Вот тогда 4 июля Ленин использует эту формулу.

Большевики вызывают войска из пригородов Петрограда, приходит полк из Красного Села, но поскольку полк пришёл и не знает, куда идти, он направляется к Таврическому дворцу. Выходит член правительства меньшевик Дан и говорит: «Я, член Совдепа, приветствую вас». – «Мы пришли углублять революцию!» – «Отлично, – говорит Дан, – занимайте позиции вокруг Таврического дворца, потому что контрреволюция хочет нас захватить». Он имеет в виду Ленина. То есть начинается, казалось бы, схватка не на шутку. Ленин и Троцкий, повязав галстуки, чтобы казаться похожими на настоящих министров, приезжают в Таврический дворец и ждут, что власть упадёт им в руки. Гарнизон Петропавловской крепости переходит на сторону большевиков. Финляндский и Николаевский (ныне Московский) вокзалы захвачены большевиками. На Невском пулемёты, рассекающие города на части. Захвачена контрразведка. Думали уничтожить все документы, к тому времени накопленные контрразведкой о связи большевиков с немецким Генштабом, но умные контрразведчики всё унесли заранее. Поэтому контрразведку захватили, разгромили, но самых важных документов там не нашли.

Газеты захвачены все, большевики захватывают все редакции небольшевистских газет. Всё отлично отрежиссировано и спланировано заранее. Кем? Вряд ли Лениным. Это высокопрофессиональные действия, и за ними угадываются специалисты германского Генштаба. Ленин говорит в Таврическом дворце: «Советы должны взять всю власть в свои руки. Долой Временное правительство!»

Мартов и Спиридонова, лидеры левых эсеров, поддерживают в этом Ленина. Власть над Петроградом и, следовательно, над Россией уже, кажется, у них в руках. На их стороне в городе больше ста тысяч вооружённых солдат и матросов. Уже кронштадтские матросы бегут с винтовками наперевес по набережным и занимают город.

Молодой сотрудник Российского МИД Г. Н. Михайловский писал:

«Я прошёл в эти дни несколько раз весь город из неудержимого любопытства, хотя, признаюсь, несколько раз вынужден был пережидать перестрелку в первом попавшемся доме. Надо сказать, что эти столь знаменательные дни, которым предстояло стать грозным предвестником Октябрьской революции, ни в малейшей мере не походили на Февральскую революцию и даже на апрельскую попытку свержения Временного правительства, закончившуюся уходом Милюкова и первым кризисом Временного правительства. Июльские дни имели своё собственное cachet (фр. оттенок, печать), которое им придавали именно кронштадтские матросы, раньше не принимавшие такого участия в петроградских событиях.

Эти матросы группами и в одиночку, с ружьями наперевес, с загорелыми лицами и с лентами, перевёрнутыми внутрь на своих шапках, чтобы скрыть свою принадлежность к тому или иному судну. Эта анонимная атака приехавших извне людей, ставшая надолго символом большевицкой революции, не имела ничего общего с февральской толпой или же с апрельскими военными демонстрациями, нёсшими, правда, плакаты с надписями „Долой войну", „Долой Милюкова", но нёсшими их открыто, с полковыми знаменами и в строю. Здесь же это была не демонстрация, а нападение людей, которые опасались расплаты и скрывали свои воинские звания, перевёртывая ленту с обозначением своей части или своего судна, как бы стыдясь того, что делают…

Они рассыпались по всем улицам, примыкавшим к Невскому, но особенно любили перебежки по набережным, как будто близость воды придавала им бодрость. Никогда ещё уверенность, что чужая рука движет этими людьми, направляет их и оплачивает, не принимала у меня такой отчётливой формы. После июльских дней всякая тень сомнения в германской завязи большевицкого движения у меня исчезла. В этих кронштадтских матросах не было ни малейшей искры энтузиазма или же того мрачного фанатизма, который заставляет человека идти на смерть за своё дело. Нет, как раз обратное – это было, скорее, хладнокровное и деловое исполнение определённого, заранее обдуманного другими плана, который мог и не удасться, и тогда эти анонимные наёмники могли безнаказанно вернуться в своё разбойничье гнездо, не оставив даже видимых следов принадлежности к опредёленной воинской части. Наконец, невиданная до сих пор на петроградских улицах регулярная атака рассыпной цепью и в одиночку – всё это были методы не народной революции и даже не гражданской войны, это была неприятельская вылазка, изменническое нападение внешнего врага, старавшегося врасплох овладеть городом.

Я нигде не видел той бестолковой суеты, митингования, призывов к толпе, искания сочувствия, которые были в апрельские дни и во всех антиправительственных демонстрациях доселе. Наоборот, эти люди к местному мирному населению относились с полнейшим равнодушием, как полагается в регулярном бою, когда всё сводится к военным действиям враждующих армий, а мирное население, пока оно не вмешивается в военные операции, является quantite negligible. Именно таково было отношение к петроградскому населению в июльские дни. Они были страшны именно тем, что всё было сосредоточено на военной задаче.

Здесь не было никаких сцен разнузданных эксцессов, погромов и избиений мирных жителей – всего того, что я потом так часто видел в гражданскую войну, когда эмоции не поддаются контролю. В июльские дни я был поражён какой-то деловой планомерностью, холодным расчётом, отсутствием какого бы то ни было азарта или революционного увлечения, не говоря уже о совершенно неподходящем слове „пафос", отсутствием всяких излишних движений и, самое главное, чужеродностью, иноземщиной этого налёта, как будто это были не русские люди, а латыши, китайцы, кавказские инородцы, впоследствии принявшие такое активное участие в гражданской войне.

В противоположность известным пушкинским словам о том, что русский бунт всегда бессмыслен и жесток, я в июльские дни не видел ни бессмысленности, ни излишней жестокости. Наоборот, немецкая печать деловитой аккуратности, впоследствии совершенно стёршаяся в большевицкой стихии в дни гражданской войны, как это ни грустно, ставшей „русской", вернее, „обрусевшей", в июльские дни сияла на этих кронштадтцах, даже и не русское имя носивших, каких-то анонимных иноплеменниках».

Ленин должен был захватить власть в эти июльские дни, но не захватил. И здесь мы должны быть благодарны буквально нескольким людям. Во-первых, это Георгиевский кавалер штабс-капитан Ираклий Виссарионович Цагурия, который приехал случайно в Петроград в эти дни по своим делам и попал в эту попытку переворота. Он приходит в Совдеп, не во Временное правительство, и говорит: «Я в вашем распоряжении, господа». – «Отлично, – ему говорят. – Сейчас должно быть наступление контрреволюционных сил большевиков, их надо как-то остановить, а у нас совершенно нет войск». – «А что у вас есть?» – «У нас есть горно-артиллерийская батарея из четырёх пушек, но нет прислуги». – «Хорошо. А снаряды есть?» – «Есть».

Он сам становится к пушке и картечью делает первый залп по наступающим крондштатским матросам. Потом собирается несколько артиллеристов и несколько юнкеров из Михайловского артиллерийского училища, и все четыре пушки производят несколько выстрелов. Кронштадтцы разбегаются, оставляя убитых и раненых. И после этого, как последний привет, Цагурия посылает два снаряда через Неву во дворец Кшесинской. В большевицком штабе полная паника. Ленин видит, что сорвалось на этот раз, но он ещё остается в Таврическом дворце.

Ночь с 4 на 5 июля проходит исключительно волнительно. Дума уже охраняется верными Совдепу частями, но по всему городу идёт грабёж. Телефоны работают, и в Думу звонят десятки людей с мольбой о помощи. Матросы и солдаты гарнизона, перешедшие на сторону большевиков, занимаются тотальным грабежом.

А в это время включаются другие силы. Министр юстиции трудовик Павел Николаевич Переверзев, сын статского советника, очень серьёзный и патриотически настроенный человек, приказывает, чтобы к нему в подполье (он уходит из Таврического дворца в подполье) офицеры контрразведки подполковник Б. В. Никитин (начальник контрразведки, он оставил очень интересные воспоминания) и генерал П. А. Половцев приносили материалы компромата на Ленина, Троцкого, большевиков. И он готовит следственное дело. Но оно ещё не пошло в суд. По закону он не имеет права его публиковать, делать сведения дела публичными. Но, как говорится, сейчас не до закона. Переверзев делает из них выжимку, печатает этот материал в подпольной типографии и посылает своих эмиссаров с так изготовленным листком в войска Петроградского гарнизона. И войска, особенно гвардейские полки – первыми преображенцы и 1-й Донской казачий полк – возмущены тем, что, оказывается, Ленин и большевики, которые уже к ним втирались в доверие, раздавали десятирублёвые бумажки, что они – немецкие шпионы, а их деньги – фальшивые. Солдаты начинают рассматривать розданные большевиками ассигнации. А номер-то один. Кто ж это делает? Ленин печатает фальшивые деньги! Гад такой! Их в магазинах брать не будут, водку не купишь. В общем, начинается возмущение.

То, что начал Ираклий Виссарионович Цагурия, подхватили войска. 5 июля Гвардейский сапёрный батальон, Измайловский, Преображенский и Семёновский гвардейские полки с развёрнутыми знаменами подходят к Таврическому дворцу и выражают полную поддержку Думе и Совету рабочих и солдатских депутатов, но не большевикам.

5 июля утром выходит из подполья и возвращается в свой кабинет в Таврическом дворце министр юстиции Переверзев и приглашает к себе редакторов всех газет. Многие редакции уже освобождены от большевиков. Он приглашает редакторов всех газет, протягивает подборку из следственного дела на Ленина и большевиков, как немецких шпионов, и говорит: «Вот материал. Он уже присутствует в войсках, благодаря этому, собственно, мы и охраняемся, его теперь надо опубликовать. Какая газета его опубликует на своих страницах и напечатает отдельной листовкой для расклейки в городе?» Социалисты, члены Совдепа, советуются друг с другом – и меньшевики, и эсеры – и принимают коллективное решение не публиковать эти материалы. Единственная газета, которая решилась их публиковать, – это «Живое слово». Тогда впервые, пожалуй, на большую арену политики выступил Иосиф Сталин. Именно он потребовал от имени большевиков запретить публикацию, которую собиралась сделать «Живое слово». Министр-председатель князь Львов, Чхеидзе и Церетели, Терещенко и Некрасов – министры Временного правительства – все голосовали вместе с Совдепом за запрет публикации. Но главный редактор «Живого слова» его проигнорировал. 5 июля на первой странице «Живого слова» было набрано крупным шрифтом: «Ленин, Ганецкий и Ко – шпионы!» Далее сообщалось:

«При письме от 16 мая 1917 года за № 3719 начальник штаба Верховного Главнокомандующего препроводил Военному министру протокол допроса от 28 апреля сего года прапорщика 16-го Сибирского стрелкового полка Ермоленко. Из показаний, данных им начальнику Разведывательного отделения штаба Верховного Главнокомандующего, устанавливается следующее. Он переброшен 25 апреля сего года к нам в тыл на фронт 6-й армии для агитации в пользу скорейшего заключения сепаратного мира с Германией. Поручение это Ермоленко принял по настоянию товарищей. Офицеры Германского генерального штаба Шигицкий и Люберс ему сообщили, что такого же рода агитацию ведут в России агент Германского генерального штаба и председатель украинской секции Союза освобождения Украины А. Скоропись-Иолтуховский и Ленин. Ленину поручено стремиться всеми силами к подрыву доверия русского народа к Временному правительству. Деньги на агитацию получаются через некоего Свендсона, служащего в Стокгольме при Германском посольстве. Деньги и инструкции пересылаются через доверенных лиц.

Согласно только что поступившим сведениям, такими доверенными лицами являются в Стокгольме: большевик Яков Фюрстенберг, известный более под фамилией Ганецкий, и Парвус (доктор Гельфанд). В Петрограде – большевик, присяжный поверенный М. Ю. Козловский, родственница Ганецкого – Суменсон. Козловский является главным получателем немецких денег, переводимых из Берлина через „Disconto Gesselschaft" в Стокгольм („Nya-Banken"), а отсюда – в Сибирский банк в Петрограде, где в настоящее время на его текущем счету имеется свыше 2000000 рублей. Военной цензурой установлен непрерывный обмен телеграммами политического и денежного характера между германскими агентами и большевицкими лидерами».

Этот сенсационный документ был напечатан от имени известных общественных деятелей, требующих немедленного расследования, бывшего депутата II Государственной Думы А. Алексинского и народовольца и узника Шлиссельбургской крепости В. С. Панкратова.

Листовки с этой статьёй расклеены по Петрограду. Это забивает последний гвоздь в ленинский июльский переворот.

«Теперь они нас перестреляют. Самый для них подходящий момент», – шепчет Ленин Троцкому, который потом в своих воспоминаниях это запишет. Ленин снимает галстук и смывается в известный Разлив.

В ночь с 5 на 6 июля, прочтя статью в «Живом слове», уже входят в Петроград запылённые фронтовые части по вызову военного министра. Эти фронтовые части ненавидят тыловиков. Все большевицкие ячейки в войсках уничтожаются. Восстание полностью подавлено. Во время восстания погибло около четырёхсот человек, около трёхсот человек было арестовано.

Но Совдеп требует прекратить следствие по делу о попытке государственного переворота, которую возбуждает министр Переверзев. Керенский, через пять дней вернувшийся в Петроград, меняет своё мнение о событиях на противоположное. 5 июля он отдал приказ войскам идти в Петроград с фронта, а теперь говорит, что публикация в «Живом слове» была «непростительной ошибкой», что надо прекратить следствие, отпустить арестованных – Троцкого, Стеклова (Нахамкеса). Всех отпустить, всё прекратить. Почему? Переверзев до конца своей жизни (он умер в 1944 году во Франции) не мог понять, почему это произошло. Ведь они спасали Петроград от большевицкого переворота, ведь ещё полчаса – и был бы захвачен Таврический дворец, и Временное правительство в лучшем случае отвели бы в Петропавловскую крепость, а в худшем – перевешали бы. Почему Керенский и его министры так поступили? Он этого понять не мог.

7 июля князь Львов подал в отставку. Новое правительство уже было социалистическим. В нём из 13 портфелей 9 портфелей было у социалистов. И председателем нового правительства вместо князя Львова становится Александр Фёдорович Керенский. Всё это происходит действительно при странных обстоятельствах.

З. Земан, опубликовавший в 1958 году трофейные материалы немецкого Министерства иностранных дел и сопутствующие материалы, писал: «Доказательства, достаточные для того, чтобы повесить Ленина и Троцкого за государственную измену по ст. 108 Уложения об уголовных наказаниях, поступили слишком поздно – в связи с открытием архивов Германского министерства иностранных дел после Второй Мировой войны. Своему послу в Копенгагене Германское правительство, обеспокоенное арестом большевиков, сообщало: «Подозрение, что Ленин – германский агент, было энергично опровергнуто в Швейцарии и Швеции по нашему наущению. Поэтому все следы рапортов по этому вопросу, сделанных германскими офицерами, были тоже уничтожены». 3 (16) сентября, после взятия немцами Риги, германский государственный секретарь сообщил Императору Вильгельму: «Военные операции на Восточном фронте, широко запланированные и осуществлённые с большим успехом, были поддержаны интенсивной подрывной деятельностью Министерства иностранных дел внутри России… Наша работа дала конкретные результаты. Большевицкое движение никогда не смогло бы достичь тех масштабов и того влияния, которое оно имеет сейчас, если бы не наша непрерывная поддержка».

Настроение в обществе изменилось. Наш уже старый знакомый Николай Николаевич Суханов-Гиммер вспоминал состояние умов 6 июля, после провала июльского путча: «Гораздо хуже было среди солдат. Эта тёмная масса, получив оглушительный удар, опрометью бросилась в объятия чёрной сотни. Здесь агитация реакционеров всех оттенков уже давала пышные, зрелые плоды. Сотни и тысячи вчерашних „большевиков" переметнулись за пределы влияния каких бы то ни было социалистических партий… В казармах стали слышаться уже совсем, совсем погромные речи. Что касается мещанства, обывателей, „интеллигенции", то здесь было совсем скверно… Здесь деланная паника и неподдельная злоба достигли крайних пределов. Военная диктатура, а пожалуй, и реставрация тут были бы приняты если не с восторгом, то безо всяких признаков борьбы. Слово „большевик" уже стало синонимом всякого негодяя, убийцы, христопродавца, которого каждому необходимо ловить, тащить и бить…» Вот такое было настроение в обществе.

Кстати говоря, судьба обоих «тайных моторов Совдепа» – Стеклова-Нахамкиса и Суханова-Гиммера была одинаково трагичной. Суханова и Нахамкиса арестовали в 1937 году. Суханова расстреляли летом 40-го года; Нахамкис, по официальной версии, умер от голода и туберкулёза в саратовской тюрьме в августе 41-го года, тоже находясь всё время под пытками, избиениями, давая показания против своих близких и друзей, именно потому, что «следователи» угрожали применить те же самые пытки к его жене. Это известно. Они оба были интеллигентные люди, и Суханов был, между прочим, ближайшим соратником экономиста Кондратьева по первому плану развития советской России. Потом, после коллективизации, он понял, что нормальное хозяйственное развитие страны большевикам не нужно. Его в 1930 году арестовали вместе с Кондратьевым. Большевицкие газеты тогда писали, что «Сухановщина» ещё хуже «Кондратьевщины». Но не будем отвлекаться.

Ленин был прав, когда думал, что после провала июльского путча их всех «перестреляют», это был идеальный момент. Но вместо этого дело на большевиков было прекращено. Министр Переверзев был уволен со своего поста.

Проходивший с 26 июля по 3 августа съезд большевиков принимает официально, не скрывая, курс на вооружённое восстание. И лидер меньшевиков министр Временного правительства Юлий Осипович Мартов посылает приветствие этому съезду большевиков. Как вы всё это объясните?

Через несколько дней генерал Корнилов приехал в Петроград с фронта, чтобы, как Верховный главнокомандующий, отчитаться перед Временным правительством в Зимнем дворце о военном положении. Тогда армию пытались вновь дисциплинировать для организации сопротивления немцам, на фронте была восстановлена смертная казнь. Корнилов докладывает правительству, а ему шепчет на ухо министр-председатель Керенский: «Пожалуйста, не вдавайтесь в детали военных операций. Здесь есть люди, которые через Совдеп связаны с немецким Генштабом». Буквально через минуту он получает записку такого же содержания от Бориса Савинкова, который был одним из военных комиссаров Временного правительства. «По окончании заседания, – сообщал Л. Корнилов следственной комиссии в начале сентября 1917 г., – из некоторых слов Б. В. Савинкова мне стало ясным, что предупреждение имело в виду министра земледелия Чернова», эсера, будущего председателя Учредительного собрания.

В эти дни генерал Корнилов говорил Лукомскому: «России нужна твёрдая власть. Я не контрреволюционер. Я ненавидел старый режим… Возврата к старому нет и не может быть. Но нам нужна власть, которая действительно спасла бы Россию, которая дала бы возможность с честью закончить войну и довела бы Россию до Учредительного собрания… Среди нашего теперешнего правительства есть твёрдые люди, но есть и такие, которые губят дело, губят Россию; главное же – у нас теперь нет власти и надо эту власть создать. Возможно, что мне придётся оказать некоторое давление на правительство; возможно, что если в Петрограде будут беспорядки, то после их подавления мне придётся войти в состав правительства и принять участие в создании новой сильной власти».

Вы знаете, что в августе 1917 года такая попытка была сделана и оказалась неудачной. Но это уже тема следующей лекции. Правительство, которое было сформировано после июльских событий, фактически привело к абсолютной победе социалистов. Двоевластие закончилось. Остались только те «министры-капиталисты», которые по непонятным и таинственным для Милюкова причинам во всём поддерживали Совдеп. Это Терещенко, Коновалов, Некрасов. Они остались. Все остальные были выведены. Возникло социалистическое правительство, которое с Совдепом было в полной дружбе. Но как вы догадываетесь, появилась новая сила. Та сила, которая чуть не захватила власть в июле. Эта сила – Ленин и большевики. Совдеп к ним относился как к своим, но бесшабашным таким ребятам. Совдеп боялся реставрации справа. Это явственно ощутимо в записках Суханова.

А Ленин спокойно готовился к захвату власти слева. Вот такое было странное положение России в те короткие месяцы между мартом и июлем. Двоевластие, или, как сказал Троцкий, «двоебезвластье», и всё более и более растущая сила, абсолютно бесстыдно использующая врага и его деньги для захвата власти. Конечно же, Ленин ни в малой степени не был немецким шпионом, немецким агентом в том смысле, что он не действовал ради Германии, он действовал только ради себя. И Троцкий действовал только ради себя и ради захвата власти. Они использовали немцев так же, как использовали Совдеп. Они использовали немцев так, как Совдеп использовал Временное правительство. Это было удивительное время, когда все друг друга использовали. Но как-то мало думали о том, что есть страна, их родина, которая ведёт войну, и в которой уже на фронте погибли миллионы людей, и которая накануне, быть может, страшной катастрофы. Конечно, был прав Степун, когда сказал, что единственный человек, который, совершенно не боясь, смотрел в лицо катастрофе и говорил «буря, скоро грянет буря», это был Ленин. Почему? Зачем? Это, скорее, психологический вопрос.

Но нам надо сделать очень важный вывод, дорогие друзья. Как только любые силы, даже действующие из самых лучших побуждений – я уверен, что Милюков, Гучков действовали из самых лучших побуждений, – как только такие силы пытаются захватить власть, пренебрегая принципами законной передачи власти, они открывают бездну, в которую и они сами, и власть, и страна, которой они хотят управлять, обрушиваются и гибнут там.

И потому, думая, конечно, не о прошлом, а о будущем, а прошлое рассматривая лишь как опыт, мы должны ясно видеть, что глубины предательства неизвестны, они бездонны, как предательство Ленина. И несмотря на своё предательство, Ленин остался кумиром многих людей в России и его статуи всюду стоят до сего дня. То есть глубины предательства бездонны и пленительны, что самое ужасное.

Право на бесчестие, о котором говорил в «Бесах» Ставрогин, – «все к нам побегут, никого у них не останется», – это «право» действительно оказалось пленительным соблазном. Не для всех, конечно, но для многих. А те, кто не «побежал» к большевикам, тех поубивали, прогнали. И воцарилось беззаконие и полный произвол вот уже на сотню лет.

И вот, чтобы не возобновлялось вновь и вновь это право на бесчестие, чтобы эта бездна не разверзалась, надо очень внимательно, с огромной внутренней осторожностью и ответственностью касаться такой святой и великой вещи, как власть. Даже если она находится в совершенно недостойных руках. Это урок нам, преподанный «двоебезвластьем» 1917 года.