ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
КРУГИ НА ВОДЕ

Сарагосский епископ Доминго трудился по вечерам при свете свечей. И хоть в епископате был неплохой электрогенератор, работающий на соляре, Его Святость распоряжался запускать его только во время официальных приемов и визитов важных гостей. В обычные дни тарахтение генератора епископа раздражало. Хорошо жилось тем служителям Господним, кто работал в столицах епархий – мощности маленьких электростанций, что имелись во всех региональных центрах, вполне хватало, чтобы электричество поступало в дома властей предержащих без перебоев. К тому же все они были избавлены от постоянного грохота работающего дизеля за окном – не жизнь, а сущий рай!

Счастливцы! А Доминго о таком нельзя было и мечтать – для него шансов на перевод в Мадрид не предвиделось. Стар был Сарагосский епископ для повышения, и единственная маячившая перед ним перспектива была перспективой скорой отставки.

Да бог с ней, с отставкой, – действительно, пора бы уже старику на покой. Доминго исправно послужил Ватикану и будет служить еще столько, сколько ему позволят. Однако, если епископу снова придется проходить через испытание, какое выпало на его долю полторы недели назад, до отставки он точно не доживет – сердце откажет; оно и без того изношено, частенько пошаливает.

У Доминго никак не получалось выкинуть из головы Очищение Огнем Диего ди Алмейдо, на котором он вынужден был присутствовать. Но теперь, хвала Господу, все нервотрепки позади, прах старого дона покоится в земле, и гонцы из Мадридского магистрата больше не привозят епископу повесток. Покойся с миром, раб божий Диего, и да смилуется Господь над твоей душой…

В вечернее время епископ любил совмещать работу с каким-нибудь приятным занятием – выпить не спеша за бумагами стаканчик-другой вина или пригласить в кабинет дочурку управляющего с гитарой, чтобы усладила слух старика музыкой – шустрая девчонка играла виртуозно; в кого только такой талант? Сегодня весь день Доминго нездоровилось, поэтому он предпочел вину и музыке обычный таз с горячей водой, куда он опустил свои слабые старческие ноги.

Процедура оказалась настолько приятной, что сразу почему-то захотелось, не вынимая ступней из таза, выпить добрую кружечку кагора, дабы та вдобавок к горячей воде согрела Доминго изнутри. Да и музыка, если честно, тоже бы не помешала… Но епископ не поддался чрезмерным искушениям и сосредоточился на работе.

По полу пробежал сквозняк. Епископ ненавидел сквозняки и боялся их, считая, что все его болезни идут в первую очередь от коварных сквозняков, подстерегающих Его Святость в каждом углу епископата. Сейчас холодное дуновение ветра из-под двери кабинета было вдвойне неприятно, так как Доминго и без того ощущал недомогание.

Епископ раздраженно подергал за веревку звонка для вызова слуг. Миновала минута, однако никто из прислуги в кабинет не явился. Доминго дернул еще раз, да посильней, но тут почувствовал, что веревка не пружинит в его руке, как обычно, а легко тянется вниз, очевидно, оборвавшись где-то в коридоре.

Кричать Его Святость не любил, да и далеко было до кухни – кричи не кричи, все равно не услышат. Проклиная управляющего за то, что этот разгильдяй не следит за сигнализацией, Доминго с неохотой вынул распаренные ступни из таза, обтер их полотенцем, напялил тапочки и отправился в коридор бороться со сквозняком в одиночку. Скорее всего дующий целый день ветер распахнул коридорное окно; в этом и крылась причина неприятности.

Так оно и оказалось. Ближайшее к кабинету окно распахнулось, и шторы на нем колыхались, словно праздничные флаги на Рождество Великого Пророка Витторио. Несколько ближайших к окну свечей задуло ветром. Доминго запахнул халат и, покачав головой, закрыл окно на шпингалет, тугой от ржавчины, поскольку его не запирали с самой зимы. Шторы в последний раз колыхнулись и замерли, прекратив изображать в отблесках свечей на стенах коридора безумную пляску теней.

Пока Доминго возился со шпингалетом, ему почудилось, что ветер распахнул и соседнее окно – штора над ним едва заметно качнулась, хотя сквозняк в коридоре уже пропал. Его Святость не поленился подойти и проверить, однако окно оказалось в порядке. Решив было на всякий случай запереть и его, епископ вскоре оставил свою затею, так как на этом окне шпингалет приржавел намертво. Махнув рукой, Доминго задернул шторы и пошлепал тапочками обратно в кабинет.

Но не успел он закрыть за собой дверь, как рот ему накрепко зажала чья-то рука, а перед глазами возникло устрашающее загнутое лезвие – что-то наподобие острого серпа, только с более крутым изгибом, отчего лезвие напоминало не серп, а крюк или багор с обломанным прямым наконечником. Дыхание у Доминго перехватило, а глаза едва не вылезли из орбит. Ему даже показалось, что он обделался от страха, но, к чести епископа, все-таки лишь показалось…

– Молчите и слушайте меня внимательно, – угрожающе зашептал в ухо епископу владелец жуткого крюка. – Если закричите – умрете в жутких мучениях… – Крюк красноречиво коснулся горла Доминго, после чего вновь очутился перед его глазами. – Если вызовите охрану с помощью каких-нибудь секретных штучек – умрете в жутких мучениях. Если будете мне лгать – умрете в жутких мучениях. Выход у вас один – правдиво ответить на мои вопросы. Затем я уйду, и вы останетесь живы. Как видите, все очень просто. Итак, вы согласны?

Как было не согласиться с такими убедительными доводами? Доминго угукнул и потряс головой. Зловещий незнакомец еще какое-то время раздумывал, стоит ли верить такому ответу, потом все же убрал от лица епископа крюк и отпустил заложника. Испуганный старик так и остался стоять на полусогнутых ногах, опасаясь обернуться и взглянуть на незнакомца, словно к нему на прием пришла сама горгона Медуза. Впрочем, ей бы, наверное, Доминго обрадовался больше – окаменеть было куда приятней, чем дать выпотрошить себя, как пойманную рыбу.

Незнакомец неслышно прикрыл за епископом дверь и запер ее на щеколду.

– Садитесь в кресло! – распорядился он полушепотом. – Руки на стол, и чтобы я их все время видел!

Доминго подошел к столу и только сейчас осмелился взглянуть на незнакомца. Как зовут Сото Мара, епископ, конечно, не знал, но приметное лицо этого человека он вспомнил сразу. А также вспомнил, где и когда он имел возможность его лицезреть.

Епископ нередко бывал в асьенде покойного Диего ди Алмейдо. Именно этот незваный ночной гость тенью следовал за доном всюду и зверем смотрел на каждого, кто приближался к его хозяину. Свирепый, но отлично вышколенный пес. Доминго казалось тогда, что, если телохранитель дона почует неладное, он без заминки прикончит даже его – высшего представителя власти в Сарагосе.

Как выяснилось, давние опасения епископа были недалеки от истины.

Его Святости стало нехорошо. Он побледнел, голова его закружилась, а ноги подкосились. Старик обессиленно плюхнулся в стоявшее позади кресло, чувствуя, что сердце вот-вот выпрыгнет у него из груди.

– Руки на стол! – напомнил Сото. В полумраке его раскосые глаза выглядели и впрямь как у настоящего демона, а надетые на запястья верхолазные крючья притягивали взор почти парализованного от ужаса епископа.

Доминго развернулся к столу и загремел спрятанным под ним медным тазом.

– Что там у вас? – вздрогнул от резкого звука человек-демон.

– Вода… – промямлил епископ. – Я парил ноги. Сейчас уберу…

– Сидите, я сам! – остановил его Мара, после чего нагнулся и вытащил из-под стола таз с уже остывшей водой, а затем уселся на край столешницы и постучал по ней крюком, пытаясь вывести епископа из заторможенного состояния.

– Вы не прячете лицо, – стараясь не встречаться с визитером взглядом, произнес Доминго упавшим голосом. – Значит, вы меня убьете…

– Я уже говорил, в каком случае вас убью, и не намерен повторять, – отрезал Сото. – Пока что вы ведете себя разумно. Продолжайте вести себя так и дальше… Я не отниму у вас много времени. Мой первый вопрос: по чьему приказу был убит сеньор Диего ди Алмейдо?

– Убит? Боюсь, я вас не понимаю: он скоропостижно скончался в Мадриде от болезни…

Отточенная грань крюка прошлась по краю стола, срезав с него аккуратную, похожую на кудрявый локон, стружку.

– Эту трогательную историю приберегите для вашей воскресной проповеди, – заметил при этом Сото. – Я так же, как и вы, прекрасно знаю причины смерти сеньора ди Алмейдо. Еще раз солжете мне, и вам станет не за что цеплять дужки ваших очков. У вас есть последняя попытка правильно ответить на мой вопрос.

Епископ нервно заерзал, будто в кресле под ним неожиданно лопнула пружина.

– Клянусь Господом и своими детьми, я понятия не имею, почему Мадридский магистрат возбудил против вашего хозяина дело, – с мольбой в глазах изрек Доминго. – С полгода назад здесь работали дознаватели из епархиального казначейства. Они собирали информацию о сеньоре ди Алмейдо. Но после убийства дона ди Гарсиа все стихло. А недавно Главный магистр епархии вызвал меня в Мадрид и попросил завизировать санкцию на проведение инквизиционного дознания с сеньором ди Алмейдо. Меня заверили, что для этого имеется ряд неопровержимых улик…

– Каких улик?

– Свидетельские показания в том, что дон Диего ди Алмейдо покровительствует некоему чернокнижнику и с его помощью убивает своих врагов.

– Вот как? – удивился Мара. – Кто давал эти показания?

– По закону, Орден имеет право не разглашать имена свидетелей даже нам… Да неужели вы думаете, что я стал бы сомневаться в словах Главного магистра епархии, Божественного Судьи-Экзекутора?!. Я просто не мог не подписать санкцию на арест. Надеюсь, вы меня понимаете?

Епископ заморгал и сжался, больше всего опасаясь, как бы «искатель истины» не счел его ответы очередной ложью. Но Мара умел отличать ложь от правды.

– Допустим, я вам верю – вы не знаете имен доносчиков. Но вы наверняка догадываетесь, кто это был: тот человек из вашего окружения, кто недолюбливал сеньора ди Алмейдо. Мне нужно имя.

– Вы хотите от меня правды? – В голосе Доминго сквозь страх проступило раздражение. – Чтобы отделаться от вас, я могу назвать любое имя – это простительно, ибо это ложь, вынужденная насилием. Если выживу, я искуплю мой грех покаянием. Но тем не менее, я скажу вам истинную правду. Помимо меня, большинство моих ближайших помощников также успело побывать в гостях у вашего хозяина. Лично я никаких чернокнижников у него в асьенде не замечал, равно как и мои приближенные, – уверен. Так что подобных причин для доносов на сеньора ди Алмейдо ни у кого из нас не имелось. Скажу больше: доносить из епископата на кого-либо из высокопоставленных сограждан нигде не принято. Такие доносы опасны многочисленными проверками и выездными судами. Это наводит тень на наш округ. Мы не плюем в свой колодец – это глупо. Первая и последняя неприятная история, произошедшая в моем епископате непосредственно с вашим хозяином, была ссорой дона Диего с главным казначеем епархии. Мы в это не вмешивались. Так что или я не подозреваю никого, или подозреваю всех.

Сото замешкался – епископ не хотел умирать, но и хвататься за соломинку, подсовывая карателю первого попавшегося под руку козла отпущения, он тоже не хотел. Его Святость был напуган, но вел себя достойно. Встречая раньше в асьенде этого высокомерного старика, Мара даже не предполагал, что в характере епископа сокрыт крепкий стержень.

– Вы снова убедили меня, Ваша Святость, – сказал Сото. – Продолжайте в том же духе – и получите пощаду. Теперь скажите мне как человек, более искушенный в таких вопросах: на всякий ли донос, в котором упоминается богатый и влиятельный гражданин, в канцелярии Божественных Судей обращают внимание?

– Разумеется, нет. Во-первых, дело это хлопотное – подобных доносов уйма: редко кто из слуг доволен своими сеньорами, вот и отыгрываются. А во-вторых, оно очень щекотливое в юридическом плане.

– Кем же тогда надо быть, чтобы твой донос рассмотрели и на его основе началось дознание? Явно не крестьянином или искателем.

– Да-да, конечно, – закивал Доминго. – Доносчиком мог быть лишь человек, не менее влиятельный, чем сам сеньор ди Алмейдо. В первую очередь вам следовало бы поискать такого человека среди могущественных врагов вашего хозяина…

Сото задумался: могущественных врагов сеньора он знал поименно, но искать автора доноса среди них было невозможно. Головы этих людей давно покоились на дне глубокой лужи мазута, что находилась за нефтеперегонным заводиком в десятке километров от Сарагосы. Мара подозревал, что если вдруг кому-то взбредет на ум осушить ту лужу, то на дне ее будут найдены не только трофеи демона Ветра, но и множество жертв других, уже не столь одиозных убийц.

Конечно, у врагов сеньора еще оставались многочисленные родственники, разбросанные по всей епархии и за ее пределами. Они могли догадываться о причастности сеньора Диего к смерти своих отцов, братьев, дядьев, однако опасались бросить ему открытый вызов при его жизни. Так что донос – вполне естественный способ отмщения для подобных трусов. Но как найти среди массы рассеянных по стране потенциальных доносчиков истинного виновника? У Сото Мара всего одна жизнь, да и та очень скоро оборвется, если он начнет мотаться по Святой Европе и пытать всех, кого подозревает…

– Уверяю вас: вы пришли ко мне совершенно напрасно, – выводя Сото из раздумий, подал голос епископ. – Истину вам скажет только один человек: тот, кто вел дознание и проводил Очищение Огнем – Главный магистр епархии. Боюсь, что, кроме него, всех деталей этого дела не знает никто…

– Что вы сказали?! «Очищение Огнем»?! – Глаза карателя вспыхнули ледяным пламенем, а его крюк впился острием в полированную поверхность стола. Мара только что случайно получил ответ на одну из главных загадок – почему дона Диего хоронили в закрытом гробу. – Значит, вы утверждаете, что Главный магистр епархии собственноручно сжег сеньора ди Алмейдо из огнемета?! Что ж, это многое объясняет…

Крюк Сото медленно и с силой царапал столешницу, оставляя на ней глубокие борозды. Каратель не сводил лютого взгляда с епископа, а тот в свою очередь выпучил глаза на крюк. Пальцы Доминго сжались в кулаки – похоже, он собирался оказать телохранителю покойного ди Алмейдо сопротивление, если тот вдруг задумает нарушить свое слово.

– Я здесь ни при чем! – принялся оправдываться епископ. – Я действительно присутствовал на Очищении, но меня вызвали на него в официальном порядке! Вашего хозяина приговорили к Очищению Медленным Огнем, но держался он очень мужественно! Все это время я не переставал молиться о его душе! Я и сейчас молюсь о его душе!..

Сото глядел на тараторящего епископа, но совершенно не слушал его. Он не собирался убивать старика. Как раз наоборот, кромсая столешницу, Мара пытался выместить свой гнев только на ней – бездушной деревяшке, – а потом взять себя в руки. Ему еще предстояло проделать обратный путь, не менее тяжелый, чем тот, который уже был проделан. Ярость была для Сото не попутчица, но уходить она, как видно, не собиралась.

Ярость чуяла, что без нее сегодня никак не обойдется…

И тут во дворе громко чихнул, а после затарахтел запущенный электрогенератор. Лампочка в кабинете епископа несколько раз моргнула и загорелась бледным светом, уничтожая царивший в комнате полумрак.

У Доминго перехватило дыхание и сильно сдавило левую половину груди – запустить генератор без его приказа охрана могла только по тревоге. А что ожидает Его Святость в случае тревоги, разгневанный ночной визитер епископу уже объяснил…

– Просыпайся, проклятый серб! – разбудил Драгомира нервный и визгливый голос старшего караула Гильермо. – Просыпайся, мерзавец, а то прикладом огрею!

И ведь действительно огрел! Несильно, но весьма чувствительно.

Этого издевательства Драгомир простить Гильермо не мог. Мало того, что тот вот уже несколько месяцев изгалялся над переведенным из Ватикана Добровольцем Креста, насмехаясь над ним и выматывая внеочередными нарядами за каждую мало-мальскую провинность! Теперь Гильермо и вовсе замахнулся на святое: вознамерился лишить Драгомира положенного по уставу отдыха! До сей поры вспыльчивый серб сдерживался, чтобы не пустить в ход кулаки – драться он умел и до сих пор не бил старшего караула лишь потому, что тот был старше по званию. Но сейчас этот дешевый зубоскал точно свое получит! Терпение Драгомира лопнуло. Пусть лучше за мордобой его переведут еще дальше – на границу, – чем он будет терпеть издевательства над собой еще неизвестно какой срок.

Готовый вырвать ублюдку сердце голыми руками, серб подскочил с кровати и даже успел сжать кулаки, но тут заметил, что Гильермо разбудил не только его, но и всех, кто спал в караульном помещении. Если это была шутка, то очень глупая, а старший караула хоть и был туп, как колун, но все же не окончательно – как и положено настоящему тяжелому топору. Кое-кто из разбуженных Гильермо Добровольцев имел в Сарагосе высокопоставленных родственников и за шутки над собой мог накостылять шутнику, невзирая на его командирское звание.

Пока Драгомир продирал глаза, Гильермо растолкал последнего из спящих.

– Быстрее просыпайтесь, сукины дети! – размахивая руками, поторапливал он копошащихся спросонок бойцов. – Восточной пост засек на крыше епископата какое-то движение! Я уже приказал запустить генератор!

Старший караула был сильно напуган. Серб догадывался о причине, что заставляла дрожать голос Гильермо.

– Уж не демон ли Ветра к нам пожаловал? – с издевкой поинтересовался Драгомир и тут же заметил, что испугом объят не только Гильермо, но и многие из рядовых бойцов. Они покосились на серба с явным недружелюбием: дескать, хорош каркать, ты, ватиканский ублюдок!

Нелюбовь епископа к электрогенератору сослужила Добровольцам Креста плохую службу. Когда их группа под командованием Гильермо выскочила из караулки, видимость во дворе была отвратительная. Двор освещался слабыми керосиновыми фонарями, которые раскачивались на ветру и заставляли тени деревьев двигаться. Засечь на этом фоне во мраке какое-нибудь движение охранникам не удавалось. Электрические прожекторы на оборонительной стене давно бы превратили ночь вокруг епископата в ясный день, но генератор включался редко, и чтобы, запустить его, требовалось время.

– Скорее к епископу! – распорядился Гильермо. – Кто бы ни проник в дом, Его Святость надо обезопасить прежде всего!

Генератор затарахтел, когда Добровольцы уже топали по коридору второго этажа епископата. Лампочки под потолком зажглись вполнакала – видимо, у запускавшего генератор моториста не получилось дать дизелю нужные обороты. Разумеется, что ни о каких прожекторах при таком слабом напряжении в сети и речи не шло. Впрочем, для тревожной сигнализации электричества хватило. Пронзительная трель, словно кто-то без устали гремел ложкой в пустой железной кружке, нервно задребезжала в коридоре.

Согласно уставу, в экстренной ситуации Добровольцам дозволялось не дожидаться приказов епископа, а хватать его под руки и срочно эвакуировать в безопасное место. В епископате таким местом служил подвал. И не думая стучать, Гильермо толкнул дверь кабинета, но она оказалась запертой изнутри.

– Ваша Святость! – заколотил старший караула кулаком по двери. – Откройте немедленно – в дом проник посторонний!.. Ваша Святость!.. Ваша Святость?!

Раздавшийся из-за двери крик заставил вздрогнуть даже видавшего виды Драгомира, который из всех Добровольцев епископата меньше всего верил в ведьм и демонов.

– Он здесь!!! – голосил Сарагосский епископ. – Помогите! Помогите, он убьет меня-а-а!..

Вслед за этим раздался сдавленный хрип, а еще через секунду – странный хлопок и звон битого стекла.

Драгомир посчитал, что это грохнул пистолетный выстрел. Серб ошибся, поскольку никогда не слышал раньше, как бьются электрические лампочки – одно из бесценных сокровищ, доставшихся новому миру от старого…

Его Святость не выдержал и закричал. Сото сам был виноват в этом, напугав епископа вспышкой ярости, а включившаяся сигнализация только укрепила Доминго в мысли, что теперь его точно прикончат.

Почему всполошилась охрана – неизвестно. Либо ошибку допустил Мара, либо епископ все-таки сумел нажать какую-нибудь потайную кнопку. Карать старика за то, что у него сдали нервы, Сото не собирался. Карателю следовало задуматься над тем, как спасать свою шкуру, а не портить чужую.

Окна кабинета были заделаны чугунными решетками, а в дверь ломились Добровольцы Креста. Эти любители выпивки и ненавистники строгой дисциплины являлись, бесспорно, не грозными Охотниками, но пренебрегать Добровольцами как противником Сото все равно не имел права. Сейчас ему требовалась темнота, желательно кромешная. Подпрыгнув, Мара сперва расколотил крюком лампочку, а затем сбил ногой стоявшие на столе канделябры с зажженными свечами. Один из канделябров отлетел к окну. Пламя непогасшей свечи принялось медленно расползаться по ковру, подбираясь к шторам.

Сото собрался было приказать епископу бежать в безопасный угол, но только тут увидел, что Доминго держится за сердце и медленно сползает по креслу на пол. Старик хрипел, а на губах его выступила пена…

Что творилось с Его Святостью, Мара выяснить не успел, потому что запор на двери кабинета не выдержал усердных пинков Добровольцев и оторвался. Дверь с треском распахнулась, и в кабинет ворвались растревоженные и растрепанные охранники. В отличие от Охотников, что преследовали Сото в Мадриде, эти враги не имели приказа брать демона живьем, а потому биться с ним врукопашную даже не намеревались.

Но первым в кабинет ворвался все-таки не Доброволец. Поток свежего воздуха хлынул из распахнутой двери, в момент раздул на загоревшемся ковре пламя, которое в свою очередь воспламенило штору и взметнулось к потолку…

Сото и не пытался устроить в тесном кабинете грандиозную потасовку. Необходимо было перехватить инициативу у врага в первые же мгновения, пока тот суматошно искал в отблесках пламени цель для своих стрел и пуль. Осознавая, что в упор из дробовика не промахнется даже ребенок, Мара упал на пол, перекатился по ковру и вскочил на ноги прямо перед ворвавшимся первым Добровольцем. Каратель постарался заслониться противником от идущих следом его собратьев. Доброволец успел спустить тетиву, но цель уже ушла с линии выстрела, и тяжелая арбалетная стрела со стуком воткнулась в стол. Тренькнули еще две тетивы, однако и эти стрелы были выпущены впустую: одна разбила окно, а вторая пригвоздила к стене горящую штору.

Захваченный противник мог бы стать легкой жертвой, но Сото не стал его убивать. Нанеся врагу коварный удар в пах, Мара ухватил скрючившегося охранника за шею, прижал к его кадыку крюк и, прикрывшись заложником от Добровольца с дробовиком, грозно прокричал:

– Оружие на пол!

Арбалетчики подчинились без колебаний, поскольку их арбалеты все равно были разряжены. Охранник с дробовиком – по всей видимости, командир группы – мешкал, продолжая удерживать Сото на прицеле.

– Сдавайся! – рявкнул командир Добровольцев, но голос его звучал не грозно, а напуганно.

Волоча заложника и при этом прижимаясь спиной к стене, Мара стал продвигаться к двери. Пламя со штор уже перекинулось на обои и шкафы, лак на которых загорелся очень быстро. Едкий дым заполонил кабинет и резал глаза. Со звоном вылетело лопнувшее от огня оконное стекло.

– Я сказал: оружие на пол! – еще яростнее крикнул Сото.

– Я сказал: сдавайся! – в один голос с ним прокричал Доброволец. Бросать оружие он явно не собирался.

Каратель надавил крюком на кадык заложника сильнее и почувствовал, как ему на руку потекла кровь. Доброволец не закричал, а лишь сдавленно захрипел и засучил ногами.

До двери оставалось совсем немного.

– Последний раз говорю: оружие на пол!..

Кровь заложника должна была бы убедить Добровольца с дробовиком лучше всяких слов, но результат получился совсем иным.

– Он все равно убьет его! – вскричал командир группы, оглядываясь на товарищей. – Он убил епископа, убьет и серба! Нельзя дать ему уйти!

После этих слов он выстрелил…

Заряд дроби угодил заложнику в правое плечо. Подстреленный дернулся и зарычал от боли. Сото едва успел спрятать лицо за голову заложника, но одна или две дробины, будто раскаленными иглами, пронзили ему ухо. На счастье Мара и его «живого щита», дробовик стрелявшего был заряжен обычной дробью, а не картечью. Иначе первому наверняка оторвало бы полголовы, а второму – руку.

Теперь раненый заложник превратился в обузу. Не дожидаясь, пока командир Добровольцев перезарядит карабин, Сото отпихнул заложника и попытался нанести стрелку рубящий удар крюком в шею. Доброволец отшатнулся, но крюк все равно угодил ему в лицо: разорвал щеку и выбил несколько зубов. Вторым крюком Сото подцепил карабин и вырвал оружие из рук стрелка, после чего толчком ноги сбил обезоруженного противника на пол.

Огонь объял кабинет, на глазах разгораясь от сквозняка, возникшего из-за лопнувшего стрелой стекла. Книжная полка позади епископа и бумаги на столе горели. Сам Доминго лежал под столом, лишь его голые ноги торчали наружу. Если старик был еще жив, его требовалось поскорее вытащить на улицу, чтобы он не сгорел или не задохнулся дымом.

– Я ухожу! Спасайте Его Святость! – указав оставшимся врагам на епископа, крикнул размахивающий трофейным дробовиком Сото и кинулся в дверь. Судя по всему, Добровольцы последовали его совету, так как в погоню не бросились…

Во дворе раздавались крики прислуги и охраны – из окна второго этажа епископата било мощное пламя. Здание горело, а сильный ветер грозил вот-вот раздуть огонь и уничтожить резиденцию Сарагосского епископа вместе с окружающими ее постройками. В возникшей панике поиск проникшего в епископат неизвестного отошел на второй план.

Сото взбежал по лестнице на третий этаж. Внизу, у парадного входа, гремели сапоги других Добровольцев, чей-то срывающийся голос требовал срочно выгнать из гаража пожарную машину. Визжали кухарки и горничные.

У Мара было немного времени на поиск чердачной лестницы, но он знал более короткий путь на крышу. К торцу здания примыкала небольшая терраса, на которой уступами располагались каменные ниши с цветами – подобие садов Семирамиды в миниатюре. Такому ловкому парню, как Сото, взобраться по этим уступам на крышу было плевым делом.

Несколько перепуганных слуг выскочили из комнат и бросились к лестнице. Оружия ни у кого из них не имелось, поэтому каратель посторонился и оставил их в покое. Заметив на руках незнакомца окровавленные стальные когти, бегущая последней девочка-подросток взвизгнула и шарахнулась к стене, но Мара на нее даже не взглянул и помчался своей дорогой.

Сото выскочил на террасу и через мгновение очутился на крыше. Во дворе обеспокоенные Добровольцы что-то кричали про пожарную помпу, которую никак не удавалось подключить к электрогенератору. У карателя оставалось в распоряжении всего несколько минут: огонь грозил отрезать ему все пути к бегству.

Ветер бил подельника в спину, будто советовал поторопиться…

Драгомир задыхался от дыма. Ему срочно требовался глоток свежего воздуха. Боль в плече была такая, словно в него ввернули десяток шурупов. Из пореза на горле шла кровь, но, к счастью, коготь «демона» не зацепил артерию.

Пока серб валялся на полу и приходил в себя, через него перешагнули двое товарищей, тащивших на руках тело епископа. О том, что Его Святость мертв, Драгомир догадался сразу – свесившаяся набок голова, перекошенное в предсмертной агонии лицо и выпученные остекленевшие глаза не могли принадлежать живому человеку.

Помогая себе здоровой рукой, Драгомир кое-как поднялся на четвереньки и тут же получил пинок по ребрам, от которого чуть не упал обратно.

– Вш-ш-штать! – раздался возле уха истеричный шепелявый крик, в котором с трудом узнавался голос Гильермо. – Я шка-ж-жал вш-ш-штать!..

Серб глянул вверх и понял, отчего старший караула не кричит, а громко шипит, словно лопнувшая камера. Левая щека у Гильермо была разорвана от уха до рта и теперь свисала кровавым лоскутом с нижней челюсти. Отпетый зубоскал плевался кровью и выплевывал вместе с ней осколки зубов. Кровь стекала по шее за воротник рубахи, оставляя на ней уродливые багровые разводы. Тем не менее Гильермо стоял на ногах, держал выброшенный злоумышленником дробовик и пинками подгонял серба выполнять приказ.

Драгомир получил еще несколько пинков, пока наконец не принял устойчивое вертикальное положение. Изуродованный Гильермо сверкал глазами и пускал кровавую слюну, гораздо больше напоминая сейчас демона, чем тот шустрый убийца, что исполосовал ему лицо.

– Гх-хде твое орх-хужие, бое-х-хц? – прохрипел старший караула. Драгомир опустился на колено и поднял с пола арбалет. Гильермо захотел отвесить ему очередной пинок, но пошатнулся и потому вместо серба пнул тумбочку. – Ж-ж-жарядить и ж-жа мной бех-х-хом мар-х-хш!..

Быстрого бега не получилось. Своими шаткими походками два раненых Добровольца больше всего напоминали пьяниц, уносивших ноги от уличного патруля Защитников Веры. Исполнившийся героизма Гильермо решил любой ценой не выпустить врага из епископата, и ему было совершенно плевать, что вокруг него разгорался нешуточный пожар. Драгомир торопился за командиром, безрезультатно пытаясь натянуть одной рукой арбалетную тетиву.

По лестнице сбегали перепуганные слуги. Завидев охранников, они стали показывать в сторону третьего этажа и наперебой объяснять старшему караула о странном незнакомце, что попался им навстречу. Слуги с отвращением пялились на изуродованное лицо Гильермо, а дочка управляющего даже вскрикнула от ужаса, когда старший караула повернулся к ней разорванной щекой.

Драгомир хотел предложить разъяренному командиру дождаться подкрепления, но тот уже шагал вверх по лестнице, держась за перила и опираясь на дробовик, чтобы не упасть. Чертыхнувшись, серб последовал за ним…

Дым затягивал коридор третьего этажа, но в отблесках пожара Добровольцам все-таки удалось рассмотреть, как по крутым уступам террасы ловко карабкается чья-то тень. Гильермо вскинул к плечу дробовик, однако тень достигла края крыши и пропала.

– Ж-жа ним! – прошипел старший караула и устремился к чердачной лестнице…

Пока Гильермо карабкался в слуховое окно, Драгомиру удалось упереть арбалет в стену, а затем снять с пояса натяжное устройство, взвести тетиву и зарядить стрелу. Так что на крышу серб вылез во всеоружии, только вот стрелять он мог лишь левой рукой. Это означало, что выпускать в демона стрелу ему придется с очень близкого расстояния. Задача сложная, поэтому основные надежды Драгомир возлагал на дробовик командира.

Ветер наверху дул сильными порывами, того и гляди намереваясь сбросить кого-нибудь из Добровольцев с крыши на камни двора. Деревья раскачивались и шумели листвой. Иногда мимо Драгомира проносились обломанные ветки, которые так и норовили выколоть ему глаз. На противоположной стороне епископата сверкало оранжевое зарево, слышался треск пожара. Языки пламени и искры взлетали уже выше крыши и уносились порывами ветра в направлении гаража, где ревели моторами спешно эвакуируемые со двора машины. Не переставая кричали люди. Чаще всего звучал один короткий вопрос: где вода? Очевидно, помпа еще не функционировала.

Лишь четверть часа назад епископат спал мирным сном. Теперь он погружался в огненный кошмар, который, к сожалению, был не сном, а явью…

Но все это происходило у Добровольцев за спиной, а впереди их ожидал не менее ужасный кошмар.

Вполне вероятно, что все дальнейшее привиделось Драгомиру от потери крови, перенапряжения и застилающего все вокруг черного дыма. Но как бы то ни было, впервые в своей жизни сербу довелось узреть демона в его подлинном инфернальном обличье. От таких видений слабонервные сходят с ума, а закоренелые атеисты начинают истово молиться. Драгомир был крепок духом и с детства верил в своего небесного покровителя – святого мученика Варфоломея. Наверное, поэтому серб и не потерял в тот момент рассудок.

В дыму пожара перед Добровольцами предстал уже не тот низкорослый узкоглазый шустрик, с которым они схватились в кабинете, а настоящее порождение Преисподней. В отблесках огня и мельтешении теней стоявшее на краю крыши окутанное дымом существо выглядело и вовсе ужасным. Человека оно напоминало лишь туловищем, на котором оставалась прежняя одежда. Все остальное…

Большая уродливая голова с блестящей и черной как антрацит макушкой; казалось, вместо волос ее покрывали роговые пластины. Выпученные огромные глаза в пол-лица, посаженные настолько близко, что переносица между ними практически отсутствовала. Оскаленная пасть, полная кривых зубов. Когтей, что разодрали Гильермо лицо, демон не выпускал, но зато имел на спине атрибут, без которого любой посланец Ада выглядел бы просто несолидно – размашистые черные крылья, расправленные и, очевидно, готовые к полету.

От всего увиденного даже у скептика Драгомира перехватило дыхание, а ноги стали ватными. Жалкий арбалет, из которого он собрался застрелить демона, являлся не тем оружием, с каким охотятся на подобную нечисть. Не было особой надежды и на дробовик Гильермо.

Серб попятился, думая о том, уцелеет ли он, если плюнет сейчас на все приказы и сиганет с крыши. Сломанные ноги срастутся, а вот оторванную голову вряд ли пришьют обратно… если ее вообще потом отыщут.

В отличие от серба Гильермо всегда истово верил в демона Ветра и потому удивлен был куда меньше, хотя тоже сильно испугался. Стараясь придать себе уверенности, он яростно закричал, вскинул дробовик и нажал на спуск.

Осечка!

Старший караула передернул заряжающее устройство и повторно спустил курок. Выстрела опять не последовало. Растерянный Гильермо стал в ярости дергать помповый механизм дробовика и только потом понял, что побывавшее в руках человека-демона оружие полностью разряжено.

– Ш-штреляй! – завопил он на пятившегося к карнизу Драгомира. – Ш-штреляй, х-хад!

Драгомир не был намерен подчиняться этому бессмысленному приказу. Ему уже рассказывали местную притчу о том, как один благородный сеньор помутился рассудком и начал кидаться с копьем на ветряные мельницы. Пускать в демона стрелы было не менее идиотским занятием. Да пусть эта тварь летит себе восвояси на все четыре стороны! Жажди она крови, поубивала бы их с Гильермо еще внизу. Добровольцы Креста демону не нужны, так что нечего лишний раз искушать собственную смерть. Таких монстров требуется либо убивать сразу, либо не злить их вовсе.

Драгомир не желал ощутить на своей шкуре ярость раненого демона.

– Ш-штреляй, ф-фредатель! – шипел и фыркал разорванным ртом Гильермо. – Мерж-жкий труш-шливый ш-шерб! Ш-шлюнтяй! Я х-хлянусь, ш-што отф-фравлю тебя ф-фод триф-фунал! Ш-штреляй, труш-ш!..

Услыхав про трибунал, Драгомир вздрогнул, поморщился, а затем поднял дрожащей рукой арбалет и после секундного раздумья спустил «собачку» тетивы. Попасть под трибунал серб хотел так же сильно, как и в когти демона.

– Да пошел ты, кусок дерьма! – выкрикнул Драгомир, отбрасывая подальше разряженный арбалет. Он давно собирался сказать это Гильермо, да все не осмеливался.

Теперь такое стало возможно. И благодарить за это следовало демона Ветра.

На близком расстоянии тяжелая арбалетная стрела разит не хуже ружейной пули, без труда пробивая двухмиллиметровый лист железа. Возможно, стрела все-таки пробила бы толстую шкуру демона, но арбалетчик не стал проверять эту сомнительную гипотезу. Демон не сделал ему ничего плохого, разве только царапину на кадыке оставил.

Стрелял в Драгомира из дробовика, грозил ему трибуналом и всячески унижал все прошедшие полгода не демон, а человек, судьба которого внезапно оказалась во власти жертвы его постоянных унижений. Раньше Драгомир не считал себя злопамятным, но, как выяснилось, жестоко ошибался…

На серба накатило неимоверное облегчение. И хоть перед глазами у Драгомира стоял туман, мысли его работали четко. С опаской косясь на окутанного дымом демона, он подошел к бьющемуся в предсмертной агонии Гильермо, вырвал стрелу из его шеи, после чего извлек из ножен наваху и безжалостно искромсал горло умирающего на клочки. Отныне невозможно было определить, отчего погиб старший караула: от стрелы сослуживца или от когтей дьявольской твари.

Демон взирал на произошедшее своими огромными равнодушными глазами, а в лапе его, что появилась откуда-то из-под крыла, был зажат нож, очень похожий на метательный.

Драгомир удивился: зачем крылатому демону со стальными когтями и острыми зубами сдался обычный нож? Однако серб не усомнился в умении сатанинского отродья метко бросать ножи, поэтому без резких движений вернул наваху в ножны и, не выпуская демона из вида, попятился к слуховому окну. Пустые руки он держал перед собой, дабы тварь видела: Доброволец не собирается корчить из себя борца с нечистой силой и проваливает отсюда восвояси.

В двух шагах от слухового окна пятившийся серб все-таки споткнулся и упал, плюхнувшись задом на черепицу. Когда он снова встал на ноги, грозный демон уже бесследно исчез, растворившись в дыму, будто его здесь и не было. Все не веря, что остался жив, Драгомир мысленно поблагодарил святого Варфоломея за помощь и попросил у него прощения за совершенный грех смертоубийства. Серб верил: небесный покровитель обязательно поймет его и замолвит перед Всевышним за грешника словечко на Страшном Суде.

Драгомир убегал из горящего здания и, несмотря на ранение и грозившие ему служебные разбирательства, улыбался. Он уже давно не переживал такого душевного подъема; выжить в смертельной передряге и сполна поквитаться с обидчиком – как можно этому не радоваться? Сегодня ночью Доброволец Креста Драгомир был единственным счастливым человеком в Сарагосском епископате…

– И вышел Ангел из храма и воскликнул громким голосом: пусти серп твой и пожни, потому что пришло время жатвы…

– Прошу прощения, ваша честь?

– Апокалипсис, брат Карлос… Ангелы смерти, что карали и еще не раз будут карать нас за грехи.

– Вы сказали «ангелы смерти»?

– Совершенно верно, вы не ослышались: ангелы смерти…

И магистр Жерар тяжко вздохнул.

«Значит, я и тогда не ослышался, – подумал Матадор. – Сеньор ди Алмейдо действительно кричал об ангеле смерти, ведь не зря же ты, старый пердун, вспомнил о нем именно сейчас».

И хоть картина, что предстала в это утро перед глазами Охотников и инквизитора, походила скорее на последствия бесчинств обычного поджигателя, чем на деяния ангела смерти, все равно, что-то сверхъестественное в ней было. Ибо с чего вдруг при виде ее на ум Божественного Судьи-Экзекутора пришли строки из Апокалипсиса?

Левое крыло Cарагосского епископата выгорело дотла. Крыша над ним обвалилась, деревянные перегородки и полы обратились в угли, а роскошное убранство – и вовсе в дым. Кое-где из черных провалов окон еще продолжали выбиваться наружу дымовые струйки, хотя огонь был потушен четыре дня назад.

Карлос поморщился: в воздухе витал стойкий запах пожарища.

Правое крыло епископата пострадало в основном от воды, которой горящее здание заливали сразу из нескольких дизельных помп. Самое неприятное заключалось в том, что в уцелевшей половине размещались лишь слуги, зал для приемов, столовая и кухня, а кабинеты, архивы и прочие служебные помещения находились в выгоревшем крыле.

Помимо легкораненых и обожженных, погибших было всего двое, но ими являлись сам Сарагосский епископ Доминго, скончавшийся от сердечного приступа, и Доброволец Креста, который отвечал в епископате за организацию караула. Свидетель утверждал, что Добровольца прикончил тот, кто всю эту кашу и заварил – неуловимый и неистребимый демон Ветра, он же – вернувшийся из небытия, сиречь восставший из клоаки, чернокнижник Луис Морильо.

Голова Карлоса раскалывалась на части. Он уже не сомневался, что узкоглазый «демон Ветра» – это проклятие за все его прошлые грехи, а также, вероятно, за грехи будущие. Во Франции Пятый отряд пробыл всего два дня, после чего туда примчался курьер из Мадридского магистрата с ошеломляющими сведениями: чернокнижник не только выжил и никуда не исчез, а даже обнаглел до того, что отважился напасть на епископат! Главный магистр Мадридской епархии в подчеркнуто-вежливой форме предлагал Жерару и Карлосу вернуться и подчистить за собой оставленную грязь, а иначе Гаспар де Сесо пожалуется на работу ватиканцев не кому-нибудь, а самому Апостолу Инквизиции.

Командир Пятого отряда был зол как никогда, и даже заместитель Риккардо старался держаться от него подальше. Гонсалес в свою очередь сторонился магистра Жерара, которому, кроме как на Охотниках, сорвать гнев было попросту не на ком: Морильо все еще разгуливал на свободе и категорически отказывался облегчать жизнь своим преследователям явкой с повинной. Мало того, чернокнижник словно издевался над магистром и Охотниками, зарабатывая себе в послужной список все новые и более тяжкие грехи.

Правда, имелся в этом и свой не бог весть какой, но все-таки плюс: теперь повадки врага были Матадором неплохо изучены, а описание приметной внешности Луиса Морильо давно разошлось по всем силовым ведомствам Святой Европы. Гонсалес знал своего врага в лицо, знал его имя и способности. Это было куда лучше, чем охотиться за тенью. Вот только опять эта проклятая легенда о демоне…

– …То есть вы хотите сказать, что отступник Морильо выскочил на крышу, а затем просто расправил крылья и улетел? – попросил уточнения Карлос, поскольку все рассказанное ему непосредственным участником ловли «демона» звучало очень уж неправдоподобно.

– Я не знаю, как его звали – он не представился, – огрызнулся Доброволец Креста. – Я рассказал лишь то, что видел собственными глазами, и ничего не придумал…

Рука свидетеля, чудом выжившего той ужасной ночью, покоилась на перевязи, а шея была перебинтована, но в столкновении с демоном ему повезло куда больше, чем его командиру. Во время допроса Доброволец вел себя дерзко. Карлос не переваривал таких людей и обычно сразу же сбивал с них спесь. Но сегодня он отступил от своих принципов, списав дерзость свидетеля на нервное потрясение после всего произошедшего.

– А вы случайно не были пьяны? – в лоб поинтересовался у него Матадор. – Просто понимаете: клыки, когти, крылья, хвост – все это…

– У демона не было хвоста!

– Ах да, вы же говорили… Однако странно, не находите? – крылья есть, а хвоста нет.

– Да не был я пьян! – возмущенно вскричал Доброволец. – Никто из нас не пил на службе – мы же, в конце концов, не наемники, которых вербуют в трактирах!

– Успокойтесь! – стукнул ладонью по капоту «Хантера» Карлос. – Я вас ни в чем не обвиняю, а просто уточняю. Разбираться с вами по этому вопросу будет ваше непосредственное командование. Давайте лучше вернемся к тому моменту, когда вы с Гильермо Алваресом увидели, как отступник Морильо превращается из человека в демона.

– Мы этого не видели, – немного успокоившись, возразил Доброволец. – Когда мы вышли на крышу, этот ваш Морильо уже принял дьявольское обличье.

– Сколько времени прошло с момента, как вы в последний раз видели его в образе человека?

– Минуты полторы-две.

– Быстро у него это получается… Расскажите еще раз, как погиб ваш командир.

– Опять вы за свое!.. Пятый раз повторяю: мы обнаружили демона, когда он уже улетал. Он набросился на нас как ястреб на цыплят. Гильермо был впереди, поэтому демон ударил его когтями, Гильермо не успел даже выстрелить. Мне удалось пригнуться и пустить стрелу, но она отскочила от монстра, словно тот был из стали. Слава Господу, демон не стал возвращаться и улетел. Я бросился к Гильермо, но он был уже мертв… Вот и все.

Едва свидетель удалился, как перед Матадором тут же нарисовался магистр Жерар. Во время допроса он сидел неподалеку и специально не приближался к Карлосу и Добровольцу, не желая еще пуще смущать последнего. Легран справедливо посчитал, что двое служивых людей быстрее найдут общий язык, если побеседуют с глазу на глаз.

– Бесспорно, это дело рук нашего чернокнижника, – подытожил Охотник рассказ свидетеля. – Его опознали по приметам. Морильо проник в кабинет епископа и убил его.

– Но ведь медик утверждает, что Его Святость умер ненасильственной смертью, – возразил магистр. – Епископа убил не отступник, а сердечный приступ.

– Морильо мог прикончить Его Святость одним своим внешним видом, – пояснил Карлос. – Напугать до припадка дышащего на ладан старика куда проще, чем пачкаться его кровью. К несчастью Морильо, его засекла охрана, и ему пришлось с ней драться. Безусловно, негодяю не составило труда уйти от Добровольцев, если он в свое время даже от нас ускользнул. Он устроил пожар и под шумок скрылся, а оплошавшая охрана не нашла другого оправдания, как снова всучить нам вечно живую сказку про демона Ветра.

– Но ветер и впрямь был…

«И ты туда же!» – хотел воскликнуть Матадор, но, разумеется, сдержался.

– Насколько я помню, ваша честь, в ту ночь, когда Морильо ушел от нас, тоже стояла ветреная погода, – заметил Гонсалес. – Тем не менее «демон» предпочел плавать в нечистотах, а не летать по небу. Я не исключаю, что он владеет каким-то ловким трюком, чтобы быть незаметным, но вот летать он точно не умеет. И пуль он боится. Луис Морильо – профессиональный убийца, он сведущ в искусстве маскировки – это я знаю. И еще я подозреваю, что он решил устроить нам настоящую вендетту.

– Боже мой, брат Карлос! – всплеснул руками Жерар. – Вы думаете, этим убийством дело не ограничится?

– Не забывайте, ваша честь, что Морильо был в курсе того, куда мы увезли Диего ди Алмейдо. Чернокнижник появился в доме Рамиро не просто так, а с предупреждением, что старый дон находится у нас. Морильо достаточно умен, чтобы догадаться, кто виновен в смерти его хозяина. Епископ подписывал санкцию на арест, и теперь он в могиле. А ведь, говоря начистоту, он был меньше всего замешан в гибели дона Диего.

– В санкции на арест, помимо епископской, стояло еще две подписи, – вспомнил Легран. – Надо быть полным безумцем, чтобы даже помыслить об убийстве этих высокопоставленных людей!

– А разве все это… – Карлос обвел рукой пожарище, – дело рук нормального человека?

– Боже мой, боже мой!.. – покачал головой магистр. – Это просто уму непостижимо! Надо срочно позаботиться о безопасности этих преданнейших господних служителей!

– И не только их, – добавил Гонсалес. – Чернокнижник видел меня и наверняка считает, что я такой же виновник, как и все остальные. Но и это не все. Епископ был на Очищении Диего ди Алмейдо, и если перед смертью он проговорился Морильо о тех, кто там присутствовал… Так что, ваша честь, теперь вам тоже надо почаще оглядываться и запирать на ночь дверь.

Невеселая шутка Охотника вовсе не показалась инквизитору шуткой и повергла его в подавленное настроение. Французик действительно стал с опаской озираться по сторонам, вглядываясь в лица окружающих, – видимо, всерьез боялся, что под видом Охотника, Добровольца или дьякона к нему подкрадется безумный чернокнижник Морильо.

Глядя на Жерара, Карлос едва заметно усмехнулся. Из всех «приговоренных к смерти» Матадору было проще всего, поскольку он не боялся прихода старухи с косой и надеялся, что в нужный момент ему хватит решимости плюнуть ей в лицо. Неизвестно почему, но для командира Пятого отряда смерть всегда ассоциировалась с мокрым песком, частенько засасывающим Охотника в его ночных кошмарах. Гонсалес был уверен, что в действительности смерть такая же вязкая и холодная. На удивление стойкое ощущение, преследовавшее Карлоса с юности…

Всю обратную дорогу в Мадрид Жерар не проронил ни слова. Гонсалес был благодарен ему за это, поскольку погруженный в невеселые мысли магистр не мешал Охотнику спокойно обдумывать текущую ситуацию.

Матадор нарушил молчание после того, как они уже миновали городские ворота Мадрида.

– Ваша честь, вы не могли бы выполнить две моих скромных просьбы? – поинтересовался он.

– Какие, брат Карлос? – Голос Жерара был заунывен и глух, будто звучал из могилы.

– Во-первых, мне нужны книги, которые мы конфисковали у Морильо в асьенде ди Алмейдо. Желательно все. Ну или на худой конец хотя бы одна-две.

– Вы что, собрались бороться с чернокнижником его же методами? – мрачно пошутил инквизитор.

– Конечно, нет. Но изучение вещественных доказательств могло бы нам здорово помочь. Кажется, я видел там книги не только с магическими письменами, но и на английском языке.

– Хорошо, я раздобуду вам книги Морильо, если только магистр Гаспар не предал их огню. А вторая ваша просьба?

– После того, как я завершу организацию усиленной охраны для вас и магистра Гаспара, разрешите мне съездить на пару дней в Барселону. По службе, само собой.

– Это еще зачем?

Матадор пояснил.

– Делайте все, что сочтете необходимым, брат Карлос, – махнул рукой Жерар. – Но только епископ Доминго должен остаться последней жертвой в списке Луиса Морильо. Кстати, вы ни словом не обмолвились о том, что собираетесь взять под охрану Рамиро ди Алмейдо. Вы считаете, ему не угрожает опасность?

Карлос поглядел на магистра Жерара с таким выражением лица, что отвечать ему было уже излишне. Тем не менее он ответил:

– Не думаю, ваша честь, что в обязанности Инквизиционного Корпуса входит охрана обычных граждан от наемных убийц. Безусловно, мы предупредим Рамиро о том, что случилось в Сарагосе, на случай, если он еще не в курсе. Надумает получить охрану – пусть обращается к Защитникам Веры. Но бояться ему пока нечего: покойный епископ не знал автора доноса, поэтому выдать Рамиро Луису Морильо он попросту не мог.

– Я не забыл вашего мнения о Рамиро, брат Карлос, – невесело проговорил Легран. – И да простит меня Господь, если ошибаюсь, но я считаю вашу точку зрения справедливой. Предавать родного отца, даже в руки Божественных Судей, есть грех. И пусть теперь свершится Высшее Правосудие: посчитает Господь, что Рамиро невиновен – он пощадит его; в противном случае он покарает грешника независимо от того, поймаем мы Морильо или нет. Давайте лучше позаботимся о более честных и уважаемых людях…

«…таких, как магистр Гаспар и мы с вами!» – усмехнувшись, закончил за ним в мыслях Матадор…

Наконец-то враг Сото Мара обрел конкретные облик и имя! Братство Охотников и Орден Инквизиции после этого, конечно, не перестали считаться врагами, однако говорить «я намерен поквитаться с Корпусом» было подобно тому, как бить себя в грудь и заявлять «я хочу выпить море»; короче – глупой мальчишеской бравадой.

«Я собираюсь перерезать глотку магистру Гаспару де Сесо!» – звучало куда реалистичней.

С этой мыслью Сото просыпался и засыпал всю последнюю неделю. На него словно снизошло творческое вдохновение, только творил он не картину или литературный труд, а детально разрабатывал мероприятие, кульминацией которого должен был стать его меч, врезающийся в шею Главного магистра Мадридской епархии.

«Мое имя – Сото Мара! Я служу дону Диего ди Алмейдо!»… Надо будет обязательно успеть это сказать, прежде чем магистр умрет; ничего не поделаешь – древняя традиция предков.

Сегодня Сото поостерегся проникать за стены Мадрида и искать там жилье. Еще в пригороде ему попался на глаза приклеенный к дереву бумажный плакат с ярким заголовком «Разыскиваются!» и четырьмя нарисованными лицами под ним. Три угрюмые физиономии со злобными взглядами Сото не узнал, но вот четвертая показалась ему больно знакомой: широкие скулы, черные прямые волосы, узкие глаза…

Мара остановил байк, убедился, что поблизости никого нет, затем спешился и рассмотрел плакат вблизи. Бесспорно, четвертым разыскиваемым преступником был он. Пару секунд каратель в недоумении разглядывал надпись под своим портретом, поскольку уже изрядно отвык от того, как пишется, а тем более звучит его старое имя: Луис Морильо. Последний раз Сото пользовался им… он и забыл когда.

Сегодня имя Луис Морильо писалось наподобие королевского имени Древних – с номером; почти как «Луи Шестой», только к шестерке было приписано еще три нуля, а в конце, словно титул, название денежной единицы – «сант-евро». Далее следовал список преступлений негодяя Морильо, в котором пока отсутствовали нападение на Сарагосского епископа и поджог епископата. Сото предположил, что, когда из типографии выйдет следующий тираж подобных плакатов, эти грехи под его фамилией уже обязательно будут. И сумма награды за его голову подпрыгнет с шести до как минимум девяти тысяч. Неуловимый каратель повышал ставки, и противники обязаны были отвечать ему тем же. Пасовать в игре никто не собирался.

Сам портрет больше смахивал на карикатуру, и опознать по нему оригинал можно было лишь при внимательном рассмотрении, но Сото все равно не стал искушать судьбу и соваться в город. У карателя имелся реальный шанс организовать встречу с Гаспаром де Сесо за городской чертой, и только если из этой затеи ничего не выйдет, тогда уже придется идти на крайний риск и требовать сатисфакции у Главного магистра в Мадриде.

Сото решил обосноваться в древних руинах на севере от Каса де Кампо. Видимо, до Каменного Дождя здесь находился маленький, но густонаселенный город, поскольку разрушенные здания стояли впритык друг к другу, а об их первоначальных размерах можно было судить по широким фундаментам и фрагментам стальных каркасов, явно рассчитанных на массивные стены. Мара имел представление о постройках Древних по фотографиям в книге о Японии: высокие, почти касавшиеся крышами облаков, башни из стекла и бетона. Наверняка они были гораздо выше ватиканского Стального Креста, которого Сото, впрочем, тоже никогда не видел, поскольку ни разу в жизни не покидал пределов Мадридской епархии.

Разрушенный безымянный город был давно и основательно перекопан искателями, после которых – Мара знал это не понаслышке – выискивать здесь что-либо ценное являлось бесполезным. Заваленные обломками зданий улицы утопали в разросшейся зелени; гнилые остовы автомобилей в высокой траве напоминали гигантских мертвых жуков. Запах человека выветрился отсюда с уходом последнего искателя – то есть много лет назад.

Углубляться в бетонные лабиринты Сото не стал – гнать Торо через труднопроходимые завалы и заросли колючего кустарника было лишней тратой драгоценного бензина, к тому же не хотелось проколоть колесо. Проехав немного по безлюдной улице, каратель обнаружил чудом не погребенный под руинами съезд в просторный подвал, по всей видимости, служивший когда-то гаражом. Недолго думая, путник направил байк в ворота найденного убежища.

Очутившись внутри, Сото заглушил двигатель, установил Торо на подножку и осмотрелся.

В продуваемом насквозь подвале оказалось на удивление сухо и чисто. От бетонных стен веяло прохладой, а все ржавые остовы древних автомобилей были аккуратно складированы в дальнем конце помещения. Все-таки заброшенный город привлекал внимание не одного такого изгоя, как Сото Мара. На это также указывало огромное пятно копоти на полу в центре подвала. Бетон под пятном успел потрескаться от огня и раскрошиться – те, кто жег здесь костры, обитали в подвале довольно долго. А порядок, который предыдущие постояльцы оставили за собой, говорил, что они еще рассчитывали сюда вернуться.

«Байкеры, – пришел к выводу Сото. – Может быть, даже кто из знакомых. Но в этом году их точно не было – трава не примята».

Дабы подтвердить догадку, он обследовал все укромные уголки подвала и обнаружил запертую на замок стальную дверь, на которой были изображены выцветший знак в виде желтой молнии и надпись на испанском: «Не входить! Высокое напряжение!» Первую половину надписи кто-то обвел красной краской совсем недавно.

За дверью наверняка хранился запас горючего, консервов и запчастей, что байкеры обычно оставляли на своих временных стоянках, но Сото не стал срывать замок и присваивать найденную заначку. Он был посвящен в законы Людей Свободы и не смел нарушить их – когда чтишь собственный кодекс чести, невольно начинаешь уважать тех, кто тоже соблюдает жизненные принципы. Запасами на стоянке имели право пользоваться лишь оставившие их. Или, в крайнем случае, члены другой банды, но они обязаны были предоставить взамен какую-нибудь компенсацию либо записку, по которой компенсацию с них могли стребовать позднее. Сото к байкерам не принадлежал, хоть и являлся владельцем прекрасного, по байкерским понятиям, Стального Жеребца. Пользоваться стоянкой для ночлега ему в принципе не возбранялось, но злоупотребление гостеприимством было при этом недопустимо.

Мара припрятал байк за автомобильными остовами, разложил скарб, разжег крохотный костерок, перекусил, а остаток дня потратил на изучение окрестностей и поиск резервных путей для вероятного отступления. «Ибо долг самурая состоит в том, чтобы быть бдительным и внимательным и все время думать о том, как сослужить любую возможную службу, для исполнения которой он назначен», – говорилось в книге «Будосесинсю», которой суждено было пережить Каменный Дождь и обратиться в пепел в котельной Мадридского магистрата.

Сото всегда удивлялся жестокости Судьбы, не замечающей разницы между людьми и неодушевленными предметами, ибо у последних участь порой складывалась куда драматичней…

Неделя пристального наблюдения за Мадридским магистратом прошла для Сото как целый год. Говорят, нет ничего хуже, чем ждать и догонять. «И наблюдать!» – добавил бы теперь Мара.

Раньше в таких ситуациях он не тратил на разведку и подготовку более трех-четырех дней, так как враги сеньора обычно предпочитали жить не в суетных городах, а в тихих загородных асьендах. Если и случались иногда задержки в исполнении приказов, винить в них следовало лишь погоду. Сото был верен себе, он действовал по раз и навсегда определенным правилам. Он допускал импровизацию в деталях, но кое-что в его стратегии оставалось неизменным.

Магистр Гаспар де Сесо являл собой самый крепкий орешек из тех, что когда-либо доставались карателю. Во-первых, потому что уклад жизни Гаспара по сравнению со всеми жертвами Мара протекал с точностью до наоборот: его честь проживал в Мадриде, а работал за городом. Во-вторых, охрана магистра: сказать про нее «отличная», значило бы дать ей очень скромную оценку. Охотники точно не будут ловить «демона» с разряженными дробовиками и на радость ему убивать друг друга (странный случай на крыше Сарагосского епископата все не выходил у Сото из головы). Ну и в-третьих: неизвестно, как дом Гаспара в Мадриде – тоже наверняка та еще цитадель, – но неприступный вид здания магистрата здорово подавлял «творческое вдохновение» карателя. Войти к инквизиторам с мечом и с честью погибнуть было по сути плевым делом, а вот разыскать в стенах магистрата нужного человека и убить его – совершенно иное дело.

Однако Сото нравилась поставленная перед ним задача. Она была сложна, но от этого еще более интересна. Воевать с сильным врагом – достойное занятие.

Только нудная слежка портила настроение, но, как известно, не зная броду, в воду суется лишь тот, кто решил утопиться. Мара было пока рановато тонуть, ибо он прибыл сюда топить других…

Мадридский магистрат был построен на самой высокой точке лесистой возвышенности Каса де Кампо, поэтому наблюдать за ним приходилось с более низкого пригорка. Но прежде чем взобраться на этот пригорок, Сото долго ходил вокруг, пытаясь выяснить, не выставлен ли на его вершине дозорный, поскольку место для размещения поста было выгодное. Выяснилось, что Охотники несли охранение лишь на территории магистрата.

Просто замечательно, что с неба не лил дождь, иначе лежащий на мокрых камнях в зарослях кустарника Сото неминуемо подхватил бы воспаление легких. Позволить такой досадной случайности сорвать ему планы было бы очень обидно.

От постоянного глядения в подзорную трубу под правым глазом образовался синяк. Шея затекла и ныла, а в затылок словно песка насыпали. На теле также выступили синяки – приходилось то и дело переползать с места на место, чтобы разглядеть магистрат с разных точек и не допускать, чтобы солнце отражало блики на линзе подзорной трубы. Перед тем как в очередной раз сменить позицию, Сото доставал блокнот, смотрел на хронометр и делал в блокноте пометку.

По возвращении в убежище для того, чтобы перекусить и вздремнуть два-три часа, Мара открывал страницу, что успевал исписать за день, и сравнивал ее с той, на которой делал пометки вчера. После сравнительного анализа каратель вносил коррективы в свои планы, добавляя или вычеркивая из них какую-либо деталь. Подведением итогов он занимался уже не на бумаге, а мысленно.

Шесть раз Сото встречал рассвет, наблюдая, как солнце поднимается из-за мрачных готических башен магистрата, словно ночь оно проводило не на востоке, а в подвалах у инквизиторов. Шесть вечеров терпеливый наблюдатель смотрел, как закатные лучи играют в окнах цитадели Божественных Судей-Экзекуторов, напоминая беззвучный и бездымный пожар. Солнце словно искушало Мара, демонстрируя, как в действительности будет выглядеть представление, которое каратель может здесь учинить при должном усердии и отваге.

Искушение было сильно, но искушаемый на него не поддался. «Меч и горло врага! – постоянно напоминал себе он. – Только так! Никаких винтовок, что дают осечку, никаких бутылок с зажигательной смесью, которые нередко взрываются в руках, и наоборот – не разбиваются в нужный момент. Никаких надежд на счастливый случай! Меч прост и надежен, поскольку он – это продолжение моей руки. Смогу я – сможет и он. Только меч и горло врага!»

На седьмой день Сото Мара собрался как обычно еще до рассвета занять свою наблюдательную позицию, но едва преодолел половину пути по склону пригорка, как внезапно расслышал посторонние звуки. Сото схоронился за камнем и прислушался получше.

На том самом месте, где он провел лежа на камнях шесть долгих дней, раздавались голоса. Точнее, два голоса. Негромкие и спокойные, словно за деревьями мирно беседовали остановившиеся на ночлег путники. Только странные это были путники: костер не разжигали и ночевали на голых камнях, в то время как у подножия пригорка росла мягкая травка.

Стараясь не дышать, Сото подкрался в темноте к говорившим, благо за шесть дней он успел запомнить здесь каждые камень, куст и выбоину. Каратель притаился за кривым стволом сосны настолько близко от беседующих, что даже различал в темноте их силуэты. Устроившись поудобней и обратившись в слух, Мара мимоходом глянул на восток, дабы не прозевать рассвет и успеть удрать с пригорка еще затемно.

На головах незваных гостей были напялены береты, а сами они носили длинные кожаные плащи. На излюбленном месте Сото теперь расположились Охотники. Вряд ли это была засада – следов осторожный наблюдатель не оставлял, и определить, что на этих камнях кто-то долго протирал штаны, Охотники сумели бы, только обладай они собачьим нюхом. Скорее всего охрана магистрата перешла на усиленный режим службы и выставила вокруг объекта дополнительные посты.

Сото злорадно усмехнулся: Гаспар де Сесо не дурак, раз смог почуять нависшую над ним опасность! Очевидно, Сарагосского епископа все-таки не спасли, иначе бы он обязательно доложил, по какому адресу направил своего ночного визитера и Охотники всполошились бы намного раньше. Игра становилась все увлекательнее…

– …Этот Матадор из Ватикана не верит в демона Ветра, – негромко говорил один Охотник другому. По всей видимости, беседа была для них лучшим способом прогнать сон. – И я не верю. Больно на сказку смахивает.

– Вот это ты зря, – отвечал ему напарник, видимо, не такой отъявленный скептик. – Раз многие люди говорят о демоне Ветра, значит, надо в него верить. Ведь если есть демоны, значит, ангелы тоже существуют. Или ты и в ангелов не веришь?

– Может, ты и прав, – зевнул первый Охотник. – Но уж коли существуют демоны, тогда какой смысл во всех наших стараниях? Что толку с этих тройных линий оцепления и каждодневных прочесываний местности? Захочет демон стать невидимым, и все наши труды насмарку. А ну как он еще умеет в разные тела вселяться? Ты не задумывался над этим?

– В мое тело я ему вселиться не позволю, – уверенно заявил второй. – Я свой крест даже в бане не снимаю. Он у меня особенный. Несколько лет назад мне его сам архиепископ на Рождество Великого Пророка освятил. Демоны от этого креста как от очистительного огня должны шарахаться. Мне рассказывали, что Сарагосский епископ погиб лишь потому, что крест свой на ночь с шеи снимал.

– Эх, зря про Рождество напомнил, – сразу сник первый. – Пропало оно для нас в этом году. Так бы как обычно семейных по домам распустили, а несемейных на дежурство поставили, но нынче, похоже, никому поблажек не дадут.

– Это точно. Тем более что у нашего Гаспара в честь праздника публичное аутодафе запланировано. Я сам слышал, как он вчера с ватиканским магистром ругался: дескать, чтобы я – Божественный Судья-Экзекутор – испугался какого-то безумного чернокнижника, отменил аутодафе и спрятался за стенами магистрата!.. Так что хочешь не хочешь, а придется все праздники в усиленном режиме работать.

– И нет бы просто в магистрате сидеть, – добавил носитель особенного креста. – А то ведь весь день предстоит в толпе толкаться да с места на место переезжать. Хоть бы Матадор этого Морильо до Рождества схватил, что ли…

– Не успеет – пять дней осталось… Почему жизнь такая несправедливая: все веселятся, а мы как проклятые… Ты случайно не знаешь, большой прием нынче по случаю праздника у архиепископа в его загородной резиденции намечается?

– Понятия не имею. Но наш Гаспар там точно будет – он такую пьянку ни за что не пропустит…

Вскоре восток начал розоветь, а темнота – таять. Сото предпочел больше не задерживаться у стен магистрата и вернулся в убежище. Там он долго просидел над своим блокнотом, сопоставляя результаты шестидневной разведки и кое-какую случайно подслушанную у Охотников информацию.

Рождество Великого Пророка Витторио… Зацикленный на возмездии, Сото даже не вспомнил о том, что со дня на день наступит один из главных праздников Святой Европы, воистину всенародный, поскольку празднуют его и в крестьянской лачуге, и во дворце Пророка. Говорят, Древние с таким же размахом отмечали раньше Рождество Христово, которое сегодня считалось вполне рядовым праздником, наряду с днями рождений прочих святых и мучеников. Грядущее всенародное празднование немного портило планы Мара. Однако у карателя еще оставалось время, чтобы поразмыслить, каким образом извлечь из неожиданно вскрывшихся фактов выгоду, ибо ничто так не усыпляет бдительность жертвы, как царящая вокруг нее праздничная атмосфера…

– Господи боже мой! – старшина искательской общины Лоренцо Гонелли отпрянул от Карлоса Гонсалеса, словно Охотник достал из кармана не служебное удостоверение, а шипящую гадюку. Карлос снова был в гражданской одежде, но сегодня он шел на встречу не с пустыми руками – пояс его оттягивала кобура с револьвером. На всякий случай.

– Мне надо с вами побеседовать, гражданин Гонелли, – сухо обратился Матадор к насторожившемуся старшине. – Где бы мы могли это сделать?

– Это, видимо, какое-то недоразумение! – проигнорировав вопрос, взялся оправдываться Лоренцо. – В Барселонской Особой никогда не обитали ни колдуны, ни протестанты, клянусь вам! Я не принимаю в нашу семью подозрительных типов и лично слежу за каждым общинником. Если бы я обнаружил что-то подозрительное, то поверьте – немедленно бы вам сообщил. Статус особой общины, знаете ли…

– Все в порядке, гражданин Гонелли. Я к вам, скажем так, с полуофициальным визитом, – успокоил его Карлос. – Нынешние члены вашей общины вне подозрений. Меня интересуют бывшие, те, которые в ней уже не состоят. А конкретно лишь один из них.

Лоренцо огляделся по сторонам. Мимо проходили искатели, они с любопытством разглядывали говорившего со старшиной незнакомца, который прибыл в Барселонскую Особую на «Сант-Ровере» с опознавательными знаками местного епископата. Если вдруг общинники прознают, что нежданный визитер не курьер епископа, а Охотник… Слухи среди искателей разносятся быстро, и кривотолки поползут по Барселоне одни немыслимее других.

– Пройдемте в дом, – предложил Лоренцо. – Там и поговорим…

Карлос не стал раскрывать Лоренцо все карты, сообщил лишь, что хорошо известный старшине гражданин Морильо, он же Сото Мара, разыскивается по обвинению в чернокнижничестве и потому Охотника интересует, не появлялся ли здесь в последнее время данный отступник.

– Нет, мы не видели Луиса уже больше десяти лет – с тех самых пор, как он нас покинул, – ответил Лоренцо, после чего кисло усмехнулся: – Чернокнижничество? Дикость какая-то! Наверняка вы ошибаетесь: Луис Морильо не может быть чернокнижником.

– Это почему же? – осведомился Карлос, внимательно наблюдая за Лоренцо. Несмотря на то, что старшина не видел своего бывшего общинника долгое время, он прекрасно его помнил и даже заступался за него – это говорило о многом.

– Луис был достаточно разумным парнем и не забивал себе голову всякой ерундой, – пояснил Гонелли. – Он прекрасно знал Святое Писание и чтил заповеди. Вы наверняка в курсе того, что он обладает неординарной внешностью. Многие находили ее пугающей. Скорее всего благодаря внешности Луис и прослыл колдуном.

– Что он сам думал по поводу своей странной внешности?

– Луис утверждал, что он – последний потомок древней нации, корни которой теряются где-то на востоке.

– Откуда в нем появилась такая уверенность?

– Он прочел это в древней книге. Он показывал ее мне – обычная книга, не колдовская. Написана на английском, много фотографий, и люди на тех фотографиях были действительно все как один похожи на Луиса.

– И вы не конфисковали у него эту странную книгу? – сощурился Карлос, пристально глядя в глаза собеседнику.

– Луис утверждал, что взял ее в библиотеке. – На лице Лоренцо появилось испуганное недоумение. – Я не запрещаю общинникам посещать библиотеку – это для них очень полезно. Уж лучше ходить в библиотеку, чем в трактир, согласитесь?

– Безусловно, – кивнул Матадор, сам большой любитель почитать на досуге. – А каково осталось ваше личное мнение о той книге?

Лоренцо неопределенно пожал плечами, несколько секунд раздумывал, потом ответил:

– Красивая история о далекой древней стране и ее жителях, не больше. Я прекрасно понимал, почему она произвела на Луиса такое впечатление – он всю жизнь считал себя уродливым, а тут вдруг выяснилось, что его неординарная внешность – вовсе не уродство. И не было ничего страшного в том, что юноша стал соблюдать кое-какие обычаи своих предков. Не религиозные – боже упаси! – самые безобидные, наподобие тех, какие до сих пор соблюдаем мы. Ведь никто же не обвиняет испанцев в том, что они обожают корриды и съедают на Новый год свои обязательные двенадцать виноградин. А карнавал на Хэллоуин? Воистину справедлив Пророк, если закрывает глаза на такие мелочи, хотя в них наверняка можно отыскать элементы древнего язычества.

– Воистину справедлив Его Наисвятейшество, – не преминул подтвердить Карлос. Когда ему напоминали о подобных вещах в приватных беседах, он почему-то сразу чуял в этом провокацию. – Просветите меня, что за традиции соблюдал Морильо.

– Ничего необычного. Старые как мир традиции чести, доблести, верности слову и долгу. В общем, те традиции, соблюдать которые было бы нелишне любому человеку, не важно, кто он – воин или простой гражданин.

– По моим данным, Морильо служил у вас в охране. Следует понимать, что он причислял себя к воинам?

Лоренцо примолк и в задумчивости почесал лоб. В беседе с Охотником искатель старался взвешивать каждый свой ответ.

– Наверное, вы правы, – пожал плечами он. – Луис был неплохим бойцом: ловким, сильным… Но самое главное: бесстрашным и расчетливым одновременно – это редкий дар. Я регулярно выставлял его в качестве рукопашного бойца на наши ежегодные турниры.

– Ему случалось убивать?

– На моей памяти никогда. В драке он контролировал себя превосходно.

– Кто научил его так грамотно драться?

– Немного я, немного другие искатели… – признался Лоренцо. – Но в основном он учился сам. Сами понимаете, с такой необычной внешностью, как у Луиса, жить непросто. Постоянно находились мерзавцы, которые задирали его, так что к дракам он привык с детства.

– Проясните мне еще один вопрос: зачем Луис Морильо поменял свое настоящее имя на языческое?

Старшина рассмеялся, но смех его был нервным и натянутым. Лицо Гонсалеса оставалось бесстрастным.

– Какое языческое?! – продолжая смеяться, ответил Лоренцо. – Да ведь «Сото» – его обычное прозвище! Луис где-то вычитал о древнем воине по имени Сото и рассказал нам, а мы его так и прозвали. Меня, к примеру, друзья тоже называют Пивным Бочонком – разве это грех? Я слыхал, что даже у вас – Охотников – есть такая традиция…

И осекся под суровым взглядом Карлоса, поскольку понял, что ищет наглядный пример явно не там, где следует.

– Исходя из ваших слов, Луис Морильо состоял у вас на хорошем счету, – подытожил Матадор. – И тем не менее он покинул вашу общину.

– К сожалению, не знаю, в какую сторону изменился Луис за прошедшие десять лет, – произнес Лоренцо, отвернувшись к окну и отрешенно глядя вдаль, – но в нашей общине о нем остались добрые воспоминания. У него имелись странности, но это вполне нормально для человека, который с детства жил изгоем. Он близко к сердцу воспринимал прочитанные книги и если вбивал что-то себе в голову, то переубедить его потом было сложно. Но повторяю: жизненные идеалы он выбирал правильные. А ушел он от нас по простой причине: его перестали устраивать наши порядки, поскольку иногда они противоречили его принципам. Он мечтал поступить на службу к благородному и уважаемому сеньору, а здесь… сами видите. Мы живем по законам общины, и благородных сеньоров среди нас нет. Но мы, по крайней мере, расстались без скандала, и это главное.

Карлос примолк, обдумывая ответ старшины. Полминуты Охотник смотрел в том же направлении, что и Лоренцо, будто пытался определить, что так привлекло внимание собеседника. После чего задал последний вопрос:

– Как вы считаете, Луис Морильо служил на новом месте так же хорошо, как и у вас?

– Не то слово! – с блеском в глазах ответил Лоренцо, снова поворачиваясь к Гонсалесу. – Я уверен: он был не просто хорошим слугой – он был образцовым слугой. Такой принципиальный человек, как Луис, не стал бы наниматься к первому встречному. Он наверняка во что бы то ни стало постарался попасть на службу к самому достойному из достойных сеньоров. И если Луис все-таки осуществил свою мечту, тому сеньору несказанно повезло. Лучшего слуги ему отныне вовек не сыскать. Сегодня большая редкость найти телохранителя, который не задумываясь отдал бы за тебя жизнь. Не те времена…

– Какую занятную историю вы нам поведали, брат Карлос, – хмыкнул магистр Гаспар. – Но кажется, вы чересчур сгущаете краски. Где это видано – понятия о чести среди наемников! Деньги – вот чем подобная публика дорожит в жизни. Ваш чудо-наемник убивал, пока хозяин ему платил. Диего ди Алмейдо не стало – естественно, Морильо очень расстроился, ведь он потерял хороший источник доходов, поэтому и спалил со злости Сарагосский епископат. Возможно, Морильо был в курсе, что охрана там никудышная, хлебнул с горя лишку и устроил погром – горячая кровь закипела, и все такое. Но утром наступает похмелье, во время которого даже самые отчаянные головорезы порой задумываются о своих поступках. Вы сами только что сказали: те, кто раньше знал Морильо, отзывались о нем как о разумном человеке. Не лучше ли было вместо того, чтобы наводить панику и превращать магистрат в бастион, просто поискать преступника в укромных норах?.. Сдается мне, брат Карлос, что вы расписались в собственном бессилии и уже не знаете, за что хвататься, поэтому решили учинить этот большой переполох…

Для Матадора последние слова Гаспара прозвучали словно пощечина; на щеках командира даже выступили красные пятна.

– При всем уважении, ваша честь, – проговорил он, едва сдерживая негодование, – мне непонятно ваше легкомысленное отношение к собственной безопасности. Я не сомневаюсь, что рано или поздно мы схватим Морильо, но пока этого не случилось, я бы рекомендовал вам…

– Я принял к сведению ваши рекомендации и по мере сил следую им, – оборвал его Главный магистр епархии. – Но ваша сегодняшняя просьба немыслима по своей дерзости! Никаких телеграмм я в Ватикан посылать не собираюсь – и не мечтайте! Чтобы меня – почтенного человека – сочли трусливым паникером?! Вы этого хотите?!

– Никак нет!

– Тогда хорошенько запомните мои слова и впредь с такими просьбами ко мне не обращайтесь! В Ватикане и без нашего напоминания есть кому задуматься о вопросах безопасности. Просто закончите добросовестно то дело, ради которого вас сюда вызвали. Вам понятно?

– Так точно!

– Вы свободны!..

Карлос предчувствовал, что после такого разноса магистр Жерар пожелает сказать ему несколько слов с глазу на глаз. Действительно, не успел еще Матадор отойти от кабинета Гаспара, как разгневанный французик окликнул его и поманил к себе в соседний кабинет.

«Предупрежден – значит, вооружен!» – Карлос помнил этот старый тактический принцип. Командир Пятого отряда был готов к тому, как встретит его Легран, и потому, едва переступив порог, тут же перешел в яростную атаку:

– Ваша честь, я еще раз прошу вас дать мне возможность связаться с Ватиканом! Я отвечаю за поимку отступника! Пока он не пойман, я вправе поступать, как того требует обстановка! Вполне возможно, что Морильо уже давно нет в Мадриде. Мы задействовали всех информаторов: и наших, и тех, кто работает на Защитников Веры. Сеть информаторов включает в себя больше сотни человек. Они целыми днями отираются в городе и окрестностях, следят за злачными местами и ежедневно докладывают. Мы проверили несколько предполагаемых укрытий Морильо. Результат нулевой – он пропал! Но я предполагаю, что он еще заявит о себе, причем довольно скоро! Я не поднимаю панику, я лишь призываю к осторожности! Мы имеем дело…

В тщетных попытках вставить хотя бы полслова, Жерар открывал рот, будто вытащенная на берег рыба. Магистр тряс рукой, пытаясь остановить взявшего с места в карьер Матадора, но тот его пантомиму упорно игнорировал. В конце концов, Легран не нашел иного способа перехватить инициативу, как дождаться, когда Карлос выдохнется, и лишь после этого заговорил. Однако контрмеры Гонсалеса возымели эффект: пожар магистерского гнева уже не пылал, а тлел, сбитый встречным пламенем негодования.

– Потише, брат Карлос! Что вы так расшумелись? – замахал руками Жерар. – Здесь распоряжаемся не мы, и не требуйте от меня невозможного! Что за недостойные выходки вы стали себе позволять в последнее время? Я вас просто не узнаю!

– Виноват, ваша честь, – обезопасив себя, Карлос позволил себе остыть. – Но как заставить вас по-другому прислушаться к моим просьбам? Я внимательно изучил книги, которые вы любезно для меня раздобыли. Я встретился с людьми, с которыми Морильо прожил почти треть своей жизни. И теперь я пытаюсь объяснить вам, с кем мы сегодня столкнулись. Мы бегаем не за каким-то недоделанным сектантом…

– Да-да, вы уже рассказывали это магистру Гаспару.

– И я готов рассказывать это ему и вам до тех пор, пока вы не убедитесь в моей правоте…

– Брат Карлос!..

– Три минуты, ваша честь! Выслушайте меня хотя бы три минуты!.. Вам доводилось бывать на корриде?

– Нет, знаете ли, я не любитель подобных зрелищ.

– Если представится случай, сходите обязательно. Хотя бы ради ознакомления – поверьте, ничего не потеряете… Впрочем, не важно – вы ведь наверняка представляете себе, что там происходит.

– Ну, допустим.

– Так вот, бой с быком начинается не на арене, а гораздо раньше. Сначала быка морят голодом. Затем на пути к арене его приводят в ярость уколами пик. Это продолжается до тех пор, пока перед быком не появляется матадор, который в угоду публике доводит своей шпагой животное уже до полного бешенства. Бык разъярен, и представление начинается. Сложно поверить, что еще вчера жевавшая траву флегматичная гора мяса способна бегать с такой скоростью и убивать направо и налево. Тупая, зацикленная на убийстве машина смерти, которая мечется по арене в поисках жертвы. Остановить ее теперь можно лишь одним способом, и горе мадору, если он допустит при этом неточный удар… Подобное происходит и с нами. Луис Морильо – упрямец, каких поискать; человек с воистину бычьим упрямством. Выгоняемого на корриду быка выращивают с одной целью – умереть от руки тореадора. Морильо сам подготовил себя к смерти. Парадоксально звучит, но главная цель его жизни – это смерть. Славная смерть в бою с оружием в руках во имя своего сеньора. Сеньор почитается им наравне с богом, а возможно, и выше. Железные принципы, несоблюдение коих – страшный позор, искупить который необходимо все той же смертью. Это самое бескомпромиссное мировоззрение, какое я встречаю за всю свою жизнь. Оно отвергает взывания к милости и замаливание грехов, но зато превозносит жестокое самоубийство как один из способов искупления позора…

– Отступничество чистой воды! – вставил Жерар. – Самоубийство – тяжкий грех.

– Согласен, ваша честь, – кивнул Матадор. – Отступничество, аналогов которому мы еще не встречали и, искренне надеюсь, больше не встретим. Так что этот случай мы запомним надолго, но не благодаря его уникальности, а благодаря нашей беспомощности перед подобного рода угрозой. Нам угрожают, ваша честь, причем не какая-нибудь злостная секта, а один-единственный человек. Вы припоминаете что-нибудь похожее?.. Проведя Очищение сеньора ди Алмейдо, мы разъярили Луиса Морильо и невольно устроили эту сумасшедшую «корриду». Бык в бешенстве, он мечется по арене и желает поквитаться с каждым, кого считает виновным. И если мы начнем уповать на то, что его остановит наш грозный вид, мы впадем в глубокое заблуждение. Объятого смертельной яростью быка не останавливает ни шпага матадора, ни пики пикадоров. Ко всему прочему, наш «бык» весьма умен и проворен, поскольку успешно уворачивается от бандерилий и выбирает для атаки самые неожиданные моменты. Поверьте, ваша честь: Морильо нельзя недооценивать, и лучше нам перестраховаться. Свяжитесь с Ватиканом. Не пугайте их, а просто предупредите, чтобы они усилили бдительность.

– Хорошо, брат Карлос, я пошлю телеграмму в столицу сегодня вечером от своего имени. Но не забывайте, что завтра праздник, и ответят нам скорее всего не раньше понедельника… – Жерар обреченно вздохнул и недовольно забарабанил пальцами по столу. – Вы умеете добиваться своего. Можете идти.

– Благодарю вас, ваша честь, – козырнул Карлос и добавил: – С наступающим Рождеством вас.

– И вас также, брат Карлос, – кивнул магистр. – Постарайтесь, чтобы в городе все прошло гладко.

– Непременно, ваша честь…

Чтобы автомобили высокопоставленных лиц и правительственных делегаций не простаивали в очереди к городским воротам в предпраздничные дни, когда там скапливались десятки крестьянских подвод и торговых грузовиков, в Мадриде открывались специальные ворота – служебные. Они располагались в западной и восточной частях оборонительной стены, и в обычное время держались закрытыми. Однако за день-два до праздников запоры на воротах убирались, и возле них появлялся привратник в парадной форме Защитника Веры. На Рождество эта практичная местная традиция также вступала в силу.

Магистр Гаспар следовал на приуроченное к празднику аутодафе в предпоследнем автомобиле небольшой автоколонны. Возглавляли и замыкали кортеж по двое Охотников на громко тарахтящих «Иерихондах». Помимо байков, автомобиль Гаспара прикрывали спереди и сзади «Сант-Ровер» местных Охотников и «Хантер» ватиканцев, в котором сидели Карлос и бойцы его отряда. Вся техника в честь праздника была оттерта до блеска и подновлена свежей краской.

Прежде чем достигнуть западных служебных ворот, автоколонне пришлось сделать крюк по объездной дороге – главное шоссе было забито направляющимися в Мадрид подводами и грузовиками. Празднование Рождества в этом году обещало быть многолюдным, впрочем, как и всегда. Привратник заметил кортеж еще на подъезде и распахнул ворота заблаговременно. Поэтому автоколонне не пришлось сбрасывать скорость, и через ворота она пронеслась настолько стремительно, что, когда Защитник Веры выскочил из будки, дабы отдать честь, автомобиль магистра умчался уже далеко…

Перед тем как заступить на службу по обеспечению безопасности Главного магистра епархии, командир Пятого отряда тренировал бойцов с таким усердием, что те, наверное, успели проклясть его не по одному разу. Гонсалес с хронометром в руке заставлял Охотников оттачивать приемы экстренной эвакуации подзащитного из многолюдного места, его прикрытие и препровождение в автомобиль. Тренировки длились несколько часов без перерыва. Норматив, который Карлос выработал тут же, на тренировочной площадке, являлся практически невыполнимым, но даже когда бойцы каким-то чудом умудрялись в него укладываться, Матадор все равно заставлял их повторять упражнение заново. Уже к исходу дня крутой нрав брата Карлоса стал у Охотников любимой темой для казарменных пересудов.

На учениях роль магистра играл толстый писарь из канцелярии, отобранный Матадором из нескольких кандидатов только по причине большого веса – попыхтев на тренировке с «отягощением», в случае опасности Охотники должны были таскать на руках сухощавого Гаспара будто невесомого. Писарь, решивший поначалу, что вместо душной канцелярии ему предстоит приятно провести день на свежем воздухе, уже к обеду мечтал только об одном – пусть его лучше завалят бумажной работой на все праздничные дни, чем еще раз дадут почувствовать себя в шкуре Божественного Судьи-Экзекутора. Господь к мольбам толстяка оказался глух – видимо, писарь недавно в чем-то крупно согрешил.

Взмыленные тяжелой тренировкой, Охотники и рады были бы выместить свой гнев на неуклюжем писаре, но Матадор зорко следил за тем, чтобы с «тренажером» обращались как можно бережнее – Гаспар невежливого обращения со своей драгоценной персоной не потерпит. Однако когда Карлос отворачивался, на «тренажер» со всех сторон исподтишка обрушивались болезненные тумаки. Озлобленных Охотников совершенно не интересовало, что несчастный толстяк тоже присутствует здесь по принуждению. В довершение всех страданий писаря, один раз впопыхах его так шарахнули затылком о дверцу «Хантера», что бедолага едва не окочурился. Придя в себя, писарь мысленно от всей души пожелал магистру Гаспару тоже когда-нибудь испытать нечто подобное.

Усилия сурового брата Карлоса не пропали даром. В охваченном всенародным весельем Мадриде Охотники работали на загляденье слаженно: оперативно отсекали от инквизитора толпу зевак; когда требовалось, применяли рукоприкладство и ни на секунду не выпускали из виду горожан на площади, а также крыши и окна окружающих ее зданий. Матадор неотступно следовал за Гаспаром и готов был в случае чего заслонить магистра грудью, хотя, имейся у него выбор, он махнул бы на все рукой и увел бойцов в казармы. Раз Гаспар так уповает на свою неприкосновенность, то пусть сам и отбивается от стальных крюков Морильо, следы от которых теперь украшали приклад карабина Карлоса.

Аутодафе прошло без эксцессов. Трое злостных еретиков были преданы Очищению Огнем на радость пьяным зевакам, специально собравшимся на плаза Майор ради острых ощущений. Публичное Очищение являлось жутким, но в чем-то притягательным зрелищем, которое испокон веков обожала толпа. Гонсалес уже давно люто ненавидел всю эту служебную рутину. Неся службу, он радовался, что, наблюдая за округой, ему приходится стоять к помосту спиной, где Божественный Судья-Экзекутор исполнял свой долг, привычно превращая из огнемета в прах запертого в тесной клети грешника. Карлос слышал позади безумные вопли и невольно вспоминал другое Очищение, на котором ему довелось не так давно присутствовать. То Очищение, в отличие от десятков других, Матадор не забудет уже никогда…

Незадолго до праздничного приема в загородной резиденции архиепископа магистр Гаспар попросил отвезти его домой переодеться. Ближе к вечеру на улицах Мадрида было не протолкнуться, и байки во главе колонны отчаянно сигналили, заставляя народ расступиться. Карлос приказал замыкающей колонну паре байков объехать «Хантер» магистра с флангов и следовать бок о бок с ним. Всем сидевшим в автомобилях Охотникам Матадор также отдал приказ опустить стекла кабин и быть готовым стрелять в любого, кто не уступит дорогу или попытается выкинуть какую-нибудь глупость. На счастье встречных прохожих, они были еще не настолько пьяны, чтобы не узнать автоколонну Инквизиционного Корпуса.

Кратчайший путь в загородный особняк архиепископа пролегал опять же через западные служебные ворота. В этот раз привратник не проявлял расторопности и вообще отказывался покидать будку, даже несмотря на настойчивые автомобильные сигналы.

– Небось уже успел нализаться, мразь! – буркнул Матадор, нервно поглаживая лежащий на коленях карабин, после чего высунулся из машины и прокричал одному из ехавших на байке: – Эй, дозорный! Иди-ка растормоши его!

Охотник поставил «Иерихонду» на подножку, откинул забрало шлема и по крутой лесенке взбежал в будку привратника. Прошла минута, прежде чем ржавые цепи лязгнули на блоках, завращались и заскрипели шестерни и железные ворота с противным скрежетом начали разъезжаться. Но лишь между створками образовался проем, через который едва протиснулся бы «Хантер», скрежет прекратился, а ворота замерли в полураскрытом положении. Дозорный Охотник вышел из будки, сбежал по ступеням и направился к своему байку.

– Эй, брат Джанкарло! – окликнул его Карлос. – Мы же здесь не проедем! Там что – поломка? И где привратник? Эй, я тебя спрашиваю?!

Джанкарло опустил на лицо забрало шлема и, обернувшись к командиру, щелкнул себя по кадыку, после чего озлобленно махнул рукой в сторону будки. Немой ответ дозорного в переводе не нуждался.

– Tonto borracho! – вполголоса выругался Матадор и вдруг обратил внимание на одну странную деталь: на руках идущего к Джанкарло не было белых форменных краг, которые являлись обязательной частью формы эскорта. Да и шел дозорный как-то необычно, словно на полусогнутых: полы его кожаного плаща едва не волочились по земле…

Карлос открыл было рот, чтобы снова окликнуть брата Джанкарло, но Охотник в этот момент выкинул совершенно необъяснимый фортель. Джанкарло словно взбесился – он подобрал полы плаща и стремглав бросился мимо своего байка, мимо напарника, мимо головного «Сант-Ровера», а остановился лишь возле автомобиля Гаспара. Распахнув водительскую дверцу «Хантера», безумец выволок за шиворот сидевшего за рулем Охотника и, не дав тому опомниться, что есть силы пнул его по затылку, а затем вскочил на место водителя…

Все произошло в считаные секунды. Карлос и братья словно завороженные следили за происходящим, пытаясь уразуметь, что случилось с дозорным Джанкарло, в которого будто бес вселился…

«Хантер» Гаспара закачался на рессорах – было видно, что внутри идет нешуточная борьба. Еще через мгновение передняя пассажирская дверца распахнулась, и из нее выпал второй находившийся в машине Охотник. Берет с его головы слетел, а лицо было залито кровью. Едва вышвырнутый боец мешком плюхнулся на дорогу, как «Хантер» взревел, взвизгнул покрышками и яростно рванул с места, объехав стоявший впереди «Сант-Ровер» и с лязгом оторвав о его кузовок открытую дверцу. Попавшуюся на пути «Иерихонду» Джанкарло, похоже, и не заметил: ударил бампером, сбил на землю вместе с «водителем» и переехал мощными колесами внедорожника…

Оцепенение с Гонсалеса сошло, как только он понял, что человек, учинивший все эти бесчинства, вовсе не Джанкарло. Кем являлся безумец, гадать было некогда, но Матадор не сомневался, что нацепивший шлем и плащ Охотника негодяй – не неуклюжий Защитник Веры, который открывал им ворота утром. Наглая и стремительная манера нападения до боли напоминала стиль Луиса Морильо, знакомый Карлосу по их последней встрече лицом к лицу в доме Рамиро ди Алмейдо.

– Догнать!!! – во всю глотку рявкнул командир Пятого отряда. Сидевший за рулем брат Риккардо молниеносно выполнил распоряжение: утопил педаль акселератора в пол, рывком сорвал внедорожник с места и устремился вслед уходящему «Хантеру», который уже прорвался в приоткрытые ворота, ободрав бока и снеся зеркала заднего вида.

Когда «Хантер» ватиканцев проезжал мимо «Сант-Ровера» с выпучившими глаза мадридцами, Матадор махнул им рукой:

– За нами!

Замыкающие на байках рванули было следом, но Карлос жестом придержал одного и указал ему на корчившегося под разбитым байком собрата. Охотник дал знак, что приказ понял, и остался на месте.

«Хантер» Матадора и внедорожник мадридцев тоже остались без дверных ручек и зеркал. Выскочив за ворота, оба джипа вместе с тарахтящей позади «Иерихондой», поднимая пыль, помчались по ненакатанной грунтовке, что соединяла западные служебные ворота с шоссе, идущим к окружному центру Сеговия. Морильо (Карлос перестал сомневаться, что это он) успел оторваться и сейчас маячил далеко впереди. Судя по уверенности, с которой он вел мощный внедорожник, ублюдок имел опыт вождения не только двухколесной техники. Куда Морильо направляется, Матадор не ведал, но, что похититель затевает, представлял себе отчетливо.

Шустрая «Иерихонда» без труда обошла «Сант-Ровер» и поравнялась с автомобилем Карлоса. Из всех преследователей был единственной, кто мог настигнуть «Хантер» до того, как тот выйдет на шоссе и разовьет предельную скорость.

– Пробей колеса! – стараясь перекричать рев джипа и треск байка, распорядился Гонсалес, указав ездоку на угнанный внедорожник. – Только не зацепи магистра, иначе я тебя!..

Охотник не стал дослушивать, что его ожидает в случае неудачи и, пригнувшись к бензобаку, прибавил скорость. По лобовому стеклу «Хантера» хлестанул выброшенный из-под колес «Иерихонды» гравий, а сам байк начал стремительно отрываться от идущих за ним след в след внедорожников.

Карлос в напряжении следил, как Охотник неумолимо сокращает дистанцию с беглецами и пристраивается им в хвост. Однако уверенности в его действиях не ощущалось – этот боец Мадридского магистрата раньше выполнял лишь курьерские обязанности и никакой эквилибристикой на байке не занимался. Когда до цели осталось совсем немного, наездник вытащил из кобуры пистолет и едва не выронил его, пытаясь одновременно взвести затвор, управлять байком и не потерять скорость.

Морильо заметил преследователя и принялся вилять из стороны в сторону, но на неширокой дороге простора для хорошего маневра не было. Охотник несколько раз выстрелил, всадил полдюжины пуль в борт кузовка, разнес фонарь и заднее стекло кабины, но в колесо не попал.

– Безмозглый идиот! – Карлос стукнул кулаком по приборной панели. – Угробит магистра, как пить дать! Кто его только стрелять учил?!

Матадор сыпал проклятиями, хотя подозревал: он бы на месте дозорного вел себя еще неуклюжей; задача попасть на ходу в такую небольшую цель, как автомобильное колесо, являлась сложной даже для опытного наездника. Будь у того при себе не пистолет, а автоматическая винтовка, все вышло бы намного проще, однако бойцов мобильного эскорта не экипировали громоздким оружием.

Смена обоймы оказалась для Охотника огромной проблемой. Неровности дороги и большая скорость не позволяли ему длительное время управлять байком одной рукой, и процесс перезарядки оружия постоянно срывался. Запасная обойма уже находилась в руке Охотника, но вставить ее в рукоятку у него не получалось.

Хитрый Морильо наверняка заметил возню преследователя с пистолетом и потому не упустил столь благоприятного момента. Дождавшись, пока «Иерихонда» окажется аккурат напротив заднего бампера «Хантера» и Охотник в очередной раз оторвет руку от руля, похититель резко ударил по тормозам и пустил автомобиль юзом.

Наездник не успел ни притормозить, ни отрулить. Его байк ударился передним колесом в бампер, а сам он перелетел через руль, через кузов и приземлился на скользкую крышу кабины. С нее Охотник перекатился на капот, и уже с капота – на обочину. Неуправляемый байк завалился набок, поднял тучу пыли и тоже отлетел к обочине, только противоположной.

Едва кувыркающийся Охотник промелькнул перед носом Морильо, тот немедленно ударил по газам и снова рванул вперед. Но вынужденное торможение, что избавило его от близкого врага, невольно позволило врагам отдаленным сократить дистанцию. Теперь Карлос даже различал за выбитым стеклом угнанного «Хантера» растрепанную шевелюру водителя, избавившегося от шлема. Головы магистра в салоне различить было нельзя.

– Как можно ближе! – наказал Карлос Риккардо, который с трудом удерживал руль прыгающего на ухабах «Хантера», а затем открыл дверцу и, сняв ее с петель, отшвырнул на дорогу, дабы не мешала.

– Держите меня! – распорядился Матадор сидящим позади бойцам, после чего привстал с сиденья и вместе с карабином высунулся по пояс наружу. Охотники вдвоем крепко ухватили командира за ремень, и Гонсалес получил возможность стрелять на ходу более точно.

Однако со стрельбой пришлось обождать. Грунтовка выходила на шоссе, где, растянувшись почти на километр, замерла вереница крестьянских и искательских подвод. Владельцы повозок до сих пор не теряли надежды попасть в переполненный гостями и уже закрытый на ночь Мадрид. Праздники должны были продолжаться еще два дня, так что шанс повеселиться у желающих имелся, следовало только потерпеть и переждать под стенами города ночь.

Не сбавляя скорости, Морильо мчался прямо на большую трехосную повозку с вместительной цистерной, что замерла на перекрестке грунтовки и шоссе. Карлос сначала подумал, что кровожадному убийце плевать на тех, кто стоит у него на пути, но ошибся – не доезжая перекрестка, Морильо принялся призывно сигналить и моргать фарами.

Несущиеся во весь опор джипы не могли остаться незамеченными владельцами цистерны, на боку которой красовалась эмблема знаменитой на всю епархию пивоварни. Уже расположившиеся на ночлег извозчики подскочили и в панике стали пытаться отогнать повозку с перекрестка. Зажатые другими повозками, лошади упирались, и пивовары тянули их под уздцы, при этом не сводили взгляда с неотвратимо приближающейся черной громадины. Цистерна на колесах дергалась взад-вперед, но с места не трогалась. «Хантер» тем временем резво подпрыгивал на кочках – Морильо даже не думал останавливаться…

Наконец пивовары осознали, что за рулем внедорожника сидит не пьяный шутник, а настоящий безумец. Они плюнули на все и с криками бросились врассыпную. Напуганные не меньше их, владельцы соседних повозок тоже принялись в страхе разбегаться. Извозчики, жгущие костры на обочине, вскакивали с мест и указывали пальцами на пронзительно сигналивший джип.

– Проклятье! – выругался Карлос и стукнул братьям по рукам, чтобы они втянули его обратно в кабину. Он уже отчетливо представлял, что сейчас произойдет, поэтому не на шутку забеспокоился. Купание не входило в его ближайшие планы, а тем более столь экзотическое купание.

Наверное, со стороны зрелище смотрелось очень эффектно. При выходе на шоссейную насыпь грунтовка образовывала невысокий, но довольно крутой подъем. «Хантер» с разгона влетел на этот подъем, и его сразу же подбросило вперед и вверх. Почти две с половиной тонны металла тараном врезались в бок огромной пивной бочки…

«Хантер» с треском переломил повозку, раскурочил деревянную цистерну и в янтарном ореоле пивных брызг ударился колесами о землю уже на противоположном склоне насыпи. Мощные рессоры внедорожника спружинили и заставили его совершить несколько грузных скачков, прежде чем джип вернул себе устойчивое положение и выровнял курс.

Морильо повезло – его автомобиль проломил цистерну настолько стремительно, что даже не успел как следует намокнуть. Пиво потоком хлынуло из раскуроченного резервуара в тот момент, когда в пробитую брешь решили прорваться преследователи. Матадор сам оказался виноват в том, что устроил себе и находившимся с ним в кабине братьям пивной душ. Пенные струи ворвались в салон через отсутствующую дверцу и окатили Охотников с ног до головы, но больше всего, конечно же, досталось сидевшему на переднем сиденье Гонсалесу. Пиво угодило ему в рот, в нос, в правое ухо, насквозь промочило одежду и волосы. Берет Карлоса смыло с головы куда-то под ноги Риккардо, который чуть не захлебнулся и теперь фыркал и откашливался. Братья на заднем сиденье в ярости бранились, невзирая на присутствие в салоне командира. Впрочем, Карлос на них не рассердился, а наоборот – поддержал товарищей по несчастью таким же крепким словцом. Ячменный напиток стекал с сидений и образовывал на полу «Хантера» мутные лужи, а запах в кабине образовался такой, что выветриться ему, наверное, было не суждено уже никогда…

«А на вкус очень даже ничего», – непроизвольно отметил в мыслях Матадор, отирая мокрое лицо рукавом плаща.

Внедорожник мадридцев избежал пивной купели, поскольку к тому моменту, когда он достиг пробитой цистерны, содержимое ее уже полностью выплеснулось на дорогу. «Сант-Ровер» лишь намочил колеса да забрызгал мокрой грязью подкрылки. Зато мадридцы сполна насладились незабываемым зрелищем: высокомерные ватиканцы, которые всегда и во всем стремились быть впереди, получили неплохой урок на будущее. Этот урок они запомнят надолго…

Морильо отказался от затеи объехать по обочине вереницу подвод, вернуться на шоссе и потягаться с преследователями в скорости. Накатанной дороге он предпочел непролазное бездорожье – по другую сторону насыпи тянулись отлогие каменистые берега Мансанареса. Карлос занервничал сильнее – он рассчитывал нагнать похитителя на шоссе, но, во-первых, Морильо показал себя гораздо лучшим водителем, нежели думали Охотники, а во-вторых, он намеренно не искал легких путей, дабы не упрощать преследователям их задачу. На беду Матадора, он был плохо знаком с этим районом пригорода и опасался, как бы узкоглазый мерзавец не загнал его в ловушку.