Фрейд обладал отменным чувством юмора. Он относился с юмором не только к другим людям или обстоятельствам жизни, но и к самому себе.
В то время, когда он начал свою частную практику, Фрейду хотелось иметь как можно больше пациентов. Но те не спешили приходить к молодому врачу. Поначалу их было так мало, что он с юмором писал по этому поводу свояченице Минне Бернайс:
«Думаю, а не повесить ли мне в приемной свою фотографию с надписью “Наконец один”. Боюсь только, что, к сожалению, там некому будет ею любоваться».
Во время Первой мировой войны, в мае 1916 года, Фрейду исполнилось шестьдесят лет. Его двое сыновей сражались на итальянском фронте, и Фрейд, естественно, переживал за них. В этой обстановке он не только не собирался широко отмечать свое шестидесятилетие, но и хотел оставить его в секрете.
Тем не менее в некоторых газетах стали появляться заметки по поводу его дня рождения. На его имя стали поступать поздравления. В связи с этим Фрейд в присущей ему манере написал своему коллеге немецкому психоаналитику Карлу Абрахаму следующее:
«Даже из Вены я получил столь много цветов, что не могу ждать дополнительно похоронных венков, а Хичманн прислал мне “речь”, которая была настолько трогательной, что я могу попросить, когда придет мой черед, чтобы меня похоронили без каких-либо прощальных речей».
В 1913 году Фрейду пришло письмо из департамента, в котором выражалось недоумение по поводу низкой суммы оплачиваемых им налогов с дохода, в то время как всем известно, что слава о нем простирается далеко за пределы Австрии. Ответ Фрейда был вежливым, но довольно едким:
«Проф. Фрейд очень польщен получением известия от правительства. Это первый случай, когда правительство обратило на него какое-то внимание, и он признает это. Однако не может согласиться с одним пунктом в присланном ему письме: что его слава простирается далеко за пределы Австрии. Она начинается на ее границе».
В 1923 году, когда Фрейд обратился к врачу по поводу опухоли в горле и когда после операции возникла потребность оставить его на некоторое время в больнице, там не оказалось свободной палаты. Его решили поместить в небольшую комнатку, в которой находился карлик. Последнего охарактеризовали как кретина.
Говорят, что, когда врач извиняющимся тоном сказал об этом основателю психоанализа, то тот с присущим ему юмором и сарказмом ответил: «Теперь там их будет двое».
Некоторое время спустя после обнаружения рака челюсти и проведенных операций, Фрейд писал своему другу Карлу Абрахаму:
«Сегодня я сделал перевязку, встал с постели и запихнул все, что от меня осталось, в одежду».
В середине 1920-х годов Фрейд навестил Иветту Жильбер, которая приехала в Вену и остановилась в отеле «Бристоль». Иветта была известной французской эстрадной певицей, которую он впервые увидел в 1889 году, когда принимал участие в работе проходившего в Париже Международного конгресса по гипнозу. Фрейду удалось побывать на одном из ее выступлений. Позднее он познакомился с ней, они стали друзьями, и во время своих выступлений в Вене Иветта присылала Фрейду бесплатные билеты, а он старался не пропустить ее выступления, посылая ей букеты цветов.
К тому времени, о котором идет речь, Фрейд перенес ряд операций. Он носил протез, который он называл монстром. Ему трудно было говорить не только по-французски, но и по-немецки. Тем не менее он нашёл в себе силы для общения с любимой певицей. При этом он с иронией в свой адрес сказал мужу Иветты Жильбер, что, к сожалению, «его протез не говорит по-французски».
В честь семидесятипятилетия Фрейда городской совет Фрайберга установил бронзовую доску с надписью на доме, в котором он родился. Во время торжественной церемонии улицы города были украшены флагами. По причине болезни Фрейд не мог присутствовать на данной церемонии и послал благодарственное письмо мэру города, которое было зачитано Анной Фрейд. Надо полагать, Фрейду были приятны подобные почести. В то же время со свойственной ему иронией он заметил:
«Со времени присуждения мне премии имени Гёте мир изменил ко мне свое отношение в сторону неохотного признания, но лишь для того, чтобы показать мне, как мало все это в действительности значит. Каким контрастом всему этому были бы сносные протезы, которые не кричат во всю глотку о том, что они являются главной целью человеческого существования».
В мае 1933 года, в день рождения Фрейда, его лечащий врач Макс Шур обследовал основателя психоанализа. В это время жена Шура ждала появления на свет ребенка, рождение которого задерживалось. В конце визита врача Фрейд произнес следующие слова:
«Вы уходите от человека, который не хочет покидать этот мир, к ребенку, который не хочет входить в него».
С приходом к власти нацистов психоанализ подвергся гонениям. В 1933 году в Германии происходило публичное сожжение тех книг, которые считались крамольными. Когда в Берлине очередь дошла до сожжения работ Фрейда, то их предали огню с комментариями, что они уничтожаются из-за унижающего достоинство человека преувеличения сексуальной жизни. В то время были сожжены также книги таких известных писателей и ученых, как Эмиль Золя, Томас Манн, Марсель Пруст, Альберт Эйнштейн.
Узнав об этой варварской акции со стороны нацистов, Фрейд насмешливо произнес:
«Какой прогресс! В средние века они сожгли бы меня, а теперь удовлетворяются всего лишь сожжением моих книг».
В мае 1938 года Фрейду пришлось пройти через все формальности, которые давали ему возможность получения визы на выезд из оккупированной Австрии. Одна из них состояла в том, что он должен был подписать любопытный для истории документ.
В этом документе от его имени содержался текст, в соответствии с которым профессор Фрейд подтверждал, что со времени аншлюса в Австрии германским рейхом германские власти, и особенно гестапо, относились к нему со всем уважением и вниманием, как того требует его научная репутация, что он мог жить и работать в абсолютной свободе, что он продолжал свою исследовательскую деятельность без каких-либо ограничений, получал всестороннюю поддержку в этом отношении и у него нет оснований для какой-либо жалобы.
Подписывая этот документ, Фрейд даже в подобной тяжелой обстановке сохранил чувство юмора и с присущей ему иронией поинтересовался у чиновника, не может ли он к данному тексту добавить одно предложение. А именно:
«Могу от всей души рекомендовать гестапо кому угодно».
Правда, этот эпизод, воспроизводимый в различных исторических работах, известен со слов официального биографа Фрейда Эрнста Джонса, который в свою очередь почерпнул эту информацию от сына основателя психоанализа Мартина Фрейда. На обнаруженном впоследствии документе стоит только подпись Фрейда. Но вполне вероятно, что в свойственной ему иронической манере в момент подписания соответствующего документа Фрейд горел желанием произнести именно ту фразу, которую позднее высказал своему сыну.
Как бы там ни было, но Фрейд действительно не только ценил различные шутки, каламбуры и анекдоты, многие из которых он воспроизвел в своей работе «Остроумие и его отношение к бессознательному», но и сам отличался тонким юмором и сарказмом.