Елена Лакиер

Елена Ивановна Лакиер (1899 – ?) – студентка Одесской консерватории, машинистка и переводчица.

Елена Лакиер – внучка дворянина Александра Борисовича Лакиера (1824–1870), русского историка, классификатора русской геральдики, жившего в Таганроге. После развода родителей в 1904 г. мать с пятилетней Еленой переехала из Таганрога в Петербург, а затем в Одессу, где Елена стала студенткой консерватории. В дальнейшем семья намеревалась выехать во Францию, где девушка смогла бы завершить образование.

Революционные события 1917 г. вмешались в жизнь Лакиер. Она стала свидетельницей неоднократных переходов Одессы из одних рук в другие, смены власти большевиков, Украинской рады, немцев, французов. Елене Ивановне пришлось выучиться машинописи; она служила машинисткой и переводчицей во французском командовании и в отделении Красного Креста.

Когда в начале 1920 г. стало понятно, что в Одессе окончательно установится советская власть, Елена Лакиер покинула Россию, эвакуировавшись с одним из госпиталей на английском судне.

1917–1918. 18–19 лет. Одесса

Печатается по изданию «Претерпевший до конца спасен будет»: женские исповедальные тексты о революции и гражданской войне в России / Сост. Демидова О.Р. Санкт-Петербург:

Изд-во Европейского университета, 2013.

1917

20 марта (7 марта). Вторник. В России произошли за эти дни великие, мировые события. Одно за другим последовало с молниеносной, головокружительной быстротой, так что до сих пор не верится в эти сказочные гигантские перевороты, совершившиеся словно по мановению волшебства. В России – революция, эта страшная кровавая вещь. Царь отрекся от престола, его брат Михаил¹ также. Теперь управляет Временное правительство, Исполнительный комитет, составленный из членов Государственной думы. Министрами назначены: председатель Совета министров и министр внутренних дел – князь Львов², иностранных дел – Милюков³, военный и морской – Гучков⁴, путей сообщения – Некрасов⁵, торговли и промышленности – Коновалов⁶, народного просвещения – Мануйлов⁷, финансов – Терещенко⁸, земледелия – Шингарев⁹, юстиции – Керенский¹⁰, обер-прокурор Святого Синода – Львов¹¹.

Войско, народ, все соединились против старого режима и дружно свергли его при содействии умнейших людей России. В Петрограде погибло много жертв – конечно, без этого обойтись не могло. Полиция сыграла очень плохую роль, т. к. засела на крышах и палила в народ. Жаль, что мы не были в это время в Петрограде, – ведь как интересны все эти великие события. Я не буду подробно описывать всего, т. к., во-первых, времени нет, а во-вторых, бабушка ведет особый дневник революции, куда и записывает все интересное.

Сегодня чудная погода и всеобщая манифестация, но я не могла пойти. Бабушка была на окончании ее и говорит, что это незабываемое зрелище: всюду красные флаги, на штыках солдат и у всех красные банты и ленты, оркестры все время играли «Марсельезу». Какая-то баба подошла к бабушке и спросила ее:

– Вы христианка?

– Да, – ответила бабушка.

– А вот что, – спрашивает та, – лучше ли нам без царя-то будет?

– Конечно лучше, всем будет свободно и хорошо житься, – сказала бабушка.

– Ну, уж пока жидов всех не перебьют, так лучше никому не будет, – упрямо продолжала торговка, – потому что во всех бедах народных одни жиды виноваты!

– А вот если вы будете такие вещи говорить, так вам плохо придется, – предостерегающе сказала бабушка, – потому что теперь евреи получили все права и ничем не отличаются от русских.

Торговка опасливо на нее посмотрела и скрылась в толпе. Вот такие провокаторы против евреев могут наделать много бед.

Сегодня написала Вале длинное письмо:

«Пишу вам, чтобы поделиться всеми происходящими великими событиями. Все это до того неожиданно, грянуло словно гром в ясный день. Что у вас там делается, в Ораниенбауме? Что слышно в школе? Воображаю, что происходило в Петрограде. У нас все очень спокойно, нет никаких „эксцессов“. Все известия принимаются с огромной радостью и передаются из уст в уста. Сегодня с самого утра все улицы были запружены огромной толпой демонстрантов: студентов, рабочих и войска – все с красными флагами и красными кокардами. Это носит характер праздника, и у всех самое праздничное настроение. Мы с бабушкой беспокоимся о вас, смотрите, будьте осторожны! Что касается меня, то я в восторге от этого переворота, который даст всем свободу и отправит „ад патрес“ абсолютизм, который так долго держался в России, уничтожив его навсегда. Ведь как страдал бедный народ от тиранического правления, которое, вместо того чтобы соблюдать благо отчизны, соблюдало только свои личные выгоды. Я восторгаюсь милым горячим Керенским и чрезвычайно рада, что Временное правительство ведет все так энергично, быстро и круто, а не полумерами. Мне бы очень хотелось быть сейчас в Петрограде, чтобы хоть одним глазком взглянуть на то, что там творится. Как вы на все это реагируете? Напишите мне скорее, я бы так хотела все знать из достоверного источника, от человека, который близко стоит ко всему этому. Вот провинция нехороша тем, что все известия приходят очень поздно. Но интересно все-таки, что будет дальше? Пока что от революции видно одно только хорошее. Но, знаете, мне очень жаль бывшего Государя¹². Конечно, он никуда не годный монарх, а просто слабый человек, имевший плохих советчиков, безвольный неврастеник, любящий только свою семью. Как трагичны эти слова в газете: „Бывший царь на свободе, но покинут всеми. Зато кто не возбуждает никакой жалости – это государыня¹³ своими словами. Но сколько всего произошло за эти немногие дни: все запрещенное стало позволенным. По временам, особенно ночью, это кажется каким-то сном…»

23 марта (10 марта). Пятница. Сегодня учрежден праздник Народной Свободы, как во Франции день уничтожения Бастилии. Придя в консерваторию, я не застала там никого. Табели уничтожены, и лентяи-учащиеся лишатся в году десяти праздников…

29 марта (16 марта). Четверг. Вчера в пять часов была назначена сходка; просидела там больше двух часов. Говорили, спорили, вносили разные проекты, чуть ли не дрались. Все зараз просили слова, шум стоял невообразимый. Но, в общем, все пустые разговоры и болтовня. Никак не могли решить, как выбирать делегатов: по классам или из собрания. Рожинский внес проект, чтобы из каждого класса выбирались делегат и кандидат, которые будут работать в организованном комитете. Решили основать бюро труда, кассу взаимопомощи, столовку. Под конец все так раскричались, что председатель не мог добиться тишины и не переставая звонил в колокольчик.

30 марта (17 марта). Пятница. Вчера, в два часа дня, я присягала новому правительству. В здании консерватории делалось что-то невообразимое, учеников было столько, что зала не могла вместить всех. Сперва позвали всех православных, которых оказалось человек тридцать. Священник прочел нам слова присяги, и все мы, с преподавателями включительно, повторили за ним, сложив пальцы как для крестного знамения. Потом все расписались. В общем, вся эта процедура была просто комедией. Потом повалили евреи (их около четырех тысяч) и заняли весь зал. Их раввин, Дыхно, еще не приезжал, и я отправилась домой обедать, встретив его по дороге.

Я прямо боготворю Керенского, вождя нашей революции. Сколько энергии, жара, искренности! Милый, чудный Керенский!

В консерватории касса взаимопомощи и бюро труда уже основаны, так что можно получать талоны на ботинки, кондиции на лето, пособия на покупку нот и т. д.

3 апреля (21 марта). Вторник. Помещаю здесь фотографию Распутина¹⁴ с его «распутницами». До чего омерзительно. Такие фотографии продаются в Москве, и мама мне ее недавно прислала. Как хорошо, что его убили. Это было началом революции. Теперь известно, что его убили граф Сумароков-Эльстон¹⁵ и Пуришкевич¹⁶. Такая гадина у трона царя – прямо позор для России. Интересно, какую форму правления изберут в Учредительном собрании. Мне кажется, что будет республика.

6 апреля (24 марша). Пятница. Все теперь покатилось по-старому, и даже кажется странным, что у нас революция.

Вчера утром, часов в 11, я отправилась на бульвар, было жарко. Но была задержана огромной толпой на Екатерининской, где происходили аукционы по случаю сборов на жертв революции (в день их погребенияв Петрограде). Продавали цветы и всякие пустяки за 300, 400 и 500 рублей. Всюду торчал народ, на балконах была давка. Конечно, особенно много жертвовали богатые финансисты, вышедшие от Робина и Фанкони. После каждого пожертвования военный оркестр играл туш.

Жара была страшная, меня сдавили со всех сторон. Все были необычайно возбуждены. Вдруг на автомобиль влез старик Радецкий, журналист. Настала вдруг полнейшая тишина, и все зашептали: «Речь, речь!» Действительно, он сказал речь, говорил, что мира не должно быть, пока не будет раздавлен враг окончательно, что всюду надо соблюдать порядок и все должны организоваться. Дальше сказал, что он провел много лет в тюрьме и сумасшедшем доме, куда его засадила полиция. Под конец охрип и запутался в собственных словах.

Я спустилась ниже, к площади, и там увидела аэропланы, все украшенные красным, на которых тоже продавали значки и устраивали аукционы красивые рослые летчики. Толпа все прибывала, а богатые финансисты все жертвовали громадные суммы. За что-то пожертвовали тысячу рублей. Жертвовали просто и охотно. По временам кричали «Ура» и гремела «Марсельеза».

С Соборной подвигалась огромная толпа с флагами. Шедший впереди оркестр играл похоронный марш «Вы жертвою пали». Потом шли рабочие с флагами, матросы, солдаты. Затем, громыхая, проехали ученики Сергиевского артиллерийского училища. Всюду распоряжались милиционеры. Как радостны и веселы были все лица. Это был прямо сплошной праздник.

10 апреля (28 марша). Среда. Наши войска потерпели огромное поражение при Стоходе: потеряли 25 000 человек. Немцы прорвали наши войска и, разделив их на две части, уничтожили. Это прямо ужасно.

15 апреля (2 апреля). Воскресенье. Вот радость. Неожиданно приехала из Москвы мама! <…> Она ехала четыре дня. В дороге она ничего не ела, поэтому, поев, сразу же заснула мертвым сном.

20 апреля (7 апреля). Вчера мы были на грандиозном митинге всех учащихся среднеучебных заведений. Происходило это в Городской думе. Там была такая ужасающая толпа, что сперва ничего нельзя было понять. Наконец мы кое-как пробрались ближе к кафедре ораторов. Сперва влезли на стулья, как делали другие, потом гимназисты придвинули какие-то большие столы, покрытые красным сукном. Мы на них взгромоздились всей компанией и все прекрасно видели, но под конец так заболели ноги, что мы больше не могли стоять и поднимали то одну, то другую ногу. Говорили речи педагоги, родители, депутаты от рабочих и солдат, комиссар из Москвы, председатель от порта (которому сделали овацию – до того он хорошо говорил), учащиеся. Митинг длился до семи часов. В конце начался спор, кому из министров послать приветственную телеграмму. Хотели, конечно, Керенскому, но мы не дождались конца и с удовольствием вышли на вольный воздух.

23 апреля (10 апреля). Понедельник. Вчера днем я пошла гулять, благо погода была чудная, и долго сидела на бульваре. Вдруг в конце его, около памятника Пушкину, призывно загремела «Марсельеза». Я, конечно, помчалась туда. В этот день происходили митинги для распространения займа победы. Говорились, конечно, речи. Я протиснулась к самому памятнику.

Сперва говорили два солдата, потом симпатичный старый «босяк из порта», как он сам себя назвал. Говорил литературно и красиво и, наверное, один из «бывших людей». Проезжавшие автомобилисты разбрасывали прокламации о займе. На углу Театрального переулка стоял чудный автомобиль, и какой-то красивый студент, стоя на подножке, покраснев от напряжения, выкрикивал: «Покупайте займ, господа, этим вы поможете государству, хоть сколько-нибудь, а дайте!»

Какая-то женщина спросила у другой:

– Про что тут барич кричит?

– Не знаю, – ответила та, – может, новые глупости орет.

– Какие такие новые глупости?

– А все про новые порядки горланят. Аж надоели под конец.

2 мая (19 апреля). Среда. Что задень был вчера… предстоит много рассказать. По случаю вновь учрежденного праздника 1-го Мая (по новому стилю) все студенчество Одессы должно было принять участие в грандиозном шествии по улицам города.

Я встала в половине 7-го, оделась и пошла в консерваторию, нацепив красный бант и вколов туда свою лиру. Там творилось что-то невообразимое, какой-то человеческий улей. Сперва была репетиция двух оркестров, духового и струнного. Первый пойдет с нами, впереди «Объединенного студенчества», по городу, струнный же будет играть вечером в городском саду. Затем попросили на эстраду хор. Репетиция продолжалась недолго, т. к. нужно было спешить в университет. Нас выстроили по восемь человек в ряд, сперва женщин, потом мужчин.

Когда все были готовы, то шествие двинулось по улице Петра I – больше трехсот человек. В университете нас ввели в малую аудиторию, где все и расселились. Там была снова репетиция. Впечатление получилось колоссальное, хор с чудными голосами учеников-певцов.

После репетиции нас снова выстроили по восемь человек в ряд, и мы стали во главе процессии под флагом «Лейся свободно, русская песня». Спереди шли два студента с большим красным стягом «Объединенное студенчество», а сзади колыхалась масса флагов, голубые с желтым, красные, с разными лозунгами: «Да здравствует интернационал», «Да здравствует социализм». Мы пели «Марсельезу», «Вы жертвою пали».

По пути была снова остановка, т. к. проехал автомобиль с комиссарами, один из них произнес речь, покрытую громоподобным «ура». Затем к нам присоединились рабочие, и мы двинулись дальше, по Преображенской, повернули на Троицкую. Всюду стояла толпа; окна и балконы были увешаны красными – коврами, одеялами, чем попало; дамы стояли в красных косынках, платьях или держали красные зонтики. Настроение было у всех радостное, праздничное. А мы все шли и шли, попеременно исполняя «Вы жертвою пали» и «Дубинушку». Около Александровского проспекта была продолжительная остановка. На тротуаре поставили специально для нас ведро с водой, из которого мы черпали, даже не ду мая о том, что все пьем из одной кружки. Какая-то сердобольная семья бросала с балкона огромные краюхи хлеба, которые сейчас же подхватывались десятками рук. Никто, я думаю, не думал о брезгливости, все хватали хлеб, рвали его на куски и раздавали друг другу. Но что это было за зрелище! Студенты и консерваторы, словно свора нищих, бросались на хлеб и дрались из-за него… Г. принес мне сперва огромный кусок хлеба, который я тотчас же разломила и раздала, т. к. есть не хотела, потом вкусный бисквит, который откуда-то выкопал.

На Думской площади люди висели даже на фонарях и поднялись на крышу. Посреди площади высилась трибуна с живой картиной: на станке красивый типичный рабочий в синей блузе, слева матрос с винтовкой, справа солдат с тремя Георгиями. Внизу стояла надпись: «Спасители Родины». Стояли они как изваяния, а внизу полоскались красные флаги с золотой бахромой.

Пошли дальше, повернули на Сабанеевский мост; памятник Екатерине Великой был завешен серым брезентом. Вернувшись в университет, все так устали и охрипли, что еле держались на ногах. Стали собираться митинги, но я ушла домой.

Сегодня мы прочли забавную вещь в газетах, а именно: перед праздником 1-го Мая была устроена сходка воров, которые решили не омрачать этого светлого общенародного праздника кражами и плохим поведением. Лишь один какой-то вор не противостоял соблазну и хотел вытащить у кого-то кошелек. Его препроводили в участок, а делегат от воров, пришедший в Исполнительный комитет доложить о решении не воровать, сказал, что тот получит должное от товарищей, когда его выпустят на свободу. Вот это я понимаю – единение!

4 мая (21 апреля). Пятница. Теперь командует Черноморским флотом адмирал Колчак¹⁷; весь флот его обожает. Про него пишут в газетах, что весь он – энергия, огонь, ртуть. В каком-то журнале появился его портрет, с двустишием следующего содержания:

 
Тебя, как первую любовь,
России сердце не забудет!
 

9 мая (26 апреля). Среда. Теперь мы с мамой заняты важным делом: она написала статью, и мы целыми днями сидим и переписываем, чтобы разослать рукописи в разные газеты. Статья эта касается анархиста Ленина¹⁸ и его соратников, прибывших из Германии в запломбированном вагоне, что очень подозрительно, и имеющих теперь массу последователей. С тех пор как они стали пропагандировать свои теории, всюду начались разные смуты и беспорядки. А на празднике 1-го Мая, когда все так радостно несли ликующие красные знамена, последователи Ленина, которые есть также и здесь, шли с черными флагами и надписями «Хлеба народу!» и «Волю народу!». Такие черные флаги развевались во всех городах. Ленин в своем органе «Правда» прямо оплевывает Временное правительство и кричит: «Долой всех министров!» Противный Ленин, стремящийся внести в Россию полную анархию. Его бы следовало убить как бешеную собаку, а также его Зиновьева¹⁹, приспешницу Коллонтай²⁰ и Черномазова²¹.

Статья называется «Кто они?» (т. е. ленинцы), но мне кажется, что газеты побоятся ее напечатать, т. к. она погромного характера. Жаль. Ленина и его сторонников мы все ненавидим, т. к. они всюду сеют разлад и портят революцию, призывая к гражданской войне и свержению Временного правительства.

29 мая (16 мая). Вторник. Я полна радости и счастья… Вчерашний день – один из лучших и радостных в моей жизни: приехал Александр Федорович Керенский, надежда всей России, – и я его видела! Все были в каком-то религиозном экстазе, и толпа превратилась в дикарей. Бешено орали «ура!». Когда подъехал его автомобиль и вся толпа, прервав солдатскую цепь, бросилась к нему, то я одно время чувствовала, что теряю сознание, т. к. мне так сдавили грудь, что сперло дыхание и в глазах завертелись огненные круги. У всех был удивительный подъем. Как его любят, как боготворят! Многие стояли и плакали от восторга и умиления. Я никогда не забуду выражения его энергичного лица: озабоченного и скорбного и вместе с тем бесконечно доброго. А какая у него обаятельная улыбка! И сколько он должен был сделать хорошего, чтобы заслужить всеобщее обожание. Про него никто не может сказать ничего дурного, даже его враги, даже ленинцы.

Мы узнали о приезде Керенского в большой аудитории университета, где слушали очень интересную лекцию Гутника²² «О продовольственном вопросе». Какой-то клочок бумаги ходил по рукам, и все, прочтя его, делали радостные лица, волновались и смотрели на часы. Когда он дошел до нас, то и мы стали тоже волноваться и шептаться. На нем было написано: «Просим всех товарищей явиться к 12-ти часам на Ланжероновский спуск для встречи А.Ф. Керенского». А лекция кончилась только в 12, и мы, боясь опоздать, ушли до окончания, чем вызвали ропот неодобрения у аудитории.

Когда мы подошли к Ланжероновской, то увидели огромную толпу около городского театра, где заседал фронтовой съезд. Пришлось ждать очень долго, как мне показалось. Всех давили, теснили, солдатская цепь все время осаждала публику. Наконец точно ветер пронесся над толпой, все зашумели и закричали: «Едет, едет!» Прорвав цепь, публика бросилась к автомобилю, в котором стоял Керенский с офицерами и моряками. Он был в коричневом элегантном френче с широкой красной лентой через плечо, с надписью «Социалист-революционер».

Все окружили автомобиль и оглушительно кричали. Он хотел что-то сказать, но все так орали, что ничего не было слышно. Наконец он вошел в театр. Хотела остаться, чтобы увидеть его снова, но передумала и пошла домой.

Как оказалось потом, мама стояла напротив нас, но мы ее не видели среди толпы. Она вернулась домой в пять часов, оживленная и радостная, и рассказала, что она еще три раза видела Александра Федоровича на балконе театра, откуда он сказал короткую речь. Творилось что-то неописуемое.

Все газеты полны только им и его приездом и поют ему восторженные дифирамбы. «Незнакомец» прямо с ума сошел и, по-моему, впал в детство от восторга. Керенский сказал где-то на митинге, что нигде его так не встречали, как в Одессе. Я думаю! Одесситы экспансивные и такие восторженные. Многие ему целовали руки и даже ноги, притрагивались к его одежде… В особенности были растроганы наши защитники, бородатые серые солдатики, которые стояли и от полноты чувств вытирали слезы мозолистыми кулаками. Это зрелище было прямо умилительно. Дай Бог, чтобы он здравствовал и чтобы горячо люби мая им родина обрела наконец хоть относительный покой. Каким удивительным и вполне заслуженным почетом он пользуется. Вот кто завоевал всеобщую народную любовь! В какой-то газете я прочла, что портреты Керенского можно увидеть в каждой крестьянской семье, где он почитается как святой и ему даже молятся. Дошло до того, что его изображение вытеснило даже портреты Иоанна Кронштадтского, столь почитаемого в простом народе. А Ленин отождествлялся у них с Антихристом, злым духом, посеявшим разлад и смуту на Руси. Керенский – Христос, Ленин – Антихрист, два антипода. Милый, дорогой Керенский, гений и главный двигатель Русской Революции.

Всюду царит необычайное воодушевление, прямо удивляешься. Все сразу подешевело. Наша революция справедливая и не похожа на кровавую французскую расправу. Она – великая бескровная. Всем она до сих пор кажется дивным сном.

Социализация земли – по-моему, это вполне справедливо: земля должна принадлежать крестьянам, хлеборобам, а не богачам-помещикам.

Не понимаю я анархистов. Казалось бы, что это люди как люди – и интеллигентные, и, может быть, умные, а проповедуют совершенно серьезно такую чепуху, что тошно делается. В их суждениях нет ни логики, ни здравого смысла – прямо бред сумасшедших, утопии. И неужели они не подкупленные провокаторы? Трудно поверить.

На митинге кухарок, который был на днях, кричали все время о демократической свободе, а потом все кухарки заголосили «Боже, царя Храни»…

6 июня (24 мая). Среда. Сегодня весь день провели за тем, что писали письма о Ленине в журнал «Жизнь и Суд», издаваемый Бурцевым²³, где устраивается анкета о большевиках.

Были на митинге в городском театре. Говорила какая-то женщина так нудно, противным голосом, без конца повторяя: «фактор, организация, концентрация, пролетаризация», – удивляюсь, как она в конце концов не запуталась, употребляя все время такие мало понятные термины. Уверена, что рабочие, солдаты и матросы, сидевшие там, ничего не поняли…

Отказываюсь понимать два сорта людей: монархистов и анархистов.

14 июня (1 июня). Четверг. Приехала к нам из Петрограда К. Она говорит, что для русского человека нужны кнут и чарка водки, народ называет «проклятым хамьем». Рассказывает, будто бы Керенский морфинист и его дни сочтены. Какая ретроградка! Жалеет, что наследником не Алексей²⁴.

Россия – это горящий дом, а все ссорятся и решают вопрос, какими обоями его клеить.

10 июля (27 июня). Вторник. Организован батальон смерти из женщин. Они призываются теперь воевать с 18-ти летнего возраста. 18-го было наступление. Керенский сделал прямо чудеса и воодушевил солдат. Он все время был в зоне огня и с опасностью для жизни поднимался на аэроплане над позициями противника. За последнее время бродили упорные слухи о том, что он убит, потом что будто бы подал в отставку. А противная К. распространяет слухи, будто у него пять любовниц-евреек, что он морфинист и вся его рука исколота шприцем.

Большевики всюду терпят поражения. Так им и надо.

Теперь, кажется, очень немногие сознательны, кто понимает, что свобода – это не бесчинство и не самоуправство. А для большинства свобода и разбой – синонимы. Наш русский человек очень хороший, но если ему дать полнейшую волю, то он может натворить много бед, как расшалившийся ребенок, не знающий удержу. Но неужели же дадут восторжествовать большевикам, ленинцам и всякому сброду, прикрывающемуся именем анархистов?

Не знаю, как другие, но я верю в светлое будущее России и русского народа. Это талантливый, одаренный народ, не использовавший еще своих сил, лежавших под спудом и прижатых много веков абсолютизмом.

19 июля (6 июля). Четверг. Ленин, Зиновьев и компания арестованы. Коллонтай бежала в Финляндию. Все страшно настроены против большевиков и ловят их даже в трамваях.

<26 июля (13 июля)>

28 июля (15 июля). Суббота. Армия бежит, прорыв огромен – 120 верст. Когда какая-нибудь сознательная часть войска идет вперед, то в нее стреляют свои же. Генерал Корнилов²⁵ объявил, что надо обязательно остановить наступление.

3 августа (21 июля). Четверг. Сегодня смеялись до изнеможения, купив «Жизнь и Суд»: увидали напечатанными все наши четыре письма на анкету о Ленине, подписанные, конечно, вымышленными фамилиями. Для курьеза переписываю их сюда.

Вот энергичные слова противника большевического толка:

«Удивляюсь, что до сих пор не нашлось человека, который уничтожил бы эту гадину, преподнесенную нам Вильгельмом²⁶ и вскормленную русской охранкой». (Подпись) Бенедикт Лещинский. Это – мама.

Не менее энергичный прапорщик Игнатов пишет:

«Люблю от всего сердца свободную Россию, а потому почувствовал бы нравственное удовлетворение, прочитав, что Ленин повешен на фонарном столбе с надписью на лысине «провокатор». (Подпись) Прапорщик Игнатов. Это – я.

А вот мнение, подписанное рядом женских имен:

«Очень сожалеем, что дорогой Александр Федорович отменил смертную казнь – иначе Ленина следовало бы уничтожить как вредного человека для молодой революции. Он – или русский провокатор, или немецкий шпион». (Подписи): С. Сущинская и еще 11 вымышленных. Это – бабушка.

Наконец, пишет В.Рябцов:

«Бедный наш русский народ! Сначала навязали нам Распутина, теперь Ленина. Один другого стоит!» (Подпись) Василий Рябцов – опять мама.

Конечно, очень дурно обманывать, но мы это сделали с благой целью, – в этом наше оправдание.

По словам редакции, они получили свыше 13 000 писем, причем за Ленина 7 голосов, против него – 13 014. В заключение редакция пишет: «Глас народа – глас Божий. Ленин, его тактика и его единомышленники осуждены русскими людьми, и действительно, самое лучшее для них уйти навсегда с горизонта русской жизни. Не мутить его».

Немцы давят Рижский фронт и, по слухам, эвакуируют Петроград.

7 августа (25 июля). Вторник. Будто бы взят немцами Очаков, и по городу ходят тревожные слухи об эвакуации Одессы, начинают уже эвакуировать банки. У меня нет больше никакой надежды на благоприятный исход событий. Насколько раньше смотрела на все сквозь розовые очки и приветствовала революцию, настолько очки теперь так черны, что ничего сквозь них не видно. Ужасное чувство, когда любимый кумир оказывается на глиняных ногах и падает. Я слепо верила в Керенского, но теперь он делает ошибку за ошибкой, и я его больше не люблю и не преклоняюсь. Сегодня хотела даже снять со стены его портрет, но рука не поднялась…

7 сентября (25 августа). Пятница. Рига взята немцами, Рижского фронта больше не существует. Теперь творится что-то невообразимое: генерал Корнилов, главнокомандующий, поднял знамя мятежа и хочет стать диктатором. Передается масса разных слухов. Керенский назвал его изменником родины, и против него двинуты войска. Говорят, что Корнилов хочет занять Петроград. Неужели все это кончится гражданской войной? Вот и бескровная революция!

1 октября (18 сентября). Понедельник. Нет хлеба. Всюду очереди, по кварталу в длину. Введена на него карточная система.

Газеты полны ужасов, происшедших в Риге: перед занятием ее немцами зверства «товарищей» (это слово стало теперь нарицательным для дебоширствующих солдат) переходили все пределы возможного – грабили, убивали, насиловали. И это своих же, своих!

<7 октября (24 сентября)>

11 октября (28 сентября). Четверг. Каждый день в газетах очень неутешительные известия: всюду погромы, убийства, кровавые расправы, поджоги. В Бендерах солдаты разгромили винный склад и вылили спирт и вино на землю. Потом им стало жалко, и они начали пить вино вместе с землей – почти все умерли от дизентерии. В Бельце и Харькове творится что-то невообразимое. Самые большие беспорядки в Бессарабии. Пока что погромная волна еще не докатилась до Одессы, но со дня на день ожидаются беспорядки и здесь.

2 ноября (20 октября). Пятница. Сегодня никто из нас не выходил на улицу, т. к. вооруженная манифестация большевиков. Их все больше и больше; там, где вчера был один, сегодня несколько десятков.

Агитируют без устали и добиваются блестящих результатов. Они будоражат население и призывают к набегам и погромам. Что-то мне говорит, что это добром не кончится и что от России ничего не останется. Теперь на улицах каждый день грабежи: снимают пальто, шляпы и даже ботинки и белье. Бедные граждане принуждены сидеть по вечерам дома и ложиться спать в десять часов. Театры пустуют.

9 ноября (27 октября). Пятница. Петроград занят большевиками. Хотят назначить Ленина премьер-министром, а Троцкого²⁷ министром иностранных дел. Генерал Черемисов²⁸ с частью войска перешел на сторону большевиков.

11 ноября (29 октября). Воскресенье. Вчера не было газет, т. к. большевики запретили их печатать. Все министры арестованы и сидят в Петропавловской крепости. Керенский на свободе и работает, чтобы снова восстановить порядок. Вот если бы он так же энергично припрятал Ленина и остальных евреев с русскими кличками и темным прошлым по тюрьмам и конфисковал бы подлую «Правду», то ничего подобного не случилось бы теперь. Он был слишком мягкосердечен и добр и думал, что русские – идеальный и просвещенный народ.

Последнее известие: Керенский идет на Петроград со множеством войска, преданного ему. Все министерства и общественные учреждения заняты большевиками. На улицах происходят кровопролитные бои между правительственными войсками и большевиками.

В газете появилось такое объявление: «Дама очень просит господина вора вернуть ее пальто, украденное на такой-то улице, за приличное вознаграждение». Не трогательно ли это?

15 ноября (2 ноября). Четверг. Керенский в Царском Селе со всем преданным ему войском.

Ограбления на улицах все чудовищнее, даже в 8 часов вечера опасно выходить на улицу. Скоро днем нельзя будет выходить. И не только грабят, но убивают и насилуют.

18 ноября (5 ноября). Воскресенье. Между большевиками и правительственными войсками заключено перемирие. Еще новость: Одессу присоединили к Украине.

26 ноября (13 ноября). Понедельник. Сегодня выборы в Учредительное собрание, праздник.

Мама пропадает по целым дням на митингах и горячо нападает на большевиков и Ленина. Мы уговариваем ее быть осторожнее, т. к. ее могут избить и даже ранить, но она бесчувственна, как стена, и снова мчится на Дерибасовскую… Завзятая митинговая ораторша – или, как говорят пролетарии, «орателыпа».

30 ноября (17 ноября). Пятница. Сегодня вся Одесса взбудоражена слухом, что Россия будет под протекторатом Германии. Вечерние телеграммы только об этом и пишут.

Многие, даже из народа, жаждут царя и покоя. Некоторые даже нерешительно высказывают желание, чтобы снова на углах улиц были городовые и наводили порядок. Конечно, не узурпатор и не взяточник, а просто как символ покоя.

Я все правею и правею и, наверно, доправею до монархистки… Уж теперь чистокровная кадетка, а еще так недавно была эсеркой. Наши горничная и кухарка подали избирательные списки за кадетов и уверены, что только тогда будет порядок…

В четверг никто почти не пришел в консерваторию, т. к. была общееврейская манифестация по случаю дара Палестины Англией евреям. Все они в восторге. Я очень сочувствую сионизму, я искренно желаю бедным евреям устроиться на своей земле.

Каждую ночь теперь бывают перестрелки, но мы так к этому привыкли, что перевертываемся на другой бок и снова засыпаем. Человек имеет приятную особенность: ко всему очень быстро привыкать.

14 декабря (1 декабря). Пятница. Одесса взволнована разными слухами, но достоверно известно то, что украинцы вступили в борьбу с большевиками. Засев в Английском клубе напротив Думы, они убили проезжавшего в автомобиле начальника Красной гвардии Кангуна, а потом его брата²⁹. Весь день раздавалась пальба, залпы и отдельные оружейные выстрелы. Около вокзала и на бульваре идут бои. Мама и бабушка чуть не попали в самую кашу, т. к. банк находится в двух шагах от Английского клуба, но не заметили ничего подозрительного. Им выдали только 500 рублей, но крупными бумажками, а в Государственном банке не разменяли, т. к. это делали только для военных.

В городе очень неспокойно, слышатся выстрелы, и испуганные прохожие то и дело перебегают улицы, чтобы их не убили. Городской театр занят украинцами, Фанкони и Робина – большевиками.

Сейчас мы с бабушкой, стоя у окна, видали бронированный автомобиль, громадный, целая движущаяся крепость. Из него послышался выстрел и гулким эхом заставил задрожать наши стекла. Улицы пустынны, словно вымершие. Одесса стала осажденным городом, все ворота заперты.

15 декабря (2 декабря). Суббота. Бабушка, рискнувшая утром пойти на базар, сказала нам, что на кирхе расставлены пулеметы и все прохожие пробегают мимо, с опаской смотря на колокольню. Перестрелка не умолкает, и в особенности ночью, наверно, было жарко обеим враждующим сторонам.

События развертываются с головокружительной быстротой, ожидают всего самого худшего. «Товарищи» разошлись вовсю и распоряжаются, но это до добра не доведет. Нигде не меняют денег, мелочи нигде нет, и ее прячут. Когда в магазине не меняют двадцатирублевой, то приказчики злорадно советуют: «Закупите товару на 20 рублей, вот и менять не придется!»

В газетах появилось сообщение о том, что Петроград мирно завоевывается немцами: они спокойно и вооруженные ходят по улицам, не возбуждая ни внимания, ни злобы. Враги! А сами русские воюют друг с другом, ослепленные ненавистью!

17 декабря (4 декабря). Понедельник. Зашла к Р., которые мне рассказали, что вчера, недалеко от их дома, разорвалась бомба, и взрыв был так силен, что у них задрожали стекла. У них са мая опасная зона, т. к. в двух шагах, на улице Петра Великого № 21, засели большевики, которых обстреливают украинцы. Пока я у них сидела, вбежала их прислуга Наташа и сообщила, что только что на их улице убили двух прохожих, в доме напротив засели большевики и стреляют в проходящую публику, Р. упросили меня остаться у них ночевать.

24 декабря (11 декабря). Понедельник. Беспорядки кончились, но надолго ли? Мама подарила мне свой револьвер, так что когда я куда-нибудь иду, в особенности вечером, то беру его с собой, на всякий случай.

Дни летят, жизнь проходит. И как жаль, что молодость протекает в такое ужасное время, когда не знаешь, будешь ли ты жив завтра или будешь лежать в морге с простреленной головой.

Утверждено новое правило: каждый дом Одессы должен охраняться всю ночь подомовой охраной, составленной из жильцов мужского пола; дежурства по три часа, до самого утра. Бедные озябшие «буржуи» коротают время, играя в карты в подворотнях.

Теперь выпекают ужасный хлеб из ячменя, с соломой и отрубями; корка так жестка, что ее насилу режешь ножом, и рубленая солома застревает в зубах.

1918

6 января (24 декабря). Большевики ввели новое правило: сокращать названия общественных учреждений, из нескольких слов делая одно. Например: Румчерод, Викжель, Центрофлот, Ифтель, Главковерх.

Воры грабят, сколько хотят и где хотят, безнаказанно. Нет никакой власти, только какие-то жалкие фиктивные милиционеры пытаются утвердить порядок в городе. Нет никакой уверенности, что будешь жив завтра.

18 января (5 января). Пятница. Теперь постоянно город в темноте, т. к. часто бастуют электрики городской станции. Мы целыми вечерами просиживаем в темноте, что очень невесело, а свечей достать почти невозможно.

Д. хочет ехать воевать на Дон против большевиков, но мы его отговариваем: слишком опасно, расстреливают по пути.

Получили из Петрограда письмо от нашего друга Ф., инженера путей сообщения, пишет, что, может быть, скоро останется без куска хлеба, т. к. есть проект национализировать все частные железные дороги. Тогда все служащие будут упразднены, и он в том числе. Ему предлагают петь в кинематографе за 30 рублей в вечер, и он согласен. Вот до чего дожили! Пишет также, что В. бежал с женой из Петрограда, а их квартира, под видом обыска, подверглась разгрому. Оказалось, что он замешан в деле освобождения генерала Корнилова и чуть ли не сам его освободил. В газетах было написано, что его освободил полковник и что в этом деле замешана американская миссия. Я только теперь вспомнила, что В., прощаясь с нами, сказал, что едет в Быхов к Корнилову.

– Если придется сложить голову в этой затее, умру, но умру с честью. Нужно же как-нибудь особенно закончить такую бурную жизнь, как моя, – сказал он.

Но мы не поняли настоящего смысла его таинственных слов.

В Одессе сейчас 11 тысяч безработных голодных офицеров. Им не платят жалованья, и бедные люди должны искать себе работу, которой нигде нет. Группа офицеров поступила даже грузчиками на железную дорогу.

21 января (8 января). Понедельник. Только что ушли от нас Д. и В., два знакомых офицера, и попросили у нас револьвер. Оказывается, завтра готовятся огромные беспорядки: избиение офицеров и интеллигенции. Все магазины будут закрыты, даже сегодня хлеба нет. Они сказали, что в случае опасности хотят соединиться со всем офицерством в военном училище и обороняться от большевиков. Их около 14 тысяч, но большевиков в несколько раз больше. Все украинские части перешли на сторону большевиков и изменили «буржуазной», как они говорят, Раде. Только два гайдамацких полка остались нейтральными. Последняя новость в вечерних телеграммах: Шингарев и Кокошкин³⁰, оба больные, зарезаны ночью в больнице неизвестными убийцами-большевиками. Более зверского и возмутительного убийства нельзя и придумать. Т. к. на налетчиков нет никакой управы (конечно, раз нет власти), то они так обнаглели, что делают налеты даже днем. И не только здоровые люди, но даже калеки, безногие на костылях… Достаточно быть вооруженным.

27 января (14 января). Воскресенье. Все правительственные учреждения заняты большевиками: почта, телеграф, комендантство, Рада, Румчерод – все в их руках. В Одессе теперь 30 тысяч безработных. Они под предводительством Хаима Рытта³¹ (мы были весной на его лекции) поставили ультиматум богатым людям Одессы, чтобы те в два дня собрали 10 миллионов рублей в их пользу. Но оказалось, что во всех банках, вместе взятых, нет такой большой суммы.

28 января (15 января). Понедельник. Ждут больших событий. Говорят, будут бои между большевиками и украинцами, которые оказались верными Раде. К нашим воротам приколачивают толстые деревянные щиты.

Утром, только что мы встали, раздался оглушительный треск: то разорвалась бомба на Тираспольской. Слышится сильная перестрелка со стороны Успенской.

Мы с бабушкой вышли за хлебом на Карангозовую, но ничего не нашли. Только что дошли до Нежинской, как увидели толпу, бегущую врассыпную, направляясь к нам. Вдруг около гарнизонного собрания показалось человек десять красноармейцев с винтовками наперевес и вооруженных до зубов. Один из них выстрелил, наверно, в воздух, и все еще пуще прежнего помчались. Бегущие увлекли нас в подворотню ближайшего дома. Мы хотели выйти и вернуться домой, но какой-то офицер сказал тоном, не терпящим возражения:

– Останьтесь, не выходите, пока красноармейцы не уйдут. Неужели вы хотите быть убитыми ни за что ни про что шальной пулей?

Вечер. Вокзал занят украинцами и юнкерами. Перестрелка не замолкала ни на минуту, иногда стрельба была отчаянная. Стреляли с трех сторон: на Успенской, Старо-Портофранковской и Карангозовой. Иногда появлялись кареты «скорой помощи» с ранеными. Высоко реяли гидропланы и сбрасывали бомбы, которые разрывались где-то около вокзала, где засели гайдамаки. Мерно тактакали пулеметы, басовые выстрелы наганов чередовались с щелканьем винтовок. Чувствовался запах пороха.

Мы сейчас потушили свет, тихонько открыли дверь балкона и сели на корточки, чтобы послушать, что делается на улице. Была страшная, зловещая тишина, полная ужаса. Она нависала над пустынным городом, давила и пугала. Мы оцепенели от этого гробового молчания. Над воротами каждого дома горели сильные электрические лампы, и на улице было светло. Мы жалели тех, кто теперь находился на улицах. Где-то далеко слышались неясные крики, еле слышные выстрелы.

29 января (16 января). Вторник. Сейчас все время слышится канонада, это обстреливают вокзал, где засели юнкера и гайдамаки. Вечером одно время палили с кораблей, и снаряды бухали где-то далеко.

Ночью проснулись от звука поспешных шагов под нашими окнами, потом послышался громкий выстрел. А вслед за этим топот многих ног и беспорядочная стрельба. Гнались за кем-то и стреляли в него. Вдруг послышались крики: «Но я же солдат! Что вы делаете?» Потом все стихло.

По нашей улице разгуливают красноармейцы, видно, сами боятся оружия и не умеют с ним обращаться. Имеют забавный вид: или мальчишки, или же сгорбленные рабочие, усатые, бородатые, мало воинственные.

Сейчас провели мимо арестованного офицера: высокий, совсем молодой. Бедный, неужели его повели на «Алмаз»? Это крейсер, стоящий на рейде, куда большевики свозят арестованных офицеров, пытают их и сбрасывают в море.

Мы достали газету: оказывается, наша улица находится в большевистском районе, граница которого до Успенской улицы, оттого-то так ожесточенно вчера стреляли. Мы очень волнуемся за Л.: их теперь четыре офицера в одной квартире и много оружия – четыре или пять револьверов. Не дай Бог, если найдут при обыске. Расстреляют или утопят с «Алмаза».

Несмотря на неумолкающую перестрелку, все мы занимаемся обыденными делами, я играла свои положенные часы на рояле.

Вечером. Недавно в нашем доме произвели два обыска, искали офицеров. Я проносила весь день свой револьвер на груди, надеясь, что в случае обыска меня не будут щупать. А мама подвязала коробку с патронами на нижнюю юбку.

Мы только что смотрели с балкона на зарево налево: то горит вокзал, подожженный снарядами. С моря начался правильный обстрел города, снаряды то и дело разрываются в разных частях города.

Позже. Один из снарядов попал в наш дом, взрыв был оглушителен. Он попал в квартиру Ф., находящуюся в верхнем этаже со стороны Спиридоновской; он пронизал стену, разорвался на чердаке и сквозь брешь свалился в комнату, обсыпав ее шрапнелью. Потух свет, дети Ф., находившиеся в этой же комнате, заорали от страха, но не получили никаких ранений, т. к. шрапнель потеряла свою силу и просто падала с потолка.

30 января (17 января). Среда. Всю ночь с судов палили беспрерывно, казалось, что снаряды пролетали над нашими головами и разрывались где-то совсем близко. Нас обстреливали «Синоп», «Ростислав» и знаменитый «Алмаз», который в первые дни революции обстреливал Зимний дворец в Петрограде. А откуда-то с Чумной горы жарила артиллерия. Принял участие в обстреле также и блиндированный поезд, стоявший на Одессе-Товарной.

Будто бы с 10-ти до 12-ти дня заключено перемирие между большевиками и гайдамаками.

Днем. Сидели с закрытыми ставнями, т. к. наш домовой комиссар просил это сделать, во избежание каких-нибудь печальных последствий. Вдруг с четверть часа тому назад послышалась сильная пулеметная стрельба – обстреливали наш дом, с крыши которого, как оказалось, стреляли в проходивших красноармейцев.

Любопытство оказалось сильнее страха: мы, не отрываясь, смотрели в щели между ставен. Стрельба была страшная, вся улица наполнилась дымом. Нам казалось, что из пулемета стреляли с соседнего дома, и красногвардейцы по ошибке принялись за наш дом. Но потом узнали, что стреляли именно из нашего дома. Пули летали по крыше, как горох, даже за стеклами шум был оглушительный, стреляли то беспорядочно, то залпами. Мы стали у стен, но не могли долго выдержать и снова прилипли к окнам.

Сейчас стрельба умолкла и слышатся сильные крики у наших ворот, а прохожие смотрят на наш дом. В чем дело, мы не знаем, и сидим в темноте. Неужели поймали стрелявших и убьют их? О, не дай Бог! Каких-нибудь бедных офицеров или юнкеров, загнанных, травимых большевиками. Я молюсь об их спасении.

Горничная сейчас сообщила нам, что на Новорыбной и около вокзала трупы лежат, как мухи, и никто не подбирает их.

Вернулась со двора мама: разузнала, в чем дело. Стрелявших и след простыл, слава Богу. Говорят, что они стреляли из какого-то электрического бесшумного револьвера.

Кто-то выболтал нашему домовому комиссару, что у нас есть револьвер, и он пришел отобрать его, т. к. в противном случае, если его найдут у нас при обыске, то могут прикончить тут же, размозжить голову прикладом. Пришлось отдать.

Но кто себя странно держит – это бабушка: словно хочет показать свою смелость и хладнокровие. Ходит гулять, когда всюду стреляют, открывает с удивительным упрямством окна и балкон, когда это строго запрещено, и на наши замечания отвечает резко, делая все нарочно… и сердится.

С судов стреляли не только из трехдюймовок, но из шестидюймовых, и было даже два выстрела из 12-ти дюймовки, но, к счастью, они сделали перелет и упали за вокзалом.

Толпы любопытных приходят смотреть на дырку в стене нашего дома и на развороченный снаряд, который показывает домовой комиссар как редкую достопримечательность.

Вечер. После обеда пришли сказать комиссару, что пришла делать обыск какая-то неорганизованная подозрительного вида банда. У всех мелькнула мысль, что это налетчики.

Вдруг у наших дверей прозвучал длинный необычный звонок. Открыл Наташин муж, симпатичный рослый солдат.

– У вас есть мандат? – спросил он у стоявшего матроса.

– Никаких мандатов у нас нет, – ответил грубо тот, – впустите, не то плохо вам будет.

Ничего не оставалось делать. Они вошли, вооруженные до зубов. У одного матроса торчала за поясом ручная граната, которую я приняла по незнанию за морской гудок… другие были с «лимонками», тоже особого рода гранаты в форме лимона. Их было четыре: два матроса, солдат-еврей, страшный нахал, и молодая женщина, которую мы сперва приняли за юношу, т. к. она была в мужском костюме. Упиралась на винтовку и держала себя странно – вызывающе, все время командуя своими спутниками. Это, наверно, одна из тех отчаянных анархисток, которые живут в 21-м номере на улице Петра.

Они сперва вошли в гостиную, гремя винтовками, и стали обыскивать: приказывали открывать ящики, шарили под столами. Затем вошли в спальню, обыскали шкаф, один из матросов вынул шашку и стал шарить под ним. Потом открыл маленький чемодан и нашел там… две булки.

– Почему у нас делают обыск? – спросила мама одного из них.

– Потому что из вашего дома стреляли и убили матроса, вот мы и ищем виновников, чтобы им отомстить, – ответил солдат.

Потом он небрежно вынул шашку из ножен и сказал:

– Вот это золотое оружие я стибрил у офицера на Чумной Горе, а его укокошил!

– И вам не было жаль убивать его? – спросила я. – Ведь он же тоже русский человек.

– Ну разве жаль уничтожать контрреволюционера? – сказал он с циничной усмешкой. – Их и так немало «покупали» с «Алмаза».

Я была готова его растерзать. Какой-то молокосос-жиденок, можно сказать, говорит так цинично об офицерах. Ужас!

Наконец, осмотрев все, они ушли, оставив удостоверение, что в нашей квартире ничего не нашли. «Вперед, товарищи!» – визгливым голосом скомандовала анархистка, и все послушно пошли за ней.

Говорят, что самыми отчаянными большевичками были женщины-анархистки, которые разъезжали по городу на грузовиках, бросали бомбы и делали засады на гайдамаков. Наверно, стрелять-то толком не умеют, а воображают себя Жаннами д’Арк.

Кишинев взят румынами. «Одесские новости» все еще не выходят. Вот вам и свобода слова.

2 февраля (20 января). Суббота. Победа осталась за большевиками. Украинские полки, боровшиеся против них, выдают своих главарей-офицеров, которых сейчас же увозят на «Алмаз». Оказывается, что примкнувших офицеров и юнкеров было очень мало, всего человек 50–60. Говорят, что от Киевской рады идет сильное подкрепление и что они не сегодня-завтра прибудут в Одессу. В городе все мало-помалу успокаивается, жизнь входит в колею. Теперь Одесса совершенно во власти черни.

Все безработные едят бесплатно в лучших ресторанах и гуляют целые дни по улицам. Из 10-ти миллионов им собрали всего два, да и то с большим трудом.

4 февраля (22 января). Понедельник. Я сегодня была свидетельницей возмутительного случая в самом центре города. Передо мной шли три девицы легкого поведения, накрашенные, ужасные, нахальные. На углу показалась очень хорошо одетая дама в котиковой шубе, молодая и очень привлекательная. Когда эти девицы поравнялись с ней, то средняя, ужасная пожилая женщина с гнилыми зубами, воскликнула:

– Эх ты, сука! – и плюнула ей в лицо.

Та остолбенела от неожиданности и омерзения и беспомощно огляделась вокруг, точно ища помощи, отирая себе лицо платком. А девицы пошли дальше, визгливо и вызывающе хохоча. Вся кровь бросилась мне в лицо, мне хотелось броситься на этих женщин и надавать им пощечин. Но теперь это было бы сплошным безумием, когда все так настроены против «буржуев». Но я никогда не забуду выражения лица той бедной дамы. И главное, ничем нельзя отомстить обидчице, и что за враг – уличная женщина!

Матросы держат себя страшно вызывающе и словно никогда не видели женщин. Например, сегодня прошли три матроса, вооруженные с ног до головы. Поравнявшись с нами – я шла с бабушкой, – один из них воскликнул: «А славная молодка!» – и так на меня посмотрел, словно хотел съесть с ботинками и шубой.

Румыны подходят к Одессе и хотят отрезать водопровод. Тогда целый город останется без воды, это будет страшное бедствие.

В городе массовые ограбления и убийства. Все магазины закрыты.

Во время беспорядков было убито 119 человек, ранено 411. Одесса в руках большевиков безраздельно, и странно, что жизнь течет по-прежнему.

7 февраля (25 января). Четверг. Ходят слухи, что румыны заняли Бендеры и Аккерман и приближаются к Одессе. Будто бы в Черное море вошел союзный флот, англо-франко-американский.

11 февраля (29 января). Понедельник. Говорят, что подошедшие к Одессе румыны закрыли водопровод в Беляевке, таким образом, весь город останется без воды. Все закупают как можно больше провизии, т. к. в осажденном городе наверно будет голод.

Вчера мы пошли осматривать город после беспорядков. Вокзал с виду не очень пострадал. На Куликовом поле, где похоронили жертв в двух больших могилах, высятся холмики из глинистой красноватой земли. И русских, и евреев вместе, но отдельно гайдамаков от большевиков. Как все это дико и странно! И ради чего погибли эти люди? Пройдя дальше, мы очутились на Пироговской улице, где помещается штаб округа, частью сгоревший. По всей улице летали, как гигантские хлопья снега, разные листы с обугленными краями: разные приказы, донесения, списки. Около самого здания возвышались целые горы бумаг, вытащенных из штабного архива. Странно было подбирать разные секретные срочные приказы, подписанные генералами, тайные документы, на которых было напечатано «Спешно, секретно», и читать их.

Невозможно узнать правды среди массы циркулирующих слухов. Румыны у ворот Одессы. Говорят, что Англия заключила мир с Турцией и та пропустила ее флот через Дарданеллы. А в газетах – ни слова.

На днях опубликован декрет Коллонтай (министр общественного призрения) об упразднении церквей и совершенно отделении их от государства. Церковные богатства, собранные веками, перейдут, конечно, в руки большевиков. А Ленин издал новый приказ: налог на музыкальные инструменты.

Теперь автомобили иначе не называются, как «хамовозы», т. к. в них исключительно разъезжают «товарищи» со своими дамами. Во всех концах Одессы слышно жужжание огромных грузовиков, наполненных вооруженными солдатами и матросами.

12 февраля (30 января). Вторник. Румыны вовсе не закрывали водопровода, а вода иссякла оттого, что испуганные одесситы стали наполнять водой все, что возможно, и поэтому и не хватило. Бедные испуганные буржуи! Сколько раз в день они дрожат и прячутся от разных опасностей.

Теперь военнопленные толпами мирно расхаживают по Одессе и очень скромно себя держат.

27 февраля (14 февраля). Четверг. Теперь мы живем по-европейски, т. е. на тринадцать дней вперед, это новое постановление большевиков.

2 марта (17 февраля). Воскресенье. Сегодня меня чуть не задавили в очереди в баню… Стояло больше пятисот человек, и когда после трех часов ожидания ворота раскрылись, то вся толпа бросилась к кассе. Если бы меня не подхватил какой-то человек и не оттащил в сторону от бегущей толпы, то меня бы растоптали… Удивительный суд – Одесский революционный трибунал. Там творится нечто невообразимое: вместо справедливости царствует любовь к деньгам, у кого они есть – тот и прав. Даже со свидетелей берут взятки. Недавно слушалось дело, в котором потерпевший был полковник в отставке. Его спросили, есть ли у него деньги для ведения дела, и когда тот ответил, что нет, то ему присудили наказание, которое должен был вынести виновный… А например, дело о разводе каких-то супругов. «Вы хотите развестись? – спросил их председатель Белый. – Вы разведены, только внесите ссуду столько-то». И дело в шляпе, быстро и хорошо.

7 марша (22 февраля). Пятница. Опять пережили кошмарные дни, хуже того, что было в январе.

В среду был опубликован приказ Муравьева³², касающийся офицеров и солдат небольшевиков. Там говорилось следующее: все офицеры и солдаты должны примкнуть к большевикам, в противном случае покинуть Одессу, причем офицеры в 24 часа, а солдаты через трое суток. Иначе они будут считаться вне закона, т. е. их будут уничтожать, как бешеных собак. Им будут предоставлены два транспорта, чтобы отвезти в Николаев, и вагоны для отправки на Знаменку. Ясно, что это ловушка, т. к. уезжающие ясно покажут, что они противники большевиков. Наверно, ни один из уехавших не доберется живым до места назначения.

Мы, конечно, страшно встревожились за судьбу Л., и мама помчалась к ним, чтобы сообщить эту новость. Они решили сейчас же уехать, и она поехала на вокзал, чтобы узнать расписание поездов и вообще все подробности. Д. хотел ехать с паспортом К., на котором стоит, что он ученик консерватории, но он оказался просроченным. Мама спросила у большевиков-матросов, стоявших на перроне, пропустят ли его на вокзал, на что те ей ответили, что бумаги должны быть в порядке и что с просроченным паспортом ехать нельзя.

Они не знали, что делать. У В. был документ, полученный им недавно, в котором написано, что он отпущенный солдат.

Я в это время лежала больная дома и страшно волновалась, не зная, что происходит у Л. Оказывается, мама с Анусей снаряжала бедных офицеров в путь, припасая им еду и мешки на дорогу. Как она потом рассказывала, весь этот день оставил кошмарное воспоминание.

Близился вечер, началась стрельба, а мамы все не было. Мы с бабушкой пили чай, а руки дрожали. Часы медленно текли, десять, одиннадцать. Вдруг под окнами послышались выстрелы, потом женские крики, полные отчаяния. У нас мелькнула мысль: мама, Ануся и офицеры поехали на вокзал, и их теперь схватили.

Вдруг продолжительный звонок: так, наверно, и есть, это звонит мама, чтобы сообщить, что наши офицеры увезены на «Алмаз», где их будут истязать, или уже убиты по пути. На самом деле наш «смотритель двора» принес какую-то квитанцию. У нас отлегло от сердца, и мы стали расспрашивать, что случилось.

Было то, что мы предполагали: шли офицеры с дамами; их схватили и с криками «На „Алмаз“ их!» увезли, оставив женщин одних. Те начали кричать, зовя на помощь.

Утром я забылась тяжелым сном, у меня сделалось нечто вроде паралича от пережитых волнений. Слышала, как вернулась мама и рассказывала о том, что ее просили остаться ночевать у Л., т. к. на их улице была беспрерывная стрельба и во всех домах делали обыски, ища офицеров. Д. и В. еще не уехали и ждут событий.

Я порывалась встать, чтобы тоже побежать помочь Л., и бабушке стоило большого труда уговорить меня снова лечь.

Мама вернулась к обеду и сообщила приятные новости: Д. был утром в комендантском управлении, где узнал, что ему, как эвакуированному по болезни, можно остаться в Одессе. А В., побывав в своем большевистском дивизионе, узнал, что его уволили не по правилам и что он должен продолжать служить. Это был удивительно удачный выход из создавшегося трагического положения. А сперва казалось, что из этого ужасного лабиринта нет выхода.

Сегодня отходит транспорт «Республиканец», назначенный для увоза офицеров. Что за сумасшедшие, которые идут на верную смерть! От большевиков нельзя ожидать ни благородства, ни пощады.

10 марта (25 февраля). Понедельник. Я слаба, точно долго была больна. Утром вдруг грохнулась в обморок. Это реакция после волнений последних дней, да еще вчера должна была играть на ученическом вечере в консерватории и, конечно, переволновалась еще больше. Теперь мы переживаем такие ужасные события, а тут еще устраиваются какие-то глупые ученические вечера. Какой-то пир во время чумы.

Играла я как во сне и, по словам мамы, имела вид сомнамбулы. Я даже поймала себя на мысли, что проклинала всю консерваторию… Нет, без шуток! Тем более что это был первый день осадного положения Одессы. Муравьев издал приказ закрывать домовые ворота в 19 часов, а с 21-го часа запрещено выходить на улицу. Он грозит буржуям устроить Варфоломеевскую ночь и перерезать всех до единого. И не только буржуев, но и офицерство, и всю интеллигенцию. Но мы до того привыкли ко всему этому, что даже не удивляемся.

Ходят ужасные слухи, что всех офицеров, увезенных на «Алмаз», живыми сбрасывали в море с тяжестью на ногах. Это узналось таким образом: нужно было починить подводную часть «Алмаза», и для этой цели наняли водолаза. Когда его спустили вниз, то он увидел целый лес офицерских трупов со связанными руками, которые качались в воде, как живые. Это так на него подействовало, что когда его подняли, то он оказался сумасшедшим. Теперь он бегает по улицам и исступленно кричит: «Лес, лес!» Большевики его ловят, чтобы убить. Тогда спустили другого водолаза, и его подняли без чувств. Эти слухи распространились с молниеносной быстротой, нам сразу об этом сообщили из трех источников.

20 марта (7 марта). Четверг. Предстоит опять рассказать много интересного. С субботы мы не ночевали дома и все это время прожили у Л.

В субботу к нам зашла жена ювелира П., у которых мы снимаем полквартиры, и сказала, что арестовывают буржуев, которые не уплатили всего того, что с них требовали большевики. Ее муж не доплатил им 30-ти тысяч. Поэтому они решили на время скрыться у своих родственников, у которых лечебница для умалишенных на Молдаванке. Таким образом, мы остались одни в «буржуйской» квартире с двумя прислугами.

В тот же день Л. и Ануся уговорили нас переселиться к ним на несколько дней, т. к. мало ли что может случиться: вдруг ночью придут за П. и застанут только трех беззащитных женщин. Кроме того, говорят, что немцы в 18-ти верстах от Одессы и не сегодня-завтра войдут в город. Могут произойти какие-нибудь кровавые беспорядки, банда Муравьева может перерезать значительную часть населения, прежде чем покинуть город.

Словом, захватив самое драгоценное в мешки, пакет сахара и кошку в корзинке, мы перебрались к Л. и кое-как устроились в их маленькой тесной квартирке, уплотнив ее до отказа.

Пока в городе все спокойно, только иногда где-нибудь глухо бабахнет граната или «лимонка» (род бомбы, разрывающейся на множество осколков) или цокнет винтовка.

Во вторник ночью случился сильный переполох. В два часа утра вдруг стали стрелять у самых ворот, слышно было, как пули шлепали по крыше. Во дворе началась страшная беготня, шум, крики. Мама первая вскочила как ужаленная и бросилась узнавать, в чем дело. Вскоре вернулась и зашептала:

– Господа, вставайте, большая опасность! Красногвардейцы у наших ворот, один из них ранен и просит его впустить, но это, наверно, ловушка. Нужно припасти перевязочные материалы.

Я была готова через несколько минут и выскочила во двор. Подошла к воротам, у которых распоряжался Д., которого назначили комендантом дома. Он, как король, может распоряжаться жизнью и смертью своих подданных!

Какие-то вооруженные люди стреляли друг в друга, прячась за разными прикрытиями, столбами, в наших подъездах. Около наших ворот тоже сидел на корточках какой-то человек с винтовкой.

Волнение понемногу улеглось. Красногвардейцы понесли раненого в дом напротив, где живет доктор, и к нему вскоре подъехала карета «скорой помощи». Все стали расходиться, оживленно беседуя. Но неприятные минуты мы пережили, ду мая, что банда вооруженных грабителей ломится к нам в ворота. Сейчас же все закричали: «Где оружие? Заряжайте! Будьте готовы!» Жуткие мгновения.

В среду мы переехали обратно в свою квартиру. После обеда к нам пришел проститься В., т. к. его посылают в Аккерман. Он служит под начальством страшного Муравьева и должен ехать, иначе ему придется плохо – дезертиров сразу расстреливают. Но у него план – перебраться к румынам, которые стоят около Аккермана.

27 марта (14 марта). Четверг. Сенсационная новость: немцы в Одессе! Вошли сегодня, спокойно, словно к себе домой. Расположились на окраинах, на бульваре, всюду расставили пушки. Порт пуст, весь доблестный большевистский флот ушел. Как немцы дьявольски хитры и умны, они довели русских до того, что те встречают их не как врагов, а как избавителей. Действительно, гениальный замысел – подослать Троцкого и Ленина в Россию!

Ночь была спокойная, и ничего не случилось, даже не стреляли. Странно видеть немцев и австрийцев на улицах и очень неприятно. Вспоминаются миллионы убитых русских, как оказывается, совсем даром.

Украина заключила мир с Германией и Австрией на очень выгодных для них условиях: главное – посылка пищевых продуктов в изголодавшуюся Германию, а мы будем зато голодать.

Эти дни, с понедельника, мы снова жили у Л., и произошло много интересного. В понедельник к нам зашла Ануся, и мы отправились гулять на бульвар. Он кишел народом, всюду были митинги, а к Румчероду то и дело подъезжали грузовики с вооруженными матросами. Прошел красногвардейский полк, составленный из рабочих завода Беллино-Фендерих, преимущественно вихрастые мальчишки, вооруженные до зубов. А впереди ехало что-то вроде офицера, и вместо узды у лошади была простая веревка. Вообще, организация у них примитивная, без намека дисциплины, каждый идет как хочет, даже не в ногу.

Чувствовалось, что все ожидают новых событий, неожиданных и страшных. После обеда пришел Д. и заявил, что мы обязательно должны опять ночевать у них, т. к. ночью должны произойти кровавые события: большевики решили устроить Варфоломеевскую ночь. И мы снова потащились с необходимыми вещами к ним, конечно, в первую голову бабушкин кот Барсик в корзинке.

Во вторник утром появился приказ о всеобщей мобилизации. Наши мужчины решили пойти, дабы не подвергнуться гневу большевиков. Ближайший пункт сбора был на Дегтярной, и мы все отправились туда, одевшись как можно более по-пролетарски. Только что подошли к консерватории, как видим огромный митинг на площади перед кирхой. Мама бегом помчалась туда и узнала, что на Дегтярную идти небезопасно, т. к. там собралась огромная толпа и возмущена страшно; оказывается, рано утром собралась мирная манифестация на Куликовом поле, которую стали расстреливать большевики. Много раненых и убитых. Эта манифестация выразила протест против всеобщей мобилизации.

На улицах царило необычайное оживление, всюду шумели митинги. Возмущение против большевиков было страшное, все их ругали, и никто не хотел идти на пункты записываться. Наши тоже решили не идти и вместо этого пошли на бульвар. Несмотря на грозное будущее, настроение было беспечное, бесшабашное. Мы себя чувствовали пролетариями и поэтому шли гордо, ничего не боясь.

Около Фанкони какой-то матрос с тральщика рассказывал, как он с полком матросов воевал на Слободке с немцами и какое они потерпели поражение: почти все были убиты немцами, которые жарили в них из пулеметов. Около меня стоял мальчишка лет 15-ти, воин-большевик, с двумя гранатами за поясом и винтовкой, казавшейся огромной в его детских еще руках. Он держал себя очень вызывающе, со всеми заговаривал, и все шарахались от него в сторону, увидя страшные бомбы за поясом.

Возвращаясь по Дерибасовской, увидели серый автомобиль с белым флагом и в нем – двух немецких офицеров. После обеда нас опять неудержимо потянуло на бульвар, чтобы посмотреть на немцев, т. к. нам сказали, что они приехали в Румчерод для переговоров с заправилами большевиков.

На углу Екатерининской мама остановилась, чтобы послушать, что говорят на митинге. Подошел и матрос с «Алмаза», страшный рыжий рябой детина огромного роста. Когда мама увидела его, то воскликнула: «Алмаз!» – преувеличенно-удивленным тоном.

– Ну так что же, что «Алмаз»? – таким страшным голосом прорычал он, что мурашки забегали по спине, и я была уверена, что он треснет маму кулаком по голове… но он повернулся и ушел.

Наконец дошли до Румчерода, толпа была огромнейшая, даже висели на деревьях. Мы кое-как протиснулись вперед, став как раз перед балконом. Серый немецкий автомобиль стоял у подъезда. Вдруг в толпе началось жужжание: «Немцы идут!» И действительно, они вышли и сели в автомобиль, прямые как палки. И вдруг толпа неудержимо стала кричать «ура!», бросать шляпы в воздух и рукоплескать… Немцы, удивленные, раскланялись, и автомобиль тронулся. А толпа продолжала неистовствовать. И так встречали наших недавних врагов!

Вдруг на балкон вышло несколько большевиков, и один из них, потрясая браунингом, закричал:

– Если вы сию минуту не разойдетесь, то я буду стрелять!

Его слова возымели обычное действие, и толпа, охваченная паникой, стала разбегаться во все стороны. Нас понесло вместе с остальными. Я поняла, что во время такой паники нельзя стоять среди толпы, а надо бежать по тому же направлению, как и все. Стали раздаваться выстрелы. Публика припустила ходу и стала прыгать через ограду бульвара, спускаясь кувырком по крутому склону. Там очутились и шикарные дамы, и буржуи, и напуганные солдаты. Я потеряла во время суматохи маму и со страхом думала, что она скатилась с откоса вниз, в порт. Но скоро успокоилась, найдя ее целой и невредимой.

Наверно, большевики рассердились на то, что толпа так горячо приветствовала немцев, а сами, наверно, говорили им, что город не хочет сдаваться без боя и что все жители против прихода немцев. И вдруг такой сюрприз.

Идя домой, встретили «подкрепление» в виде красногвардейцев на извозчиках, которые ехали в Румчерод, чтобы при надобности пострелять в буржуев, и дико орали. На Соборной площади была огромная толпа, казалось, что яблоку негде упасть. Вдруг толпа расступилась, и группа большевиков провела какого-то старика-железнодорожника с белой бородой и раненого солдатика. Их за какую-то провинность вели на «Алмаз». Толпа за них заступилась и возмущенно требовала, чтобы их отпустили. Вдруг раздались оглушительные залпы: то подъехал грузовик с матросами и стал стрелять в толпу. Снова все побежали как сумасшедшие.

Сперва мы с мамой шли под руку, но когда залпы участились и казалось, что всюду жужжат пули, то каждый побежал сам по себе, спасая свою жизнь. Я видела, как некоторые люди падали, зацепившись за что-нибудь, какой-то господин наступил на лежавшую девочку, и она дико завизжала. Я перепрыгнула через скамейку с легкостью серны, подумав только о том, что если не перепрыгну, то сильно расшибусь.

Спряталась в каком-то дворе и там нашла маму и других знакомых. Когда подходили уже к дому, то началась сильная перестрелка на Карангозовой. Дома мы застали Л-х, которые хотели идти нас искать.

Их знакомый П. показал им секретный приказ Муравьева, перехваченную радиотелеграмму, адресованную комиссару морской флотилии, матросу Кондратенко, 11-го марта:

«Спешно, секретно. Приказываю вам немедленно эвакуировать порт согласно секретного предписания и поступать в дальнейшем, когда пройдут наши части к Бахмачу, как было условлено в последней диспозиции. Я полагаю, что флот не допустит уйти из Одессы, не послав по городу несколько тысяч снарядов, т. к. те же одесситы будут издеваться над революционными войсками и флотом, совместно с немецкими шуцманами и их прихвостнями. В первую очередь эвакуировать порт и транспорты. Ваш Муравьев».

Затем приказ комиссару флота Комарову:

«В дальнейшем – разбить город по кварталам для планомерного его разрушения. В первую очередь завод Анатра и Одессу-Главную. Полковник Муравьев».

Ночь прошла довольно спокойно, хотя много стреляли. Вечером, на собрании комендантов домов, Д. получил следующее наставление: каждый дом должен защищаться самостоятельно, и если кто-нибудь будет нападать, то стрелять без промедления. Так что все ружья и револьверы были заряжены, и все было приготовлено для обороны. Но ничего особенного не случилось: была один раз тревога, но то был просто налет в соседнем доме.

В среду 13-го, т. е. вчера утром, над нашими головами пролетел немецкий аэроплан с ясно видными черными крестами. Все вокруг заорали: «Немцы! Немецкий аэроплан!» Его сейчас же обстреляли из пулемета. Потом пролетел второй аппарат, и вслед ему бахнул орудийный выстрел.

3 апреля (21 марта). Четверг. Со времени прихода немецких войск прошла уже неделя. Даже не верится, что они теперь живут среди нас, гуляют по улицам, сидят в кафе.

Как мы и думали, всех офицеров с транспорта «Республиканец» потопили, как только Одесса скрылась из виду. А одну женщину-солдата из Батальона смерти засунули в топку живую. Выяснилось также, что сына

Поплавко, молодого украинского офицера, бросили в топку «Алмаза» во время большевистского восстания 15-го января. Будут производить следствие относительно спущенных офицеров на «митинг» под «Алмаз». Воображаю, какие ужасные открытия будут сделаны.

Но неужели «муравьевщина» больше не вернется, этот кошмар революции?

6 апреля (24 марта). Воскресенье. Получили письмо от В. из Ясс. Это действительно он освободил Корнилова из Быхова. Сейчас он начальник Американской миссии Красного Креста.

18 апреля (5 апреля). Пятница. В Одессу пришел немецко-турецкий броненосец «Гамидие» и стоит в гавани; весь город полон немецких и турецких моряков, их формы одинаковы.

2 мая (19 апреля). Воскресенье. Получили письмо от Ф., оно шло два месяца. Пишет, что часто видит генералов и офицеров, метущих улицы. А их семьи торгуют на Невском чем угодно, даже семечками. В Петрограде голод, интеллигенция пошла в рабочие. Настроение прескверное: надо съезжать с квартиры, а комнат нет. Наши квартировладельцы очень разбогатели, скупая по дешевке драгоценности разорившихся буржуев (недаром их фамилия Пьявки!), и теперь пожелали занимать всю свою квартиру. Никто не дает объявлений, т. к. боятся реквизиции: Одесса переполнена немцами и украинскими частями, и где только можно, для них реквизируют помещения.

7 мая (24 апреля). Среда. Наконец нашли себе комнату: маленькая и ультрамещанская, окна во двор, в семье бедных простых евреев. Бабушка смеется и говорит, что такая комната была, наверно, у Мартина Идена: сев посередине, можно все достать. Чисто студенческая каморка. Пианино прескверное, совершенно расстроенное. Весь вечер мы просидели в темноте, т. к. свечи очень дороги, а керосину нет и нельзя достать.

Обедневшие дворяне – ничего не поделаешь!

Во вторник утром, когда я умывалась, то вдруг позвонили и вошли к нам вооруженные австрийцы, человек десять, вмиг наполнившие крошечную комнату. Спрашивали, не храним ли мы оружия. Я говорила с ними по-немецки и спросила, не хотят ли они осмотреть сундуки и шкаф, но они поверили на слово и ничего не тронули.

По всему городу делают сейчас повальные обыски, т. к. ходят слухи, что 1-го Мая готовятся большие беспорядки и рабочие хотят избить немцев и австрийцев. На бульваре несколько орудий обращено на город.

15 мая (2 мая). Вчера ожидали беспорядков, но ничего не было, кроме ночной перестрелки.

8 июня (26 мая). Воскресенье. Мама и бабушка решили учиться шить ботинки и заказали уже колодки; накупили себе даже каблуков. Бабушка хочет даже продавать, а со временем устроить даже мастерскую интеллигентных тружеников. Мы живем сейчас тем, что закладываем одну за одной мамины драгоценности. Волосы становятся дыбом, когда думаешь о том, что нас ждет в самом недалеком будущем, зимой, когда будет голодно, холодно.

<16 августа (3 августа) >

3 сентября (21 августа). Среда. Л-е получили письмо от В.: он на Дону и воюет против большевиков. Там творится нечто ужасное. Большевики пленных офицеров закапывают в землю живьем, а офицеры, в свою очередь, сжигают большевиков живыми. Д. тоже собирается на Дон.

Я еще не записывала, что недавно убили Царя и всю его семью при ужасных обстоятельствах, заманив их ночью в западню. Недавно по них была панихида в соборе, и все присутствующие плакали.

Я сделалась патриоткой и полюбила свою родину за ее страдания и несчастья.

Сноски

¹ Михаил – великий князь Михаил Александрович (1878–1918), младший брат Николая II; в его пользу Николай II отрекся от престола 2 марта 1917 г. Передал свои права Временному правительству. В марте 1918 г. по решению Совнаркома был отправлен в Пермь, в ночь с 12 на 13 июня 1918 г. убит большевиками.

² Кн. Львов – князь Георгий Евгеньевич Львов (1861–1925), общественный и политический деятель. Во время Первой мировой войны председатель Земского союза и сопредседатель Земгора; во время Февральской революции – министр-председатель и министр внутренних дел первого Временного правительства.

³ Милюков – Павел Николаевич Милюков (1859–1943), политический деятель, историк и публицист. Лидер кадетской партии. Министр иностранных дел Временного правительства в 1917 г.

⁴ Гучков – Александр Иванович Гучков (1862–1936), политический деятель, лидер партии «Союз 17 октября». Военный и морской министр Временного правительства.

⁵ Некрасов – Некрасов Николай Виссарионович (1879–1940), инженер-технолог, политический деятель. Министр путей сообщения и министр финансов Временного правительства.

⁶ Коновалов – Александр Иванович Коновалов (1875–1949), промышленник, политический деятель. В дни Февральской революции член Временного комитета Государственной думы, затем министр торговли и промышленности.

⁷ Мануйлов – Александр Аполлонович Мануйлов (1861–1929), экономист, юрист, общественный и политический деятель.

⁸ Терещенко – Михаил Иванович Терещенко (1886–1956), крупный землевладелец, сахарозаводчик, финансист, политический деятель. Министр финансов и министр иностранных дел Временного правительства.

⁹ Шингарев – Андрей Иванович Шингарев (1869–1918), врач, публицист, земский и политический деятель.

¹⁰ Керенский – Александр Федорович Керенский (1881–1970), политический и государственный деятель. Министр юстиции, затем военный и морской министр, министр-председатель Временного правительства и Верховный главнокомандующий (1917).

¹¹ Львов – князь Владимир Николаевич Львов (1872–1934), политический и общественный деятель. В дни Февральской революции член Временного комитета Государственной думы, затем обер-прокурор Синода.

¹² Государь – Николай II Александрович (1868–1918), император Всероссийский (1894–1917), старший сын императора Александра III и императрицы Марии Федоровны. Отрекся от престола в ходе Февральской революции 1917 г. С марта 1917 г. вместе с семьей находился под арестом, в июле 1918 г. расстрелян большевиками в Екатеринбурге. Прославлен (вместе с женой и детьми) в лике святых Русской Православной Церковью как страстотерпец в 2000 г., ранее, в 1981 г., прославлен Русской Зарубежной Церковью как мученик.

¹³ Государыня – Александра Федоровна (урожденная принцесса Виктория Алиса Елена Луиза Беатриса Гессен-Дармштадтская) (1872–1918), российская императрица, супруга Николая II. Расстреляна с семьей и слугами в ночь с 16 на 17 июля 1918 г. Канонизирована в лике страстотерпцев.

¹⁴ Распутин – Григорий Ефимович Распутин (1869–1916), крестьянин села Покровское Тобольской губернии. Приобрел всемирную известность благодаря тому, что был другом семьи российского императора Николая II, который, как и все члены его семьи, считал Распутина святым старцем. Вокруг личности Распутина и влияния мифов о нем на судьбу Российской империи ведутся многочисленные споры.

¹⁵ Граф Сумароков-Эльстон – князь Феликс Феликсович Юсупов, граф Сумароков-Эльстон (1887–1967), последний из князей Юсуповых, известен как организатор и участник убийства Григория Распутина.

¹⁶ Пуришкевич – Владимир Митрофанович Пуришкевич (1870–1920), политический деятель консервативных взглядов, монархист, черносотенец. Организатор и участник убийства Григория Распутина.

¹⁷ Колчак – Александр Васильевич Колчак (1874–1920), русский военный и политический деятель, ученый-океанограф, полярный исследователь, флотоводец. Командующий Черноморским флотом (1916–1917), адмирал (1918). Вошел в историю как руководитель Белого движения во время Гражданской войны в России.

¹⁸ Ленин – Владимир Ильич Ульянов (основной псевдоним Ленин) (1870–1924), революционер, советский политический и государственный деятель, создатель Российской социал-демократической рабочей партии (большевиков), один из главных организаторов и руководителей Октябрьской революции 1917 г. в России.

¹⁹ Зиновьев – Григорий Евсеевич Зиновьев (настоящая фамилия – Радомысльский) (1883–1936), революционер, советский политический и государственный деятель.

²⁰ Коллонтай – Александра Михайловна Коллонтай (урожд. Домонтович) (1872–1952), революционерка, государственный деятель и дипломат. Чрезвычайный и полномочный посол СССР. В 1917–1918 гг. была наркомом государственного призрения.

²¹ Черномазов – Мирон Ефимович Черномазов (1882–1917), социал-демократ, большевик.

²² Гутник – Сергей Михайлович Гутник, влиятельный одесский финансист, украинский общественный и политический деятель. Глава Одесского биржевого комитета. Член партии кадетов.

²³ Бурцев – Владимир Львович Бурцев (1862–1942), публицист и издатель. Сотрудничал с журналом «Жизнь и суд».

²⁴ Алексей – Алексей Николаевич (Романов) (1904–1918), наследник цесаревич и великий князь, пятый ребенок и единственный сын Николая II и Александры Федоровны. Расстрелян в ночь с 16 на 17 июля 1918 г. вместе с родителями, сестрами и слугами. Канонизирован Русской Православной Церковью как страстотерпец.

²⁵ Корнилов – Лавр Георгиевич Корнилов (1870–1918), военный деятель, генерал от инфантерии. В 1917 г. – главнокомандующий Юго-Западным фронтом, затем Верховный главнокомандующий. Один из руководителей Белого движения на юге России.

²⁶ Вильгельм – Вильгельм II (Фридрих Вильгельм Виктор Альберт Прусский) (1859–1941), последний германский император и прусский король (1888–1918), свергнут Ноябрьской революцией 1918 г.

²⁷ Троцкий – Лев Давидович Троцкий (Бронштейн) (1879–1940), революционный деятель, идеолог троцкизма. Один из организаторов Октябрьской революции 1917 г.

²⁸ Черемисов – Владимир Андреевич Черемисов (1871 – после 1937), русский военачальник, генерал от инфантерии.

²⁹ Кангун – Моисей Исаакович Кангун (1986 или 1897–1917), один из организаторов и руководителей отрядов Красной гвардии, начальник штаба. Его брат – Лазарь Кангун (1900–1917).

³⁰ Кокошкин – Федор Федорович Кокошкин (1871–1918), правовед, политический деятель, один из основателей партии кадетов. Государственный контролер Временного правительства.

³¹ Хаим Рытт – Хаим Рыт, бывший учитель, предводитель одесских монархистов в 1917–1918 гг., стоявший во главе созданного им «Совета безработных».

³² Муравьев – Михаил Артемьевич Муравьев (1880–1918), офицер русской императорской армии, революционер (эсер), командир отрядов Красной гвардии и Красной армии. 9 (22) декабря 1917 г. назначен начальником штаба по борьбе с контрреволюцией на юге России. Войска Муравьева проводили массовые репрессии против украинской интеллигенции, офицеров, буржуазии. 14 февраля 1918 г. был назначен командующим Румынским фронтом. Самовольно наложил на одесскую «буржуазию» контрибуцию в 10 млн руб., объявил город на военном положении, приказав уничтожить все винные склады, разогнал Городскую думу.