«Духовная христианка» Екатерина Филипповна Татаринова

(1783–1856)

Екатерине Филипповне Татариновой довелось появиться на свет 29 августа 1783 года и стать дочерью барона фон Буксгевдена и Екатерины Михайловны Малтиц, которая исполняла обязанности главной дамы при великой княжне Александре Александровне.

После смерти рано ушедшего из жизни отца юная дворянка Екатерина Буксгевден была отдана на воспитание в Смольный институт благородных девиц. По причине слабости ее здоровья кроткая нравом и набожная девочка была взята из интерната в собственную семью тогдашней начальницей учебного заведения графиней Адлерберг. Однако слабость здоровья не помешала Екатерине достойно учиться. Собственное упорство, врожденные способности и, несомненно, поддержка графини Адлерберг, которая окружила воспитанницу материнскими заботами, позволили ей окончить институтский курс, показав прекрасные успехи в языках, за что она была удостоена государем фрейлинского приданого.

После окончания института бывшая смолянка, воспитанная в строгих правилах, начала выходить в свет, посещать балы, бывать в театрах. Во время одного из балов старшим братом ей был представлен товарищ по службе в Астраханском гренадерском полку, капитан Иван Михайлович Татаринов. В скором времени он сделал предложение девушке, и они сочетались браком.

Некоторое время жизнь Екатерины Филипповны Татариновой шла так же, как у всех дам ее круга и положения. Лютеранка по вероисповеданию, она исправно ходила в церковь, занималась воспитанием сына и вела дом. Что касается отношений между супругами, некоторые свидетельства позволяют сделать вывод, что союз их не был отмечен любовью и держался на взаимном уважении.

Как бы там ни было, супруга офицера Екатерина Филипповна была надежной спутницей Ивана Михайловича, вместе с ним разделяла все неудобства гарнизонной службы, связанной с частыми переездами. После вторжения Наполеона она с первых дней войны 1812 года сопровождала мужа, офицера действующей армии, во всех военных походах, следуя за армией с обозами, героически справляясь со всеми тяготами походной жизни.

Во время Бородинской битвы супруг ее получил тяжелую контузию. Однако боевого офицера не смоги удержать в госпитале: Иван Михайлович воспользовался первой же возможностью, чтобы сбежать и отправиться вдогонку за своим полком. По пути им был встречен Кутузов. Капитану Татаринову пришлось доложить, что он самовольно покинул госпиталь, желая как можно скорее вернуться в строй. Вместо того, чтобы наказывать его за самовольство, главнокомандующий похвалил майора Татаринова и жаловал ему кавалерию. Майор Иван Михайлович Татаринов продолжил войну в составе Измайловского полка и принял участие в заграничном походе. Под Лейпцигом он получил тяжелое ранение, которое вынудило его выйти в отставку с военной службы. Он вернулся на родину и поселился в своем имении в Рязани, порвав с женой. Екатерина Филипповна предпочла жить на квартирах. Причиной разрыва стали различия в образе мыслей и усугубившееся несходство характеров, однако о разводе супруги не заговаривали. Татаринова вела уединенную, тихую жизнь, которая, вероятно, ее вполне устраивала.

Однако в скором времени последовали изменения. В 1815 году скончался Иван Михайлович, и тридцатидвухлетняя вдова уехала в Петербург и поселилась у матери, которая проживала Михайловском замке (этого права Екатерина Михайловна была удостоена как любимая няня старшей дочери императора Александра I Марии, которая умерла в 1800 году). Вскоре по приезде в Петербург умер и единственный сын Татариновой.

Потрясенная двумя этими смертями, Екатерина Филипповна принялась искать утешения в благотворительности и религии, всеми помыслами и устремлениями своими направившись к поискам истинного Бога. Однако рационалистическое лютеранство, с которым она родилась и выросла, запросов ее экзальтированной натуры более не удовлетворяло, и ее всерьез захватил мистицизм; Татаринова принялась регулярно посещать проповеди различных пророков, которыми в то время кишел Петербург.

Движимая поисками истинной веры, она заинтересовалась хлыстами и скопцами, которым в то время практически не препятствовали отправлять их культ, посещала их обряды, так называемые радения, и слушала их пророков. Татаринова, познакомившись с ними, вошла в близкие сношения с семейством Ненастьевых, возглавлявшим петербургских хлыстов, а затем тамошних скопцов. Впечатленная радениями на «корабле», как называлась секта Ненастьевой, Екатерина Филипповна приняла участие в одном из этих обрядов. После этого, как утверждала сама Татаринова, она обнаружила в себе открывшийся дар пророчества.

Воздействие этого откровения оказалось так велико, что 8 ноября 1817 года, в день святого архангела Михаила, лютеранка Татаринова решилась принять православное вероисповедание, между тем она продолжила регулярно посещать все радения секты скопцов со штаб-квартирой в доме Ненастьевых. Однако в скором времени пророчества, что изрекали скопцы в ходе бурных обрядов, начинают казаться Татариновой вздорными, проповеди – блеклыми. Да и в самом скопчестве, по крайней мере в тот период, ей видится противоестественность, оно вызывает у Татариновой резкое отторжение.

Готовая сама проповедовать Татаринова пришла к идее создания собственного кружка, который впоследствии преобразовался в общество под названием «Духовный союз». В первое время кружок отличал семейный характер: новоиспеченная проповедница и прорицательница включила в его состав свою мать, своего брата капитана Буксгевдена и деверя М. М. Татаринова. Привлеченные фигурой Татариновой, в кружке ее оказывались все новые люди, составилась пестрая компания, в которой имелись личности интереснейшие во всех отношениях.

В числе прочих нашлось место Мартыну Пилецкому-Урбановичу, прослывшему странным чудаком, что, однако, не препятствовало ему исполнять обязанности надворного советника. Знаменитому Владимиру Лукичу Боровиковскому – художнику и академику. В прошлом местом его жительства был захолустный Миргород. Когда местное дворянство узнало, что в их городе побывает проездом Екатерина II, юный художник получил от него заказ: создать несколько картин, которые послужат украшением дома, в котором остановится государыня. Боровиковский поработал вдохновенно, и венценосная гостья обратила внимание на его работы, более того, они ею были восприняты весьма благосклонно. И не удивительно, так как на одном из полотен в аллегорическом образе была изображена сама Екатерина II, объясняющая свой Наказ мудрецам-грекам, а на другом художник изобразил ее как сеятельницу, а Петра I как пахаря. Разумеется, юноша был приглашен в столицу, где его ждали известность и слава.

В эту компанию приняли и генерала от инфантерии Евгения Александровича Головина, участника всех военных кампаний 1807–1812 годов и подавления восстания декабристов, в декабре 1825 года произведенного Николаем I в генерал-адъютанты русской императорской армии, а в будущем генерал-губернатор – возглавлявшеий Прибалтийский край и входивший в Государственный совет. А также князя Пар фения Николаевича Енгалычева, являвшегося уездным предводителем дворянства, литератора, в молодые годы бывшего участником кружка знаменитого просветителя Н. И. Новикова.

Активным участником начинаний Е. Ф. Татариновой был Василий Степанович Попов, служивший председателем департамента гражданских и духовных дел, являвшийся секретарем «Библейского общества», друг и доверенное лицо всесильного князя Голицына, который приводил с собой трех дочерей. На собраниях «Духовного союза» охотно и нередко бывал гофмейстер Александр Иванович Кошелев, член литературно-философского кружка «Общество любомудрия», после сближения с А. С. Хомяковым ставший славянофилом. После того, как побывал за границей, он задумывал создать общество противодействия русской лени, однако идея ни во что не воплотилась, то ли по причине туманности задач, то ли леность была виной.

Доводилось посещать собрания и князю А. Н. Голицыну, всесильному в тот период вельможе, который покровительствовал Екатерине Филипповне и ее кружку. Благодаря его стараниям, например, Татаринова, после того, как мать ее уехала в Лифляндию, смогла и дальше проживать в Михайловском дворце. Более того, стараниями князя ей была назначена пенсия в размере 6000 рублей в год – солиднейшая сумма для того времени! Татаринова пользовалась благоволением также митрополита Михаила, который сам принадлежал к масонскому кругу.

Такое тогда было время, и нет ничего удивительного ни в том, что царский дворец служил местом собраний кружка Татариновой, ни что на них видели священнослужителя, протоиерея столичного Исаакиевского собора, известного проповедника Алексея Ивановича Малова, которого искренне восхищали песнопения и пророчества Екатерины Филипповны.

Особая роль в кружке-секте принадлежала музыканту кадетского корпуса Никите Федорову, чьи чудачества обеспечили ему в Петербурге прозвище Никитушка, так же его именовали и кружковцы. Его пророческий дар, проявлявшийся в ходе радений в форме неожиданных откровений, обеспечивал ему видное положение в секте, которая даже зачастую была называема Никито-Татариновской.

Следует сказать, что Татаринова и те, кто составлял ее окружение, не были ни скопцами, ни хлыстами. Екатерина Филипповна придерживалась только православного вероисповедания, она не разделяла и не воспринимала ни скопческую, ни хлыстовскую идеологию.

В своих проповедях она оставалась в рамках толкований догматов в мистическом духе. У скопцов Татаринова позаимствовала только радение, в ходе которого все участники этого коллективного молельного обряда доходят до мистического экстаза. Ею мрачные обряды хлыстов и скопцов были преобразованы в театральное действо.

Собрания Татариновой открывались чтением священных книг, затем пелись песни. Это были сочиненные ею самой духовные стихи, которые клал на музыку, по большей части используя народные напевы, Никитушка, или пелись песни хлыстов «Царство, ты, царство», «Дай нам, Господи, Иисуса Христа», а иногда и церковные, в частности «Спаси, Господи, люди Твоя». После песнопений начиналось радение, заключавшееся в кружении всех участников обряда, которое все ускорялось и заканчивалось тогда, когда на кого-нибудь «накатывал» Дух святой, и этот человек принимался пророчествовать. Чаще всего «накатывало» на саму Татаринову, на Никитушку и некую Лукерью.

Что касается собственно пророчеств, известны по большей части те, что произносила Татаринова (о них будет сказано ниже), предсказания же остальных кружковцев канули в Лету. Каких-либо свидетельств современников на этот счет тоже не сохранилось. Впрочем, и фиксировать пророчествуемое было затруднительно, так как к моменту говорения тот, на кого «накатывал» Дух святой, находился в глубоком трансе, а пророчество представляло собой поток необыкновенно быстро произносимых бессвязных речей, напоминающих народные прибаутки по ритмике и включающие рифмы. Согласно воспоминаниям, прорицания в основном относились к ближайшей судьбе «ближнего круга», то есть к непосредственным участникам радения, которые отлично знали друг друга.

У каждого радения был четкий сценарий, кроме музыки, сочинявшейся профессиональным музыкантом, радетельному делу служили еще живопись, чаще всего кисти Боровиковского, славившегося необычайно богатой палитрой красок, и хореография. Таинственность и мрачноватая красочность этих обрядов, разворачивающихся в завораживающее действо, в ходе которого каждый желающий зритель мог легко превратиться в участника, привлекали немало людей.

Что до действа как такового, то современники Татариновой оставили весьма противоречивые их описания. Некоторые же современные авторы описывают радения так: когда заканчивался бал в Михайловском дворце и основная масса публики удалялась, то оставшиеся посвященные переодевались из бальных платьев и мундиров в белые рубахи до пят и принимались бесноваться, погружая себя в состояние транса. Похожая картина нарисована Максимом Горьким в его романе-эпопее «Жизнь Клима Самгина». Однако современники Татариновой ни о каких переодеваниях не упоминали.

Для полноты картины будет интересно ознакомиться с описаниями радений Е. Ф. Татариновой, принадлежащими архимандриту Фотию и Ф. Ф. Вигелю. Последний в своих «Записках» писал: «Верховная жрица, некая госпожа Татаринова, посреди залы садилась в кресла, мужчины садились вдоль по стенам, женщины становились перед нею, ожидая от нее знака; когда она подавала его, женщины начинали вертеться, мужчины петь, под текст ударяя себя в колена, сперва тихо и плавно, а потом все громче и быстрее. В изнеможении, в исступлении тем и другим начинало что-то чудиться. Тогда из среды их выступали вдохновенные, иногда мужик, иногда простая девка, и начинали импровизировать нечто, ни на что не похожее. Наконец, едва передвигая ноги, все спешили к трапезе, от которой нередко вкушал сам министр духовных дел».

Тут, конечно, заставляют улыбнуться «мужики» и «простые девки», ведь хорошо известно, какого высокого социального положения люди посещали радения Татариновой.

Что до описания радений, содержащегося в воспоминаниях Фотия, они не требую какого-либо комментария, если знать, что архимандрит страстно ненавидел Татаринову. Судите сами: «.. к [Татариновой] собирались духовные и мирские: лестью своей она привлекала к себе даже пустынных монахов; в жилище ее близ дворцовой церкви, и даже почти над местом церковным или близ бывшем, был Святой у нее Дух написан, да видят, что над нею наитие Святого Духа бывает. По ночам собирались у нее и днем девицы и прочие и действовали, как некое священное действо свое, обычай кружения делать, вертелись, падали потом на землю от безумия, демон же входил в них, производил глаголы, предсказания, и потому называлась секта сия пророков и пророчиц, а Татаринова главою всех. Петы были разные смешные песни, стихи, без толку сочиненные, где духовное с плотским было смешано, и более имелось плотское, любодейное, нежели иное, весьма смешанное составление и понятие».

Красивой внешне женщине, Екатерине Филипповне были присущи естественный шарм и обаяние. Ею восхищались и суровые скопцы, и блестящие придворные. К ней участливо относилась императрица Елизавета Алексеевна. Татаринова была благосклонно принята давшим ей аудиенцию императором, их беседа продолжалась в течение нескольких часов, и Александр I «удостоверился в ее правоверии, в непорочности пути ее и в подлинности ее пророческого слова»; он даже разговаривал с Никитушкой, которого за его пророческую деятельность удостоили чина коллежского регистратора. Долгое время императорская чета знала о том, что в Михайловском замке проводятся собрания кружка Е. Ф. Татариновой. Однако все жалобы, что на нее поступали, Александром I игнорировались, сам же он в письме к гофмейстеру Кошелеву, будучи вне Петербурга, говорил: сердце его пламенеет любовью к Спасителю всегда, когда он читает в письмах Кошелева об обществе Татариновой в Михайловском замке. Более того, император стал крестным отцом ее внебрачной дочки.

В 1818 году тайному советнику Г. П. Милорадовичу пришлось сильно обеспокоиться: сын его, офицер гвардии, вовлекся в общество Татариновой, – и он написал императору жалобу по этому поводу. Александр I в ответном письме в частности сказал: «Я старался проникнуть его связи и по достоверным сведениям нашел, что ничего такого нет, что бы отводило его от религии; напротив, он сделался еще более привязан к церкви и исправным в своей должности, посему заключаю, что связи его не могут быть вредны».

Высочайшее покровительство, благосклонность митрополита Михаила и покровительство князя Голицына позволили Татариновой проводить свои собрания свободно довольно долго, с 1816 по 1822 год. Что касается ее как личности, Екатерина Филипповна, безусловно, была сильной и яркой, ей были даны многие таланты и природные способности. По-видимому, она первая женщина в России, которой в том же Михайловском замке устраивались публичные сеансы магнетизма, говоря современным языком, гипноза. Судя по всему, она обладала сильнейшим даром внушения, так как успех магнетических сеансов ее был необыкновенным, их обсуждали повсюду в Петербурге. Осознание же пророческого дара побудило ее даже принять православие, причем креститься Екатерина Филипповна решила 8 ноября, в праздник архангела Михаила, который почитается покровителем пророков.

Пророчествовала Татаринова по большей части о человеческом, она редко делала глобальные предсказания о будущем, касающемся государства или всего мира. Когда генерал Головин тяжело заболел, она во время посещения не утешала его, а сказала, что ему предстоит успешная военная карьера, получение высоких чинов и должностей. У постели больного ощутив целительский дар, Татаринова еще дала Головину несколько советов, и тот, исполнив их, полностью оправился, хотя врачами болезнь его полагалась не поддающейся излечению.

Живописец В. Л. Боровиковский получал от нее предсказания успеха или неудачи из-за завистнических козней, и все всегда сбывалось. В 1826 году он спросил у Татариновой, есть ли ему резон браться за выполнение крупного заказа, и в ответ услышал: «Не о том думаешь, душа моя. Выгода тебе вроде как и ни к чему будет. Пора тебе, Володенька, на суд предстать». Владимира Лукича взяла обида, он назвался честным человеком, не имеющим никакого касательства к судам. Татаринова отвечала в том смысле, что от тюрьмы да сумы не заречешься, а от суда – тем более. В скором времени художник скончался и предстал таким образом перед высшим Судом.

У Татариновой продолжали собираться, а многочисленные недоброжелатели продолжали строчить жалобы. Не одними ревнителями православной веры писались доносы, но и осторожными жандармами, проявлявшими вполне понятное беспокойство из-за многолюдных собраний, окруженных атмосферой таинственности. На Татаринову сыпались обвинения том, что в секте ее наравне с дворянами состояли крепостные, что во время радений совершались развратные действия и прелюбодейство, что кружком ее преследовались державшиеся в строгой тайне политические цели, и многое другое вменялось ей в вину.

В 1822 году настроения в высших сферах стали значительно меняться, и 1 августа указом императора были закрыты все тайные общества. Масонов и сектантов стали скопом высылать из столицы. Однако Екатерина Филипповна избежала неприятностей. Ее лишь обязали подпиской прекратить тайные собрания. То есть о запрете собраний ее кружка как таковых речи не шло. Что касается представленных ему доносов и документов, изобличающих секту Е. Ф. Татариновой, то Александром I они были уничтожены собственноручно.

Татаринова представляла собой слишком заметную и раздражающую фигуру, однако императору не хотелось грубо высылать ее из Петербурга, поскольку за этим неизбежно последовали бы иные ограничительные и запретительные меры в ее отношении. И Александр I использовал иной, дипломатический ход, а именно было решено, что в Михайловском замке разместится Инженерное училище. На долгое время дворец, который император не любил из-за того, что в нем убили его отца, изменил название, став Инженерным замком, Татариновой же пришлось освободить занимаемую в замке квартиру. За неимением иного жилья и необходимых для покупки дома в столице средств Екатерина Филипповна была вынуждена снимать квартиру, но малая площадь ее не позволяла проводить многолюдные собрания, да и за аренду приходилось платить немало. Поэтому через некоторое время за городом, за Московской заставой, недалеко от монастыря и кладбища, бесконечно преданным и благодарным ей генералом Головиным была куплена для нее обширная усадьба с просторным домом.

Вероятно, собрания можно было бы продолжать и в столице – предоставить свои жилые помещения выразили готовность многие посетители кружка Екатерины Филипповны, – однако в Российском государстве произошло много важных изменений, имевших касательство и к самой пророчице, и к ее сообществу.

Однажды во время собрания Татаринова принялась горячо просить А. Н. Голицына, чтобы тот уговорил Александра I отказаться от посещения Таганрога, где император намеревался побывать во время скорого путешествия по России в 1825 году. Князь попытался исполнить просьбу, однако влияние его уже было не то, что прежде, и Александр не внял его словам. Во время же начавшегося путешествия императора в ходе очередного радения Татаринова навела страху на всех, кто присутствовал, неожиданно в состоянии транса завыв: «У-у-у!.. Царя в сыру землю положу!» По прошествии еще нескольких дней во время радения на нее снова «накатил» Дух святой, и Татаринова забормотала: «Что же делать, как же быть, Россию надо кровью обмыть».

Подобные «откровения» не на шутку испугали собиравшихся, и они предпочли временно затаиться и некоторое время не посещать Татаринову, боясь, что на них донесут и последуют неприятности. Однако последствий не было. Тем временем, прибыв в Таганрог, скоропостижно преставился Александр I, и всем кружковцам тут же припомнились слова пророчицы про царя и сырую землю. А месяцем позже Сенатскую площадь сотряс гром выстрелов, которые обмыли кровью Россию.

Престол занял Николай I, человек подозрительный и мистицизму чуждый. Вслед за подавлением мятежа декабристов повсюду стали подвергаться арестам члены различных тайных обществ. Самым благоразумным для Татариновой в сложившейся ситуации было покинуть Петербург, и она так и поступила. Екатерина Филипповна обосновалась в подаренном ей Головиным имении, которое было ею превращено в подобие сектантской колонии. Там вместе с ней поселились ее последователи и сподвижники, в частности брат Татариновой и исполнявший обязанности секретаря упраздненного «Библейского общества» В. М. Попов, которым позже была основана секта скакунов.

Все пошло, как и было прежде, жандармское ведомство занималось обеспечением порядка и спокойствия в Петербурге и к тому, что происходило в окрестностях, особого интереса не проявляло. Радения кружка Татариновой продолжались двенадцать лет. Возможно, продолжались бы еще столько же, однако Попову вздумалось послать своего крепостного в полицию, чтобы его там подвергли наказанию (такой был принят порядок в то время). Не желая подвергаться порке, явившийся в полицейский участок крепостной объявил: в дачном доме Попова и в двух других по соседству сектанты устраивают тайные сборища, которые сопровождаются бесстыдными плясками, непристойными песнопениями, развратом, колдовством и прочими греховными, богомерзкими делами. В оргии свои сектанты втягивают также детей, причем против их воли.

В это время князь Голицын уже был бессилен покровительствовать сектантам, а Николай I, не в пример брату, ко всем тайным обществам относился с опаской, памятуя про декабристов. Отправившиеся на дачи жандармы обнаружили во всех трех домах подозрительного вида людей, которые были задержаны с целью выяснения личностей, и произвели обыск, изъяв при этом иконы, мистического содержания книги, тексты духовных песнопений, имеющие мало общего с церковными.

Возможно, радетелей Татариновой и ее саму оставили бы в покое, ведь шел прогрессивный девятнадцатый век, и даже ведьмам, колдунам и чернокнижникам костер не грозил, однако, закачивая уже осмотр, на даче Попова жандармы обратили внимание на запертый чулан. Внутри кто-то явно всхлипывал. Когда дверь чулана была взломана, служители закона увидели сидящую в полной темноте на полу ослабленную девушку. Оказалось, что она испытывала сильное чувство голода и была подвергнута избиению. В жандармерии, куда ее спешно доставили, девушка поведала: она приходится средней дочерью тайному советнику Попову, ее зовут Люба, и ей шестнадцать лет. Попов насильно водил дочерей на собрания Татариновой в столице и здесь принуждал их участвовать в продолжительных молебнах и бесконечных радениях. Любу это угнетало, ее страшили радения, она сильно утомлялась во время длительных молебнов. Строптивость дочери заставила Василия Попова пожаловаться на нее Е. Ф. Татариновой. Верховную жрицу, привыкшую к тому, что члены секты ее обожают и смотрят ей в рот, это рассердило. И она рекомендовала Попову вразумлять дочь дедовским способом, иначе говоря, силой подчинить Любу своей воле. Видимо, бессчетные радения и «накатывания» Духа святого не проходят без последствий, раз одухотворенная когда-то женщина по сути побудила отца к издевательствам над собственной дочерью.

Впрочем, еще соратники его по «Библейскому обществу» называли Попова «кротким изувером, которого, однако ж, именем веры можно было подвигнуть на злодеяния». Так что он, полагая, видимо, что действует во имя веры, без зазрения совести учил уму-разуму бедную девушку с помощью розог. Не сломив Любино упрямство поркой, Попов принялся избивать ее палкой, запирал в темный чулан, мучил голодом.

По всему Петербургу пошли разговоры про то, что жандармская проверка обнаружила в загородных домах секты Татариновой. Слухи об издевательствах над юной девушкой вызвали естественное негодование. Николай I лично приказал строжайшим образом расследовать это дело. В 1837 году, исполняя волю императора, шеф жандармов А. X. Бенкендорф приказал закрыть колонию Е. Ф. Татариновой, а саму ее и всех членов кружка, пока будет решаться дальнейшая их участь, подвергнуть домашнему аресту. Затем расследование дела Татариновой было предпринято Секретным раскольничим комитетом.

В ходе предпринятого расследования Комитет установил: самой Татариновой и ее последователями был составлен тайный союз и установлен «образ моления, соединенный с неприличными обрядами, противными как правилам и духу православной церкви, так и государственным узаконениям». Общество, чья деятельность признавалась вредной, было предложено закрыть, главных сектантов отправить в монастыри, остальных же отдать под строгий надзор полиции.

Императором Николаем I пожелание Секретного раскольничего комитета было удовлетворено 11 мая 1837 года, и последовало соответствующее высочайшее распоряжение. В итоге истязателя Попова отправили в Зилантов монастырь в Казанской губернии, где он и окончил свои дни в 1842 году. По разным монастырям разослали и других последователей Татариновой.

Саму же ее отправили в кашинскую Сретенскую женскую обитель под строгий надзор полиции. В монастыре Татаринова содержалась в течение десяти лет. Лишь по истечении этого срока она получила разрешение поселиться в Кашине.

Екатерина Филипповна Татаринова не желала признавать заблуждением свои убеждения и то, чем она занималась, поэтому, сколько бы она ни писала ходатайств на имя императора, прося освободить ее из монастыря, все они оставляемы были без внимания. Аналогичные просьбы были направляемы генерал-адъютанту Бенкендорфу и на высочайшее имя ее родственниками и многочисленными влиятельными друзьями в столице. Николай I отказался даже ознакомляться с ходатайствами, велев объявить Татариновой: она может получить свободу лишь после того, как «отвергнет прежние свои заблуждения, на коих основана была секта ее», – причем сделает это письменно.

Татаринова продолжала упорствовать. Сильный характер не позволял ей считать ошибочным ни предмет ее искренней веры, ни то, что было искренним заблуждением. Она утверждала: многие пришли к покаянию и тем самым утвердились в вере в Иисуса Христа благодаря ее учению – и значит, его нельзя считать заблуждением. Говорила она и про то, что первобытная церковь всегда включала особые общества, однако их не предавали гласности из-за того, что не все «могут сие вместить».

Что до кружения тела или радения, то, по ее словам, это требовалось, чтобы умерщвлять строптивую природу, которая служит препятствием для благодатного действия на «внутреннего человека», а вовсе не для возбуждения дара пророчества. Вера в Евангелие и в пророческое слово – вот что делает возможным пророчествование. По утверждению Татариновой, на собраниях ее кружка действительно происходило явление Духа святого во плоти, то есть посредством человека «слышалось слово жизни тому, кто с чистым сердцем желал его слышать». Благодаря слову этому человек обновлялся точно так же, как и при помощи святых таинств церкви, которые установил Спаситель.

Лишь в 1847 году, в возрасте шестидесяти четырех, десять из которых провела в строгом монастырском заточении, Е. Ф. Татаринова, оставаясь верной сущности своего учения, все же письменно обязалась искренне повиноваться православной церкви, не примыкать ни к каким неблаговидным обществам, не распространять ни открыто, ни в тайной форме свои заблуждения и не практиковать никакие особенные обряды, иначе ее ждет строжайшее взыскание по закону. После этого Николаем I ей было разрешено жить в Кишине при том, чтобы над ней осуществлялся тайный надзор.

В июле 1848 года Татариновой разрешили жительствовать в Москве, однако без права бывать в Петербурге. В Москве бывшей «жрице между вакханками», как называл ее А. С. Шишков, было отпущено прожить до 13 июля 1856 году, когда она тихо отошла в мир иной.