Блаженные старцы и старицы

Прозорливый старец-подвижник Павел Таганрогский

(1792–1879)

Будем молиться Господу о том, чтобы в великом сонме святых угодников воссияло еще одно имя славного подвижника благочестия – старца Павла Таганрогского.

Владимир, Митрополит Ростовский и Новочеркасский

Как будет у тебя какое горе, хоть на море, хоть на воле, а ты кричи: «Павло, спасай!» – и я буду помогать тебе.

Старец Павел Таганрогский

Будущий «досточтимый старец» родился 8 ноября 1792 года в семье дворян Черниговской губернии, Кролевецкого уезда, собственников восьмисот душ крестьян коллежского регистратора Павла Стожкова и его супруги Прасковьи. При крещении ему было дадено имя Павел в честь святителя Павла Исповедника, чья память празднуется 6 ноября.

«Когда я был еще малым, – однажды поведал о себе Павел Стожков в бытность уже старцем, – то отец хотел учить меня высоким наукам, так как и брат мой, штабс-капитан Иван Павлович Стожков, был человек образованный, но я не захотел. Все мое желание от юности было – молиться Богу, а намерение – идти по святым местам; но отец мой противился этому и никак не хотел меня отпускать. Когда мне было 16 лет, я украдкой оставил дом родителей и проходил по святым местам целый год, и когда воротился домой, то отец хорошо побил меня с наказом, чтобы я более и думать не смел о страннической жизни и хождении по монастырям. Но сердце мое не могло успокоиться и согласиться жить той жизнью, которая желалась отцу».

О жизни Павла в доме родителей до двадцати пяти лет сведений нет, кроме собственных его слов, что до этого возраста он «не оставлял своего намерения уйти куда-нибудь ради спасения души своей». Убеждаясь год за годом, что младший сын упорен в своем устремлении, отец принимает решение разделить свою собственность между ним и его старшим братом. При разделе Павлу досталось «много имущества, скота и овец; также несколько сот душ крестьян и <.. > 60 000 рублей». Первое, что сделал новоиспеченный самостоятельный хозяин, это дал вольную крепостным крестьянам, продал скот и движимое имущество и раздал бедным полученные деньги. После этого, заручившись благословением отца, он покинул отчий дом, предположительно навечно.

Пять с лишним лет Павел Стожков осуществлял свою заветную мечту – путешествовал, посещая святые обители и уделяя и им «от своих щедрот из полученного от отца наследства». Однако ни в одном из монастырей он не поселился, а был приведен промыслом Божьим в Таганрог, где, «забывши свое дворянское происхождение», стал вести самую непритязательную жизнь, носить одежду как у крестьян и говорить на простом, то есть малороссийском языке.

От природы физически сильный и наделенный отменным здоровьем, на первых порах в Таганроге он подвизался на поденных работах, в основном трудился на хлебных ссыпках местных купцов. И каждый день непременно он посещает храмы, чаще других – особенно им любимый Успенский собор, в который жертвовал иконы, лампады, свечи, елей и много еще другого. В этом храме на восемнадцати лампадах из сереба были надписи о том, что их пожертвовал старец Павел.

Местом жительства его по приезде в Таганрог были разные квартиры в разных районах города: на Касперовке, потом в крепости, в течение двадцати лет он квартировал «на Банном спуске у одной вдовы Елены Никитшны Баевой». Последним его таганрогским пристанищем был неподалеку от церкви Николая Чудотворца расположенный отдельный домик в Депальдовском переулке, сдаваемый старцу Ефимом Смирновым за 75 рублей в год. Здесь он проживал вплоть до своего преставления в 1879 году.

Старец Павел старался соблюдать скромность и в укладе своей жизни, и во внешнем виде, простой серой подпоясанной свиткой, большущими мужицкими сапогами, обычной серой суконной шапкой стараясь скрывать свое дворянское происхождение, однако на лице его с красивыми чертами отражалось «благородство как наружное, так еще более – внутреннее». Что до душевных свойств, Павел Павлович имел доброе и милостивое сердце, нрава же был строгого, и символом этой строгости служила палка, которая неизменна была у него в руках.

Когда жильем ему стал отдельный дом, у старца Павла начали селиться послушники, коими были и юноши, и старики, и девицы, и вдовы. Послушники держались им в строгости. Ни работы свои выполнять, которые им указывал старец, ни готовить еду, ни кушать без его благословения им не позволялось, время под великие праздники он им внушал проводить в молитвенном бодрствовании. Вообще в то время всему Таганрогу с его окрестностями было известно порицательное выражение старца Павла «А лыхо вашому батькови!», которое он адресовал праздным и нерадивым людям. И его внушение оказывалось действенным, так как все местные жители знали не только о его беспримерной набожности и строгости, но и чтили его мудрость и прозорливость.

Каждодневная жизнь старца имела строгий и неизменный порядок. Утром он посещал храм, где, отстояв литургию, подправлял лампады и протирал иконы белым полотенцем, которое ради этого всегда имел при себе (иконы, за которыми он ухаживал с особенным тщанием, прихожанами между собою именовались «павловскими»). По выходе из церкви путь его обычно лежал на базар, где он с двумя холщовыми сумками на плечах и с неизменной палкой в руках обходил торговцев, давая им обычные свои наставления и принимая от них милостыню. Случалось при обходе этом старцу жалеть некоторых, находились и такие, кого он палкой прикладывал. Непременный выговор получали те, кто щелкал семечки, так как Павел полагал подобное времяпровождение совершенной праздностью. Так что, завидев знакомую фигуру с палкой, торговки спешили спрятать семечки, отряхнуться от шелухи и предупредить соседей про приближение старца. «А лыхо вашому батькови! – грозя палкой, осудительно говорил он. – Пообтрюсувалысь вже!» Подобная «провинность» могла повлечь за собой с его стороны своеобразное наказание, а именно отказ принять милостыню.

По возвращении домой в три или четыре часа старец «благословлял вкушение пищи крестным знамением со словами: „Бог благословит“», и все послушники вместе с ним садились за стол и принимались обедать. Обеденным блюдом обычно служил постный борщ, который готовился «по указанию старца» простейшим способом: необходимые овощи измельчались, помещались в большого объема горшок из глины, который наполнялся квасом и водой; потом следовало поставить горшок в самый угол русской печи, наложить в печь кизяка и растопить ее; после прогорания кизяка печь закрывали заслонкой, и кушанье само доходило до готовности.

В доме, который снимал старец, было несколько комнат, и одна из них служила ему кельей. Одну стену полностью занимали иконы, а на деревянной скамейке перед ними стояли кувшины, полные песка, с вставленными в него большими свечами, горевшими круглосуточно. Также горящие лампады были возле большинства образов. У одной стены помещалась скамья, на ней старец спал, не пользуясь вовсе ни бельем постельным, ни подушкой. У двух других стен стояли кадки, горшки, корзины и мешки, полные хлеба, бубликов, маслин, чернослива, лимонов, апельсинов, меда и прочей снеди, на вделанных в стены крючках висели сумки, в которых были просфоры. Лишь наличие икон и свечей с лампадами отличало Павлову келью от кладовой, ну, а на жилое помещение она и вовсе не походила.

Что касается съестных припасов, то они раздавались старцем: из его рук их получали посетители и живущие у него послушники и послушницы, «только не всем давал равно, а по своему усмотрению», зачастую при этом рассказывал притчу, иносказательно сообщая информацию про будущее.

Вот один пример. Однажды старец Павел с радушием принимал дорогих гостей – протоиерея Успенского храма Федора Покровского с женой. Протоиерей получил от него в подарок иконку Пресвятой Богородицы «Нечаянная радость», супруге же его старец подарил крест и просфору. Это был дар со значением, открывшимся позднее. Выросшие дети протоиереевы отличались своенравием, Софья сетовала, что «целый век свой несет крест от них», а после кончины супруга ей было предоставлено место в просфорне.

Забот его и внимания удостаивались не только послушники и посетители старца Павла, он был так же милостив и к содержанцам таганрогской тюрьмы, местом расположения которой в то время был рыбный базар. Еженедельно старец снабжал заключенных пудами печеного хлеба, двумя-тремя пудами мяса, часто послушницы Павла носили от него в тюрьму борщ и суп в больших горшках на коромысле. В случае болезни или смерти какого острожника – а это, естественно, не было редкостью – старец усиливал свою заботу: через надзирателя им передавались деньги на лечение больного или на одежду с гробом для почившего. Нередко, чувствуя приближение смертного часа, преступники записывали на бумаге свои грехи и передавали эти списки с помощью надзирателя старцу Павлу с просьбой помолиться за их грехи перед Господом.

Случалось, что солдаты, у которых выходил срок военной службы, шли к старцу за благословением. Как-то послушницы ему сообщили, что пришел один бывший служивый, и Павел Павлович сказал одной из них, Марье, чтобы звала к нему иеромонаха.

– Какой там иеромонах, батюшка. Солдатик обычный пожаловал, – шутливым тоном произнесла послушница.

– А лыхо твоему батькови, – с притворным гневом отвечал старец, – шо ты старца вчыш?

Провидел он судьбу посетителя: бывшего солдата Господь привел в Глинскую пустынь в Киевской губернии, там он был впоследствии рукоположен в сан иеромонаха, а спустя четверть века после преставления старца им был открыт на Кавказе скит, и он был первый его настоятель.

Много людей посещало старца: кому совет требовался, кому помощь, кому утешение, кому благословение. Вниманием Павла Павловича ни один посетитель не был обделяем, те, кто прислушивались к наставлениям и указаниям старца, получали пользу, однако часто итог визита оказывался весьма неожиданным. Бывали и наказываемы старцем приходящие, особенно к жадности расположенные, бывало, что вред и даже несчастье ожидало тех, кто советами его пренебрегал.

У жителей деревни Барандакино Марии Моисеевны Абрамовой с мужем был сын, обучавшийся в таганрогской гимназии при пансионе, и мать с отцом старались почаще его навещать. В один из приездов в Таганрог Мария Моисеевна перед свиданием с сыном посетила старца Павла. По дороге к нему у нее было намерение дать ему один рубль, однако она передумала и утаила его.

Родители свиделись с сыном, и он получил от довольной его успехами Марии Моисеевны тот самый рубль, что был ею утаен от старца. Спустя некоторое время после отъезда матери с отцом у гимназиста возникла в чем-то нужда, однако в лавке у него не взяли тот рубль, посчитав его фальшивым. Мальчик переходил из одной лавки в другую, и везде история повторялась, да его еще и ругали за обман. Ясное дело, гимназист при встрече с родителями со слезами попенял им за то, что из-за злополучного рубля он так оконфузился. Мария Моисеевна сразу вспомнила про свою утайку и, забрав у сына тот рубль, поспешила к старцу, желая ему в своем поступке признаться и попросить прощения. Павел Павлович, конечно, не мог ее не простить, ну, а рубль был благополучно принят в уплату покупки.

Таганрогский бондарь Михаил Потапов, человек работящий и с достатком, имел двух дочерей – Елену и Ефросинию – и своенравную жену Евдокию. И вот посватал Елену «один богатый и хороший на вид человек», служивший приказчиком в магазине купца Кожухова. Елена так обрадовалась завидному жениху, что готова была тут же согласиться, однако сдержалась, вспомнив вовремя про приличия. Что до родителей, теми жениху было сказано, что они подумают, спросят согласия дочери, короче говоря, ответили так, как принято в таких ситуациях. Евдокия же пошла к старцу Павлу, хотя его не жаловала, а мужа, который его уважал и любил, ругала за хождение к нему. Но дело было важное, а в таких случаях и она наведывалась к старцу.

И вот Евдокия прошла в дом старца Павла и подошла к двери его кельи, однако он не пустил ее к себе, изнутри спросил, зачем она к нему пришла. Евдокия ответила, что к ее дочери жених хороший посватался. На это старец ей сказал, чтобы они этого жениха оставили, а дочку свою повезли в Киев и там помолились, некоторое время пройдет, и Бог пошлет Елене другого жениха. Не вняв совету его, она сказала, что такого жениха еще поискать надо. Неразумность ответа Евдокии вовсе не обидела батюшку, напротив, он даже велел послушницам напоить чаем гостью. Та угостилась чаем, полагая, что старец одобрил ее слова, и вскоре жених Еленин получил положительный ответ на свое предложение.

В день бракосочетания старец Навел отправил всех своих послушниц в храм, чтобы те посмотрели, как бондарь будет свою дочку венчать. Когда вернулись, на вопрос старца о венчании Елены они стали рассказывать, что было все торжественно в полностью освещенном храме, так красиво, что словами и не передать. Посмотрите, как Елена будет жить, заключил батюшка, выслушав послушниц.

Вскоре после свадьбы муж-приказчик попался в воровстве, и хозяин магазина его выгнал. С женой своей Еленой он с первых дней брака не ладил, через некоторое время бросил ее насовсем, после чего объявился в другом городе, где спустя недолгое время скоропостижно скончался неизвестно от чего. Елене пришлось вернуться в дом родителей; она с ними проживала в течение пятнадцати лет как вдова, потом вышла замуж во второй раз, и снова ей попался в мужья плохой человек.

Между прочим, Евдокии Потаповой сильно не нравилось не только почитание мужем старца Павла, но и то, что и дети ее к нему ходили. Чаще других – двенадцатилетняя Ефросиния, и батюшка при посещении этой девочки, к ней обращаясь, бывало, начинал изображать, что играет на музыкальных инструментах, хлопать в ладоши и приговаривать: «А ты, Фроська, танцюй та перекыдайся. Ты ще будешь, будешь у мэнэ грать на музыки та на дудки». Те, кто проживали в доме у старца, обыкновенно при этом посмеивались, не понимая значения его шутки, однако время показало, какая в ней скрывалась истина.

Ефросинии, как и старшей ее сестре Елене, достался нехороший муж. Человек вспыльчивый, он часто поднимал руку на молодую жену, к тому же любил в чарку заглянуть и был гуляка. Ефросинья не вытерпела жизни с таким мужем и сбежала от него в родительский дом. Тот, видимо, все-таки любя ее, хотел вернуть Ефросинию, но, как ни старался, ничего у него не вышло, и от отчаяния он пустил себе пулю в лоб. Что до Ефросинии, то она, после того, как овдовела, поступила на сцену и, как и провидел старец Павел, посвятила свою дальнейшую жизнь пению, танцам и игре на музыке и на дудке.

После того, как он обосновался в Таганроге, отец Павел, любя всем сердцем святые места, время от времени оставлял его и совершал путешествия, посещая монастыри в Киеве, в Почаеве, на Соловках. С тех же пор, когда возраст и естественное ослабление сил уже не позволяли ему долго путешествовать, батюшка с благословлением отправлял в паломничество по святыням русского народа своих послушников и послушниц и тех, кто желал их сопровождать.

Так, Гликерия и Лукия, мать и дочь из села Голодаевка, не единожды были посылаемы им на богомолье, одну только Соловецкую обитель посетили шесть раз. Разумеется, в Таганроге у батюшки они бывали постоянно, получали от него советы, наставления и благословение, исполняли мелкие его поручения.

Как-то раз, посетив старца Павла, они уже собирались с ним распрощаться, когда батюшка дал Лукии шесть рублей, сказав, что они ей пригодятся. Удивились изрядно мать с дочерью, так как батюшка давал им деньги только для нужд паломничества, перед тем, как благословлял их в дорогу. И девушка смущенно проговорила, что ей деньги не нужны. «А лыхо твоему батькови, хазяйина вчыш! – строго отвечал старец. – На гроши!»

Лукии ничего не оставалось, как взять деньги, и они с матерью отправились восвояси. Когда они уже вышли за пределы города, дала себя знать хворь, которой была подвержена Гликерия, женщине стало так плохо, что она уже не могла продолжить путь. Девушка была вынуждена обратиться за помощью к проезжавшим на подводе людям, и те подвезли мать ее в ближайшее село Покровское, где проживали знакомые Гликерии и Лукии. В Покровском они оказались поздним вечером, ночью же Гликерии стало так худо, что наутро Лукии пришлось позвать священника, и женщина была им соборована и причащена. Плата за это составила четыре рубля, и тут-то первый раз и пригодились деньги, да денные старцем. Вскоре же после ухода священника Гликерия впала в беспамятство и вслед за тем сразу умерла. Скорбящей дочерью и хозяевами дома женщина была как полагается приготовлена к погребению и положена на стол. Все потребовавшееся для погребения стоило Лукии двух рублей, что у нее оставались.

Тем временем через Покровское по пути в Таганрог проезжала одна почитательница батюшки, к нему направлявшаяся. Она знала местных знакомых Гликерии с Лукией и решила их навестить. Нежданно-негаданно, заехав к ним, она увидалась с Лукией и вместе с ней погоревала о нечаянно скончавшейся ее матери. Потом простилась с покойной и продолжила путь. А по прошествии еще нескольких часов, то есть через шесть или семь часов после того, как она преставилась, в чем никто не сомневался, Гликерия, приведя всех в ужас, неожиданно поднялась, спустилась со стола и, не произнеся ни слова и ни с кем не попрощавшись, схватила за руку Лукию и повела ее домой.

Что касается упомянутой почитательницы старца Павла, то при встрече с ней он осведомился, что она «бачыла на дорози». Женщина ответила: в Покровском умерла Гликерия. На это батюшка сказал, что про смерть Гликерии ему известно и что та еще оживет и будет жить на свете еще долго. А именно двадцать лет – столько Господь отпустил ей прожить после того «смертельного» случая.

Прозорливость старца Павла в отношении Гликерии и Лукии проявилась еще однажды. Дело было так.

Снабжая паломников перед путешествием в святые места, батюшка всегда давал им деревянное масло, свечи, ладан, новую обувь и деньги, правда, небольшую сумму, так как полагал, что только тот странник, кто в пути просит Христа ради. И вот как-то летом, когда Гликерия и Лукия собирались в очередной раз посетить Соловецкий монастырь, отец Павел, кроме обычного дорожного набора, дал им еще две толстые бурки из холста. Понимая, как тяжело им будет в дороге с такой ношей, женщины принялись слезно упрашивать старца, чтобы позволил он им оставить бурки. Батюшка был непреклонен, в конце концов произнес гневно: «А лыхо вашому батькови!» – и добавил, что бурки Гликерии и Лукии пригодятся, они его еще благодарить будут. Так и случилось. Посреди степи их застала страшная гроза с градом величиной с куриное яйцо, и если бы не бурки, они даже могли погибнуть. И только благодаря прозорливости батюшки богомолицы-странницы остались целы и невредимы.

Однажды желание получить совет относительно торговли привело к старцу Павлу таганрогского купца, почетного гражданина Ивана Герасимовича Патычкина и сына его Василия. Когда их впустили к батюшке, Патычкины испросили его благословения на открытие бакалейного магазина. На это он им ответил, что рано еще, следует повременить. На вопрос же неудовлетворенного такими словами отца, что им еще ждать, когда сын желает взяться за дело, старец ничего не сказл.

С тем и ушли купцы и вскоре открыли новый фамильный магазин. По первому времени торговали бойко и выручку хорошую получали. Однако отсутствие опыта в торговом деле и ведении дел – этому следовало прежде поучиться, последовав совету старца Павла – по прошествии восьми месяцев привело к тому, что не осталось у проторговавшегося Патычкина-младшего ни денег, ни товара. Так обычно и бывало с теми, кто, спросивши совета у старца и получив его, впоследствии поступали по своему усмотрению.

В то время держали в Таганроге большой бакалейный магазин почетные граждане Пенчуковы, братья Михаил и Иван Петрович. У них старец Павел предпочитал закупаться деревянным маслом, которое требовалось ему пудами, ладаном и всякими продуктами для содержания послушников и раздачи приходящим.

Холостые мужчины, Михаил и Иван Пенчуковы, содержали трех сестер своих и обеспечивали заработком приказчика в своем магазине проживавшего у них же племянника Трифона Кузьмина. Оказавшись предприимчивым ловкачом, этот племянник благодаря своей должности сколотил капиталец, позволивший ему открыть собственное бакалейное торговое предприятие. Открыв магазин на старом базаре, Трифон не замедлил пойти к старцу Павлу, чтобы предложить ему у него делать покупки. Когда послушницы передали батюшке, с чем к нему тот пожаловал, старец сказал, что с Трифона толку будет мало, а он до последних дней будет у дядьев его закупаться. С тем новоиспеченный торговец и ушел восвояси.

Магазин его стал приносить прибыль, которая позволила Трифону обзавестись кирпичным домом со всей обстановкой, устраивать в нем пиры, вкусно есть и сладко пить, вообще жить широко в течение почти десятка лет. Потом и он проторговался так, что лишился и дома своего, и магазина, которые были выставлены на торги и проданы, а деньги все пошли на уплату Трифоновых долгов. После этого он мыкался по квартирам и сильно нуждался, так что, в итоге, толку с него мало было, как и провидел старец.

Что до дядьев его, то они по накоплении достаточного капитала взялись за строительство роскошного, в два этажа кирпичного дома. И вот когда один из братьев Пенчуковых, а именно Иван Петрович, посетил в это время старца Павла, тот ему сказал, зачем он, мол, дом строит, лучше бы он его по кирпичинке переносил в море.

Иван Петрович лишь посмеялся этим несуразным, как он посчитал, словам и думать про них забыл. Они с братом строительство благополучно закончили и роскошно устроили новый дом. Да только не довелось им в нем пожить, вскорости скончались братья Пенчуковы один за другим как были бобылями. Сестры их престарелые предпочли век свой доживать в старом доме, а новый особняк так и стоял пустой до их смерти, доставшись потом неведомо кому.

Местом подвижнической жизни старца Павла был крупный портовый город, батюшка посещал базар, церкви, магазины, везде встречаясь со многими людьми, и потому не могла оставаться от него в стороне суетная жизнь с ее драмами.

Однажды старец принял у себя знакомую ему молодую даму по имени Любовь Федоровна, ставшую в недавнем времени замужней женщиной. Она попросила, чтобы батюшка помолился за ее Ванечку, супруга, который был очень болен.

Ванечке этому лет было немало, владея свечным заводом, который обеспечивал его немалым доходом, и собственным благоустроенным домом, он пожил в свое удовольствие, благо позволяло солидное состояние, и под старость решил жениться. Когда она давала согласие, Любовью Федоровной двигал меркантильный интерес, а именно привлекло ее большое богатство будущего мужа, чувств же никаких не было и в помине, напротив, став его женой, она в глубине души желала, чтобы Ванечка поскорее умер, дав ей возможность выйти за молодого.

Старец Павел, видя ее притворство, вдруг запел:

– Ой, помры, помры, старый пан, я пиду за молодого. Як помер старый пан, а вона пийшла за молодого.

Як почав молодый пан делать ей багато ран, тоди вона прийшла на могылу до старого пана та почала голосыты громко (тут старец вдруг сделал свой голос тоньше): «Ой, устань, устань, старый пан та подывысь мойих ран, що наробыв мэни молодый пан».

Когда он умолк, Любовь Федоровна, обращаясь к его послушницам, со смехом спросила, о чем это Павел Павлович спел. Ей ответили, что все спетое имеет отношение к ней, и Любовь Федоровна ушла в недоумении.

Спустя недолгое время в жизни молодой дамы произошли большие перемены. Болезнь все-таки свела в могилу ее супруга старика, и Любови Федоровне перешло все его богатство. Вдовой она пробыла недолго, вскоре стала женой молодого человека, в свою очередь оказавшись в положении почившего Ванечки: муж притворялся в любви к ней, а женился только из-за денег. Дальше да больше, молодой человек лестными словами добился того, что Любовью Федоровной было переписано на его имя все ее имущество. Не имея нужды далее притворяться, вероломный муж показал свое истинное лицо и в какой-то момент даже задумал от жены освободиться навсегда при удобном случае.

Как-то во время рождественских праздников он проявил к ней внимание, чего давно не бывало, и предложил покататься «на козырьках» по льду замерзшего Азовского моя. Ничего не заподозрив, Любовь Федоровна дала согласие, и они с мужем поехали к морю. Катая ее по льду, он в какой-то момент приблизился к полынье и, когда стал поворачивать лошадь, словно ненамеренно толкнул жену с козырьков так сильно, что она лишь чудом не упала в ледяную в воду. Женщина поняла, что муж намеревается ее утопить, и обмерла. Но ей повезло: в это время неподалеку проезжали рыбаки, которые помешали злодею осуществить свою преступную затею.

Избежав смертельной опасности, Любовь Федоровна по возвращении домой побежала на кладбище и у могилы первого мужа стала жаловаться на свою несчастную судьбу, другими словами говоря то же, о чем спел ей в свое время старец Павел. Что до молодого мужа, вскоре она с ним разошлась.

Завидев из окна идущего по улице старца, одна хозяйка подождала, когда он с ней поравняется, и, обратившись к нему, попросила батюшку помолиться о выздоровлении ее сильно больного мужа.

Старец в просьбе не отказал, а когда закончил молитву, он всмотрелся в женщину и сказал, что той самой за себя надо молиться Богу. Потом продолжил путь.

Вскоре тяжело хворавший муж ее оправился, и сразу вслед за этим женщина заболела и скончалась. Муж ее женился, прожил долгую жизнь.

У таганрогского мещанина Стефана Федоровича Иващенко и его жены умирали все рождавшиеся дети, только и знали они, что крестить и хоронить. Отчаявшись иметь своих детей, они взялись воспитывать чужого ребенка, мальчика. Но происходившие несчастья не давали им покоя, и они пошли к старцу Павлу, поведали о своей беде, и Стефан Федорович попросил батюшку помочь советом, что делать.

– Так тоби хочеться дитэй, а де ты був ранишэ? – сказал тот. – Ты свий грих нэ забув? За то тэбэ Бог и наказав, за твою выну, и нэ дае тоби радувацця. Я тоби дав бы совет, та ты людина бидна, нэ зможешь цього сделать. Молысь Богу, и я буду молыцця, щоб тоби Бог дав чад, а мэни чотырёх Соловэцьких угодныкив.

Потом расстроенные супруги получили от старца молитву на сохранение дома от всех бед с наказом в рамке под стеклом сохранять ее до конца жизни.

Когда приемному сыну, Семену, исполнилось двадцать лет, Стефан Федорович решил, что тому надо жениться, и, дав ему севрюгу в качестве подарка, отправил парня к батюшке, желая получить совет, поскольку без благословения Павла Павловича не принимался ни за какое важное дело. Он был уверен в том, что совет и благословение старца непременно способствовали исполнению задуманного. Семену было еще наказано попросить старца помочь деньгами на браковенчание – Иващенко переживал, что своих средств недостанет.

Приняв Семена, батюшка ему сказал, что зря Стефан Федорович беспокоится насчет свадьбы, потому что обойдется своими деньгами, и спросил, с чего молодой человек вздумал жениться, ведь по осени будет большой набор в солдаты. На возражение Семена, что его не заберут в солдаты, так как он единственный сын у родителей, старец Павел сказал, что «и одыньцив бэруть». Принимая же у него севрюгу и прощаясь с парнем, он еще добавил, что тому больше не придется к нему ходить. А по прошествии недели Семена не стало из-за болезни.

Эта потеря стала большим ударом для Стефана Федоровича. Как-то после смерти Семена шел он в церковь в Таганрог из своего селения, расположенного в восьми верстах от города, и весь путь не мог унять слез. После службы безутешный отец навестил старца Павла, и тот спросил, отчего он плачет. Стефан Федорович возразил: он не плачет – и на это батюшка ему сказал, что за ним речка протекла, когда он в город входил. И прибавил: «И я б так хотив, сына женыты та нэвистку взять, и нэвистка б робыла, а я б сыдив та бородку поглажував. Ни, робы сам». А потом велел Стефану Федоровичу, который в то время зарабатывал рыбным промыслом, больше не ходить в море в воскресные дни.

В течение четырех лет по наказу старца Стефан Федорович брал у него свечи и отстаивал обедню в кладбищенской церкви. И вот по прошествии этого времени батюшка как-то спросил у Иващенко, исполнилось ли тому шестьдесят лет, и, получив отрицательный ответ, сказал, что он и так видит, что нет, и дальше рассказал следующее: знает он прожившего долго на свете мужчину, которому тяжело было доживать до смерти и который имел жену и четверых детей, жена умерла, и остались на нем малые дети. «Слышишь, Стефан?» – закончил риторическим вопросом старец.

Стефан Федорович догадался: сказанное батюшкой к нему относится, хотя еще нет у него детей – и вспомнил, как тот намекал ему про тяжкое прегрешение, совершенное в молодые годы. Мучимый этими мыслями, он через некоторое время снова пришел к старцу Павлу, желая ему открыться, рассказть про свой грех, однако тот не стал его слушать, иначе про это помышляя.

Впоследствии Стефан Федорович вспоминал: будучи на базаре, он увидел старца, которого, по обыкновению, сопровождала целая толпа, и тот, приблизившись к нему, повернулся спиной и тихим голосом стал говорить то же, что вертелось в голове у Иващенко: «Пойду к Павлу Павловичу, откроюсь ему в своем грехе, что так изводит меня… Но ведь Павел Павлович не священник. А церковь вот она, священники там, и они наделены властью отпускать грехи – ступай и покайся!» Вслед за этим батюшка повернулся к Стефану Федоровичу и поприветствовал его.

Больше Стефан Федорович не медлил с исповедью, и после того, как он покаялся в совершенном грехе, народили они с женой четверых детей. Как и провидел старец Павел, супруга его вслед за этим скончалась, и детей Стефан Федорович поднимал в одиночку, поскольку он не получил от батюшки благословения на повторную женитьбу, но по молитвам его с этим делом справлялся.

Но жизнь Стефана Федоровича не была безоблачна, испытания ему доводилось преодолевать немалые, однажды даже оказался он в смертельной опасности. Дело было перед самым Новым годом, когда он с товарищами вышел в море на лодке, и они были застигнуты штормом. Затертая льдами лодка погибла, а рыбаки оказались на больших кусках поломанного льда. Товарищи Стефана Федоровича впали в отчаяние, не веря в спасение, которому неоткуда было прийти. Он же вспомнил сон, привидевшийся ему полуголом ранее, в летнюю еще пору, в котором его в море душили куски льда, но явившаяся к нему Пресвятая Богородица спасла его, вытащив на берег, – и вот, вспомнив этот сон, он молитвенно обратился к Богу и Царице Небесной и мысленно призвал отца Павла, прося того помолиться за него с товарищами. И вдруг льдину, на которой они находились, стремительно понесло к берегу, на который и выбросило.

Иващенко и его товарищи так радовались возвращению домой целыми и невредимыми, что даже и думать забыли поблагодарить Бога за чудесное спасение. Но отец Павел, встретив его однажды возле церкви, напомнил Стефану Федоровичу про этот случай и обязал отслужить молебен за то, что его спасла Богоматерь.

Около пяти лет до его преставления к старцу Павлу привела особая нужда Марию Величкову, крестьянскую девушку из села Николаевка – хотела она спросить благословения, как ей поступить, то ли замуж пойти, то ли в монахини. Посмотрев на нее, батюшка сказал «дивчыне», что она и умрет у него, справит он ей халат и платок черные, и станет она жить у него, «и нихто и знаты нэ будэ». И Мария, оставшись, сделалась послушницей и преемницей старцевой, в чьем доме прожила почти семьдесят лет.

С нею был связан воспитательный эпизод, дающий наглядное представление о том, как предававшийся на девятом десятке молитвенным подвигам Павел Павлович старался приучать к молитвенному бдению тех, кто проживал у него в доме, тем самым не оставляя без заботы их душевное благополучие.

Одним из благотворителей была принесена старцу паюсная икра. Вечером того же дня, уже помолившись и отходя ко сну, Мария услышала зов батюшки, который предлагал дать ей икры, чтобы послушница поела и опять легла спать. Она упорно отказывалась, так как знала: вслед за этим, по его обыкновению, будет она обязана старцем долгое время молиться Богу. Однако батюшка не оставлял своих призывов и таки убедил Марию, что не обяжет ее предаваться молитве. Она пошла к нему, съела большой ломоть хлеба с положенной на него толстым слоем икрой и, трижды поклонившись перед иконами, вернулась к себе и легла спать.

Спустя некоторое время до Марии донеслось: «А лыхо твоему батькови!» После чего старец Павел укорил ее за то, что она наелась икры и улеглась спать, и заставил прийти, двадцать раз поклониться, и только после этого она снова легла в постель. Но не минуло и двух четвертей часа, как призвана была девушка снова со словами о том, что столько икры она съела, а всего двадцать поклонов положила, пусть, мол, придет, и еще двадцать раз поклонится иконам.

Марии хотелось спать как никогда, и, не выдержав, она сказала батюшке, что, знай она, не ела бы ни в жизнь его икры. Однако продолжала исполнять его повеления, в общей сложности сотню раз поклонившись за ночь, в которую так толком и не поспала.

После того, как старец Павел скончался 10 марта 1879 года, баронессой Елизаветой Константиновной Таубе был куплен дом в Депальдовском переулке и передан его послушницам. Он получил название подворье старца Павла, и на протяжении долгих лет в нем хранили традиции батюшки. Вслед за канонизацией блаженного Павла Русской православной Церковью, последовавшей 20 июня 1999 года, реликвии, относящиеся к жизни и деятельности старца, перенесли в таганрогскую церковь Николая Чудотворца.

Дни памяти Павла Таганрогского: в день Ангела 8 (21) ноября, в день преставления 10 (23) марта, в день обретения мощей 22 мая (4) июня и в день канонизации 7 (20) июня.