Вещий Авель

(1757–1841)

Авель – монах-предсказатель; род. 1757 г. Происхождения крестьянского. За свои предсказания (дней и даже часов смерти Екатерины II и Павла I, нашествия французов и сожжения Москвы) многократно попадал в крепость и тюрьмы, а всего провел в заключении около 20 лет. По приказанию имп. Николая I Авель заточен был в Спасо-Ефим. монастырь, где и в 1841 г. в «Русской ст.» за 1875 г. напечатаны выдержки из писем Авеля, из его «Жития» и «зело престрашных книг», а также и некоторые из них рисунки.

Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона

Неверно, что нет пророка в своем отечестве. В нашем пророки имелись, имеются и еще появятся, но из всех известных русских Нострадамусов особенно выделяется прозванный Вещим монах Авель – и таинственностью личности, и трагичностью судьбы, и поразительной точностью своих предсказаний.

Жизненный путь этого пророчествовавшего монаха был определен свыше, и он, будучи безусловно уверенным в том, что ему предначертано, следовал по нему до конца не сворачивая, безропотно и с великим терпением принимая и снося мучения и лишения – но ни на шаг, ни на слово не отступался от своей веры и от своих прорицаний! Не случайно автобиография, написанная в двадцатые годы XIX столетия, за два десятка лет до кончины, была названа им «Житие и страдание отца и монаха Авеля».

Предсказания Авеля простирались во времени на сотни лет – от царствования Екатерины II до правления Николая II. А может быть, он провидел дальше в будущее на много лет. Согласно некоторым свидетельствам – до конца света, дату которого якобы предсказал. Однако начнем ab ovo.

Поскольку ни одного официального документа о жизни монаха Авеля не сохранилось, обратимся к его «Житию», которое напечатал в своем втором номере за 1875 год журнал «Русская старина». Для рассказа о себе Авель выбрал третье лицо. Итак, «Сей отец Авель родился в северных странах, в Московских пределах, в Тульской губернии, Алексеевской округи, Соломенской волости, деревня Акулова, приход церкви Илья пророк. Рождение сего монаха Авеля в лето от Адама семь тысяч и двести шестьдесят и в пять годов, а от Бога Слова – тысяча и семьсот пятьдесят и в семь годов. Зачатия ему было и основание месяца июня и месяца сентября в пятое число, а изображение ему и рождение месяца декабря и марта в самое равноденствие: и дано имя ему, якоже и всем человеком, марта седьмаго числа. Жизни отцу Авелю, от Бога положено, восемьдесят и три года и четыре месяца, а потом плоть и дух его обновится, и душа его изобразится яко Ангел и яко Архангел».

Один из девятерых детей «хлебопашца и коновала Василия и жены его Ксении», он был крещен с именем Василий. Дни рождения сам Авель указал в соответствии с юлианским календарем. В соответствии же с григорианским, он появился на свет 18 марта, не «в самое равноденствие», но почти. Что касается протяженности своей жизни, она была им предсказана с небольшой погрешностью: отошел в мир иной вещий монах Авель 29 ноября 1841 года, в возрасте восьмидесяти четырех лет и восьми месяцев.

У крестьян и их сыновей, тем более крепостных, работы всегда было хоть отбавляй, поэтому Василий стал обучаться грамоте довольно поздно, семнадцати лет от роду. Попутно – видимо, из-за того, что, по его собственным словам, «мало внимаша» о коновальной работе, которой его обучали родители, – он освоил еще и плотницкое дело, что в совокупности позволило ему ходить по разным городам на заработки, в частности подвизаться «при строении кораблей» в Кременчуге и Херсоне. Впрочем, надолго отлучаться из дому и хаживать по разным городам побуждало его не только желание заработать, была еще иная причина, о которой известно из его ответов, данных в ходе допросов в Тайной экспедиции, а именно: отец принудил Василия жениться на девице Анастасии, поэтому он старался поменьше жить в своей деревне.

На заработках в Херсоне он тяжело заболел. Это была «заразительная болезнь», от которой умирали его товарищи по артели и сам он был при смерти. В это время то ли было ему какое-то видение, то ли он поклялся, в случае, если ему будет даровано выздоровление, посвятить свою дальнейшую жизнь служению Господу. Так или иначе, но после того, как он чудесным образом оправился, Василий попросил отца и мать дать ему благословение на то, чтобы идти в монастырь. Престарелым родителям не захотелось отпускать кормильца, и благословения от них Василий не получил. Однако это не заставило его отказаться от своего намерения, и в 1785 году Василий тайком покинул родное Акулово, где остались его жена и трое детей. Пешим ходом, прося подаяние и тем питаясь, он добрался до Санкт-Петербурга, нашел там своего господина, действительного камергера Льва Нарышкина, который служил обер-шталмейстером при императорском дворе, и каким-то образом убедил вельможного барина дать ему, беглому крестьянину, вольную. Добившись желаемого, Василий осенил себя крестом и продолжил путь.

Целью его пешего путешествия был Валаамский монастырь. Добравшись до обители, он принял постриг с именем Адама. Проведя в монастыре год, новоиспеченный монах взял благословение от игумена и удалился в пустыню. В течение нескольких лет он жил одиноким пустынником, преодолевая «многая скорби и великия тяжести, душевныя и телесныя» и противостоя попущенным на него Господом Богом искусам великим и превеликим и темным духам. Справился со всем этим мужественный монах, и 1 ноября 1787 года случилось ему «дивное видение и предивное», начавшееся с полуночи и продолжавшееся «не меньше тридесяти часов». Сначала Господь, «видя раба своего таковую брань творяща с безшютными духами и рече к нему, сказывая ему тайная и безвестная, и что будет ему и что будет всему миру: и прочая таковая многая и множество. А потом вознесли монаха Авеля два духа и «рекоша ему: «буди ты новый Адам, и древний отец Дадамей, и напиши яже видел еси: и скажи яже слышал еси. Но не всем скажи и не всем напиши, а токмо избранным моим, и токмо святым моим; тем напиши, которые могут вместить наши словеса и наша наказания. Тем и скажи и напиши». И прочая таковая многая к нему глаголаша».

Таким вот образом, с его собственных слов, получил пустынножительствовавший монах чудесный дар прорицания грядущего. «И от того время, – записано уже в его «Деле», – отец Авель стал вся познавать и вся разумевать, и пророчествовать». Он вернулся из пустыни в Валаамскую обитель, прожил там еще немного и пошел странствовать по землям православным, «ходить по разным монастырям и пустыням». За время своего хождения, которое продлилось девять лет, Авель «обошел многие страны и грады, сказывал и проповедовал волю Божию и Страшный суд Его».

Наконец пути-дороги привели его в Николо-Бабаевскую обитель Костромской епархии, где он и поселился. Именно здесь, в монастырской келейке, была создана первая его пророческая книга, в которой было написано «о царской фамилии», в частности содержалось предсказание о том, что по прошествии восьми месяцев не станет царствующей императрицы Екатерины II. В феврале 1796 года Авель показал свое сочинение настоятелю. Архимандрит собрал братию, и было решено: «ту книгу и отца Авеля отправить в Кострому, в духовную консисторию». Духовная же консистория, сняв с отца Авеля официальные показания, он ли «ту книгу» писал, и отчего взялся писать, и составив соответствующую записку, отправила с ней монаха к своему архиерею, епископу Костромскому и Галицкому Павлу, на которого и легла ответственность за принятие решения насчет новоявленного провидца.

Епископ Павел, само собой, дал совет провидцу: забудь про свое безумное предсказание и возвращайся в обитель – молиться об отпущении грехов, но прежде укажи, кем был наущаем на подобное дерзновение. Однако Авель ему отвечал, «что книгу свою писал сам, не списывал, а сочинял из видения, ибо, будучи в Валааме, пришед к заутрени в церковь, равно как бы Павел апостол, восхищен был на небо и там видел две книги и что видел, то самое и писал».

Такая ересь возмутила архиепископа, но он не решился уничтожить книгу, в которой Авель «приводит дерзостный и вредный толк об особе императрицы и о ее царском роде», поскольку в этом «заключается секрет важный». Пытаясь нагнать на него страху, епископ сказал монаху: «Сия книга написана смертною казнию». Однако и эти слова не заставили того образумиться.

Вздохнул архиерей, понимая, что должен действовать в соответствии с указом от 19 октября 1762 года, которым за писания подобного рода предусматривалось лишение монашества и заключение под стражу. Однако и подумалось ему при том же, вдруг пророк этот деревенский, которого и страх смерти от упрямства его не отвращает, и в самом деле нечто тайное знает, ведь не абы кому – самой государыне пророчество свое он адресовал. В итоге, сняв с него монашеское одеяние «для исследования и поступления по законам», епископ Костромской и Галицкий в сопровождении крепкого караула представил Авеля в Костромское наместническое правление.

Губернатор же с советниками, после того, как они ознакомились с содержанием Авелевой книги и обнаружили в ней «царские имена и царские секреты», приказали отвезти бедолажного провидца в местный острог. А спустя некоторое время, опять же под надзором стражи, дабы по пути следования его речи неразумные и предсказания бредовые народ не смущали, Авеля отправили в Петербург. В столице имелись люди, которые по долгу службы проявили искреннюю заинтересованность в предсказаниях монаха. Это были служащие Тайной экспедиции, и они с особенным тщанием расспрашивали Авеля, и со всем старанием письменно заносились все ответы его в допросные протоколы. Допроситель Александр Макаров так и не услышал от простодушного монаха отказа от какого бы то ни было из его слов, Авель утверждал, что в марте 1787 года был ему глас, который велел ему пророчествовать о царских особах то-то и то-то. После этого он девять лет мучился совестью, принуждавшей его «об оном гласе сказать Ея Величеству и их высочествам». Поэтому-то он и вздумал в Бабаевской обители записать слышанное.

Если бы не «царские имена», вернее всего, сгинул бы Авель без следа, засекли бы прозорливца розгами до смерти или сослали в глухой монастырь до конца его жизни. Однако пророческие слова его относились к царственным особам, поэтому доклад о сути дела получил граф Самойлов, генерал-прокурор Правительствующего сената. Александр Николаевич приказал доставить к нему Авеля для беседы, во время которой тот был бит по лицу за предсказание о скоропостижной кончине царствующей государыни императрицы Екатерины. «Отец же Авель стояше пред ним весь в благости, и весь в божественных действах». Когда же на вопрос Самойлова «Как ты, злая глава, смел писать такие слова, на земного бога?» Авель со смиренным видом тихим голосом отвечал, что был научен писать свою книгу «Тем, Кто сотворил небо и землю». Тут-то генерал-прокурор и решил: перед ним юродивый – и по его приказанию Авеля посадили в тюрьму.

Однако сомнения не оставляли графа Самойлова, и он таки решил, что императрице должно быть доложено про предсказателя. С Екатериной II, когда она услышала год и день своей смерти, случился припадок истерики. По государственным законам, богохульство и оскорбление высочайшей власти, которые содержались в «неистовой книге» монаха Авеля, должны были караться смертной казнью. Но указом от 17 марта 1796 года «Ея Императорское Величество, облегчая строгость законных предписаний, указать соизволила оного Василия Васильева вместо заслуженного ему наказания посадить в Шлиссельбургскую крепость с приказанием содержать его под крепчайшим караулом так, чтоб он ни с кем не сообщался, ни разговоров никаких не имел; на пищу же производить ему по десяти копеек в каждый день, а вышесказанные, писанные им бумаги запечатать печатью генерал-прокурора, хранить в Тайной экспедиции».

В сыром шлиссельбургском каземате Авель содержался в течение десяти месяцев и десяти дней до скоропостижного преставления императрицы Екатерины II в 9 часов утра 6 ноября 1796 года, что было загодя предсказано вещим монахом с точностью, и еще месяц и пять дней после этого события, которое потрясло всю Российскую империю.

Как водится, когда на трон садится новый самодержец – а Екатерине наследовал сын ее Павел Петрович – и меняется верховная власть, то сменяются также чиновники, в том числе генерал-прокурор Правительствующего сената. Так и графа А. Н. Самойлова в этой должности сменил князь Куракин, взявшийся перво-наперво за разбор особо секретных бумаг, среди коих им был обнаружен пакет, который запечатал личной печатью бывший генерал-прокурор. Во вскрытом пакете Алексеем Борисовичем Куракиным были обнаружены корявейшего почерка пророческие записи, которые заставили его похолодеть. Особенно поражен был князь сбывшимся роковым предсказанием кончины матушки императрицы.

Здесь будет уместно рассказать, что с Авелем довелось встречаться молодому полковнику артиллерии Алексею Петровичу Ермолову, будущему герою Бородинского сражения и грозному усмирителю мятежного Кавказа. Пребывавший в то время опале орденоносец, которого награждал сам Суворов, по решению военного суда, которому предшествовало ложное обвинение в крамольности слов и трехмесячное пребывание в Петропавловской крепости, оказался на житье в Костроме.

Ермолов впоследствии рассказывал:

«Проживал в Костроме некто Авель, который был одарен способностью верно предсказывать будущее.

Однажды за столом у костромского губернатора Лумпа Авель во всеуслышание предсказал день и ночь кончины императрицы Екатерины II. Причем с такой поразительной, как потом оказалось, точностью, что это было похоже на предсказание пророка. В другой раз Авель объявил, что «намерен поговорить с Павлом Петровичем», но был посажен за сию дерзость в крепость, из которой, однако, скоро вышел.

Возвратившись в Кострому, Авель предсказал день и час кончины нового императора Павла I. Все предсказанное Авелем буквально сбылось».

Однако вернемся к князю Куракину. Будучи хитрым и опытным царедворцем, прекрасно осведомленным о склонности Павла I к мистицизму, Алексей Борисович ознакомил самодержца с содержанием «книги» заключенного в крепости провидца. Сбывшееся в точности предсказание немало удивило Павла, и нетерпеливый император распорядился доставить к нему Авеля. 12 декабря 1796 года комендант Шлиссельбургской крепости Колюбякин получил письмо генерала-прокурора Куракина, в котором тот сообщал, что Павел повелел препроводить в Петербург арестанта Васильева. Так предсказатель, который поразил воображение государя, из шлиссельбургского застенка попал во дворец.

Павел I и Авель беседовали довольно долго, но без свидетелей, поэтому содержание их разговора осталось неизвестным. Есть мнения, что при этой встрече Авель с характерной для него прямотой сказал Павлу, когда тот умрет, и предсказал, что ожидает империю на протяжении двухсот лет. И что вслед за этим якобы и было составлено Павлом I его знаменитое завещание.

В некоторых публикациях, посвященных Авелю, приводится такой текст его предсказания Павлу I: «Коротко будет царствование твое. На Софрония Иерусалимского от неверных слуг мученическую кончину приемлешь, в опочивальне своей удушен будешь злодеями, коих греешь ты на царственной груди своей. Сказано бо в Евангелии: „Враги человеку домашние его“. Однако дальнейшие события показывают, что вряд ли при встрече с Павлом Авель предсказал императору его гибель, ведь тот отнесся к расстриге не только с интересом, но и благосклонно. Наиболее наглядно это подтверждает государев рескрипт от 14 декабря 1796 года: «Всемилостивейше повелеваем содержащегося в Шлиссельбургской крепости крестьянина Васильева освободить и отослать по желанию его для пострижения в монахи к Гавриилу, митрополиту Новгородскому и С.-Петербургскому. Павел». К тому же подлинность приведенного предсказания не подкреплена ни каким-либо свидетельством современников, ни показаниями во время допросов самого провидца. Так что это не что иное, как литературная вольность, в отличие от других предсказаний Авеля, имеющих документальные подтверждения.

В течение некоторого времени монах Авель – именно в это время Василий Васильев принял с повторным постригом это имя вместо прежнего своего монашеского имени Адам – жительствовал в Александро-Невской лавре. Потом он заскучал и отправился на Валаам. Но не доехал, передумав неожиданно на полпути, и вскоре объявился в Москве, взявшись там проповедовать и прорицать за плату для всех желающих. Москву он покинул тоже неожиданно и двинулся в северном направлении, в конце концов достигнув-таки Валаама. Когда он оказался в наиболее благоприятной для себя обстановке, Авель тут же сел за писание. Монахом-прорицателем была создана новая книга, в которой имелось предсказание даты кончины освободившего его из крепости императора.

Как и в случае с первой книгой, автор и не подумал скрывать свое предсказание: Авелем были ознакомлены с ним монастырские пастыри. Когда они прочитали книгу, их взял страх, и писания пророчествующего монаха были отосланы в Петербург, митрополиту Амвросию. Проведя следствие, тот заключил: книга «написана тайная и безвестная, и ничто же ему не понятна». Отчет же его, представленный обер-прокурору Святейшего Синода, сообщал следующее: «Монах Авель, по записке своей, в монастыре им написанной, открыл мне. Оное его открытие, им самим написанное, на рассмотрение Ваше при сем прилагаю. Из разговора же я ничего достойного внимания не нашел, кроме открывающегося в нем помешательства в уме, ханжества и рассказов о своих тайновидениях, от которых пустынники даже в страх приходят. Впрочем, Бог весть». Саму же книгу Амвросий послал в секретную палату.

Вторая книга монаха Авеля содержала пророчество про скорую насильственную смерть Павла I, о которой во время аудиенции у императора монахом было либо благоразумно умолчено, либо тогда еще он о ней не ведал. Говорилось в ней еще о том, что смерть якобы явится для него наказанием за не исполненное обещание возвести церковь во имя архистратига Михаила, а срок жизни Павла будет равен количеству букв, что составят надпись над воротами Михайловского замка, который он строил вместо обещанной церкви. Душевное спокойствие впечатлительного Павла было возмущено настолько, что он приказал заключить провидца в каземат.

12 мая 1800 года монах-провидец оказался в Алексеевском равелине Петропавловской крепости, где ему было суждено провести десять месяцев. Между тем блаженная Ксения, которой, как и Авелем, была предсказана кончина Екатерины II, пророчествовала по Петербургу то же, что и Авель: Павлу I отпущено прожить столько лет, сколько букв составляют библейскую надпись над воротами. Народ толпами ходил к замку, чтобы считать буквы. Их было сорок семь.

Что касается упомянутого Авелем обета, который якобы нарушил Павел, он тоже имел мистическую подоплеку. Караульному, охранявшему старый Летний дворец елизаветинской постройки, привиделся архистратиг Михаил, повелевший, дабы на месте старого дворца был возведен храм его имени. Такова легенда. Авель же, который провидел тайные явления, обращал упрек к Павлу за то, что им строился Михайловский дворец для своей семьи вместо храма во имя архистратига Михаила.

Все предсказанное осуществилось в ночь с 11 на 12 марта 1801 года, когда император Павел I принял лютую смерть от рук заговорщиков. Согласно официальной версии, причиной кончины его явился апоплексический удар, и вскоре после ее появления начала ходить шутка про апоплексический удар табакеркой в висок. Царствование русского Гамлета продлилось четыре года, четыре месяца и четыре дня, и он всего несколько месяцев не дожил до своего сорокавосьмилетия.

То, о чем пророчествовал вещий монах, сбылось – снова! – по прошествии десяти месяцев и десяти дней.

Почти сразу после кончины Павла I Авель был доставлен к митрополиту Амвросию, и тот по своему усмотрению отослал бедолажного провидца под надзор в Соловецкую обитель, которую ему запретили покидать. Однако запретить вещать Авелю не мог никто.

И им была написана новая, «третья книга», в которой пророчески говорилось, что Москву возьмут и сожгут французы и что это произойдет в 1812 году.

Император Александр I узнал об этом пророчестве. Оно его не обеспокоило – в то время подобные события представлялись чистой фантастикой, – но вызвало недовольство, по той причине, что люди станут разносить слухи об этом предсказании. И последовало высочайшее повеление о заключении монаха-провидца в Соловецкую тюрьму и о том, чтобы «быть ему там, доколе не сбудутся его пророчества».

Они сбылись по прошествии десяти лет и десяти месяцев (!), а именно 14 сентября 1812 года. Наполеоновские солдаты вошли в Москву, оставленную Кутузовым, и в этот же день начались пожары. Памятливый человек, Александр I после получения известия о том, что занятая неприятелем Москва горит, вспомнил о предсказании монаха Авеля. И министр духовных дел князь А. Н. Голицын с его слов записал письмо, которое отправилось на Соловки. В нем повелевалось: «Монаха Авеля выключить из числа колодников и включить в число монахов на всю полную свободу. Ежели жив-здоров, то езжал бы к нам в Петербург, мы желаем его видеть и нечто с ним поговорить».

Письмо императора дошло до Соловков 1 октября и заставило соловецкого архимандрита Иллариона судорожно сглотнуть. По всей видимости, игумен не церемонился с заключенным, поэтому последствия встречи Авеля с императором, полагал он, могли оказаться для него весьма неприятными. Освобожденный монах непременно нажалуется, и последует наказание государево за злоупотребления. Поэтому Илларион пишет в ответ, что «ныне отец Авель болен и не может к вам быть, а разве на будущий год весною».

Александр понял, из-за какой «болезни» вещий монах не может покинуть Соловки, и обязал Синод донести до соловецкого начальства его приказание: «Непременно монаха Авеля выпустить из Соловецкого монастыря и дать ему паспорт во все российские города и монастыри. И чтобы он всем был доволен, платьем и деньгами». Архимандрит Илларион получил персональное указание: «Дать отцу Авелю денег на прогон до Петербурга».

Недовольный таким указом Илларион вздумал наказать Авеля голодной диетой. Тот возмутился и предрек игумену с его помощниками неминуемую погибель. Осведомленного про пророческий дар Авеля архимандрита охватил испуг, и Илларион отпустил заключенного монаха. Однако пророчества ему было не избежать. В ту же зиму на Соловки пришел странный мор, игумен Илларион умер, «Бог весть от какой хворобы» преставились и его подчиненные, которые пакости чинили Авелю.

Что до самого монаха, то он летом 1813 года добрался до Петербурга. В отсутствие императора Александра I, который был за границей, Авель был принят князем Александром Николаевичем Голицыным, который «рад был ему зело и вопрошал о судьбах Божиих». Беседовали они долго, о чем именно – покрыто тайной, так как при разговоре третьих лиц не было. Сам Авель сказал впоследствии, что поведал он князю «вся от начала до конца». Как бы там ни было, Голицын снабдил его средствами, позволившими Авелю отправиться в паломничество по святым местам. С этих же пор стала помогать материально и покровительствовать ему графиня П. А. Потемкина.

Несмотря на то что он перенес немало невзгод и лишений, пятидесятишестилетний монах Авель не утратил ни крепости тела, ни силы духа. Он побывал в Цареграде (Константинополе), в Иерусалиме и в Афонских горах, откуда и вернулся в Российскую землю.

Он поселился в Троице-Сергиевой лавре и стал жить тихо, стараясь не вступать в разговоры. Проведя немало лет в тюрьмах, Авель воздерживался от пророчеств. Вполне вероятно, что и князь Голицын серьезно его предупредил насчет последствий, так что Авель сделался молчуном. К нему в обитель повадились было ездить барыни из Москвы, охочие до пророчеств, однако на все вопросы про дочерей и женихов монах упрямо отвечал: он не провидец. Просили его еще многажды, чтобы огласил он что-то из своих пророчеств, однако и эти просьбы Авелем оставлялись без ответа.

Для графини Потемкиной, своей покровительницы, он также не стал пророчествовать, однако в этом случае удосужился объяснить причину своего отказа: «Я от вас получил недавно два письма, и пишете вы в них: сказать вам пророчество то и то. Знаете ли, что я вам скажу: мне запрещено пророчествовать именным указом. Так сказано, ежели монах Авель станет пророчествовать вслух людям или кому писать на хартиях, то брать тех людей под секрет, и самого монаха Авеля тоже, и держать их в тюрьме или острогах под крепкими стражами. Видите, Прасковья Андреевна, каково наше пророчество или прозорливство – в тюрьмах ли лучше быть или на воле, сего ради размысли убо. Я согласился ныне лучше ничего не знать да быть на воле, нежели знать да быть в тюрьмах да под неволею. Писано есть: «буди мудры яко змии и чисты яко голуби, то есть буди мудр, да больше молчи. Есть еще писано: «погублю премудрость премудрых и разум разумных отвергну» и прочая такова; вот до чего дошли с своею премудростию и с своим разумом. Итак, я ныне положился лучше ничего не знать, хотя и знать, да молчать».

В общем, графиню постигло разочарование: домашнего прорицателя Потемкина не обрела. Однако в благодарность за покровительство Авель пообещал снабжать ее советами, относящимися до ведения хозяйства и семейных дел. Прасковье Андреевне это доставило радость, Авель же невольно оказался причастен к меркантильным, денежным делам, когда между графиней и ее сыном Сергеем Павловичем возник спор об опеке над принадлежащей Потемкиной суконной фабрикой. Поначалу он стремился примирить сына с матерью, убеждал графиню проявить чадолюбие, высказывал свои соображения по поводу опекунства ее сына. Потом того стало беспокоить влияние монаха на мать, Сергей Павлович принялся говорить о нем нелицеприятно, и примирение матери и сына стало невозможным. История эта закончилась печально: Прасковью Андреевну треволнения свели в могилу, а Сергею Павловичу, игроку и моту, и полученное наследство не пошло впрок: немалое свое состояние он промотал, вынужден был скрываться от кредиторов и в конце концов оказался за решеткой.

Авель долгое время хранил молчание, до октября 1823 года, когда он поселился в Высоцком монастыре в Серпухове. В течение практически девяти лет не появлялось его прорицаний. Видимо, в этот период времени он и создал «Житие и страдание отца и монаха Авеля», рассказав про себя самого, свои странствия и предсказания, и еще одно сочинение, текст которого сохранился до наших дней, под названием «Книга Бытия». В нем рассказано про возникновение Земли, сотворение мира и человека. Ни одного пророчества текст не содержит, зато Авель сопроводил его собственными символами и таблицами. В них есть подобие с гороскопами, однако пониманию они в целом недоступны, в отличие от текста. Вот пример краткого пояснения к иллюстрации: «На сей странице изображен весь сей видимый мир и в нем изображена тьма и земля, луна и солнце, звезды и все звезды, и все тверди, и прочая таковая, и проч. Сей мир величеством тридцать миллион стадей, окружностию девяносто миллион стадей; земля в нем величеством со всю третию твердь; солнце – со всю вторую твердь; луна – со всю первую твердь, тьма – со всю мету. Земля сотворена из дебелых вещей и в ней и на ней – воды и леса и протчия вещи и вещество. Солнце сотворено из самаго сущаго существа. Такожде и звезды сотворены из чистаго самаго существа, воздухом не окружаемы; величина звездам не меньше луны и не меньше тьмы. Луна и тьма сотворены из воздуха, тьма вся темная, а луна один бок темный, а другой – светлый и проч. таковая».

Спустя некоторое время после поселения в Высоцкой обители монах Авель нарушил молчание. По Москве стали распространяться слухи про скорую кончину Александра I, про то, что брат его великий князь Константин Павлович откажется от права наследования престола, устрашась судьбы убитого Павла. Предрекалось даже декабрьское возмущение в 1825 году, 25-го числа. Эти страшные события были предсказаны вещим монахом.

Как ни удивительно, в этом случае никаких действий со стороны властей не последовало, монашествующего провидца ни в тюрьму не посадили, ни в ссылку не отправили. Вероятно, объяснение кроется в том, что немногим ранее императору Александру I практически то же самое, что провидел Авель, было предсказано при посещении его преподобным Серафимом Саровским.

И что бы не жить предсказателю в монашеской рясе спокойно и скромно, но не удержал язык за зубами, допустил непростительную оплошность. По весне 1826 года, когда шла подготовка к коронации Николая Павловича Романова, Авель находился в Москве, и графиня П. П. Каменская обратилась к нему с вопросом, будет ли коронация. Она так настаивала, что, наперекор своей прежней позиции, он все-таки дал ответ, сказав: «Не придется вам радоваться коронации». Эти слова в одночасье разлетелись по Москве, и всеми они были истолкованы в том смысле, что не стать Николаю I императором. Истинное же их значение было совершенно иным: Авель подразумевал своим ответом то, что графине не доведется побывать на коронации, поскольку она прогневила наследника престола, и тот запретил ей появляться при дворе. Следственно, у нее не было возможности посетить коронацию. Гневался же будущий государь на графиню из-за того, что в ее имении был поднят бунт крестьянами, которых довели до крайности притеснения и поборы.

Горький житейский опыт говорил Авелю, что за подобное пророчество можно понести наказание, и он предпочел за лучшее сначала покинуть Москву, а потом, в июне 1826 года, уйти и из Высоцкой обители и там больше не появляться. Однако государю уже было доложено про него, и последовало высочайшее повеление Николая I монаха Авела разыскать. Его нашли в его родной деревне Акулово под Тулой – это говорит о том, что он и не помышлял скрываться – и взяли под стражу. Затем, по указу Синода, датированному 27 августа того же года, Авель оказался в арестантском отделении суздальской Спасо-Евфимиевой обители, главной церковной тюрьме.

Во время пребывания там им, возможно, была создана еще одна «зело престрашная» книга, которую, как водится, Авель показал монастырскому начальству, и она, пройдя по инстанциям наверх, стала известной правящему императору. Эта гипотеза более века назад была высказана сотрудником журнала «Ребус» по фамилии Сербов, который с докладом о монахе Авеле выступил в ходе первого Всероссийского съезда спиритуалистов. Какие же пророчества могли быть адресованы Авелем Николаю I? Вероятно, вещий монах провидел бы удручающую Крымскую войну и безвременную кончину императора. Безусловно, подобным предсказанием тот был бы, мягко говоря, не доволен, и Авель оставался бы несвободным. Впрочем, так и случилось: ему не довелось до конца жизни покинуть Спасо-Евфимиев монастырь. Здесь и завершились «житие и страдания» русского Нострадамуса, который, долго болев, отошел в мир иной в январе или феврале 1841 года (согласно другой версии, он скончался 29 ноября 1841 года). Вещего монаха напутствовали Святыми Таинствами и погребли за алтарем церкви Святого Николая.

Протоколы допросов Авеля содержат упоминания о пяти тетрадях, или книгах. Другие источники сообщают лишь про три книги, которые Авель создал в течение всей своей жизни. Так или иначе, большая часть его сочинений пропала в девятнадцатом столетии. Кстати, книги монаха Авеля представляли собой сшитые между собой 40–60 бумажных листов. Так, «дело», которое завело на него Министерство юстиции Российской империи, содержало в своем наименовании фразу «о сочиненной им книге на 67 листах».

Итак, до наших дней дошли тексты всего двух сочинений монаха-провидца – «Книга Бытия» и «Житие и страдания отца и монаха Авеля», и в них обоих нет никаких пророчеств, приведены только описания уже осуществившихся предсказаний. Однако император Павел I проявил интерес к тетрадям, которые прилагались к до-знавательному «делу», более того, как мы уже знаем, он имел беседу с монахом, приказав доставить того к нему во дворец. Многочисленные легенды говорят, что вслед за этим суеверный император написал завещание, о котором не единожды было упомянуто многими мемуаристами.

Широкую известность приобрело свидетельство Марии Федоровны Герингер, урожденной Аделунг, которая состояла на должности обер-камерфрау при особе императрицы Александры Федоровны. Оно было приведено в книге «На берегу Божьей реки» известного духовного писателя Сергея Александровича Нилуса. Вот его текст:

«В Гатчинском дворце, постоянном местопребывании Императора Павла I, когда он был наследником, в анфиладе зал была одна небольшая зала, и в ней посредине на пьедестале стоял довольно большой узорчатый ларец с затейливыми украшениями. Ларец был заперт на ключ и опечатан. Вокруг ларца, на четырех столбиках, на кольцах, был протянут толстый, красный шелковый шнур, преграждавший к нему доступ зрителю. Было известно, что в этом ларце хранится нечто, что было положено вдовой Павла I, императрицей Марией Феодоровной, и что ею было завещано открыть ларец и вынуть в нем хранящееся только тогда, когда исполнится сто лет со дня кончины Императора Павла I и притом только тому, кто в тот год будет занимать царский престол России. Павел Петрович скончался в ночь с 11-го на 12-е марта 1801-го года. Государю Николаю Александровичу и выпал, таким образом, жребий вскрыть таинственный ларец и узнать, что в нем столь тщательно и таинственно охранялось от всяких, не исключая и царственных взоров».

По преданиям, в упомянутом ларце хранилось предсказание, которое своей рукой написал Авель по просьбе Павла I. Столетие со дня кончины Павла I пришлось на царствование Николая II, которому и суждено было узнать, какую тайну хранит ларец в Гатчинском дворце.

«В утро 12-го марта 1901-го года, – сказано М. Ф. Герингер, – и Государь и Государыня были очень оживлены, веселы, собираясь из Царского Александровского дворца ехать в Гатчино вскрывать вековую тайну. К этой поездке они готовились, как к праздничной интересной прогулке, обещавшей им доставить незаурядное развлечение. Поехали они веселые, но возвратились задумчивые и печальные, и о том, что обрели они в том ларце, то никому, даже мне, с которой имели привычку делиться своими впечатлениями, ничего не сказали. После этой поездки я заметила, что при случае, Государь стал поминать о 1918-ом годе, как о роковом годе и для него лично, и для династии».

В соответствии с многочисленными легендами, вещим Авелем было точно предсказано уже все произошедшее с российскими императорами, а также трагическая судьба самого Николая II и то, что царская семья погибнет в 1918 году. Следует сказать, что пророческие слова давно почившего монаха императором были восприняты очень серьезно, и не только потому, что все предреченное Авелем сбылось в точности. Дело в том, что от других людей Николай II уже получал предсказания о его несчастной судьбе.

В бытность еще цесаревичем он в 1891 году совершил путешествие по Дальнему Востоку, которое завершилось в Японии. Там состоялась его встреча с известным предсказателем, буддийским отшельником Тераку-то. Сопровождавший наследника русского престола переводчик маркиз Ито оставил в своем дневнике запись пророческих слов Теракуто, адресованных Николаю. Среди них есть такие: «Великие скорби и потрясения ждут тебя и страну твою… Все будут против тебя… Ты принесешь жертву за весь свой народ, как искупитель за его безрассудства…» Буддийский монах еще якобы предупредил, что в скором времени каким-то знаком его пророчество будет подтверждено.

По прошествии нескольких дней, а именно 29 апреля, в Нагасаки японским полицейским Цуда Сандзо было совершено покушение на цесаревича Николая, которого тот пытался убить мечом. Японцу удалось нанести один скользящий, безвредный удар по голове наследника российского престола, а второй удар предотвратил своей бамбуковой тростью принц Георг, который сопровождал Николая Александровича (после возвращения путешественников в Петербург эта трость была украшена алмазами по распоряжению Александра III). Несмотря на радость, что беда его миновала, цесаревича не оставляла смутная тревога из-за пророческих слов отшельника Теракуто. И они несомненно вспомнились Николаю II после того, как им было прочитано страшное предсказание монаха Авеля, и заставили тяжело задуматься.

Между тем наступило лето 1903 года, когда еще несколько пророчеств заставили императора Российского полностью уверовать в неизбежную трагичность своей судьбы. Двадцатого июля венценосные супруги приехали в Саров на торжественные мероприятия по случаю открытия мощей преподобного Серафима Саровского и его прославления, и вдовой «служки Серафимова» Н. А. Мотовилова Еленой Михайловной был передан императору запечатанный конверт с посмертным посланием святого старца самодержцу Российскому. Что в нем было сказано, нам не известно, однако после его прочтения Николай II был «сокрушен и даже горько плакал», и это позволяет предположить, что послание содержало пророчества о судьбе империи и участи самого государя. Косвенным подтверждением этого может служить то, в те же дни царская чета посетила блаженную Пашу Саровскую. Согласно свидетельствам очевидцев, ею были предсказаны Николаю Александровичу и Александре Федоровне их мученическая кончина и трагедия России. «Не верю! Не может быть!» – кричала императрица.

Вещий монах Авель безошибочно предсказал судьбы всех российских императоров, начиная с Павла I и заканчивая Николаем II, им были предсказаны обе мировые войны и их масштаб и трагизм, Гражданская война и царство безбожия и многие другие события аж до 2892 года – даты конца света, по его пророчеству. Однако все это известно из рассказов современников Авеля, подлинники же «книг» его, содержащих предсказания, скорее всего утрачены навечно, их постигла такая же судьба, как и книги пророчеств Иоанна Кронштадтского и Серафима Саровского.

В своих письмах к П. А. Потемкиной Авель упоминает «книжки», созданные им еще во время пребывания на Соловках, и обещает ей их прислать вскорости, потому что при нем их не было – они хранились «в сокровенном месте». «Оныя мои книги удивительные и преудивительные, – пишет он, – те мои книги достойны удивления и ужаса, и читать их токмо тем, кто уповает на Господа Бога и на Пресвятую Божию Матерь. Но только читать их должно с великим разумением и с великим понятием».

Нельзя исключить и того, что писания Авеля скрываются где-то в архивах спецслужб, среди бумаг секретного отдела под руководством чекиста Глеба Бокия, которого интересовали поиски Шамбалы, паранормальные явления, пророчества и предсказания. Ни одного материала этого сверхсекретного отдела до сегодняшнего дня якобы не обнаружено.

«Жизнь его прошла в скорбях и теснотах, гонениях и бедах, в крепостях и в крепких замках, в страшных судах и в тяжких испытаниях», – сказано в «Житии и страдании отца и монаха Авеля». В общем прорицание будущих событий стоило ему двадцати с лишним лет в тюрьмах. Такова оказалась для него цена за пророчествование в своем отечестве.