О великий угодниче Христов, добропроизвольный страдальче, новопросиявый чудесы, отче наш Иринарше. Российстей земли удобрение, граду Ростову похвало, обители сей велие украшение и утверждение! Кто не удивится твоему самопроизвольному и долголетнему страдальческому терпению: Тридесять бо лет в тесней и хладней хижине себе заключил еси, хлад, алчбу и изнурение плоти Царствия ради Небеснаго понесл еси, к сему же и изгнание из обители, по наваждению вражию, безропотно претерпел еси. Вемы же, яко посреди умолен быв от братии, яко незлобивый агнец, паки в обитель твою возвратился еси и в туюжде хижину вселился еси, яко адамант твердый, на невидимая бесовская полчища и видимыя враги твоя терпением себе вооружив. Егда же попущением Божиим наидоша на обитель сию польстии ратницы, сих не убоялся еси смертнаго прещения, но уцеломудрився словом, во своя си возвратитися сотворил еси. Сего ради Всеблагий Бог, видя твою веру и страдальческое долготерпение, дар прозорливства и исцеления тебе дарова: бесным бо исцеление, хромым доброхождение, слепым прозрение подавал еси, и иная многая с верою к тебе приходящим во благо даже доднесь чудодействуеши. Мы же недостойнии, таковая чудеса видяще и радости исполняющеся, взываем к тебе сице: радуйся, доблественный страдальче и бесов победителю, радуйся скорый наш помощниче и теплый к Богу молитвенниче. Услыши убо и нас грешных, молящихся тебе и прибегающих под кров твой: яви милостивное предстательство твое о нас ко Всевышнему и исходатайствуй твоими богоприятными молитвами вся полезная ко спасению душ и телес наших, сохрани святую обитель сию, всякий град и весь и всякую страну христианскую от всех наветов вражиих, в скорбех же и болезнех наших подавай нам руку помощи, да твоим ходатайством и заступлением, благодатию же и милосердием Христа Бога нашего, избавимся и мы недостойнии, по отшествии от жития сего, шуияго стояния, и да сподобимся деснаго со всеми святыми во веки веков. Аминь.
О преподобие отче Иринарше! Се мы молим тя усердно: буди ходатай наш присный, испроси нам, рабам Божиим (имена), от Христа Бога мир, тишину, благоденствие, здравие и спасение, и от всех врагов видимых и невидимых ограждение, покрый же нас ходатайством твоим от нахождения всяких бед и скорбей, паче же от искушений врага темнаго, да вси мы с тобою прославляем всесвятое имя Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков. Аминь.
О предивный и преславный чудотворче, преподобие и достоблаженне отче Иринарше! Величающе труды твоя и болезни и прославляюще великое твое дерзновение ко Господу, тебе, яко отца чадолюбива, молим: ходатайствы твоими испроси нам у Господа, яже на пользу душам и телесем нашим: веру праву, надежду несомненну, любовь нелицемерну, во искушениих мужество, в злостраданиих терпение, в благочестии преспеяния и благословение свыше на вся благая дела и начинания наша. Испроси, угодниче Христов, у Всемогущаго Бога: страждущую страну Российскую от лютых безбожник и власти их да свободит, и да воставит престол православных царей: верных рабов Его, в скорби и печали день и нощь вопиющих к Нему, многоболезный вопль да услышит и да изведет от погибели живот наш. Не забуди, чудотворче святый, милостивно присещати обитель твою, вся грады и веси страны нашея, сохраняя и соблюдая молитвами твоими от всякаго зла. Помяни всех, веру к тебе имущих и имя твое на помощь призывающих, и вся во благих прошения их милостивно исполни. Ей, святче Божий, не лиши и нас грешных твоего заступления, сподобляя нас кончину жития благую улучити и Царствия Небеснаго наследники быти, да воспоем и прославим дивнаго во святых своих Бога, Отца, и Сына и Святаго Духа, в безконечеыя веки веков. Аминь.
Ко мне идут, как к рабу Божию. Я, грешный Серафим, так и думаю, что я грешный раб Божий, что мне повелевает Господь, то я и передаю требующему полезного.
Преподобный Серафим Саровский
В непродолжительном времени до его скоропостижной смерти, случившейся по приезде в Таганрог, император Александр I предпринял путешествие из Архангельска в Валаамскую обитель. Согласно существующему церковному преданию, когда возвращался, он наведался в Саровскую пустынь к старцу Серафиму. В келье старца государь уединенно с ним беседовал на протяжении двух-трех часов. Русским публицистом и духовным писателем Евгением Николаевичем Поселяниным (Погожевым) на основании монастырских воспоминаний был записан рассказ, в котором сообщается, что старец Серафим, когда его провожал, напутственно сказал своему позднему гостю: «Сделай же, государь, так, как я тебе велел».
Какой конкретно совет преподобный Серафим дал Александру I и о чем приватно беседовали старец и император, осталось неизвестным навсегда. Есть такая версия: император был наставляем Серафимом Саровским на тайную монашескую жизнь. И такая: старцем вроде бы не кому иному, как государю Александру Благословенному, было предречено: «Будет некогда царь, который меня прославит, после чего будет великая смута на Руси, много крови потечет за то, что восстанут против этого царя и самодержавия, но Бог царя возвеличит».
Действительно ли услышал Александр I собственными ушами это пророчество, или это всего лишь предположение, так или иначе, в 1903 году императором Николаем II было предпринято много усилий, которые способствовали причислению Серафима Саровского к лику святых. Когда же по прошествии семидесяти лет после кончины преподобного Николай Александрович Романов посетил торжественные мероприятия, приуроченные к открытию мощей знаменитого старца и его прославлению, ему передали написанное Серафимом Саровским письмо, которое святой адресовал «четвертому государю, который приедет в Саров». Полагается, что это послание старца содержало описание всей дальнейшей жизни венценосной семьи Романовых. Однако лучше начать рассказ с начала.
Тот, кто в будущем станет преподобным Серафимом Саровским, появился на свет 19 июля 1754 года в древнем городе Курск и был крещен под именем Прохор.
Его родитель, предприимчивый и богатый купец Исидор Иванович Мошнин, занимался постройкой каменных зданий, беря подряды. Когда Прохор родился, шел второй год строительства в Курске его отцом храма во имя преподобного Сергия Радонежского. К сожалению, Исидору Мошнину не довелось завершить работу: он скончался 1762 году, когда была готова только нижняя церковь. Строительство продолжилось под руководством его жены Агафьи. Прохору нравилось бывать с матерью на стройке, особенно осматривать возводящуюся колокольню, по мере роста приобретающую гордый вид. Как-то раз Агафья с сыном поднялись до самого верхнего яруса недовершенной колокольни. Восьмилетнему Прохору, шустрому и любознательному, как все мальчишки в его возрасте, захотелось поглядеть вниз. Перегнувшись через загородку, он слишком сильно наклонился на другую сторону и, не удержавшись, упал на землю. Агафья испугалась так, что не помнила, как сбежала по крутой лестнице, однако Прохор, совершенно невредимый, уже ждал ее с улыбкой, стоя на ногах и отряхивая с себя пыль. Мать была поражена и в то же время счастлива безмерно. Это спасение стало первым из подобных, чудесных явлений, какими с этого дня была отмечена жизнь второго сына Исидора и Агафьи Мошниных. Что касается храма, строительство его было завершено в 1778 году, а в 1833-м, в год кончины преподобного Серафима Саровского, он обрел статус кафедрального собора.
Подрастающего мальчика отличали крепкое телосложение и смышленость. Десяти лет от роду Прохор начал освоение церковной грамоты. Он оказался обладателем острого ума и цепкой памяти, поэтому в учении хорошо успевал. К сожалению, детей редко минуют болезни. И Прохор этого не избежал: тяжелое заболевание мальчика даже вызвало у врачей серьезное опасение об угрозе его жизни. Помощь же он получил весьма неожиданно. Во время сна Прохору привиделась Богородица и дала ему обещание, что посетит его и исцелит. А вскоре из Знаменской обители в Коренную пустынь двинулся крестный ход, участники которого несли икону Божией Матери «Знамение». Вдруг разразился ливень, и шествие поворотило во двор Мошниных. Воспользовавшись этим, Агафья взяла больного сына на руки и вынесла его приложиться к чудотворному образу. Замечено было, что после этого Прохор быстро пошел на поправку и в скором времени выздоровел полностью.
Когда оправился, Прохор снова взялся за учение, и старший брат его Алексей, у которого была лавка в Курске, стал приучать его к торговле. Но к купеческому делу не лежала душа мальчика. Он уже каждый день ходил в церковь и был знаком и дружен с подвизавшимся в Курске Христа ради юродивым, беседы с которым способствовали расположению души его к благочестию и побуждали Прохора задумываться все чаще про уединеную монашескую жизнь. Наконец решившись, он признался матери, что желает оставить мир и уйти в монастырь. Агафья благословила сына крестом из меди (этот крест был носим Серафимом Саровским на груди в течение всей его жизни). Не одной курской красавице вздыхалось при виде русоволосого и голубоглазого купеческого сына, но котомка паломника уже была им вскинута на плечо.
Прохор пошел пешком в Киев вместе с паломниками, посетил Киево-Печерскую лавру, а потом побывал в Китаевской обители у старца Досифея, который и дал ему благословление на иночество и указал место, где Прохору предстояло стать послушником и постричься в монахи: Саровская пустынь. Там в 1778 году, приняв послушание, он начал служить Богу.
Высокого роста, великолепного сложения, крепкий и сильный послушник Прохор Мошнин трудился в качестве келейника иеромонаха Иосифа, пономаря, пекаря, столяра. Два года он проходил самые разные послушания, а потом слег от тяжелой водянки. Болезнь длилась около трех лет, и все это время, несмотря на мучения, Прохор отказывался от врачебной помощи. Это заставляло недоумевать членов братии, которые за ним ухаживали, а Прохор им говорил, что он «предал себя истинному врачу душ и телес, Господу нашему Иисусу Христу и Пречистой Его Матери». В конце концов ему стало хуже настолько, что Прохор сам пожелал исповедоваться и причаститься Святых Тайн. Вслед за этим последовало быстрое выздоровление, которому удивились и монахи, и врачи. Про чудесное видение, даровавшее ему исцеление, Серафимом Саровским будет рассказано много позднее. Вот так: ему в болезни явилась в ярком свете Пресвятая Богородица, сопровождаемая святыми апостолами Петром и Иоанном Богословом. Указав рукой на него, Пресвятая Дева сказала Иоанну: «Сей – от рода нашего». После этого она коснулась жезлом бока Прохора, и сей же час вся вода, наполнявшая его тело, стала вытекать сквозь образовавшееся отверстие, и он быстро поправился.
На месте кельи, в которой Прохору было видение Богородицы и даровано чудесное исцеление, построили больницу с церковью во имя чудотворцев Зосимы и Савватия Соловецких. В одном из приделов нашел место алтарный столик, который послушник Прохор собственноручно смастерил из древесины кипариса. В последующее время, после освящения придела, он практически постоянно принимал причащение в этой церкви.
В течение восьми лет Прохор послушничал в Саровской пустыни, до тридцати двух лет. Такой возраст считается началом зрелости, а для него он обозначил начало монашеского пути.
13 августа 1786 года Прохором Мошниным был принят иноческий постриг и при посвящении получено новое имя – Серафим (Пламенный). Спустя год монаха Серафима рукоположили в иеродиакона. И Господь продолжал утешать и укреплять его в подвигах благочестия чудесными видениями. Серафиму иногда являлись святые ангелы при церковных служениях. А однажды на Страстной неделе в храме, когда шла Божественная литургия Великого четверга, узрен им был Иисус Христос, как пишет святитель Дмитрий Ростовский в «Житиях святых», «во образе Сына Человеческого во славе, сияющего, светлее солнца, неизреченным светом и окруженного, как бы роем пчел Небесными Силами: ангелами, архангелами, херувимами и серафимами. От западных церковных врат шел Он по воздуху, остановился против амвона и, воздвигши руки Свои, благословил служащих и молящихся. Затем Он вступил в местный образ близ царских врат».
На тридцать девятом году жизни отец Серафим был рукоположен в иеромонаха и спустя некоторое время добровольно стал жителем пустыни. Он поселился в небольшой келье среди густого соснового леса, в нескольких километрах от обители, куда приходил лишь в субботние дни – ради причащения. Но и высоким подвижничеством не был он огражден от нападения разбойных людей. Грабители, повстречав его в лесу, стали требовать денег, которые он якобы получает от мирян, его посещающих. Серафим отвечал, что денег не имеет никаких, и был яростно избит злыми людьми. И хотя он обладал недюжинной телесной силой и держал топор в руке (перед появлением разбойников он занимался рубкой дров), Серафим не стал сопротивляться вовсе, помня слова Иисусу Христа о том, что все, кто взял меч, от меча и погибнут.
Он всю ночь пролежал в беспамятстве в своей келье, доползя до нее с великим трудом. Наутро кое-как поднялся и доковылял до обители, где ему пришлось остаться. Страдания его были жестоки настолько, что он не мог принимать ни воду, ни пищу, и так продолжалось восемь дней. Осмотревшие его врачи удивились, что он вообще выжил. Избивая отца Серафима, грабители проломили ему голову, сломали несколько ребер, все его тело было покрыто жестокими ранами. И вот он снова «забылся и уснул тонким, легким, спокойным сном», в котором ему были явлены Богородица Пресвятая и апостолы Петр и Иоанн Богослов, как и тогда, когда он страдал водянкой. Божья Матерь прикоснулась к голове преподобного Серафима, и ему было даровано выздоровление.
В течение пяти месяцев со дня избиения отец Серафим проживал в обители, а потом, почувствовав, что в силах пустынножительствовать, опять удалился в свою лесную глушь, где в 1807 году им был возложен на себя подвиг молчальничества. Серафим Саровский прожил в безмолвии три года, по истечении которых он вернулся в обитель и там сразу, говоря словами Дмитрия Ростовского, подъял на себя новый, труднейший подвиг затворничества. В строгом затворе он пребывал пять лет. Подвижничество преподобного Серафима позволило ему достичь великой душевной чистоты, высшие же дарования духовные, как то: учительство, прозорливость, чудотворение и способность к исцелению стали его удостоением от Господа Бога. Подобные способности не могли оставаться без должного применения. И по Вышней воле, снова явившейся ему во время чудесного сна Богородицей, было велено отцу Серафиму, чтобы он принимал у себя людей, которым требовались наставление, утешение, руководство и исцеление. Вслед за этим началось исполнение им подвига старчества.
Старцем Серафимом все посетители были принимаемы охотно и с радушием, он вел беседы, кратко наставлял и благословлял. Он был неизменно участлив, обращался к посетителям ласково, говоря им «радость моя», «сокровище мое», и это располагало их к нему. Ну а любовь, которая от него исходила, и помощь, которую от него реально получали, влекла в Саров все больше и больше людей.
Ранняя обедня и восемь часов вечера служили границами того промежутка времени, в течение которого к старцу могли свободно входить посетители. Тот, кто входил к нему впервые, не мог миновать дубового гроба в сенях, сделанного отцом Серафимом для себя из деревесного ствола, непременно натыкался. Рядом с гробом старец часто предавался молитве, никогда не забывая о существовании иного мира. В маленькой келье печки не было, свет в ней давали одна лампада, многочисленные свечи у икон и два крошечных окна. Спал старец на мешках, в которых были песок и камни, вместо стула использовал часть срубленного дерева. Келейный сосед предостерегал старца: так много горящих свечей в такой тесноте – это опасность большая. На это Серафим Саровский отвечал: «Пока я жив, пожара не будет, а когда я умру, кончина моя откроется пожаром».
Многие жизнеописания старца содержат рассказ о прибежавшем в монастырь «простом крестьянине» с шапкой в руке и с растрепанными волосами, который с отчаянным видом принялся искать отца Серафима. Ему указали, куда идти. Когда он его отыскал, крестьянин рухнул на колени перед старцем и вскричал:
– Батюшка! У меня украли лошадь, и я теперь без нее совсем нищий. Не знаю, чем кормить буду семью. А ты угадываешь, говорят!
Отец Серафим помог крестьянину подняться на ноги и ласковым голосом сказал, чтобы он оградил себя молчанием и поспешил в село такое-то.
– Когда будешь подходить к селу, – продолжал старец, – свороти с дороги вправо и пройди задами четыре дома: там ты увидишь калиточку. Войди в нее, отвяжи свою лошадь от колоды и выведи молча.
Крестьянин с радостным чувством без промедления побежал вон из обители. Лошадь свою он отыскал в том месте, которое ему было указано.
Однажды «туристское» любопытство привело в Саровскую пустынь заслуженного и орденоносного генерал-лейтенанта. Пройдясь гоголем по обители, экскурсант при полном параде уже хотел было удалиться, когда ему при выходе встретился знакомый помещик. Завязалась беседа, и выяснилось, что генералу не знаком лично старец Серафим. Помещик принялся настоятельно советовать собеседнику своему посетить старца в его келье. В конце концов уговоры возымели действие, и генерал позволил-таки повести себя к отцу Серафиму. Когда посетители вошли к нему, старец шагнул им навстречу и поклонился генералу в ноги. Помещик, понимая, что его присутствие будет лишним, вышел в сени, и уже спустя несколько минут из кельи до него донесся генералов плач.
Через полчаса Серафим Саровский под руки вывел своего гостя, с увлажненным слезами лицом, которое генерал закрывал ладонями, всхлипывая как ребенок. Препоручив генерала заботам помещика, старец прошел назад в келью и вернулся с фуражкой и орденами, оставленными визитером. Впоследствии генералом было сказано, что он впервые за всю свою жизнь стал свидетелем подобного смирения, прозорливость же старца его просто потрясла. Согласно его утверждению, вся жизнь его со всеми ее сокровенными подробностями была для старца Серафима точно открытая книга. Что до орденов генерала, то они с него осыпались в продолжение беседы с преподобным. И тот заключил: «Это потому, что ты получил их незаслуженно».
Привело к старцу из Пензы желание получить его благословение одну тамошнюю вдову по имени Евдокия. В числе прочих многих людей придя за ним из церкви, она встала перед его кельей, в ожидании своей очереди быть принятой отцом Серафимом.
Вдруг оклик его раздался:
– Евдокия, подойди скорее.
Оглядевшись по сторонам, вдова не увидела никого, кто бы на имя названное отозвался, и поняла, что отец Серафим к ней обращался, хотя не видел ее никогда и не мог знать, как ее зовут.
Преодолевая трепет, женщина с благоговением в душе подошла к нему. Отец Серафим, благословив вдову, сказал:
– Поспеши домой, иначе не застанешь сына дома.
Евдокия так и поступила, в самом деле едва успев застать сына в Пензе: начальством Пензенской семинарии он был назначен студентом в Киевскую академию и вот-вот должен был отправиться в Киев.
У одной небогатой помещицы вовсе не осталось средств: третий год кряду хлеб не уродил, хутор небольшой, ей принадлежащий, был уже заложен и перезаложен. Горе побудило ее поехать в Саров, совета спросить у старца Серафима. Весь путь она не могла слез унять, а когда прибыла, оказалось, что пока не начал людей принимать старец, и перед кельей его людей видимо-невидимо. Помещице удалось протиснуться до самых дверей кельи, и там принялась она громким голосом просить старца о молитвенной его помощи и совете. Через мгновение старец отворил дверь и, благословив ее, сказал женщине: «Не скорбите, матушка, не скорбите, Господь вас помилует. Вот как получите восемьдесят тысяч, то по копейке с каждого рублика Богу пожертвуйте».
Помещица отвечала, что ей негде взять столько денег, у нее теперь и восьмидесяти рублей не найдется. «Будет, будет, – убедительно сказал Серафим Саровский. И прибавил настойчиво: – Вы только спешите поскорее домой. Вот вам и сухарики на дорогу». Потом снова благословил женщину, повторяя, чтобы она как можно спешнее ехала домой.
Полная удивления и в то же время радуясь, помещица не мешкая двинулась в обратный путь. Когда оказалась дома, ее там уже поджидало письмо: скончавшимся дальним родственником совершенно непредвиденно ей было завещано все его имущество, оцененное ровнехонько в восемьдесят тысяч.
Посетили старца два брата из княжеского рода Волконских. Один, Сергей Григорьевич, даже приблизиться к нему не смог, отец Серафим этого не позволил, сказав ему: «Гряди, откуда пришел». Другому он дал свое благословение, а потом, подведя к колодцу с замутившейся и ставшей грязной водой, про брата его сказал, что тот замысливает дурное, предполагая такое же возмущение России, ибо смута добром не кончается, прольются слезы и кровь немалые.
И действительно, как старец и провидел, не допущенного им к себе генерал-майора князя Сергея Григорьевича Волконского, впоследствии вступившего сначала в «Союз благоденствия», а потом и в Южное общество, участника будущего заговора декабристов, ждала смертная казнь через «отсечение головы», которая, правда, высочайшей конфирмацией была заменена ссылкой на каторжные работы в Сибирь.
В дневнике у фрейлины Высочайшего двора Анны Федоровны Тютчевой среди прочих записей, сделанных 2 марта 1855 года, есть такая: «Императрица [то есть Мария Александровна, жена Александра II] говорила со мной также про предсказание, сделанное одним отшельником [имелся в виду Серафим Саровский] Михаилу Павловичу о смерти его дочери, о его собственной смерти и о смерти императора Николая. Великий князь Михаил никогда не хотел рассказать того, что было предсказано о детях императора Николая, говоря, что он откроет это только императрице, но он так и умер, не решившись этого сказать. По-видимому, это было что-то зловещее».
Некоторые из тех, кто готовился встретиться с отцом Серафимом, загодя делали записи со своими вопросами, чтобы что-то важное невзначай не запамятовать. Позже посетителей охватывало изумление от того, что старец, бывало, говорил все, что было потребно человеку, не дослушав даже, что его привело, а то и вовсе не спросив ни единого слова. То же и с письмами: чтобы отвечать на послания, Серафиму Саровскому по большей части не требовалось их распечатывать. Складывалось впечатление, что ему заранее ведомы духовные нужды и скорби просителей.
В труде митрополита Вениамина (Федченкова) «Всемирный светильник» рассказывается, что в бытность его настоятелем Высокогорской пустыни, наместник Троице-Сергиевой лавры и духовник митрополита Московского Филарета архимандрит Антоний (Медведев) стал свидетелем прозорливости старца. Удивившись, он сказал: «Батюшка, душа человеческая перед вами открыта, как лицо в зеркале, в моих глазах». Отец Серафим на это не сказал ни слова, и отец Антоний добавил: «Теперь я вижу: ум ваш так чист, что от него ничего не сокрыто в сердце ближнего».
После этого Серафим Саровский сказал:
– Не так ты говоришь, радость моя. Сердце человеческое открыто одному Господу, и один Бог – сердцеведец, а приступит человек, и сердце глубоко.
И далее он объяснил:
– Ко мне идут, как к рабу Божию. Я, грешный Серафим, так и думаю, что я грешный раб Божий, что мне повелевает Господь, то я и передаю требующему полезного. Первое помышление, являющееся в душе моей, я считаю указанием Божиим и говорю, не зная, что у моего собеседника на душе, а только верую, что так мне указывает воля Божия для его пользы. А бывают случаи, когда мне выскажут какое-либо обстоятельство, и я, не поверив Его воле Божией, подчиню своему разуму, думая, что это возможно, не прибегая к Богу, решить своим умом: в таких случаях всегда делаются ошибки.
В заключение же старец сказал:
– Как железо ковачу, так я предал себя и свою волю Господу Богу: как Ему угодно, так и действую, своей воли не имею, а что Богу угодно, то и передаю.
Таково объяснение его советов и наставлений самим отцом Серафимом. Проводнику Божией воли, ему не было надобности задумываться, поэтому он давал немедленные ответы, не сомневаясь в истинности своих слов, или же касался того, о чем и помыслить не могли его собеседники.
Одного послушника Глинской обители привело к отцу Серафиму сомнение. Молодой человек все не мог определиться, каков окончательно должен быть его жизненный путь, постричься ли ему в монахи или оставить обитель и жить в миру. И вот, придя к Серафиму Саровскому, он спросил, угодно ли Богу, чтобы они с братом поступили в монашество.
В свое время обратившийся в Киеве с подобным вопросом к старцу Досифею отец Серафим отвечал так:
– Сам спасайся и брата своего спасай. – Помолчал немного, размышляя, и прибавил: – Помнишь ли житие Иоанникия Великого? Странствуя по горам и стремнинам, он нечаянно выронил из рук жезл свой, который упал в пропасть. Жезла нельзя было достать, а без него святой не мог идти далее. В глубокой скорби он обратился к Господу Богу, и ангел Господень невидимо вручил ему новый жезл.
После этих слов старцем была вложена его собственная палка в правую руку послушника со словами:
– Трудно управлять душами человеческими! Но среди всех твоих напастей и скорбей в управлении душами братии, ангел Господень непрестанно при тебе будет до скончания жизни твоей.
Этим послушником было принято решение стать монахом, и по истечении тридцати двух лет в его лице обрел архимандрита Астраханский Чуркинский Николаевский общежительный монастырь. Что до брата его, то он, поступив в монастырь, тоже монашествовал до конца жизни, которая окончилась в Козелецкой Георгиевской обители в бытность его иеромонахом.
Однажды старца посетили крепостные люди, жена с мужем, который управлял имением своего барина-помещика. Они хотели поехать в Москву и просить своего господина отпустить их на волю либо по крайней мере освободить мужа от исполнения нелегких должностных обязанностей, говоря современным языком, но прежде – получить благословение на поездку.
У отца Серафима была икона «Умиление Божией Матери», к ней он и подвел за руку управляющего помещичьего имения, попросив того ради Божией Матери не отказываться от должности, потому что, не обижая мужиков, он управляет к славе Божией. «А в Москву нет тебе дороги, – заключил старец. – Вот твоя дорога: я благословил одного управляющего проситься на волю по смерти господина… Когда господин тот скончался, госпожа отпустила управляющего на волю и дала ему доверенность на управление имением такую, что только себя ему не вручила».
Посетитель поступил так, как было сказано отцом Серафимом, и по прошествии некоторого времени в жизни его произошли точно такие же изменения, о каких рассказал батюшка прикровенно, имея в виду как бы другого человека.
Как-то, в надежде получить от него совет и помощь, пришла к Серафиму Саровскому одна бедная женщина, которой после кончины мужа не на что было жить. А старец велел ей соорудить храм. Растерявшаяся женщина пролепетала, что у нее ни гроша за душою, однако старец не стал ничего ей растолковывать.
В замешательстве и смущении вдова отправилась восвояси, не ведая, как расценивать совет, готовая даже принять его за обидную шутку. А уже по прошествии нескольких дней в храме незнакомая женщина попросила ее поднести к причащению девочку и затем неизвестно куда пропала. Поразмыслив, вдова забрала ребенка и стала его воспитывать. Ее поступок стал известен в городе, и губернатором была назначена сердобольной женщине хорошая пенсия. Тогда-то вдова и уразумела, что подразумевал отец Серафим.
Нередко спрашивали Серафима Саровского про будущее, прося дать благословение на женитьбу или замужество. В «Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря» митрополита Серафима (Чичагова), в главе о прозорливости отца Серафима, есть рассказ одной купчихи о том, как она в двадцатичетырехлетнем возрасте посетила батюшку, полная ожидания счастливого брака. Запечатлев поцелуй у нее на голове, старец сказал: «Эта голова много горя увидит! В горести зачнешь и в радости всех пожнешь».
– Детей у меня было много, – говорила купчиха, – а он притчей предсказал мне правду, потому что после я зачала их в горе, а пожала в радости, так как вырастила их, всех поженила и всех же схоронила, и сама осталась теперь одна на белом свете.
Если кто-то, будь то мужчина или женщина, обращался к старцу за относящимся к браку советом, а потом его игнорировал, то такого человека ждало горькое раскаяние.
Один молодой армейский офицер из рязанских помещиков попросил старца благословить его на женитьбу. Отец Серафим указал, какая невеста назначена Богом офицеру. Девушка проживала в имении, соседнем с имением просителя, и батюшкой она была названа по имени. Однако проситель заявил старцу: «Я женюсь на другой», – у него уже была невеста, жившая в том месте, где квартировал его полк. «Тебе сия не принадлежит в радость, а в печаль и слезы», – отвечал Серафим Саровский. Молодой человек женился на своей избраннице, но они даже года не прожили в браке, когда он схоронил жену. Вдовым мужчиной он снова приезжал к старцу, впоследствии сочетался браком с особой, которую батюшка назвал в первый его визит, и они прожили долгую и счастливую жизнь в супружестве.
Между прочим, тем, кто состоял в браке, можно было не обращаться к старцу за благословением на развод. Таких посетителей он строгим голосом спрашивал, почему они не живут с женами или мужьями, и выпроваживал, веля идти к своей второй половине. Он всегда, какой бы тяжелой ни была их жизнь, обязывал супругов жить совместно. И те, кто исполнял наставления отца Серафима, сохраняли семьи, в которые вновь приходили понимание и мир.
В течение десяти лет принимал старец Серафим посетителей, не прерывая затвора, оставаясь в своей келье постоянно. Потом, по молитвам его, Богородицей, явившейся ему во сне, как бывало и ранее, батюшке было позволено оставить затвор. И с ноября 1825 года он каждый день начал оставлять монастырскую келью и ходить в «дальнюю пустыньку», как называли его прежнюю келью в лесу, и к Богословскому роднику, который за годы его затворничества сильно зарос. Наконец в 1826 году Серафим Саровский решил привести в порядок родник. Накат, что закрывал бассейн, был убран, сделали трубу для истечения воды, а на холме, неподалеку от родника, устроили сруб для старца, и он принялся трудиться. Батюшка взялся собирать по берегу реки Саровки камешки и выкладывать ими весь бассейн родника, вблизи сруба устроил огород, с помощью мха удобряя гряды, сажал лук и картофель. Спустя год рядом со срубом и родником для него поставили новую келью, поскольку прежняя находилась на удалении шести верст от монастыря, и ходить оттуда в обитель ему было очень тяжело из-за того, что у него сильно болели ноги. Эту келью назвали «ближней пустынькой», родник же был переименован, став колодцем батюшки Серафима. Ходя в обитель и обратно, он носил на спине котомку, полную песка с камнями, поверх которых было положено Священное Писание. Осведомлявшимся, ради чего он утомляет себя ношением этой тяжести, старец отвечал: «Томлю томящего меня».
К ноябрю 1825 года относится еще одно знаменательное событие, связанное с утроением «мельничной» обители в селе Дивеево. В один из уже почти зимних дней отец Серафим, по обыкновению, отправился знакомой тропой к не возобновленному еще, заболотившемуся Богословскому роднику. Испив студеной воды, он принялся молиться. Вдруг его обдало теплом, и серый день заблистал светом: немного выше родника, у берега Саровки явилась Божья Матерь и святые апостолы Петр и Иоанн Богослов. Согласно приведенной в «Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря» записке Н. А. Мотовилова, «служки Серафимова», Богородица ударила жезлом в землю так, что брызнул из нее фонтаном источник светлой воды, и велела отцу Серафиму, чтобы он устроил в Дивееве, где уже существовала Казанская женская община, другую, девичью обитель. Потом указала место для нее – «на востоке, на задах села Дивеева, против алтаря церкви Казанского явления Своего», – и то, как обнести его канавой и валом, и назвала по именам восемь сестер женской общины, «с которых повелела ему начать обитель сию», дав для нее новый устав, каких прежде не существовало ни в одном монастыре. Что касается «архитектуры» обители, Пресвятая Дева приказала Серафиму Саровскому сначала срубить из Саровского леса «двухпоставную ветряную мельницу и келии первые, а потом, по времени, соорудить в честь Рождества Ее и Сына Ее Единородного двухпрестольную церковь для сей обители, приложив оную к паперти церкви Казанского явления Своего».
Со дня явления Богородицы отец Серафим самолично трудился, устраивая колодец и сруб для нового источника, вода которого обрела чудотворную силу, и в дальнейшем исполнял все, что было указано ему его высокой покровительницей. В итоге Мельничная община превратилась в его любимое детище. Первой же ее наставницей довелось стать дворянской девице Елене Васильевне Мантуровой, сестре Михаила Васильевича Мантурова, о котором следует сказать особо.
Помещик Ардатовского уезда Нижегородской губернии, Михаил Мантуров стал первым человеком, исцеленным старцем Серафимом еще в бытность его в затворе. Он принажлежал к дворянскому сословию и немало лет служил в Лифляндии, где сочетался браком с лютеранкой А. М. Эрнц, однако серьезная болезнь ног заставила его уйти со службы и вернуться в свое родовое имение Нуча, расположенное в сорока верстах от Сарова. Там он с женой был встречен своей младшей сестрой Еленой.
Между тем состояние Михаила Васильевича все ухудшалось, болезнь его, которую, как ни старались, врачи не могли определить и, следственно, лечить, усугубилась до того, что у него из ног начали выпадать кусочки костей. Тогда-то близким и знакомым удалось наконец убедить Мантурова, что его последняя надежда – старец Серафим, и страждущего повезли в Саров. В Житии преподобной Елены Дивеевской рассказывается, что к старцевой келье с большим трудом он был подведен крепостными людьми. Когда отец Серафим вышел к нему, Мантуров, рухнув у ног его, стал со слезами просить старца исцелить его мучительный недуг. Серафим Саровский три раза вопрошал несчастного посетителя, верует ли тот Богу, и Михаил Васильевич три раза же со всей искренностью отвечал положительно. Тогда старцем было сказано: «Радость моя! Если ты так веруешь, то верь же и в то, что верующему все возможно от Бога, а потому веруй, что и тебя исцелит Господь, а я, убогий Серафим, помолюсь».
Затем Михаил Васильевич был усажен отцом Серафимом в сенях возле гроба, сам же старец скрылся в келье. Спустя некоторое время, помолившись, он вышел с освященным маслом в руках. Когда Мантуров по его повелению обнажил больные ноги, старец, произнеся фразу «По данной мне от Господа благодати я первого тебя врачую!», помазал их маслом и надел на них чулки из посконного холста. Вслед за этим Серафим Саровский снова сходил в келью и вынес оттуда сухари, которые он насыпал в полы сюртука Мантурова, велев тому встать и пойти в обитель, неся сухари в полах. Не смея ослушаться и преодолевая сомнение, Михаил Васильевич, постаравшись не выронить ни одного сухаря, поднялся на ноги и ощутил в них забытую уже силу и крепость. Когда он шагнул раз и другой и уверился полностью, что с ним свершилось великое чудо, Мантуров, не сдерживая свою радость, припал к ногам отца Серафима и принялся покрывать их поцелуями. Однако старец, отстранив его и заставив встать, строго произнес:
– Разве Серафимово дело мертвить и живить, низводить во ад и возводить? Что ты, батюшка! Это дело Единого Господа, Который творит волю боящихся Его и молитву их слушает! Господу Всемогущему да Пречистой Его Матери даждь благодарение!
После этого выздоровевший Михаил Васильевич отправился домой. Однако по прошествии некоторого времени на память ему пришли последние слова отца Серафима о благодарении Богу, и Мантуров опять поехал в Саровскую обитель, размышляя о них дорогой. Когда он приблизился к келье старца, тот вышел ему навстречу со словами:
– Радость моя, а ведь мы обещались поблагодарить Господа, что Он возвратил нам жизнь!
– Я не знаю, батюшка, чем и как, – отвечал Михаил Васильевич, удивленный прозорливостью отца Серафима. – Что же вы прикажете?
– Вот, радость моя, все, что ни имеешь, отдай Господу и возьми на себя самопроизвольную нищету!
То, что предлагалось старцем, оказалось настолько неожиданным, что Мантуров пришел в замешательство. Он невольно подумал о супруге, о том, что если он отдаст все, то они лишатся средств существования…
– Оставь все и не пекись о том, о чем ты думаешь, – прибавил наделенный прозорливостью старец. – Господь не оставит ни в сей жизни, ни в будущей. Богат не будешь, хлеб же насущный все будешь иметь.
– Согласен, батюшка! – отвечал Михаил Васильевич. – Что же благословите мне сделать?
– А вот, радость моя, помолимся, и я укажу тебе, как вразумит меня Бог!
Последовавшим слову Серафима Саровского и с его благословением, через некоторое время Михаилом Васильевичем Мантуровым были, после того, как он дал вольную своим крепостным, куплены в селе Дивееве пятнадцать десятин земли на том месте, какое ему указал святой старец, повелев строжайше, чтобы он хранил эту землю, никому не отдавал и никогда не продавал и после своей кончины завещал Дивеевской общине. Остальной капитал Мантуров до поры сохранял.
На этой дивеевской земле они с женой и поселились, и началась их многотрудная жизнь в добровольной нужде, требовавшая великого терпения и смирения. Молодая супруга-лютеранка Михаила Васильевича, не готовая к подобному духовному подвижничеству, горько его упрекала и мучилась, однако любящий супруг оказывал ей всемерную поддержку. Сам же Мантуров, предавшись воле своего духовного наставника, любя его безмерно и во всем слушаясь безоговорочно, безропотно исполнял свое предназначение, сделавшись в итоге самым близким и самым преданным другом Серафима Саровского. Так что с приходом времени основания новой обители Мишенька, как он ласково называл Михаила Васильевича, стал наипервейшим и наиглавнейшим помощником старца. Все относящееся к устройству Дивеева отцом Серафимом было поручаемо только Мантурову, и тому все охотно подчинялись как распорядителю, доверенному лицу Божьего угодника. Такой установился порядок: старец давал руководство своему детищу из Сарова, а Михаил Васильевич Мантуров распоряжался всеми делами на месте.
Последнее семилетие жизни отца Серафима было им посвящено Дивеевской обители. Ему было ведомо, что здесь обретет он свое последнее пристанище.
Ранним утром 25 марта 1831 года, в день Благовещения, отец Серафим в последний раз был сподоблен посещения Пресвятой Богородицы. Среди прочего Ею было сказано, что Она поможет старцу во всем, что касается духовного руководства дивеевскиими сестрами. Напоследок же он услышал: «Скоро, любимиче Мой, будешь с нами». Это явление Богоматери дано было узреть вместе с отцом Серафимом дивеевской старице Евпраксии, которая и оставила его подробное описание.
С лета 1832 года отец Серафим начал предрекать собственную кончину. С этого времени при прощании с ним многие посетители слышали от него: «Мы не увидимся более с вами». Тем, которые просили его о благословении на приезд в Саров во время Великого поста, желая здесь поговеть и насладиться беседой с ним, старец говорил: «Тогда двери мои затворятся, вы меня не увидите». Некоторым же членам монастырской общины он прямо говорил: «Жизнь моя сокращается. Духом я как бы сейчас родился, а телом по всему мертв». Им самим было указано и то, в каком месте его надо было похоронить.
В первый день января 1833 года, оказавшийся воскресным, отец Серафим пришел к обедне в больничную церковь во имя Зосимы и Савватия, соловецких чудотворцев. Обойдя все иконы, к каждой поставил свечку и приложился. Потом он причастился и по окончании литургии принялся прощаться с присутствовавшими членами братии, благословляя их, целуя и говоря при этом: «Спасайтесь, не унывайте, бодрствуйте. Нынешний день нам венцы готовятся». Когда простился со всеми, Серафим Саровский приложился к кресту и к образу Божией Матери, обошел вокруг святого престола и покинул церковь, которую посетил последний раз в жизни. Братии запомнилось, что он был бодр духом, спокоен и весел, несмотря на крайнее изнурение.
Впоследствии его сокелейник отец Навел вспоминал, что в тот день, 1 января, отец Серафим трижды ходил к тому месту, которое он выбрал для собственного погребения, и каждый раз стоял там некоторое время, глядя в землю. Вечером он слышал, как за стеной, в своей келье, святой старец пел пасхальные песнопения.
Ранним утром 2 января, выйдя в общие сени, отец Павел ощутил запах дыма, который шел из кельи Серафима Саровского. И он вспомнил его слова: «Пока я жив, пожара не будет, а когда я умру, кончина моя откроется пожаром». Когда дверь была сорвана с внутреннего крючка, выяснилось, что внутри тлели холсты, а отец Серафим стоял на коленях перед иконой Божией Матери «Умиление» так, словно он молился, но в теле его уже не было жизни.
Людям во все времена была интересна не только собственная судьба и судьбы близких, но и грядущее их страны. Серафим Саровский много пророчествовал о судьбе России, однако современники воспринимали его слова лишь как неопределенные намеки на какие-то несчастия. Разумеется, до определенного момента, когда время доказывало его прозорливость.
Так, еще в 1830-е годы он говорил, что «некогда на Россию восстанут три державы и много изнурят ее. Но за Православие Господь помилует и сохранит ее». И события ближайшего будущего показали, что отец Серафим говорил о Крымской войне, в которой православной России противостояла католическо-протестантско-мусульманская коалиция государств, основными членами которой были Франция, Великобритания и Турция.
Благодаря запискам Николая Александровича Мотовилова и священника отца Василия Садовского нам известны предсказания преподобного Серафима о великих бедствиях.
«Пройдет более чем полвека. Тогда злодеи поднимут высоко голову. Будет это непременно. Господь, видя нераскаянную злобу сердец их, попустит их начинаниям на малое время, но болезнь их обратится на главу их, и на верх их снидет неправда пагубных замыслов их. Земля Русская обагрится реками кровей, и много дворян побиено будет за Великого Государя и целость Самодержавия Его… Но не до конца прогневается Господь и не попустит разрушиться до конца земле Русской, потому что в ней одной преимущественно сохраняется еще Православие и остатки благочестия христианского».
«Мне, убогому Серафиму, Господь открыл, что на земле Русской будут великие бедствия: Православная вера будет попрана, архиереи Церкви Божией и другие духовные лица отступят от чистоты Православия, и за это Господь тяжко их накажет».
«Много прольется невинной крови, реки ее потекут по земле Русской, много и вашей братьи дворян, и духовенства, и купечества, расположенных к Государю, убьют».
«До рождения Антихриста произойдет великая продолжительная война и страшная революция в России, превышающая всякое воображение человеческое, ибо кровопролитие будет ужаснейшее: бунты Разинский, Пугачевский, Французская революция – ничто в сравнении с тем, что будет с Россией. Произойдет гибель множества верных отечеству людей, разграбление церковного имущества и монастырей, осквернение церквей Господних, уничтожение и разграбление богатства добрых людей, реки крови русской прольются, но Господь помилует Россию и приведет ее путем страданий к великой славе».
Дивеевским сестрам отцом Серафимом было предсказываемо, что Дивеево превратится в место, где в антихристовы времена будут спасаться люди: «Когда век-то кончится, сначала станет Антихрист с храмов кресты снимать да монастыри разорять, и все монастыри разорит. А к вашему-то подойдет, подойдет, а канавка-то и станет от земли до небес! Ему и нельзя к вам взойти-то, нигде не допустит канавка, так прочь и уйдет».
Говорил святой старец и про то, что когда произойдет воскресение его, то он окажется в Дивееве, которое будут именовать так не в соответствии с названием села, а в связи с всемирным дивом. «Мало в Сарове почивает святых, а открытых мощей нет, никогда и не будет, а у меня же, убогого Серафима, в Дивееве будут!» – повторял он время от времени, и в словах этих была некая гордость.
Что касается прославления Серафима Саровского, то минуло семьдесят лет от кончины его до этого события, и непосредственное отношение к нему имел человек, который в миру носил имя Леонида Михайловича Чичагова, а монашеский постриг принял с именем Серафим. Первый же визит офицера-артиллериста Чичагова в Саров и Дивеево повлиял на весь дальнейший ход его жизни. Согласно воспоминаниям монахини Серафимы (Булгаковой), когда зашел он к известной дивеевской прозорливице, блаженной Паше Саровской, та, окинув его глазами, сказала: «А рукава-то ведь поповские!» И он в самом деле скоро стал священником. Сам же будущий архимандрит о первой встрече с блаженной старицей вспоминал так:
«Едва я вошел к ней, как Паша, лежавшая в постели (она была очень старая и больная), воскликнула:
– Вот хорошо, что ты пришел, я тебя давно поджидаю: преподобный Серафим велел тебе передать, чтобы ты доложил государю, что наступило время открытия его мощей и прославления.
Я ответил Паше, что, по своему собственному положению, не могу быть принятым государем и передать ему в уста то, что она мне поручает. Меня сочтут за сумасшедшего, если я начну домогаться быть принятым императором. Я не могу сделать то, о чем она меня просит.
На это Паша сказала:
– Я ничего не знаю, передала только то, что мне повелел преподобный.
В смущении я покинул келью старицы…
Вскоре я уехал из Дивеевского монастыря и, возвращаясь в Москву, невольно обдумывал слова Паши.
В Москве они опять пришли мне в голову, и вдруг однажды меня пронзила мысль, что ведь можно записать все, что рассказывали о преподобном Серафиме помнившие его монахини, разыскать других лиц из современников преподобного и расспросить их о нем; ознакомиться с архивами Саровской пустыни и Дивеевского монастыря и заимствовать оттуда все, что относится к жизни преподобного и последующего после его кончины периода. Привести весь этот материал в систему и хронологический порядок; затем этот труд, основанный не только на воспоминаниях, но и на фактических данных и документах, дающих полную картину жизни и подвигов преподобного Серафима и значение его для религиозной жизни народа, напечатать и поднести императору, чем и будет исполнена воля преподобного, переданная мне в категорической форме Пашей».
Леонид Михайлович принялся за сбор материалов и документов, которые после литературной обработки сложились в монументальный труд, ныне известный как «Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря». Пока же она создавалась, многие события произошли в его личной судьбе: он овдовел, стал монахом, а потом и архимандритом суздальской Спасо-Ефимиевской обители. Окончание же его труда ознаменовалось чудом. Вот как отец Серафим сам об этом вспоминал:
«По окончании летописи я сидел в своей комнате, в одном из Дивеевских корпусов и радовался, что закончил, наконец, труднейший период собирания и написания материала о преподобном Серафиме, я увидел его как живого. У меня ни на минуту не мелькнуло мысли, что это видение – так все было просто и реально. Но каково же было мое удивление, когда батюшка Серафим поклонился мне в пояс и сказал: «Спасибо за летопись. Проси у меня все что хочешь за это». С этими словами он подошел ко мне вплотную и положил свою руку мне на плечо. Я прижался к нему и говорю: «Батюшка, дорогой, мне так радостно сейчас, что ничего другого не хочу, как только всегда быть около вас». Батюшка Серафим улыбнулся в знак согласия и стал невидим. Только тогда я сообразил, что это было видение».
«Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря» впервые вышла в свет в 1896 году и была преподнесена в дар императору Николаю II. Предположение архимандрита Серафима сбылось: после прочтения книги венценосные супруги уверились в святости жизни и деятельности старца из Сарова и присоединились к армии горячих его почитателей. Так что вполне естественно, что, будучи «верховным защитником и хранителем догматов господствующей веры», российский император принял в намерение открытие мощей Серафима Саровского и его прославление в лике святых.
Дальнейшая хронология событий такова: август 1902 года – предварительное освидетельствование останков преподобного по повелению императора Николая II и поручению Священного Синода; 11 января 1903 года – подробное освидетельствование останков старца Серафима по указанию императора Николая II комиссией, назначенной Святейшим Синодом (состав: десять человек, председатель: митрополит Московский и Коломенский Владимир); 29 января 1903 года – основывающееся на выводах комиссии Деяние Святейшего Синода, которым было определено совершить торжественное открытие мощей преподобного отца Серафима, Саровского чудотворца, 19 июля [по старому стилю] 1903 года.
Главное же, что в Деянии среди прочего было сказано: «Благоговейно старца Серафима, почивающего в Саровской Пустыни, признать в лике святых, благодатью Божией прославленных, а всечестные останки его – святыми мощами и положить оные в особо уготованную усердием Его Императорского Величества гробницу для поклонения и чествования от притекающих к нему с молитвой». И весьма символично, что Священный Синод поручил «принять заведование всеми подготовительными мерами для устройства и приведения к благополучному окончанию многосложных дел, связанных с предстоящим торжеством прославления преподобного отца Серафима», вместе с прокурором Московской Синодальной конторы князем Ширинским-Шихматовым, архимандриту Суздальского монастыря, Серафиму (Чичагову).
Сами торжества состоялись 17–19 июля (по старому стилю) 1903 года, их почтили своим присутствием Николай II и императрица Александра Федоровна, причем с особой надеждой. Дело в том, что у царской четы к тому времени родилось четыре дочери, и венценосные супруги, поехав на открытие мощей Серафима Саровского, молились преподобному о даровании наследника. Тогда же Николай II посетил в Дивееве упоминавшуюся выше юродивую Пашу Саровскую, которая предсказала императору рождение сына. Спустя год на свет появился цесаревич Алексей Николаевич Романов.
А в дальнейшем последовали мировая война, революция и Гражданская война, приведшие к многим кровавым бедствиям, предреченным святым старцем. Саровская обитель была разорена и закрыта, мощи Серафима Саровского исчезли без следа, а пророчество его о собственном воскресении в Дивееве оставалось недоступно пониманию в течение долгих лет, а именно до 1990 года. В этот год в Казанском соборе северной столицы (тогда еще Ленинграда), в котором с 1932 года размещался Музей истории религии и атеизма, начали осуществлять опись и обнаружили обернутый рогожей гроб, содержавший неизвестные мощи.
Святейший патриарх Алексий II дал свое благословление на проведение тщательного обследования мощей, и было установлено, что это останки преподобного Серафима Саровского – в основном благодаря их подробному описанию в актах канонизации 1903 года. Мощи святого старца в течение нескольких дней находились в Александро-Невской лавре Троицкого собора, в феврале 1991 года их доставили в Москву и крестным ходом перенесли в Богоявленский собор, где они находились до 28 июля. В этот день мощи с крестным ходом двинулись из Москвы в Дивеево, где были встречены 1 августа и впоследствии упокоены в храме Дивеевской обители. Так, со вторым обретением его мощей, осуществилось пророчество Саровского Божьего угодника, прежде считавшееся одним из самых малопонятных.
Дни памяти Серафима Саровского: 15 января празднуется обретение его мощей в 1903 году, 1 августа отмечается преставление преподобного.