Преподобный Иринарх, затворник Ростовский

(1547–1616)

Местом рождения будущего затворника отца Иринарха стало село Кондаково Ростовского уезда, а временем – июнь 1547 года. Отец и мать его Акиндин и Ирина были крестьянами, мальчик стал третьим их сыном и в крещении получил имя Илья. Этого их ребенка отличал тихий, ласковый, добрый нрав и сметливость. В пять месяцев уже вставший на ножки мальчик, когда подрос, предпочитал уединяться, чем участвовать в ребячьих забавах. Шести лет от роду, сидя однажды дома у окна, он, повернувшись вдруг к ней, сказал матери, что когда вырастет, то примет постриг монашеский и, надев их на себя, станет железа носить.

Мать улыбкой ответила на такие слова шестилетнего сына, не приняв их во внимание: дети малые всякое могут сказать. Однако Ильей еще однажды были предсказаны собственная жизнь монашеская и ношение вериг из железа, когда дом Акиндина и Ирины посетил приглашенный ими сельский батюшка, священник Василий. За обедом отец Василий поведал про житие основателя православной обители в городе Калязин, до которого и было-то от Кондаково всего сорок верст, преподобного Макария Калязинского и про то, что чудотворец этот втайне от всех носил на себе вериги из железа.

Выслушав со вниманием рассказ батюшки, Илья с уверенностью сказал, что он, как и Макарий, будет монахом и тоже будет носить на себе железа – он их будет называть «трудами», – во славу Божию трудиться и наставлять людей. Назвав мальчика чадом неразумным, священник добавил сердито, как Илья только осмелился изречь такое. Последовал ответ мальчика: «Кто тебя не боится, тот это и говорит».

Однако в скором времени эти слова Ильи были забыты, а сам мальчик, как и все члены его крестьянской семьи, которая жила сельским трудом, работал по мере сил – помогал старшим братьям и родителям, пас скотину.

Недалеко от села Кондаково был источник, Илье очень нравилось возле него бывать. От мальчика часто слышали, что ему хотелось бы построить часовню в этом месте. Один набожный селянин, который жил по соседству с Борисоглебским монастырем, обратил внимание на то, как старательно молится Илья, и мальчик стал получать от него один кирпич в день. Легенда говорит, что из собранных так кирпичей Ильей была-таки выстроена часовня, которая простояла долгое время. Что до источника, то считается, что он чудодейственный, до 1917 года два раза в год священники с верующими мирянами проходили от него крестным ходом до монастыря.

Когда в 1567 году не уродился урожай и в родном селе его стало голодно, восемнадцатилетний Илья вслед за многими местными мужиками отправился на заработки в Нижний Новгород. Поиски хорошей работы оказались удачными, однако в течение двух лет у Ильи не получалось известить о себе родителей: сам он грамоты не знал, и оказия подходящая не случалась.

Отец с матерью беспокоились так, что ими были отправлены искать Илью два его старших брата, Андрей и Давид. Поиски его привели их к богатому крестьянину, у которого Илья трудился. Работать тому приходилось немало, зато крестьянин не скупился на оплату и был в этом исправен. Поскольку родное село их по-прежнему голодало, Андрей и Давид решили остаться и работать заодно с Ильей и отправили весточку об этом отцу с матерью, сообщив, что младшего брата нашли в добром здравии. Как-то раз, в день, предшествовавший Успенскому посту, когда братья скромно трапезничали вечером, Илью неожиданно одолел горький и неутешный плач. Бросившимся успокаивать и принявшимся расспрашивать его, что заставило его так безутешно рыдать, старшим братьям Илья отвечал, что ему было видение о преставлении их отца, несомого светлыми юношами на погребение.

Андрей и Давид все успокаивали Илью, напоминали ему, что дом они покинули недавно, оставив отца живым и здоровым, что от него ни о каких немочах и помину не было, а между тем дивились, как брат их младший мог увидать подобное в трехстах верстах от родного села. Но тщетны были их старания, никакие слова их не могли дать утешения Илье. Сердце его покоя так и не находило, и спустя недолгое время, испросив у хозяина позволение на отлучку, Илья отправился на родину. Добравшись до дому, он убедился в прорицательности своего видения: на Успенский пост родитель Ильи отдал Богу душу. Мать выслушала рассказ сына про чудесное видение, про светлых юношей, которыми несом был на погребение супруг ее, и на душе у нее стало немного спокойнее.

Илья вернулся в Нижний Новгород и через некоторое время обратился к хозяину за расчетом. Работал он по совести, и по совести же был рассчитан хозяином, получив щедрую плату. Такую щедрую, что это позволило Илье с братом Андреем купить в Ростове дом и, перевезя к себе мать из Кондаково, завести собственное дело, а именно торговлей заняться. Дела у них пошли благополучно, помаленьку богатея, братья укрепляли свое хозяйство. Илья, по своему обыкновению, был трудолюбив, жил тихо, в церковь ходил всегда исправно и щедро подавал.

К этому периоду относится дружественное сближение его с благочестивым купцом по имени Агафоник.

Человек набожный и к тому же весьма начитанный, Агафоник с терпением принялся читать вслух для своего нового друга Божественное Писание, он с ним долго беседовал о том, что было прочитано, растолковывал то, что было Ильей не понято.

Сердце его укрепилось Словом Божьим и его познаванием, и Илья, взяв святой крест и благословившись им, засобирался в путь, побуждаемый искать душевное спасение. Мать спросила его, как же дом, хозяйство, ведь они только на ноги становиться стали. Илья отвечал, что его дом – молитва, он идет помолиться в обитель святых страстотерпцев Бориса и Глеба, что на реке Устье.

Вспомнились Ирине слова сына, что сказал он в детском возрасте, слез не смогла сдержать женщина, однако дала Илье свое материнское благословление. Поцеловал он мать троекратно, поклоном попрощался с братом и ушел из дому навсегда. На тот момент ему было тридцать лет.

Когда достигнул обители и был встречен игуменом, Илья испросил у него благословения. Дав его, игумен осведомился, зачем Илья пожаловал к ним в обитель, что он здесь хочет найти.

Согласно преданию, Илья ответил, что он желает «ангельского образа», и прибавил: «Постриги меня, отче, Бога ради, невежду и селянина, причти к избранному Христову стаду и ко святой дружине твоей».

В «Житиях святых» святителя Дмитрия Ростовского сказано: «Игумен сердечными очами узрел, что юноша пришел от Бога, и принял его с радостью, постриг в ангельский образ и нарек ему в иночестве имя – Иринарх».

По монастырскому обычаю инок был передан старцу для послушания и покорения. Первым послушанием Иринарха стали пост и молитвы. После этого он был послан игуменом работать в пекарню, где Иринархов безропотный труд способствовал тому, чтобы у братии было пропитание. В пекарне зачастую требовалось работать и ночью, но Иринарх после «смены» не шел отдыхать, он отстаивал на ногах в церкви полную службу. Уже в ту пору у некоторых монахов это вызывало недовольство, они полагали, что старание Иринарха продиктовано желанием выделиться.

Однажды, когда Иринарх уже нес послушание в пекарне обители, монастырь посетил Агафоник. Купец задержался и «немало дней» находился рядом с другом, с которым долгое время не виделся. После того, как он проводил приятеля, Иринарх на возвратном пути в обитель сокрушаем был мыслями о том, что мирским отбираемое у него время слишком велико. Он обдумывал, «как бы ему спастись, и дал обещание идти в Кириллов Белозерский монастырь или в Соловецкий».

Окончательно решив, что уйдет, он перекрестился, и в этот же момент раздавшийся неизвестно откуда голос изрек:

– Не ходи ни в Кириллов, ни на Соловки. Здесь спасешься!

Осмотревшись по сторонам, Иринарх никого не обнаружил на дороге посреди леса. Но едва он двинулся дальше, второй раз раздалось:

– Здесь спасешься!

Задрожал Иринарх от страха, и тут еще раз раздалось:

– Здесь спасешься!

Иринарх уверился, что слышанное им было голосом свыше, и не стал покидать монастырь, только отныне принялся молиться также в течение ночи, лишь краткое время отдавал сну, прилегши на голый пол. Между тем игумен распорядился, чтобы дальше он проходил послушание в качестве пономаря. По новой обязанности Иринарх звонил в колокола, а это было дело нелегкое, тем более когда холод стоял на дворе, на колокольне ледяной ветер пробирал до костей, и заледеневали веревки, отчего руки жгло огнем. Однако Иринарху было не занимать терпения и эту работу исполнять и молиться в то время, когда она была выполнена.

Однажды зимой, сообщает Житие будущего святого, в обитель зашел странник, хлебную корку принялся просить. Спустившись с колокольни, Иринарх пошел за хлебом для несчастного, а когда поднес его ему, увидел с ужасом, что нищий стоит на снегу босиком, и у ног его от мороза синюшный цвет.

Пожалел Иринарх бедолагу и взмолился: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, сотворивший небо и землю и первого человека, прародителя нашего Адама, по образу Своему, и почтивший его теплотою в святом рае, да будет воля Твоя святая со мною, рабом Твоим: дай, Господи, теплоту ногам моим, чтобы я мог помиловать сего странника и дать с себя сапоги на ноги его!»

Затем он разулся и отдал свои сапоги сирому страннику. Поступком своим Иринарх рассердил игумена, и тот распорядился, чтобы новых сапог послушнику не выдавали. Однако Иринарх надобности в обуви более и не испытывал. Отныне в любой холод он ходил босиком и про одежду теплую да справную более не беспокоился: тепло ощущал Иринарх в теле своем, будто и мороз лютый был ему нипочем. Господом теплота ему была дарована.

Братии оказалось не по разуму понять божественности того, что происходило, и они взялись попреками обличать Иринарха в поведении его вызывающем. Решив, что он возгордился, игумен вздумал смирить пономаря, и тому пришлось благовестить на открытой всем ветрам колокольне, а потом еще молиться, стоя перед окном игуменовой кельи, чтобы тому было видно, как смиряется непокорный инок.

Это не возымело действия, Иринарх продолжать ходить босым и носить рубище, позоря обитель, по мнению игумена. Тогда посажен им был ослушник под замок и три дня пребывал взаперти без еды и питья, но и это не заставило Иринарха обуться и переодеть свою ветхую рясу, тем самым отступившись от пути, который он выбрал. Тогда игумен отправил его опять в пекарню, где прежде исполнял послужническую службу Иринарх. А инок трудился исправно и все так же ходил по морозу без обуви, не ощущая холода.

Между тем купцом, приехавшим в обитель на богомолье, было поведано: в Ростове собираются битьем батогами принудить к уплате долга купца Ага фоника. Едва это услышав, Иринарх сразу же отправился на помощь несчастному другу, хотя не было ему ведомо, в чем его помощь может заключаться. Он отдалился от обители на семь верст, когда опять стал чувствовать холод. Не посчитав это знамением и, следственно, не поворотив назад, Иринарх упрямо продолжал путь и в конце концов отморозил себе ноги. Подобран он был монахами, которые в лес ездили дрова рубить; они-то и привезли его обратно в обитель, где Иринарху оказывали посильную помощь. В течение трех лет он испытывал постоянные мучения из-за незаживающих ран на ногах. Однако, даже будучи больным, продолжал трудиться и молиться. Спустя три года раны зарубцевались, и Иринарх снова ощутил в ногах необычную теплоту. И опять стал ходить без обуви постоянно.

Раздосадованный окончателно таким упрямством, игумен отослал своенравного инока на работы вне обители. Иринархом это было воспринято как отлучение от храма Божия, его взяла за сердце печаль, и он пошел в основанную преподобным Авраамием еще до крещения Руси Богоявленскую обитель на озере Неро. Там Иринарха ждал радостный прием, архимандритом было примечено, как усердно он молится, и пришедшего из Борисоглебского монастыря инока назначили келарем.

Об отказе от келарства для Иринарха не могло быть и речи, и он принялся порученную службу исполнять так же усердно, как и любые другие работы, однако в скором времени скорбью было сокрушено сердце его из-за того, что братия и служители обители «без меры и без воздержания берут всякие потребы, истощая монастырское достояние». Образумить их он не мог, как и с жалобой обратиться к настоятелю, не слушался язык собственный, оттого и испытывал томление, невольно чужие грехи на себя беря. Только и оставалось ему, что молиться. Обращаясь к покровителю обители, он повторял: «Преподобный Авраамие. Не я твоему монастырю разоритель».

Услышаны были его молитвы преподобным, явился он Иринарху во время сна, чтобы дать утешение. И, согласно Житию, сказал следующее:

– Что печалишься, избранное и праведное семя? Что скорбишь о монастырских выдачах? Давай им безвозбранно, ибо они захотели жить здесь пространно, а ты алчешь и наготу ешь; и ты в Вышнем Царствии поживешь пространно и насладишься пищи небесной, а они взалчут во веки. Что же до здешнего места, то я умолил Всевышнего Творца, чтобы дом мой был неоскуден монастырскими потребами алчущим и здесь живущим.

Когда Иринарх проснулся, умиленные слезы покрывали лицо его, и после этого раздаваемы им были запасы всей братии без всякого смущения.

Однажды во время литургии, когда зазвучала Херувимская песня, Иринарх вдруг заплакал горько. С изумлением это увидел архимандрит и, остановив службу, осведомился у келаря, отчего тот так рыдает. «Мать моя преставилась, отче, – отвечал Иринарх со слезами на глазах.

Архимандрит снова удивился, ведь в обители в последнее время никто приезжий не появлялся, так что некому было сообщить Иринарху такое скорбное известие. Но он промолчал, а незадолго до окончания литургии все увидели входящего в храм брата Иринарха Андрея. Он принес печальную весть о том, что матушка их скончалась.

Когда он вернулся после похорон матушки, Иринарх некоторое время пребывал в еще большей задумчивости, чем прежде: келарство представлялось ему чересчур почетным служением, он им был возвышаем, в то время как душой стремился к уничижению и смирению. Это заставило его оставить Богоявленский монастырь и отправиться в обитель святого Лазаря в Ростове, где с позволения тамошнего настоятеля и поселился в самой тесной и в удалении стоящей келье. Эта келья служила ему пристанищем в течение трех лет и шести месяцев, здесь Иринарх изнурял себя, голодая по нескольку дней кряду, и непрестанно молился.

В монастыре святого Лазаря, говорит предание, Иринарха время от времени посещал юродивый Христа ради Иоанн, носивший прозвище Железный Колпак. Особое видение позволило ему отметить Иринарха, и они подолгу беседовали, утешаясь общением. Как-то раз, придя к нему, блаженный Иоанн опустился на корточки рядом с входом в келью Иринарха и сообщил: попрощаться он зашел, так как на Москву уходит. Что ведет его туда, в такую даль, осведомился Иринарх. Железный Колпак отвечал, что надобность у него есть с царем повидаться, Годуновым Борисом, слово у него к нему есть. Иринарх возразил: нечего Бориса царем называть, когда на Руси Федор Иоаннович царствует. «Федора Иоанновича больше духовное заботит, дела же государственные Годунов правит, выходит, он и царствует», – сказал на это юродивый. Кивнув согласно, Иринарх поинтересовался, что именно Годунову желает сказать блаженный. Последовал ответ:

– Умная голова, разбирай Божие дела! Бог долго ждет, да больно бьет!

– Не станет слушать царь, железа на тебя наденет.

Сказав, что им самим на себя железа надеты, блаженный Иоанн посмеялся, и звяканьем легким отозвались кресты с цепями, носимые им на себе. А затем он, как сказано в Четьих минеях святителя Дмитрия Ростовского, произнес:

– Не дивись тому, что так будет с тобою; устами человеческими невозможно выразить или исписать всего. Бог даст тебе коня, и на том от Бога данном коне никто, кроме тебя, не сможет ездить и сесть на твоем месте после тебя.

Иносказательное пророчество юродивого озадачило всех остальных его слышавших, но для Иринарха с его очищенным долгими подвигами духовным зрением ясны оказались слова Иоанна.

А тот между тем продолжал:

– Господь Бог заповедал верным ученикам Своим от востока и до запада наставлять и научать людей, отводить мир от беззаконного пьянства. За это пьянство Господь наведет на нашу землю иноплеменных. И эти иноплеменники подивятся твоему многому страданию; меч их не повредит тебе, и они прославят тебя более верных. А я иду в Москву к царю просить себе земли: там у меня на Москве столько будет видимых и невидимых бесов, что едва можно будет поставить хмелевые затычки. Но всех изгонит Своею силою Святая Троица!

Наложив крестное знамение на Иринарха, юродивый встал на ноги и, поклонившись, направился к воротам. Уже уходя, он обернулся и посоветовал старцу носить на теле кресты из железа, какие сам носит. И скрылся за воротами. Спешил святой блаженный в Москву, провидена им была беда великая, что на Русь грядет, надобно было рассказать об этом.

Иринарх же принялся молиться еще усерднее, веригами тело свое отягощать. И грустить про оставленную им Борисоглебскую обитель. Это и побудило его как-то раз молитвенно обратиться к святым и праведным мученикам Борису и Глебу:

– Святые страстотерпцы Борисе и Глебе! Есть у вас в монастыре много места, а мне, грешному, и уголка нет!

Молясь, не заметил Иринарх, как погрузился в дрему, и привиделось ему, что подходят к Лазареву монастырю святые братья.

– Далече ли путь держите, святые страстотерпцы? – спросил Иринарх.

– За тобой, старец, идем, – отвечали Борис и Глеб. – Пришла пора возвратиться тебе в нашу обитель!

На том сон и кончился.

Пробудившийся же Иринарх увидал у окна своей молящегося человека. Выглянул в оконце и узнал старца Ефрема из Борисо-Глебской обители. Тот с поклоном изрек:

– Отче, прислан я строителем Варлаамом осведомиться, своими ногами пойдешь в монастырь или подводой присланной вериги твои везти?

– Строителю Варлааму мира и благословения, – ответил Иринарх, – ты возвращайся, я же спустя время сам приду в обитель.

Собравшись вскоре, Иринарх отправился в монастырь Бориса и Глеба, и радость полнила сердце его. Неблизкая предстояла дорога, тяжесть вериг была немалая, тело же было ослаблено постоянным пощением. Присев у края дороги передохнуть, солнышком ласковым согретый, тишью лесной благодатной убаюканный, погрузился в дрему утомленный старец. И приснилось ему, что подползшая змея жало свое обнажила, однако Иринарх избежал укуса, посох успел поднять и гада ползучего в гортань поразил.

Когда пробудился, Иринарх прочитал молитву и двинулся дальше. В монастыре вернувшийся подвижник был с любовью встречен отцом Варлаамом, приласкан строителем. Один монастырский старец, на это глядючи, сказал ему: «Пошто ты старца принимаешь, игумен ему не указчик, ветхие и худые ризы на нем, ноги босые завсегда и железа на нем многие висят».

Однако старец был отстранен посохом Варлаама, который рад был принять Иринарха в обитель и выделил ему поместительную келью. Но Иринарх поселился в самой маленькой келье.

К этому времени относится посещение его пришедшим из Москвы юродивым Иоанном Железным Колпаком, которым было велено, чтобы старец сделал для ношения на себе кресты из меди, числом сто и весом по четверти фунта (более одного килограмма).

Иринарх сокрушенно отвечал, что неоткуда у него быть деньгам на кресты медные в таком количестве, живет он по-нищенски, все имеемое раздает.

Иоанн же ему, согласно Житию, на это сказал:

– Это не мои слова, а от Господа Бога: небо и земля мимо идут, словеса же Господни не мимо идут, все сказанное сбудется. Бог тебе поможет.

И понес ему разный люд и кресты, и простое железо. И был Иринархом выполнен наказ блаженного Иоанна, сделана сотня крестов.

Довольно часто коленопреклоненно молился Иринарх у иконписного Распятия Господнего и вопрошал про спасение. И было ему гласом возвещено, чтобы он в келье своей жил в затворе и не исходил, так он и спасется.

Строитель Варлаам удовлетворил просьбу Иринарха и благословил его на затвор – безыходное из кельи проживание в непрерывной молитве. Подобный подвиг тяжек как таковой, Иринарх же еще попросил, чтобы его приковали трехсаженной цепью из железа, и хотя келья его и так была тесна, цепь еще более ограничила его в движении. Потом он отяготил тело свое сорока двумя железными и медными крестами, положенным на голову тяжелым обручем, семью тяжестями наплечными, ножными путами, восемнадцатью оковами на руках и на груди и пудовым поясом из связанных цепей. Он смирял свое тело железной палкой, спал в сидячем положении, часто был одолеваем болезнями, однако не только не прерывал молитвы, но и выполнял работу, которая заключалась в вязании свитков – широких верхних одежд, изготовлении клобуков, шитье одежды для нищих. Подаяние, которое он получал, было Принархом раздаваемо нищим. Некоторыми монахами была избрана та же затворническая стезя, однако многими другими овладела зависть к Иринарху, они ревностно относились к его славе среди народа, не желая брать себе в пример неустанный труд и подвижничество, игнорируя призывание их к этому старцем. Они беспрестанно на него клеветали, грубо над ним глумились и осмеивали его. Иринарх сносил каждое поношение и обиду кротко и смиренно, он не уставал восхвалять Бога и молиться за тех, кто наносил ему обиды.

Спустя какое-то время Господь привел в монастырь посадского человека Алексея. Упросив старца с ним встретиться, Алексей рассказал Иринарху, что наслышан многого про его подвижничество и что хочет пойти к нему в службу, чтобы учиться у него кротости и смирению и постигать Заповеди Господни. Дар провидения, которым он обладал, сразу подсказал Иринарху, что чистым сердцем высказана сия просьба пришлеца, и принял его. Призванные им священник и диакон совершили постриг, и наречен был посадский человек именем Александр. Он стал делить келью со старцем, радеть с ним вместе, молиться, нести послушание и составлять житие Иринарха.

Иринарх был сподоблен Богом прозорливости, поэтому множество страждущих приходило к нему. Отказа от старца никто не получал, дары он принимал благодарно, но поскольку ни в чем нужды не испытывал, все было им раздаваемо нищим.

Подвижнический подвиг Иринарха не одних только молодых мирян вдохновлял – подвизавшийся в Борисо-Глебской обители старец Леонтий, последовав примеру трудов и добродетелей затворника, отяготил себя железами и тридцатью тремя медными крестами. В скором времени решено было Леонтием удалиться из монастыря и жить в пустыни, и он обратился к Иринарху с просьбой о благословении его на это и сохранении его крестов, которые обещал забрать, когда вернется. Затворник упрашивал старца оставить намерение удалиться в пустынь, так как провидел, что безбожные разбойные люди лишат жизни Леонтия. Тот же со смирением отвечал, что, если Господь так велит, так тому и быть. Видя, как тот упорен в своем решении, Иринарх, не могший поведать Леонтию про его будущность, дал старцу свое благословение и со скорбью в душе добавил: «Леонтий, тебе уже не возвратиться сюда и не забрать крестов своих». «В таком случае пусть они тебе останутся», – отвечал Леонтий и ушел из монастыря. А спустя не долгое время было получено горькое известие об убийстве старца Леонтия лихими людьми в пустыни. После того, как он узнал про это, Иринарх присовокупил кресты убиенного собрата к своим тяжестям. В скором времени была ему прислана из Углича цепь трехсаженной длины. Две такие цепи ношены им были на себе двенадцать лет.

В той же Борисоглебской обители в течение двадцати пяти лет и пяти недель пребывал в затворе старец Феодорит, однако игуменом Гермогеном повелено ему было участвовать в монастырских трудах вместе со всей братией. Подчинившийся Феодорит отнес свою цепь Иринарху, и у того стало девять сажен цепей. Эту тяжесть носил он на себе на протяжении двадцати пяти лет.

Между тем игумен Гермоген внял таки наветам некоторых иноков на затворника Иринарха и изгнал его из обители. Старец снова отправился в ростовский Лазаревский монастырь и, поселившись, проживал там в течение года и двух недель, все это время постоянно постясь и молясь и помышляя про смертный час. Тем временем и Гермоген усиленно молился, переживая из-за своего поступка. Неглупый человек, он тем не менее не мог противостоять коллективному внушению и сдерживать порывы гнева. Однако молитвы помогли ему осознать собственную несправедливость, и Гермоген, усмирив гордыню, принес покаяние перед монашеской общиной и отправил инока в Ростов звать Иринарха назад, попросив у старца прощения.

По Житию блаженного старца, инок, которого послал игумен Гермоген, пришел в обитель святого Лазаря и сказал Иринарху:

– Отче, не помяни нашей вины пред тобой, пойди на свое обещание, в наш монастырь, ко святым страстотерпцам Борису и Глебу. Не мы, они в своем монастыре хозяева. Они тебя призвали в свой монастырь, не нам тебя изгонять.

Вернувшись в Борисоглебскую обитель, исполненный кроткого духа старец Иринарх поселился в той же самой келье и снова отяготил тело свое оставленными тяжестями. И снова бесконечными молитвами и трудами были исполнены дни его.

В это же самое время был предан смерти Лжедмитрий. Вот и отступили времена смуты, подумалось многим. Иринарху же привиделась во сне страшная картина: пожар пылает по всему царству, Москва занята врагом, церкви Божии разорены… Пробудившись, старец заплакал от того ужаса, какой он увидел. И тут сияющий свет наполнил келью его, и услышал Иринарх голос: «Поди к Москве и поведай, что все так будет!»

Невозможно было не исполнить повеления свыше, старец через учеников своих позвал игумена и рассказал ему, что было ему явлено видение страшное и глас чудесный. Игуменом было повелено Иринарху оставить затвор и без промедления отправляться в Москву, дабы возвестить царю Василию Иоанновичу (Шуйскому), что грядет нашествие Литвы на Русское царство.

В долгом пути до Москвы старца Иринарха сопровождал ученик его Александр, который и засвидетельствовал, что они прибыли в первопрестольную на рассвете. Затем долго молились в соборной церкви Успения Пресвятой Богородицы.

Тем временем царь был извещен про приезд великого затворника. Появление Иринарха в Москве сильно удивило Василия Иоанновича, желая знать, что его привело, он повелел, чтобы старца привели в Благовещенский собор, после чего направился туда сам. Придя в собор, старец помолился Пресвятой Богородице, благословляя его, осенил царя честным крестом и поцеловал. Василий Иоаннович тоже поцеловал Иринарха, поразившись многим тяжестям, что старец на себе нес. И осведомился, какая надобность побудила его оставить затвор. Согласно его Житию, Иринарх отвечал такими словами:

– Господь Бог открыл мне, грешному старцу: я видел Москву, плененную ляхами, и все Российское государство. И вот, оставя многолетнее сидение в темнице, пришел к тебе возвестить сие. И ты стой за веру Христову мужеством и храбростью.

Исполнив наказанное голосом свыше, старец поворотился и двинулся к выходу из храма. Ученик его Александр взял его под одну руку, а царь поддержал под другую.

Вслед за тем Иринарх был препровожден к царице Марии Петровне с тем, чтобы она была им благословлена. Будучи благословленной, царица пожелала подарить старцу полотенца. Не принявши их, Иринарх сказал, что прибыл не из-за даров, а для того, чтобы возвестить правду. И добавил, что ему пора возвращаться к своему сидению.

Необычный гость почетно был отправлен назад – в возке царском и с его конюхом, предоставленными Шуйским, и провожали Иринарха до самой Борисоглебской обители. Даже суток не пробыл старец в Москве, возвратился в затвор свой и продолжил трудиться и молитвенно просить Бога о милости к Москве и Русскому царству. Между тем предсказания его выглядели ошибочными, так как войско Шуйского разбило отряды Болотникова и, взяв Тулу, довершило разгромление остатков ЛжеДмитриевых сообщников.

Однако в скором времени начали сбываться пророческие слова Иринарха. Минуло всего несколько месяцев после того, как Шуйский одержал свои победы и взял Тулу, и уже весной 1608 года Лжедмитрий II начал наступление. В сражении близ Волхова он нанес поражение царским войскам и начал стремительно двигаться в направлении Москвы. А вокруг нее уже хозяйничали отряды поляков.

В русских городах пылали пожары, враги разграбляли и оскверняли многие храмы. У стен Москвы расположились поляки, Лжедмитрий II стал лагерем под деревней Тушино, от которой и получил прозвание Тушинского вора.

Осенью 1608 года Ян Сапега со своими отрядами вошел в Ростов, который был разграблен и сожжен врагами, и захватил митрополита Филарета. За пленением его последовали события, русской историографией неохотно освещаемые, так как Филарет, отец первого русского монарха из династии Романовых, которым предстояло в течение трехсот лет править Российским государством, пошел на клятвопреступление. Однако прошлого не изменить. Польскими оккупантами возведенный в патриархи, Филарет пошел еще и на то, чтобы признать в Лжедмитрии II царевича Дмитрия, чьи мощи 3 июня 1606 года он самолично перевозил в Москву из Углича.

Не был оставлен врагами и Борисоглебский монастырь. Житие святого затворника рассказывает, как польский воевода Микулинский вошел в обитель и принялся испытывать веру Иринархову.

– В кого веруешь? – спросил надменно поляк.

– Я верую во Святую Троицу, Отца и Сына и Святого Духа, – отвечал старец.

– А земного царя кого имеешь?

Иринарх без боязни громким голосом отвечал:

– Я имею Российского царя Василия Иоанновича. Живу в России, Российского царя имею, иного никого и нигде не имею.

Один из ляхов сказал:

– Ты, старец, изменник, ни в нашего короля, ни в царя Димитрия не веруешь. Надо бы тебя посечь саблей.

Старец отвечал:

– Вашего меча тленного я нисколько не боюсь, и вере своей и Российскому царю не изменю, если за это меня посечешь, то я претерплю сие с радостью: не много во мне крови для вас, а у моего живого Бога есть такой меч, который посечет вас невидимо, без мяса и без крови, а души ваши пошлет на вечную муку.

Пана Микулинского со свитой его удивила такая великая вера, и они удалились, оставив нетронутыми как старца, так и монастырь.

Спустя недолгое время близ обители сделали остановку отряды, которыми предводительствовал Ян Сапега. Воевода Михаил Скопин-Шуйский, благословленный старцем, побил Сапегу. В отплату тот пожелал предать огню Борисоглебский монастырь.

Печалью великой наполнилась обитель, игумена страх заставил бежать. Братия принялись со слезами прощаться друг с другом. Иринарх утешительно говорил своим ученикам и всей братии: «Не убоимся пожжения и посечения от иноверных: если нас пожгут или посекут, то мы явимся новыми мучениками и получим венцы на небе от Христа Бога нашего!»

Сапега послал в обитель пана ротмистра Кирбитского. Того вид кельи старца и трудов его заставили подивиться. Выслушав рассказ Кирбитского, воевода пожелел сам повидать затворника и с тем пошел в обитель. В Житии Иринарха есть описание и этого эпизода.

Едва оказавшись в келье затворника, Сапега поразился тесноте ее – от стены до стены разведенными в стороны руками достать можно, – отсутствию печки и постели, окну одному крохотному, но в особенности – прикованному цепью старцу, с веригами и прочими железными тяжестями на теле.

– Благослови, отче! – сказал воевода иноземный. – Как ты терпишь такую великую муку в темнице?

Иринарх отвечал:

– Бога ради сию темницу и муку терплю.

Паны из сопровождения Сапеги заговорили, что старец Бога не молит ни за их короля польского, ни за Димитрия, а молит за Шуйского, почитая того царем.

На это затворник с достоинством возражал:

– Я на Руси рожден и крещен, за русского царя и Бога молю.

– Правда в батьке велика, – заключил Сапега, – в которой земле жить, тому царю и служить.

А Иринарх ему посоветовал:

– Возвращайся, господин, в свою землю: хватит тебе в Русском царстве воевать! Если же не уйдешь отсюда или опять придешь сюда и не послушаешься Божия слова, то будешь убит на Руси.

Нахмурился было воевода, но потом смягчился, такую твердость духа встречая впервые, и сказал:

– Чем мне тебя одарить? Я ни здесь, ни в иных землях не видывал такого крепкого и боязни не ведающего монаха.

– Я Святому Духу не противник, от Святого Духа и питаюсь, – сказал в ответ старец. – И как Святой Дух тебе внушит, так то и сделаешь.

– Прости, отче, – коротко сказал Сапега и, поклонившись, удалился и велел своему польскому войску ничем не вредить монастырю.

Но не внял он совету старца, ровно три года еще ходил войной по земле русской. В 1611 году ему удалось прорваться с обозом к польскому гарнизону в осажденный ополчением Московский Кремль, и там-то тяжелая болезнь и отняла жизнь у Сапеги. Так сбылось пророчество русского затворника.

Между тем слава про заточника Иринарха распространялась по всему Русскому царству. В лютое время безбожия и раздора шел к нему в обитель за утешительным словом и правдой нескончаемым потоком разный люд – убогий, нищий, разоренный. А весной 1609 года прислал к нему своих посланцев юный князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский. Решил он выступить походом на самозванца и обратился к старцу с просьбой о благословении на правое дело. Затворником с радостью великой были посланы князю благословение и его, Иринархов, крест.

И стал чудесным образом одну за другой одерживать победы князь Скопин-Шуйский: бит был им враг под Торжком, под Тверью, за этим последовало освобождение Александровской слободы, снятие осады с Троице-Сергиевой лавры. Стан вражеский наполнился великим смятением, приведшим к его разделению: Лжедмитрий II с Мариной Мнишек бежали в Калугу, куда за ними последовала часть русских тушинцев; другая же их часть поехала с повинной в Москву. Между тем 12 марта впереди войска своего князь Михаил Скопин-Шуйский вступил в освобожденную от врага Москву, где встретило его всеобщее ликование.

Провидческого дара обладатель, Иринарх знал уже про победу, и ученик его Александр был им послан к князю Михаилу в Москву за честным крестом, который старец дал ему «на помощь и прогнание супостата», как говорится в предании. Скопин-Шуйский вернул крест Иринарху вместе с благословенным посланием и дарами. Радующимся святому кресту преподобным дары были переданы в казну обители, сам же он молитвенно поблагодарил Бога за явленную помощь.

Народом овладело ликование, бояр же взяла сильная забота: во времена, когда повсеместно процветали предательства, клятвопреступления, интриги и трусость, осененный славой победителя юный князь становился угрозой многим из их числа. Как беспредельна лесть боярская, так беспредельно и боярское коварство. Тому, кто спас Москву и Российское царство, в лицо бояре льстивые слова говорили, в открытую выступать против него не смели – боялись вызвать гнев народный. Зазван он ими был на пир по случаю крестин князя Ивана Михайловича Воротынского, и поднесен был дочерью Малюты Скуратова князю Михаилу кубок с вином отравленным. Когда пиршество было в самом разгаре, с князем сделалось дурно, кровь из носу у него потекла, и он сознания лишился. В покоях, куда его перенесли из пиршественного зала, Михаилу Васильевичу Скопину-Шуйскому попытались помочь, но против яда средства не нашли, и, не вставая больше с постели и промучившись две недели, он скончался.

Беда беду родит. В Борисоглебскую обитель прибыл новый игумен по имени Симеон, которого отличали крутой нрав и невоздержанность. Им было велено: старец Иринарх должен ходить в храм на службу вместе со всей боатией. Затворник же носил на себе такую тяжесть железную (по мнению некоторых исследователей, около 160 килограммов) и постоянным пощением и молитвой плоть свою иссушил так, что ему было трудно передвигаться даже внутри крохотной кельи. Ляхами-иноверцами подвигам старца было должное отдано, уважение ему оказано. Но у игумена Симеона было жестокое сердце. Приведя с собой монахов-завистников в старцеву келью, он забрал оттуда все запасы скудные. Лишь мед был оставлен, который спрятал один из учеников затворника.

Едва игумен с монахами удалились, Александр сообщил учителю про мед. Тут Иринарх напомнил своим ученикам притчу про одного отца-затворника, который, когда пограбляем был ими, жестоким разбойникам помогал в собирании своих вещей. Когда же удалились воры, унося добычу, затворник, догнав их, сказал, что не все они забрали, и дал им еще одну вещицу, которую тати не заметили. Умилились этому разбойники, и было ими возвращено затворнику отобранное.

По указанию старца Александр поступил таким же образом: он поведал игумену, что не все было забрано из кельи, осталось там еще меда около четырех пудов. Даже разбойники оказались милостивее игумена, которым велено было монахам, чтобы те забрали оставшееся, и, в другой раз обыскав Иринархову келью, вынесли все подчистую, вплоть до ветоши худой.

Вечером того же дня старцу Иринарху привиделся юноша в белоснежных ризах. Стоя рядом с ним, юноша говорил про немилостивый поступок игумена, а потом он словно растворился.

Симеонова же злоба никак не могла укротиться. Едва забрезжило утро, осветив двор обители, пришел он снова в келью к затворнику и повелел вывести его наружу. Четверо монахов схватили под руки отягощенного веригами из железа затворника и поволокли из кельи, а игумен с пятью другими приспешниками в рясах понесли железную цепь, которой Иринарх был прикован.

Когда выволакивали старца, вовсе не осторожничали: выломали ему левую руку и бросили поблизости от церкви. Житие его сообщает, что Иринарх девять часов пролежал на земле в цепях, «молясь Господу Богу, чтобы Он не поставил сего гонителям его во грех, ибо всуе мятутся, не ведая, что творят». Что касается учеников Иринарха, Александра и Корнилия, то они были от него удалены и поселены в другие кельи.

Согласно преданию, лежащему во дворе Иринарху снова привиделся юноша в белоснежных ризах, который сказал старцу, что Господь услышал молитву его и терпение его, и если чего испросит, то будет дано ему. После этих слов юноша исчез.

Между тем ученик Иринархов Александр тайно, среди ночи пробрался в опустевшую келью и, встав на колени перед честными крестами, молитвенно произнес: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий! Долго ли нам, Господи, в скорби сей быть с учителем своим и терпеть от сих зверообразных людей и пьяниц. Но да будет воля Твоя святая!» И глас от крестов ему велел: «Иди к игумену и скажи ему: зачем противишься судьбам Божиим?»

Старец Александр не замедлил исполнить повеление свыше: пойдя к игумену в церковь, он ему сказал: «Отпусти старца Иринарха в его келью, вместе с учениками, чтобы тебе не погубить свою душу, борясь против судеб Божиих».

Опомнившимся игуменом были благословлены старец и оба ученика его, и те перенесли Иринарха обратно в его келью. Возвратившись в затвор, старец молитвенно благодарил Бога за то, что избавлен был от гонения, и просил даровать ему терпение. И голос свыше ему сказал:

– Дерзай, страдалец Мой. Я с тобою всегда. Я ждал твоего подвига, и терпению твоему дивились ангелы. Теперь уже больше не будет на тебя гонений, но ждет тебя уготованное тебе место в Царствии Небесном!

Иринарх вострепетал и молился со слезами, а в скором времени игумен Симеон был удален из монастыря.

Боярам же злоумышленным и коварным недолго довелось радоваться, что князь Скопин-Шуйский преставился их стараниями. Снова вторглись на Русскую землю войска поляков и обложили Москву. Предательством порождается предательство, трусостью порождается трусость. Горожане, не желая защищать бояр, открыли вход в Москву ляхам, и те выданного им Василия IV Шуйского вывезли сначала под Смоленск, а потом в Польшу, где плененный царь впоследствии и скончался. Однако и те, кто надеялся обрести спасение ценой предательства, прогадали крупно: оккупанты без жалости разграбили и пожгли Москву.

В 1612 году польское войско, которым командовал воевода Ян Каменский, приблизилось к Борисоглебской обители. Братия, устрашившись, врага, большей частью покинула монастырь. Остались там лишь Иринарх со своими учениками и несколькими монахами.

Поляки заняли монастырь и пробыли в нем десять недель. Старец, не зная страха, советовал им покидать землю русскую, пророча неминуемую погибель в противном случае. Все те, кто принимал уйти в свою землю, были старцем благословляемы.

Как-то навещен он был втайне сыном воеводы Каменского, желавшим просить благословения вернуться к себе домой. Иринарх ему сказал, что если пойдет он в землю свою, то будет жив, если же останется – ждет его судьба воеводы Яна Сапеги. Сын Каменского передал родителю слова русского затворника и рассказал про благословение.

После этого самому воеводе Каменскому захотелось пойти к старцу Иринарху. «Благослови, батько, и меня идти в свою землю, как благословил сына моего», – обратился он к нему. Старец и его благословил, сказав напоследок: «Только не трогай монастыря и братии и города Ростова».

Увел свое войско воевода Каменский в землю польскую, не причинив никакого вреда ни обители, ни городу. В монастырь снова вернулась радость. Так гласит предание.

Между тем по всему Русскому царству народ молил Бога об очищении полном земли русской от врагов, печалясь, что Москва занята врагами. Повсеместно, особенно в Нижнем Новгороде, собирались деньги, люди расставались с последними запасами, сами вооружались и просили князя Дмитрия Михайловича Пожарского стать военным предводителем, чтобы он пошел на Москву и дал ей освобождение. В помощь и содействие князу нижегородцы выбрали купца местного Козьму Минина, и тот занялся сбором денег и ополчения народного. Собранные силы двинулись к Ярославлю и остановились в городе. Изо всех городов Руси пошел к ним народ православный, желавший освободить отечество от иноземцев.

Предводители русского ополчения, что стояло под Москвой, призвали князя Пожарского с войском скорее идти к ним на подмогу. Однако Дмитрий Михайлович не решался: среди ополчения под Москвой не было согласия, воеводой Заруцким был убит выбранный народом другой воевода, Ляпунов. Старец Иринарх все провидел, и им были посланы князю Пожарскому просфора и благословение и наказ без промедления идти на Москву, не боясь ни Заруцкого, ни кого другого. «Узрите славу Божию» – такие напутственные слова святого затворника передали военачальнику.

Уже двигаясь к Москве со своим ополчением, Дмитрий Михайлович Пожарский и Козьма Минин остановились в Ростове, чтобы посетить Борисоглебскую обитель и самолично заручиться благословением старца Иринарха. Приняв их, тот дал им благословение и святой крест на помощь, тот самый, что посылал он князю Михаилу Скопину-Шуйскому. Ведомые предводителями, сподобившимися благословления праведного старца и осенения святым крестом его, русские рати пошли на Москве и очистили ее от иносемной вражьей силы.

Однако в то время, как освобожденная Москва полнилась радостью великой, в Борисоглебской обители была печаль: война разорила монастырь, а с него были требованы большие подати «на ратных людей». Игумен с братией и с монастырскими крестьянами пришли к Иринарху просить его, чтобы он послал в Москву старца Александра с челобитной. Внявши просьбе и отпуская ученика своего, старец велел ему взять у князя Пожарского честной крест, данный тому на помощь. Благодарный князь вернул крест, а монастырь, как сказано в Житии преподобного, получил от него грамоту, чтобы не давать на ратных людей никаких запасов по причине литовского разорения.

В 1613 году представители различных земель и сословий Русского государства – князья, бояре, воеводы, преосвященные митрополиты, архимандриты и игумены и прочие люди – избрали на царство юного князя Михаила Федоровича Романова, так как Василий Шуйский скончался у поляков в пленении. И пришло вскоре на Русь мирное время.

Преподобный Иринарх продолжал заниматься своими трудами – молитвой и пощением, защитой обиженных, исцелением недужных и бесноватых, утешением страждущих. Когда же приблизился срок кончины его, провидевшим это старцем были призваны и наставляемы ученики его. Александру и Корнилию, любимым помощникам, впавшим в печаль из-за того, что оставляет их мудрый учитель, слезно просивших его молить о них Бога, старец, согласно Житию его, утешительно сказал: «Я отхожу от вас телом, а духом с вами буду неразлучно. Если кто начнет притеснять Сию обитель мою, свыше данную от Бога и искупленную и выпрошенную у игумена и братии, то пусть их судит Бог и Матерь Божия». Потом он простился с братией и дал ей прощение, стал на последнюю молитву, долго молился и тихо скончался.

В «Житиях святых» святителя Дмитрия Ростовского рассказ о преподобном Иринархе завершается так:

«Кончина преподобного Иринарха последовала в 1616 году января 13 дня на память святых мучеников Ермила и Стратоника с пятницы на субботу в девятом часу ночи. По благословению и повелению преосвященного митрополита Ростовского и Ярославского Кирилла погребение схимонаха Иринарха совершал Борисоглебский игумен Петр и отец его духовный иеромонах Тихон, диакон Тит и ученики его старцы Александр и Корнилий. По завещанию преподобного Иринарха, гроб его положен в уготованной им самим пещере.

После старца Иринарха осталось праведных «трудов» его: сто сорок два креста медных, семь трудов плечных, железная цепь в двадцать сажен, которую он надевал на шею, железные пута ножные, восемнадцать медных и железных оковцев, которые он носил на руках и на груди, связки, которые носил на поясе, весом в один пуд палка железная, которою он смирял свое тело и прогонял невидимых бесов. В этих «трудах» праведных своих старец Иринарх прожил тридцать восемь лет и четыре месяца, а в мире жил тридцать лет, всего же он прожил шестьдесят восемь лет и четыре месяца.

По преставлении преподобного Иринарха совершалось много чудес при его гробе. Составитель жития, ученик его Александр записал тринадцать чудесных исцелений от разных недугов особенно же от беснования. На больных обыкновенно возлагали животворящий крест трудов Иринарха, иногда цепь его или другие носившиеся им тяжести. Брали также землю от его гробницы и пили с нее воду. Совершалось немало чудес и впоследствии.

И в настоящее время нередко многие страждущие, во время молебна преподобному Иринарху, надевают на себя те или другие из оставшихся после него тяжестей, веруя в целебную их силу».

Дни празднования памяти преподобного Иринарха, затворника Ростовского Борисоглебского монастыря, что на Устье: 13 января – в день преставления, 23 мая – вместе с Собором Ростово-Ярославских святых.