43. Разговор в приходском доме

Как только Фелин отправилась в Резиденцию, Пенн отложил письмо и посмотрел на Селендру.

– Что нашло на Эйвана, что он потащил Даверака в суд? И что нашло на тебя, что ты присоединилась к нему? – Он казался крайне раздраженным, даже напуганным.

– Ты же согласился, что Даверак не имел права есть столько отцовского тела, сколько он съел, – ответила Селендра испуганно. – Ты был в ярости.

– Это другое. Это семейные раздоры. Лично я, да, я согласен, Даверак не имел права. Я и возражал против этого тогда же. Но, Селендра, – затевать суд, выносить сор из пещеры… Это может выставить нас в самом неудобном виде. – Пенн посмотрел на нее с отчаянием. – Можно ли убедить его отозвать иск?

– Ты можешь, конечно, его попросить, но, похоже, он настроен очень решительно, – сказала Селендра. – Эйван больше других пострадал от действий Даверака.

– Я должен написать ему тотчас же и отказать в поддержке, – сказал Пенн. – Ты должна сделать то же самое, отозвать свою подпись.

Селендра склонила голову.

– Эйнар тоже подталкивает меня к этому, – сказала она, касаясь письма, которое только что получила. – Она говорит, что мы не сможем общаться, если я этого не сделаю.

– Ну, конечно, нет, – сказал Пенн.

Селендра почувствовала, как слезы подступают к глазам, и опустила морду.

– Я не смогу не видеть Эйнар, – сказала она, и слова застревали у нее в горле.

– Тогда напиши и отзови свою подпись, – настаивал Пенн.

– Видимо, надо это сделать. Но… Бедный Эйван.

– «Бедный Эйван»?! Эйван все это начал. Он не понимает, какие беды это может принести. Они хотят, чтобы я рассказал им все, что отец говорил на смертном ложе, – произнес Пенн, шлепая письмом по колену. – Отвратительно. Возмутительно. Невозможно.

– Почему? – спросила Селендра.

– Почему? – Глаза Пенна беспокойно метались из стороны в сторону. – Его личная жизнь, мое положение. Это немыслимо.

– Я понимаю, – сказала Селендра, хотя, не зная всех обстоятельств исповеди, она совсем не понимала, почему Пенн не может просто рассказать им, что они хотят знать.

– Я должен сам незамедлительно написать им, – сказал Пенн. Он выскочил за дверь, сжимая в когтях воображаемое перо.

Селендра вернулась к наполовину съеденному барану. Больше она его не хотела. Она едва была в состоянии есть с тех пор, как Шер… с тех пор, как спасли Вонтаса. С Шером они не виделись после их возвращения. Она не бывала за пределами приходского дома. Пенн и Фелин обращались с ней очень хорошо, думая, что это испытание в пещере истощило ее. Они оба выразили ей свою благодарность, и Фелин заставила Вонтаса тоже поблагодарить ее. Никто не заставлял ее делать то, что она не хотела. Она даже смогла избежать службы Перводня, который случился накануне, хотя Пенн пришел в ее спальню и молился вместе с ней. Она не возражала. Селендра не хотела пренебрегать богами, более того, особенно она искала милости Джурале. Она не хотела идти в церковь, потому что не хотела видеть Шера.

Один из слуг заглянул в дверной проем, чтобы понять, не пора ли уже убирать кости.

– Я закончила, – сказала Селендра.

Довольный слуга подскочил, радуясь объедкам. Селендра поднялась на ноги, взяла письмо Эйнар и отправилась присматривать за драгонетами.

Няня перевязывала коготь Вонтаса, а Герин помогал, развлекая Вонтаса во время процедуры. Обнюхав рану и убедившись, что запах все еще чистый, Селендра оставила их за этим занятием.

Эймер в одиночестве готовила на кухне дурно пахнущее зелье. Другие слуги все еще убирали столовую.

– Это для Вонтаса? – спросила Селендра.

– Это для того, чтобы рана не загнивала, – объяснила Эймер. Но тут она остановилась и нахмурилась. – Что случилось, Селендра?

– Ничего, – сказала Селендра, пытаясь не пролить слезы из фиалковых глаз. – Я получила письмо от Эйнар.

– Что с ней?

– Она кажется несчастной. Эйван вызвал Даверака в суд, и это ее беспокоит. Даверак обрел огонь, смотри.

Эймер не умела читать, поэтому Селендра могла спокойно показать ей рисунки из письма.

Эймер рассмеялась и оттолкнула лист.

– Прочти мне его, – сказала она.

Селендра прочитала, пропуская поддразнивания насчет Шера, которые, она знала, сестра написала любя, но которые теперь она ощущала как острое копье в своей нежной груди. Когда она закончила, Эймер потрясла головой.

– И она ни словечка не написала для меня? И на то, что в своем письме ты упомянула, что я передаю ей привет, она ответила замечанием, что «весь институт рабства – это неправильно»?

– Да, это так, – сказала Селендра. – Я думаю, что она права. Это несправедливо, но так устроен мир. В нем столько всего несправедливого. – Она вздохнула.

Эймер слегка согнула крылья в путах.

– Так какую несправедливость жизнь преподнесла тебе? – спросила она с большой долей добродушия. Она очень любила Селендру.

Селендра оглянулась, чтобы убедиться, что никто из других слуг не зашел в кухню незамеченным.

– Похоже, что числа сыграли против меня с твоим зельем, – сказала она, понижая голос.

– Ты уверена? – спросила Эймер.

Селендра жестом показала на свой безнадежно золотой бок.

– Кто это был? Он к тебе прикасался?

– Шер, – созналась она шепотом.

– Благородный Бенанди? – переспросила Эймер. – Да ты высоко целишь, моя драгонеточка!

– Все было совсем не так! – запротестовала Селендра. – Я никогда не думала о нем в этом смысле, пока он сам не сказал прямо. Я думала, что он помолвлен с Геленер Телсти.

– И его мать, я уверена, тоже так думала, – сказала Эймер и ухмыльнулась. – Ты, значит, не заранее это спланировала? Он застал тебя врасплох? Это может быть достаточной причиной, чтобы не зардеться.

– От Фрелта я такого тоже не ожидала! – сердито прошептала Селендра.

– Нет, но Фрелт навалился на тебя, и он-то этого ожидал. А Шер прислонялся к тебе?

– Нет. Он подошел очень близко, почти касаясь, но фактически не прислонился. – Глаза Селендры мечтательно завертелись, когда она вспомнила об этом.

– Он тебя вообще касался когда-нибудь?

– Он протянул коготь, но не коснулся им меня. Он был много ближе, чем драконам полагается, Эймер! Он был совсем рядом, в каком-то футе.

– В следующий раз пусть подойдет еще ближе, – посоветовала Эймер. – Это может быть зелье, а может быть, и нет. Приласкайся к нему, как ты это делаешь с сестрой, и посмотрим, не заставит ли это тебя зардеться.

– Я не думаю, что у меня будет другая возможность, – сказала Селендра. – Я велела ему уйти. И как ты только что сказала, он Благородный Лорд, а я всего лишь сестра священника. Он подумает об этом и будет рад, что я его оттолкнула.

Слезы полились как раз в этот момент.

– Ну, когда ты не плачешь, чтобы остаться золотой, ты плачешь, чтобы стать розовой, – сказала Эймер.

Селендра поперхнулась.

– Это не смешно, – сказала она, но не могла удержаться от смеха.

– Если ты ему небезразлична, он попытается снова, – сказала Эймер успокаивающе. – Дай ему возможность, будь ближе к нему. Прикоснись к нему. Ты ничего не потеряешь, даже если не окрасишься.

– Разве что мое достоинство, – сказала Селендра.

– И сколько за это нынче дают на рынке? – спросила Эймер.

– Но если я не поменяю окрас, я не смогу принести ему детей. Будет очень неправильно выходить замуж, если я не могу их иметь.

– Никто никогда не слышал о том, чтобы выйти замуж и остаться драконицей, – сказала Эймер громко, поскольку слуга, который убирал в столовой, вернулся на кухню с кучей дочиста обглоданных костей.

– Отнесите это зелье Чтен’ Вонтасу, пожалуйста, Чтен’ Селендра, оно готово. И если будете писать Чтен’ Эйнар, скажите ей, что мне интересно будет узнать больше из того, что она написала.

Селендра взяла горшок с зельем и вышла.