ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

«Видимо, моя доля и мой крест – это все-таки Санкт-Петербург». Он открыл глаза.

– Но как же такое может быть? – возмущалась молодая женщина. – Вы и вправду безрукий инвалид, а они хотят вас убить, заставляют спасаться бегством! Вы же могли сорваться с балкона и расшибиться насмерть! Я немедленно отправлю Семена в полицейский участок!

– Не надо, прошу вас! Поверьте, для всех будет только хуже! – Агасфер говорил с большими паузами, «отбиваясь» от кошки Маруськи, которая как с цепи сорвалась: терлась мордочкой о лицо Агасфера, крутила хвостом возле самого его носа.

– Да что это с ней? – засмеялась хозяйка. – Маруська живет со мной вот уже третий год, и я никогда не видела, чтобы она оказывала кому-нибудь столько знаков внимания! Бог мой! Немедленно вставайте, сударь! Вы и так испачкали свое пальто, а тут еще эта несносная кошка! Вставайте, прошу вас

Поднимаясь, Агасфер схватился за край стола и чуть не сел мимо стула.

– Вам нужно немедленно выпить чего-нибудь горячего! – спохватилась хозяйка.

– Лучше кофе, если можно. Он взбадривает, знаете ли…

Женщина, кинувшаяся было к буфету, остановилась:

– Извините, но мой кузен… Он на днях навещал меня и, кажется, выпил весь кофе. Может, все-таки чаю?

– Если это вас не затруднит, – согласился Агасфер, прислушиваясь к тому, что делается на улице.

Женщина долго переставляла в буфете какие-то склянки, шуршала пакетиками, потом вышла из комнаты.

Судя по почти пустому буфету и минимуму мебели, молодая женщина была явно бедна. Дожидаясь чая и растирая натертую ремнями и застежками культю, Агасфер напряженно размышлял о том, как отблагодарить свою спасительницу. Денег от незнакомого человека она, разумеется, не примет, да еще и возмутится. Засунуть пару купюр в книжку, которую она читает? Пожалуй, отнесет, когда отыщет, в церковь. Однако отблагодарить надо непременно. Но как? И кого? Он даже не знает ее имени.

Тем временем спасительница появилась в комнате с чайником, накрытым расшитым петухом-грелкой, и Агасфер заметил на плечах молодой женщины большой красивый платок.

– Прохладно у нас в кухне, – заметив его взгляд, хозяйка мило покраснела и снова стала чем-то шуршать и брякать в буфете.

– Вы знаете, я только чаю выпью, – Агасфер догадался, что хозяйка тщетно ищет какой-нибудь завалявшийся на полке пакетик печенья или сухариков.

Снова поминая недобрым словом «прожорливого кузена» и жалуясь на девичью память – «я, знаете ли, очень редко из дома выхожу!», – хозяйка, наконец, уселась за стол напротив Агасфера и вдруг засмеялась:

– У нас очень странное знакомство, вы не находите? В романах, рекомендуемых выпускницам Смольного, новых знакомых всегда кто-то представляет. А нас и представить друг другу некому, кроме Маруськи! Забавно, правда? Маруська, представь меня, пожалуйста, нашему гостю!

Агасфер, не забыв подхватить кошку, вскочил и по-военному щелкнул каблуками:

– Простите великодушно: Михаил Карлович фон Берг. Впрочем, друзья называют меня Агасфером.

Услыхав столь странное имя вкупе с баронским титулом от человека, забравшегося к ней поздним вечером на балкон, женщина сурово сдвинула брови. Однако Маруська и не думала покидать колени гостя, громко мурлыкала и от удовольствия выпускала и втягивала длинные когти.

– Стеклова Анастасия Васильевна. Папа баронских титулов выслужить не успел, к сожалению!

– Анастасия? – Агасфер невольно вздрогнул, услыхав дорогое имя. – Анастасия Васильевна… Очень приятно. Прошу прощения еще раз за способ знакомства, к которому был вынужден обстоятельствами. Однако разве в Смольный институт благородных девиц…

– Нет, туда принимают не только лиц дворянского происхождения, Михаил Карлович. Моя мама с юности была слаба здоровьем и умерла, когда мне исполнилось пять лет. Папа был военным моряком, офицером, и я воспитывалась в семье маминых родственников. А через четыре года после смерти мамы погиб в морском сражении отец. Мне, как его единственной дочери, было высочайше предоставлено вакантное место для поступления в Смольный, в заведение madame Новосильцевой.

Позднее, уже расставшись, и мадмуазель Стеклова, и Агасфер, припоминая детали их бесхитростного разговора обо всем и ни о чем, с удивлением отмечали неожиданную и пока еще смутную тягу, которую почувствовали друг к другу. Настенька Стеклова с юмором рассказывала о своем житье-бытье в Смольном, о начальнице, Марии Петровне Новосильцевой, строгой «до умопомрачения» к воспитанницам – и в то же время ласковой, как истинная мать, к тем девочкам, что попадали в лазарет.

Агасфер, не упоминая про монастырь, добродушно сетовал на то, что, прожив почти два десятка лет в заграничном провинциальном городишке, совсем отвык от Петербурга и вот теперь ему приходится заново привыкать к столичной жизни. Про свое бегство от бандитов рассказывал, стараясь держаться как можно ближе к правде: по приезде в Санкт-Петербург он нашел импонирующее ему занятие – стал помощником чудака-полковника, собирателя древних механических игрушек. И вот давеча, разыскав для него редкостную диковину, неожиданно подвергся нападению перессорившихся наследников.

– Вы, кажется, живете одна, Анастасия Васильевна?

– Да.

– А не будет ли с моей стороны дерзостью поинтересоваться… В общем, я слышал, что выпускниц Смольного охотно приглашают в богатые дома, в другие учебные заведения – в качестве классных дам, гувернанток, воспитательниц. И что попечительский совет Смольного ищет места для своих выпускниц. А вы тут одна, с единственной живой душой – кошкой Маруськой…

– Мне не дали рекомендации при выпуске, – просто объяснила девушка. – Видите ли, мой брат объявлен врагом престола и веры. Впрочем, это грустная история. Давайте не будем об этом, хорошо?

– Как скажете, Анастасия Васильевна! Позвольте мне только напомнить вам – как человеку, давно живущему на этом свете, что вслед за темной ночью всегда приходит светлый день. А за черной полоской обязательно следует белая! Когда я лишился руки и… всего прочего, мне очень хотелось броситься вниз с высокой стены. Жизнь казалась мне конченой и никому не нужной. Теперь я думаю иначе, поверьте!

– Вы хороший утешитель, Михаил Карлович! – слабо улыбнулась Стеклова. – Спасибо вам!

Надо было срочно переводить разговор на иную тему. И Агасфер придумал:

– Слушайте, Анастасия Васильевна, я, кажется, знаю, как наградить вашу Маруську! Найдется у вас этакая небольшая ленточка?

Имя «Настя» Агасфер произнес с трудом и не без волнения: в памяти ожила та, далекая, из его молодости Настенька – с ее пепельно-светлыми волосами…

– Награждать Марусю? За что это? – подивилась поначалу хозяйка. – Впрочем, понимаю! Если бы не она, вряд ли я прониклась бы к вам доверием!

Порывшись в корзинке с шитьем, Стеклова нашла там искомую ленточку, а Агасфер незаметно для хозяйки продел ленту в отверстие, сделанное кем-то в тяжелом золотом дукате. Повязав ленточку на шею кошки, он взял с хозяйки слово, что на «награду» она посмотрит только после его ухода.

– Да, но как и куда вы пойдете? – заволновалась Стеклова. – На дворе ночь, и эти бандюги, может быть, рыщут вокруг.

– Разбудите вашего дворника Семена! – решился Агасфер. – Пусть сбегает, поищет извозчика. А это ему за труды, чтобы не слишком ворчал!

Он положил на стол серебряный рубль.

– Швыряетесь деньгами, господин барон! – осуждающе покачала головой Стеклова. – Если вы хотите таким образом произвести на меня впечатление, то это бесполезно! А про дворника Семена могу лишь сказать, что он ленив, глуп и жаден. Как ни пошлешь в лавочку, так непременно хоть гривенник сдачи утаить пытается! По мне, так ему и полтинника хватит!

– Мельче нет! – Агасфер развел руками и лукаво прищурился: – Велите ему разменять и сдачу принести…

– Вы что же, сударь, и меня хотите полтинником отблагодарить?! – возмутилась Стеклова.

– Боже меня упаси! – Агасфер прижал руку к груди. – Просто я подумал… Я подумал, что скоро снова могу оказаться в ваших «палестинах». И, если бы вы позволили, заскочил бы на минутку – ну хоть бы и к Маруське! Забрал бы сдачу, узнал – как вы тут живете-можете…

Настя Стеклова опустила длинные ресницы: ей очень нравился этот взрослый, с девичьей точки зрения – «старый» мужчина. Вежливый, деликатный и с таким странным именем. У нее даже мелькнула мысль попросить его черкнуть записку – как он добрался до своего дома, все ли благополучно?

– Ладно, поглядим! Я пошла будить Семена. – И Стеклова вышла из комнаты.

Воспользовавшись ее отсутствием, Агасфер схватил карандаш и написал пару строк на клочке бумаги, шутливо извинился за маруськину «медаль».

Вскоре на лестнице послышались шаги – легкие Настенькины и шаркающие – дворника. Семен ворчал, гремел засовами. Наконец, дверь внизу громко хлопнула, и вскоре в комнату вернулась чуть запыхавшаяся хозяйка.

– Насилу растолкала! – весело сообщила она. – Начал было кочевряжиться, но как про полтинник услыхал, мигом в валенки свои вскочил! Сейчас обещал достать извозчика!

В комнате воцарилась напряженная тишина, какая обычно бывает перед расставанием добрых знакомых. И слова вроде уже все сказаны, и хочется еще что-то добавить на прощанье.

Наконец, на улице послышался стук копыт. Агасфер встал, попробовал еще раз засунуть крючья протеза в гнезда, махнул рукой и снова спрятал протез под пальто.

– Прощайте, Анастасия Васильевна! – Он прикоснулся губами к ее холодным пальцам. – Спасибо вам и Марусе вашей за чудесное спасение! Если бы не вы… У вас и вправду нет на свете никаких родственников?

– Брат отца еще в годы своей юности был весьма слаб здоровьем и уехал лечиться куда-то за границу. И это все, что я о нем знаю… А как я испугалась, когда увидела вас через окно! – вдруг рассмеялась Стеклова. – И эти ужасные крючки… Хотя нет, извините меня – не ужасные! Если бы не они, вы не смогли бы забраться на мой балкончик! Прощайте, Михаил Карлович! Кстати, а почему вы назвали себя Агасфером?

– Это я вам расскажу как-нибудь в другой раз! Прощайте.

– Обещаете?

– Да! Честное слово!

Сбежав с лестницы, Агасфер прильнул к входной двери, опасаясь обнаружить за ней присутствие врагов. Но слышны были только громкие зевки ваньки-извозчика и тихое похрапывание лошади. Перехватив на всякий случай снятый протез с выдвинутыми крючьями как дубинку, Агасфер рывком распахнул дверь, прыгнул в коляску и приказал ваньке:

– Трогай, дядя! Полтинник дам, коли за четверть часа доедем!

В экипаже Агасфер еще раз попытался сложить выдвинутые крючья, не смог и в конце концов махнул на это рукой.

В особняк Архипова он решил проникнуть не с парадного входа, а через потайную калитку, через сад. Погоня за ним была серьезной, – значит, не исключалось, что его могут поджидать и возле дома.

Так оно и оказалось: на углу гарцевали две пары конных городовых, еще пару он приметил в арке дома напротив. Друзья ждали его! Тем не менее Агасфер велел ваньке объехать квартал и покинул экипаж только после того, как внимательно посмотрел по сторонам.

«Черная» калитка в небольшом портике была с секретом. В глубине небольшой ниши виднелась дверь – фальшивая, сложенная из массивных бревен, вышибить которые можно было только с помощью мощного тарана. Настоящая калитка находилась в боковом притворе, и ручек со щеколдами не имела, открывалась при помощи узкой стальной полоски, которую следовало вставлять в неприметную щель на уровне колена. В швейцарской тотчас раздавался громкий сигнал, предупреждающий о том, что кто-то пытается войти в дом с черного хода. Поэтому, шагая по слегка раскисшей от дождя дорожке к задней двери здания, Агасфер знал, что его уже должны встречать.

Его и вправду встречали. Едва Агасфер приблизился к дому, как от темной стены отделилась фигура в тулупе и с огромной фузеей в руках.

– А мы тут вас уже заждались, господи, – Кузьма, камердинер полковника, неуклюже поклонился, сбив с головы Агасфера стволом фузеи шапку. – Ох, простите, ваш-бродь… Проходите в дом, вас уже заждались!

Агасфер взбежал на крыльцо, потянул на себя дверь и невольно рассмеялся: церемония встречи была еще та!

Впереди, заложив руки за спину, стоял хозяин дома в своем неизменном синем халате с кистями. Справа и слева от него стояли два генерала, чуть в стороне раскуривал сигару человек в мундире Московского окружного суда – Лопухин. По прихожей с озабоченными лицами сновали с десяток офицеров – адъютантов и порученцев.

– Здравствуйте, господа! – Агасфер передал протез с выдвинутыми когтями Кузьме. – Тимофею отдай, пожалуйста – пусть поправит свою механику! Заедает!

Встречающие зашевелились, заулыбались. Архипов обнял его, генералы принялись хлопать по плечам.

– Клочков, Силантьев, выйдите к нашей «конной гвардии»! – Архипов, отдав долг вежливости, взял «командование» ситуацией на себя. – Думаю, на сегодня всех можно отпустить, пусть отдыхают! Только прежде поспрашивать надо – не отираются ли вокруг дома какие-нибудь подозрительные личности. Медников, ты свою братию тоже можешь отпускать, рапорта завтра с утра пусть пишут.

– Кузьма! А ты чего тут со своей фузеей? Господа, он же на радостях сейчас пристрелит кого-нибудь из нашего музейного экспоната! – подал голос Лопухин. – И хозяйский револьвер, ради бога, куда-нибудь положи!

– Ишь ты, нашел музейный экспонат! – шутливо обиделся хозяин. – Этому ружьецу еще и ста лет не стукнуло! Лося в Беловежской пуще с полутораста шагов уложил.

– Ну уж и с полутораста! – хмыкнул полицейский генерал, повернулся к Агасферу, взял его за плечи. – Ну, что живой-здоровый вернулся, мил человек, – вижу! А здесь что-нибудь сохранил? Не вытряс по дороге?

Архипов указательным пальцем постучал по своей голове. Все в прихожей замерли, ожидая ответа Агасфера.

Он кивнул:

– Кажется, кое-что осталось!

– Отлично! Стенографисты, в библиотеку! – скомандовал Лопухин. – Андрей Андреич, ваши высокопревосходительства, – прошу вперед! Остальным пока отдыхать! Кузьма, как закончишь разряжать «экспонат», выдай господам офицерам чего-нибудь «расслабляющего». Медников, ты своих филеров тоже не обижай! По три рюмки разрешаю! Лично! Добавишь от себя – в претензиях не буду! Ну, пошли, пошли, господа! Медников, ты с нами!

Расселись в библиотеке. К сигарницам, папиросным коробкам и бутылкам никто не притрагивался. Все глядели на Агасфера как на возвращенца с того света.

Агасфер, не сдержавшись, прерывисто вздохнул: он снова был среди друзей, за крепкими стенами дома, который начинал считать своим. А ведь времени с момента его возвращения в Петербург прошло совсем немного: стояла середина хмурого северного лета.

Откинув голову на спинку кресла, он прикрыл глаза и, помолчав минуту, принялся пересказывать прочитанную несколько часов назад статью.

– Прекрасно, милостивый государь! Прекрасно! Теперь остается только дождаться выхода газеты и сверить «исходник» с публикацией.

– Расшифровка может занять много времени, – напомнил Агасфер. – Нужны коды! И поэтому мы с господином Медниковым провели вторую часть операции! Это была моя инициатива, и именно я настаивал на ней, господа!

– На мой взгляд, это было излишне, – покачал головой Лопухин. – Ваша инициатива, как вы ее назвали, Агасфер, была слишком рискованной! И потом – отчего раньше времени? Договаривались вроде на завтра операцию проводить!

– Хоть и не по чину мне вроде, но позвольте слово вставить, – кашлянул Медников.

– Какие тут чины! – махнул рукой Архипов. – Говорите, прошу вас!

– Как вы все знаете, у меня была аудиенция с господином директором Департамента полиции Зволянским во время его поездки в Ливадию. Я сел на его экспресс в Бологом, и пока мы ехали до Москвы, успели составить диспозицию. Исходили мы из того, что в доме господина полковника есть, как любят выражаться социал-демократы, провокатор. А проще говоря – человек из германской либо австрийской разведки.

Присутствующие переглянулись, но промолчали.

– Именно поэтому, господа, я при всех объявил, что операцию мы проведем лишь в одной гостинице, в пятницу. И только господин Агасфер знал, что пойдем мы в четверг, в обе!

– Но зачем было в обе-то гостиницы идти? – продолжал недоумевать Лопухин. – Это же лишний риск!

– Гораздо рискованнее было совершить «набег» на «Эльдориум», а через несколько дней на «Англетер», – покачал головой Медников. – Господин директор исходил из того, что если бы мы в первой гостинице «нашумели», то в тот же день во второй нас никто ждать не стал бы! А вот через неделю – ждали бы!

– Откуда такая уверенность? – спросил Архипов.

– Должен я, ваш-бродь, господин полковник, покаяться перед вами в еще одном грехе, – кашлянул Медников. – Я ведь вчера, распрощамшись с обществом, засаду в вашем доме оставил. Ну, не в полном смысле засаду, а так – двух филеров своих после полуночи в дом привел. Извините, ваше высокоблагородие, что вас в известность не поставил.

– Час от часу не легче, – вздохнул Архипов. – И зачем, позвольте узнать?

– Очень уж мне хотелось поглядеть, ваш-бродь, не попытается ли кто-нибудь из ваших гостей-товарищей весточку на «волю» передать о намеченной на пятницу операции!

– О результатах боюсь даже спрашивать! – через силу рассмеялся Ванновский. – Я, например, около полудня заезжал к Андрею Андреичу. Переговорили, а потом уже к шести часам вечера еще раз нагрянул…

Медников достал из кармана записную книжку, заглянул в нее, кивнул:

– Совершенно справедливо, ваше высокопревосходительство: без четверти шесть вы изволили прибыть.

– Я и сам, милейший, дважды дом покидал, – с вызовом бросил Архипов.

– И это мои людишки отметили, – кивнул Медников. – Только это все не в счет! Другие персоны меня интересовали.

– Да не тяни ты кота за хвост, Евстратий Павлович! – взмолился Лопухин. – Сразу говори: нашел предателя? Или так и будем жить дальше, с подозрением друг на друга поглядывая?

– Пока не знаю, – серьезно ответил Медников. – Вот списочек я приготовил, глядите сами…

На стол лег большой лист бумаги. Все сгрудились вокруг него.

– Господа, да что ж тут разобрать-то можно? – возмутился Куропаткин. – В данном списке перечислены все мы! Ах, да, еще и аббата записали, который у вас нынче гостит, Андрей Андреевич! Ну, он-то как на свою конференцию уехал, так только под вечер и вернулся.

– Я, к примеру, в восемь часов утра за папиросами в лавку ходил! – вставил Терентьев. – А что, кстати, это за личность – Прокопчук какой-то? Отмечено: покинул дом около 9 часов, вернулся без четверти десять. Кто это, господа?

– Тимофей Прокопчук – мой помощник, слесарь, – пояснил Архипов. – Все привыкли – Тимоха да Тимоха, а у него и фамилия имеется. За водкой, паразит, опять бегал в «монопольку», не иначе…

– Я уже за свою наглость прощения попросил, – вставил Медников. – Не серчайте, господа: служба у меня такая поганая! И перед лицом духовного звания извинюсь покаянно, ежели это лицо мне объяснит, куда оно нынче в шесть утра ходило. За какой надобностью?

– Позвольте! – вскинулся Архипов. – Вы хотите сказать, что аббат Девэ рано утром выходил из дома?!

– Этого я не знаю, ваш-бродь – аббат он или протодиакон православный. Записано: лицо духовного звания. Вышел из дома в шесть пятнадцать утра, вернулся в шесть тридцать пять. С пометкой: длинный коричневый плащ, капюшон на голове, лица не видать…

– Я на минуту, господа! – Архипов вышел из библиотеки. – Сейчас спрошу у аббата…

Вернулся он через десять минут, мрачный. Перед тем как сесть в кресло, налил себе коньяку и, не взбалтывая по своему обыкновению, залпом выпил. Пристально поглядев на Медникова, поинтересовался:

– Евстратий Павлович, а ты в своих наблюдателях уверен?

– Наблюдение за объектом – хлеб филера. Просмотреть, упустить – допускаю… Что, отказывается преподобный? Утверждает, что никуда не ходил?

– Говорит, что и в мыслях так рано не встал бы! Господин Медников, я с аббатом четверть века знаком! В таких переделках бывали, что вам и не снилось! Говорит: не выходил! Черт возьми, он Агасфера двадцать лет от полиции прятал, лечил – чтобы предать?!

– Господин полковник, он со служкой приехал, – подал голос Агасфер, – которого я помню еще по монастырю. Но… У него не спрашивали?

– И служка аббата поклялся, что вообще весь день из дома не выходил. Кстати, коричневый длинный плащ с капюшоном только у него. У аббата серый.

– Чем дальше, тем интересней! – хлопнул себя по коленям Медников. – Позвольте полюбопытствовать, ваш-бродь, а чем сейчас ваши гости занимаются?

– Аббат пишет что-то, к конференции готовится. Служка его спал, по-моему – я долго достучаться не мог. А что?

– На одежку бы его взглянуть, господин полковник!

– Верхняя одежда всех моих гостей в гардеробе, у Трофима, швейцара.

– Взглянуть дозволите? – не дожидаясь разрешения, Медников быстро встал и вышел.

После его ухода воцарилось напряженное молчание.

– Этак, друзья мои, и до шизофрении дойти можно, – попробовал разрядить смешком обстановку Куропаткин.

Шутку не поддержали.

Наконец, послышались тяжелые шаги и невнятный говорок. Медников вернулся в библиотеку, подталкивая перед собой швейцара Трофима. В руках у филера была коричневая хламида, какие обычно носят церковники.

– Вот, господа хорошие, как оно иногда получается! – заговорил Медников. – Человек на месте сидит, а его одежонка сама по улицам ходит!

Поискав удобное место, он распялил плащ на высокой дверце полураскрытого шкафа, расправил складки. Предложил:

– Давайте, господа, сначала Трофима поспрошаем, отпустим его на пост, а потом и сами порассуждаем. Трофим, ты когда этот плащ чистил? Честно признавайся, нам это очень важно.

– Господи, ваше высокоблагородие, да в чем моя вина-то? – Архипов еле удержал швейцара, намеревавшегося рухнуть на колени. – Али пропало что из господских вещей?

– Помолчи, борода! – прикрикнул на него Медников. – Вопрос слышал? Когда чистил?

– Как Бог свят – как обычно, – зачастил Трофим. – Как от гостей его высокоблагородия шинели или плащи получаю – сразу смотрю. Ежели не в порядке – чистим сразу же. И я, и Катерина. Супруга наша, то есть. И этот плащ, как его высокопреподобие к господину полковнику прибыло, сразу обсмотрел. С дороги же, издалека! Почистил, конечно. И на «плечики» повесил, как водится.

– Когда? Вчера, после приезда? А сегодня с утра чистил?

– Виноват, господа хорошие! Сегодня не брал в руки – потому как нужды не было! Не ходили они никуды нынче. То есть, прислужник аббатов. Чего зря чистить-то?

– Все, Трофим, ступай к себе, – отпустил его Медников. – Давай-давай, ножонками-то побыстрее двигай!

Когда Трофим, кланяясь и пятясь, исчез, Медников снова оказался в центре внимания. Подвинув к распяленному плащу сильную лампу, он встряхнул полы одежды – оттуда вылетело легкое облачко пыли.

– Видели, господа? – торжествующе заявил он. – Мыслимое ли дело, чтобы швейцар, дорожащий своим местом, так небрежно свою работу исполнял?! Чистил он плащ этот – чистил сразу после приезда ваших гостей, ваш-бродь! Почистил – и повесил. А сегодня и не подходил к нему – потому как точно знал, что служка аббата никуда не отлучался. И еще кто-то про это знал – вот и воспользовался случаем! Дошел до дверей в обычной своей одежде, в тамбуре накинул плащ – и поди, опознай его! Тем более, ваш-бродь, что швейцара своего вы балуете. Балуете! У всех ваших постоянных посетителей и гостей – свои ключи от дома. Звонить швейцару даже не надо!

– Это не баловство. Это обычай такой, – ответил Архипов. – Это знак доверия человеку. Верю – и даю ключ! Приходи в любое время, как к себе… Впрочем, не поймете, наверное…

– Наверное, – кивнул Медников. – Мне вот никто пока ключей от чужих домов не давал. Но не в этом сейчас дело, господа. Обошел нас паразит! В буквальном смысле: мы его караулим-караулим – а он плащ накинул, и в невидимку превратился…

Он еще раз тщательно осмотрел плащ. Потом вдруг стал принюхиваться к ткани. Оглянулся.

– Черт, вы же здесь все курите! Табак все перебивает, а то мне показалось… Ваш-бродь, на балкончик бы мне, а? Или на чердак…

Присутствующие переглянулись: неужели генерал от инфантерии Куропаткин прав и по крайней мере один из них «добрался» до шизофрении?

– Ну не на улицу же мне выходить, чтобы легкие прочистить, господа! – взмолился Медников. – Я-то старообрядец, сам в жизни табаком вашим душу не паскудил! Но слишком много времени провожу там, где курят! И привыкаю помаленьку. А тут пахнуло вдруг… Господа, помогите!

– Пойдемте в мою комнату! – вскочил с места Агасфер. – Знаете, я там, кажется, вообще ни разу не курил. И балкон у меня чудный. Там сырой землей пахнет, и чуть прелым листом – если это вам, конечно, не помешает! Пойдемте!

…Они стояли на балконе, стараясь дышать как можно глубже. Коричневый плащ был перекинут через балюстраду.

Сейчас, как вернемся, начнут допрашивать про всю эту беготню, погоню. А кстати, как нас эти громилы нашли в кондитерской? Неужели кто-то от самого «Англетера» следил?

– Для меня это тоже загадка, ваш-бродь! – покачал головой Медников. – Вы ж с парнишкой на извозчике уехали, а я с полчаса наблюдал из трактира за обстановкой. Все было тихо, никто не бегал, не выспрашивал. Авто с фон Люциусом подъехало, он бегом в гостиницу. Еще несколько извозчиков подъехали – видимо, вызвал он другие свои службы. Вот тут я и отправился за вами потихоньку – думал: все, чисто сработано! А оказалось – нет! Но вы, ваш-бродь, не беспокойтесь, этот вопрос решаемый! Я две бандитские рожи «срисовал», знаю их. Один так вообще в первой нашей гостинице охранником у Полячека. Найду, дайте срок!

Помолчали, подышали еще. Потом Медников развернул плащ и снова принялся принюхиваться к нему, буквально погружая лицо в складки ткани.

– Есть! – наконец сказал он. – Есть! Вспомнил! Не дымом табачным, а самим табаком пахнет. Знаете, ваш-бродь, есть такие сорта – дорогие, ароматизированные. Их в бочонках маленьких возят. А бочонки эти и прочие принадлежности табачные обычно по всей табачной лавке расставлены. Завтра пройдусь по окрестным табачным магазинам. Ходил наш невидимка недалеко, ему нужно было быстро вернуться! Если я, конечно, не ошибаюсь… Но запах-то совсем свежий!

– А если ошибаетесь?

– Ну тогда придется на Толкучий рынок возвращаться, карманников и «перетырщиков» ловить! Пошли в библиотеку, ваш-бродь! Заждались там нас, поди. Только уговор: про мои соображения пока молчок!

– Так ты, Евстратий Палыч, уже обмолвился при всех вроде…

– Ну, обмолвился и обмолвился. Мало ли что могло показаться!