Глава 15

На закате советской эпохи

Брежнев, несомненно, был твердым патриотом. По натуре был осторожным, взвешенным. Никогда не страдал склонностью к авантюрам, в отличие от Хрущева. И тем не менее, разрушение Советского Союза при нем продолжалось. Но другими методами. Скрытно, исподволь. У самого Брежнева в 1970-е годы стало резко ухудшаться здоровье. Его фактически «посадили» на сильные успокоительные (а начальник 4-го медицинского управления академик Чазов, обеспечивавший лечение кремлевской верхушки, был очень близок к Андропову). Леонид Ильич быстро дряхлел, превращался в ходячую «развалину». А теневым «серым кардиналом» в Политбюро становился Суслов. При этом как раз пропагандистский аппарат, подконтрольный Суслову, стал раздувать безудержный «культ личности» Брежнева. Начался и карикатурный «звездопад» с навешиванием Генеральному секретарю многочисленных орденов. Потоки лести и славословий, транспаранты цитат, повсеместные огромные портреты, издания «мемуаров», непрерывные награждения только подрывали авторитет партийной власти, порождали насмешки и анекдоты. А инициатором очередных награждений обычно выступал Суслов – но впадающему в маразм Брежневу это нравилось [111].

24 января 1977 года Андропов представил в ЦК секретную записку, разработанную I управлением КГБ (внешняя разведка) «О планах ЦРУ по приобретению агентов влияния среди советских граждан». «По достоверным данным, полученным КГБ, США на основе прогноза своих специалистов о дальнейших путях развития СССР разрабатывает планы по активизации враждебной деятельности, направленной на разложение советского общества и дезорганизацию социалистической экономики. В этих целях американская разведка ставит задачу осуществить вербовку агентов влияния из числа советских граждан, проводить их обучение и в дальнейшем продвигать в сферу управления экономикой и наукой Советского Союза…

По замыслу ЦРУ целенаправленная деятельность агентуры влияния будет способствовать созданию определенных трудностей внутриполитического характера в Советском Союзе, задержит развитие экономики, будет вести научные изыскания по тупиковым направлениям… Осуществляемая в настоящее время американскими спецслужбами программа будет способствовать качественным изменениям в различных сферах нашего общества, и прежде всего в экономике, что приведет к конечном счете к принятию Советским Союзом многих западных идеалов…»

Казалось бы, все правильно. Но записка вызывает множество вопросов. Речь шла о планах, которые были разработаны еще Алленом Даллесом в 1950-х годах и скорректированы Генри Киссинджером в 1972 году, и они уже осуществлялись полным ходом! И разве не сам Андропов сформировал команду «аристократов духа», покровительствовал Джермену Гвишиани, другим «прогрессивным» ученым и деятелям культуры, через которых как раз и распространялись чуждые влияния, внедрялись западные идеалы?

«Аристократы духа» Бовин, Богомолов, Арбатов, Шахназаров, Шишлин и др. окружили Брежнева, стали его помощниками и секретарями. Отбирали информацию для него, писали его речи и доклады. Главным советником Леонида Ильича по международным делам стал Александров-Агентов – «учитель» Андропова на стезе дипломатии. «Прогрессивные» ученые имели огромное влияние на председателя Совета министров Косыгина, ведь и академик Гвишиани, член Римского клуба, был его зятем.

В советском руководстве рассматривалось два проекта экономических реформ. Один предлагал академик Глушков, программу централизации народного хозяйства, создания вычислительных центров, которые объединятся в Общегосударственную автоматизированную систему учета и обработки информации, ОГАС. Таким образом, в СССР возникло бы уникальное автоматизированное управление всей экономикой. Но этот проект научные авторитеты заклевали и провалили (не стесняясь в политической клевете на авторов). Был принят другой проект, Либермана, переводить управление хозяйством не на административные, а на рыночные рычаги. На самоуправление, самофинансирование предприятий. Причем разработки Либермана поддержали и «прогрессивные» ученые, и партийные идеологи, его пропагандировали в газетах, расхваливали. Но план оказался тупиковым, реформы быстро забуксовали и зависли.

А в сельском хозяйстве были внедрены «передовые» программы, разработанные Новосибирским центром, где под руководством академика Аганбегяна угнездилась команда, созданная Яковлевым: Заславская, Левада, Грушин и др. Фактически их разработки повторяли те же самые проекты, которые пытался внедрять Хрущев. Предполагалось, что в каждом колхозе или совхозе останется 1–2 поселка с числом жителей от 1–2 до 5-10 тыс. Здесь будет развиваться современное хозяйство на научной основе. Остальные села и деревни признавались «неперспективными», подлежали ликвидации. Эта реформа обрушилась на Россию с 1968 года. Прекращалось автобусное сообщение с «неперспективными» селами. В них закрывались школы, больницы, клубы. И стоит отметить, удар пришелся только по России! Планы совершенно не касались национальных республик, никто не выделял «неперспективные» прибалтийские хутора, кавказские аулы, среднеазиатские кишлаки.

В результате русской деревне был нанесен необратимый удар. За 20 лет, с 1959 по 1979 года, число населенных пунктов в сельской местности уменьшилось на 60,2 % (до 177,1 тыс.). Самый катастрофический ущерб потерпело Нечерноземье – историческое сердце России. За те же 20 лет из 378 тыс. сел и деревень уцелело лишь 20 тыс.! Более 60 млн. человек переселились в города. В результате сельское хозяйство развалилось. Продукты питания, хлеб, мясо, стали закупать за границей. Но деревня была и главным источником прироста населения! Теперь начался демографический спад. Деревня была и главной хранительницей народных традиций – культурных и религиозных. Теперь она была разрушена…

А «разрядка» широко распахнула двери в СССР западным влияниям. И в отечественной культуре тоже стало массированно внедряться подражание Западу: на эстраде, в музыке, кинематографе, литературе, изобразительном искусстве. Впоследствии были рождены легенды о «страшном» КГБ, душившем живую мысль, подавлявшем любые «свободы». Это ложь. Андропов был откровенным либералом, покровительствовал театру на Таганке, рок-музыке, авангардистам. Он лично опекал поэта Евтушенко, фантастов Стругацких и других подобных деятелей, слывших «диссидентами». Впрочем, «борьба» с инакомыслием вообще велась своеобразно. Диссидентов была небольшая кучка, несколько десятков. Каждый их шаг был под присмотром КГБ, имевшем в их среде немало осведомителей. Но если против них и предпринимались меры, то мягкие, для видимости. Объективные исследователи приходят к справедливому выводу: КГБ не столько боролся с диссидентами, сколько делал им рекламу [113]. Провоцировал на Западе шумные кампании в их защиту.

Другое дело – русские национально-патриотические настроения. Вот их давили жестоко, спускали всех собак. Если раскрывались подпольные кружки русской патриотической оппозиции, их громили сурово. Они получали отнюдь не символические сроки лагерей или ссылки, а полновесные, «на всю катушку». И в их поддержку никакая «общественность» протестов не поднимала – ни западная, ни отечественные «правозащитники». Причем в борьбе с русским патриотизмом единомышленником Андропова выступал Яковлев. Правда, он на этом надорвался. В 1972 году решил разгромить патриотическую интеллигенцию, опубликовал в «Литературной газете» статью «Против антиисторизма». Но поднялась буря возмущения, к Брежневу обратился Шолохов. Яковлева сняли с должности. Правда, и заступники у него оставались мощные. Суслов, Пономарев. Поэтому отправили его не куда-нибудь в захолустье, а послом в Канаду. Как бы поближе к тем силам и кругам, с которыми он давно был связан.

Но по мере того, как здоровье Брежнева ухудшалось, снижалось и его реальное влияние. А русскую культуру подспудно продолжали давить. В 1978 году Шолохов снова стал бить тревогу, обратился с письмом к Генеральному секретарю. Указывал: «Одним из главных объектов идеологического наступления врагов социализма является в настоящее время русская культура… Принижая роль русской культуры в историческом духовном процессе, искажая ее высокие гуманистические принципы, отказывая ей в прогрессивности и творческой самобытности, враги социализма тем самым стараются опорочить весь русский народ… Особенно яростно, активно ведет атаку на русскую культуру мировой сионизм, как зарубежный, так и внутренний. Широко практикуется протаскивание через кино, телевидение и печать антирусских идей, порочащих нашу историю и культуру…» [90].

Однако на этот раз его письмо даже не дошло до Брежнева. Подручный Суслова Зимянин составил резолюцию, что Шолохов ошибается, и Секретариат ЦК принял постановление: «Разъяснить т. Шолохову действительное положение дел с развитием культуры в стране», и «никаких открытых дискуссий по поставленному им особо вопросу… не открывать» [90]. А атаку на патриотическое движение повел Андропов, он даже придумал новый термин, «русизм». Представил в Политбюро доклад, где доказывал, что «русизм» – главная опасность для Советского государства [113, с. 194]. Председатель КГБ поучал: «Русизм – идеологическая диверсия, требующая особого к себе внимания и мер воздействия»; «Главная забота для нас – русский национализм: диссиденты потом – их мы возьмем за одну ночь». Любопытно, что в данном случае председатель КГБ и Сахаров оказывались полными единомышленниками! Академик точно так же, как Андропов, видел основную угрозу в пробуждении русского национального сознания[52]!

Бывший помощник Горбачева на Ставрополье В. Казначеев оставил воспоминания: «По-видимому, это была тщательно спланированная акция. По всем окраинам Советского Союза прокатилась яростная волна подъема национал-шовинизма – прибалтийского, армянского, грузинского, украинского, еврейского, начались отъезды целых еврейских семей на «землю обетованную», но главное – евреи стали проявлять неслыханную активность в СССР, создавая правозащитные движения и другие различные организации, которые КГБ по мере надобности хоть и разоблачал, но делал это чрезвычайно топорно и неумело, создавая больше рекламы этим движениям, чем пытаясь искоренить их на самом деле. На этом фоне лишь подъем русского национального самосознания подавлялся нещадно. Множество русских молодежных организаций национального толка были истреблены, а их участники получали не символические сроки, как, например, западные правозащитники, а совершенно реальные, полновесные 10–15 лет…» [113, с. 166–167].

Зато среди фигур, которые рекламировались как «столпы патриотизма», появлялись личности весьма сомнительного свойства. Например, академик Дмитрий Лихачев, крупнейший специалист по истории Древней Руси. Вроде бы жертва репрессий, пострадавший при Сталине. Хотя на Соловках в 1928–1931 годах он работал сотрудником «криминологического кабинета» – отдела лагерной администрации, осуществлявшего надзор за заключенными, в 1932 году был освобожден досрочно со снятием судимостей. В СССР он всегда был близок к либеральным диссидентам. Да и сам имел широкие связи с Западом, особенно с Англией, неоднократно приглашался туда читать лекции, был почетным доктором Оксфордского, Эдинбургского, Цюрихского, Бордосского, Сиенского университетов, членом Итальянской академии. Его приглашали и участвовать в совещаниях по Европейской безопасности.

Таким же авторитетным лидером патриотов выступал известный художник Илья Глазунов. Он открыто позиционировал себя «православным монархистом», но поддерживал дружбу с масоном Шульгиным. За «монархизм» и «антисемитизм» его почему-то никто не преследовал. Наоборот, он стал «придворным» живописцем, писал портреты Брежнева, Щелокова, Индиры Ганди, Урхо Кекконена, других политиков, кинозвезд. Участие советских спецслужб в партизанской войне в Лаосе и в революции в Никарагуа считалось строжайшей тайной. Но Глазунова посылали туда в командировки [113, с. 165–166]. По какой-то причине КГБ закрыл глаза на то, что он нелегально вывез за границу, выставил и продал там за круглую сумму картину «Мистерия XX века», запрещенную в СССР. А по возвращении ему… присвоили звание Народного художника СССР. Глазунов лично общался с Андроповым, и тот обеспечил ему выставки в Москве, собственный музей [29, с. 43–44]. Не правда ли, наводит на размышления?

Вот в такой непростой обстановке Предстоятелем Церкви стал Пимен (Извеков). Он был из дворянской семьи, как и Алексий (Симанский). Принял монашеский постриг и стал священником в катастрофические 1920-е годы, когда Церковь, казалось, погибала. Документы о его биографии частично утрачены, можно восстановить только отдельные факты. Но по ним видно, что Пимен отверг Декларацию Сергия (Страгородского), перешел к «катакомбникам». В церковных гонениях был осужден, трудился на строительстве канала Москва – Волга. Потом был сослан в Узбекистан. «Официальным» священником он не значился, и в 1941 году его призвали в армию. Он воевал храбро и доблестно, стал офицером, командовал ротой.

Тут, конечно, могут возникнуть вопросы – как же иеромонах взял в руки оружие, участвовал в боях? Но понятия о сугубом пацифизме священнослужителей являются, в общем-то, фарисейскими. В дни священной войны, когда опасность нависала над самим Отечеством, русские православные священники и монахи поступали именно так. Стоит вспомнить схимонахов Пересвета и Ослябю, оборону Троице-Сергиева монастыря во время Смуты, протопопа Аммоса, героически погибшего, защищая от шведов Новгород. Можно вспомнить и более поздние времена 1854–1855 годов, когда монахи под командованием архимандрита Александра обороняли Соловецкий монастырь, били из пушек по английским кораблям, когда у села Лямца священник Петр Лысков со своей паствой пулями и картечью отразил британский десант…

Пимен вернулся к служению в 1945 году – демобилизовался с тяжелой болезнью, в окопах получил туберкулез позвоночника. А Патриархом стал Алексий (Симанский), не имевший касательства к Декларации. Священников не хватало. Пимен выделился организаторскими, хозяйственными навыками, приобретенными и в заключении, и в ссылке, и в армии. Умело налаживал хозяйство в храмах, их восстановление. Был назначен наместником Псково-Печерского монастыря, а потом и Троице-Сергиевой лавры. Стал получать в управление епархии. А в Патриархии, как уже отмечалось, занял должность управляющим делами. Ведал всей церковной канцелярией, перепиской, финансами.

По натуре он был человеком осторожным. Жизнь научила его, что свои принципы не всегда полезно высказывать вслух. Иногда лучше хранить их молча. Сказывался и военный опыт. Приказ начальства должен быть выполнен. Но как его выполнять – это уж твое дело. На посту Предстоятеля он тоже взялся налаживать хозяйственные дела. Добился выделения участка земли в Софрино, там началось строительство ныне знаменитого церковного завода художественных промыслов. В 1972 году Пимен совершил большое паломничество. Посетил Святую Землю, первым из русских патриархов побывал на Афоне.

Правда, это путешествие стало исключением. Совет по делам религий и КГБ не доверяли Пимену и ограничили его возможности, чтобы он был в значительной мере «номинальным» главой Церкви. Поездки по епархиям, по монастырям ему не разрешали. Позволили лишь несколько раз посетить Ленинград, Киев и Одессу – там еще при Сталине была устроена летняя патриаршая резиденция. Политическую линию РПЦ по-прежнему закручивали Никодим (Ротов) и его ставленники. Конфликтов с ними Пимен избегал, прекрасно зная, какие силы за ними стоят. Но и сам он создавал противовес реформаторам, поддерживал ортодоксальных священников и архиереев.

А между тем вокруг церкви разворачивались интриги. Ее всячески старались втянуть в политику. Весной 1972 года к Патриарху обратился Солженицын со своим «пасхальным письмом». Призывал созвать Поместный Собор, открыто выступить против атеистической политики государства. По своей сути такое послание было чисто провокационным. Неужели диссидентствующий писатель не знал, под каким контролем находится Патриархия? Подталкивать ее на такой шаг – значило просто задирать коммунистическую власть, дарить ей причины и повод для нового удара по Церкви. Пимен оставил письмо Солженицына без ответа. Но оно распространялось западными «голосами», в «самиздатовских» перепечатках, очень способствуя дискредитации РПЦ как в советских правоохранительных органах, провоцируя подозрения, так и в антисоветских кругах – Патриархия не поддержала «героя»!

Стоит отметить, что у «борцов с коммунизмом», диссидентов-западников, Православие никаким интересом не пользовалось. Иное дело протестанты, участвовавшие в кампаниях за «права человека». Или униаты, в которых видели союзников. Так, в 1978 году был разыгран шумный спектакль в Венеции – униатский кардинал Слипый торжественно благословил «внука Сахарова». То есть внука Елены Боннер, прогнавшей от академика его родных детей.

Справка: кто есть кто?

Иосиф Слипый – униатский епископ, военный преступник. Активно участвовал в формировании дивизии СС «Галичина». В 1945 году осужден на 8 лет каторги и ссылку. Возвращен из нее Хрущевым, но за создание тайных униатских структур в 1958 году. осужден на 7 лет. Освобожден по ходатайству папы Иоанна XXIII и президента США Кеннеди. Участвовал во Втором Ватиканском Соборе, покатил обвинения на РПЦ. Но папа сделал униатам внушение, поскольку сам начинал игру с РПЦ. Демарши прекратились, а Слипый остался в Риме, был возведен в сан кардинала. Окормлял украинскую эмиграцию, которая признавала его «униатским католическим патриархом».

Западные спецслужбы тоже очень трудно было заподозрить в приверженности к Православию. Тем не менее, в операциях по раскачке советского народа они активно разыгрывали и «церковную карту». В эфире иностранных «голосов», вещавших на СССР, регулярно звучали православные проповеди и передачи. Конечно, очень трудно предположить, чтобы радиокомпании, связанные с разведывательными органами, пригласили на работу какого-нибудь простого, случайного священника. Но он и не был «простым» и «случайным». Вел передачи епископ Василий (Родзянко) – внук председателя Государственной Думы Михаила Родзянко, одного из главных организаторов заговора против Царя в Феврале 1917-го. А его внук, в миру Владимир, сперва подвизался в РПЦЗ, был одним из ближайших доверенных учеников митрополита и масона Антония (Храповицкого).

Родзянко был священником в Сербской церкви. В 1949 году югославские коммунисты начали борьбу с религией и осудили его на 8 лет, как и множество других священников и монахов. Но тут и обнаружилось, что он совсем «не простой». Другие остались сидеть по тюрьмам, а за Родзянко ходатайствовал сам архиепископ Кентерберрийский Джеффри Фишер, и его освободили. На Западе он сразу оказался очень востребован, причем совершенно разными конфессиями и службами. Он преподавал богословие в Оксфорде и Свято-Сергиевском институте в Париже (международное экуменистическое заведение под юрисдикцией Константинопольского Патриарха). Возглавил и вел русские православные проекты на «Би-би-си», на «Радио Ватикана», по «Голосу Америки». Со временем перебрался из Англии в США, перешел в Американскую Церковь и стал епископом Вашингтонским. Правда, тематика его передач, вроде бы, была чисто духовной – просвещение заблудших душ в СССР. Но ведь и духовное можно подавать так, чтобы влиять на политические взгляды.

В Советском Союзе появились и «православные диссиденты». Еще в 1965 году молодые священники Глеб Якунин и Николай Эшлиман выступили с протестом против гонений на Церковь, написали письмо в Патриархию. По сути, вопросы они подняли совершенно правильные, некоторые архиереи одобрили содержание письма. Но вели себя священники по-юношески фрондерски, вызывающе. Начали поднимать шум, распространять свое послание в копиях. Кстати, оно было и совершенно несвоевременным. Брежнев-то гонения прекратил, а скандал мог навлечь новые неприятности. Увещевания не помогли, и Патриарх Алексий (Симанский) запретил их в служении, уволил за штат. Эшлиман после этого стал работать художником. Но Якунин не смирился и не покаялся. Присоединился к политическим диссидентам. Включился в борьбу за «права верующих». Но уже не только православных, а всех скопом, вместе с сектантами. Да и заключалась эта борьба в том, чтобы собирать негатив на действия советских властей и пересылать за границу или передавать иностранным журналистам.

В СССР возник и «православный самиздат», рассчитанный не столько на церковную, сколько на «околоцерковную», «околорелигиозную» публику. В перепечатках распространялись рассказы про некоего «отца Арсения» – якобы реально существовавшего узника сталинских лагерей, позже окормлявшего общину «верных» последователей. Сейчас эти самиздатовские творения собраны и издаются огромными тиражами, хотя авторы их остаются неизвестными, а сами рассказы являются откровенными фальшивками. Те, кто писал их, совершенно не представляли порядков в лагерях, путаются даже в вопросах, кто и в какие годы возглавлял НКВД и МГБ. А под «православной» тематикой обнаруживается вульгарная русофобия. Вроде лжи о «зверствах» советских солдат и партизан в Великую Отечественную войну и пр. Обнаруживается и замаскированная протестантская подкладка – например, рекомендации использовать для духовного воспитания детей книги лютеранки и лесбиянки Сельмы Лагерлеф. Словом, «заказ» получается чисто западный. Или эти рассказы стряпали в расчете на публикации за границей. Или их оттуда и вбрасывали.

Но патриотическое движение Церковь поддерживала – хоть и осторожно, дистанцируясь от «политики». В 1970-х базой этого движения стало Всесоюзное общество охраны памятников истории и культуры. Оно получило помещение в Высокопетровском монастыре (не действующем). Там собирались патриотически настроенные писатели, журналисты, историки. На их заседаниях присутствовал председатель издательского отдела Патриархии митрополит Питирим (Нечаев). Под эгидой того же Всесоюзного общества по разным городам и областям создавались «Русские клубы». Усилиями этих энтузиастов в 1980 году было организовано повсеместное празднование 600-летия Куликовской битвы, и вспоминали не только Святого благоверного князя Дмитрия Донского, но и преподобного Сергия Радонежского.

Из активистов проведения юбилея сложилось культурно-историческое общество «Память». Но само патриотическое движение было слишком разношерстным, в нем собрались «красные» и «белые», «сталинисты» и «монархисты», православные и атеисты. Собрания «Русских клубов» порой (и как правило) выливались в обычные пьянки под громкие тосты и песни [12]. А когда Андропов под флагом борьбы с «русизмом» круто прошерстил лидеров, эти структуры развалились и заглохли.

Однако «пятая колонна», окружившая больного Брежнева, подрывала не только советскую экономику и патриотические устои. Возобновились и гонения на Церковь. Снова стали закрываться храмы. Но без шумных погромов, потихоньку. Сегодня в одной области, завтра в другой. И предлоги как будто использовались разные. Но «единичные» случаи складывались в систему. В 1970-е годы было ликвидировано около тысячи приходов – седьмая часть из оставшихся после хрущевской бури. А по мере того, как Брежнев утрачивал контроль над событиями, и управление прибирал к своим рукам Суслов, богоборцы наращивали масштабы.

На Украине, где они особенно обнаглели, не выдержал епископ Полтавский и Кременчугский Феодосий (Дикун). В 1977 году направил послание Брежневу на 200 листов, перечислив факты беззаконий. Но его письмо каким-то образом попало и за границу, зачитывалось по радио «Свобода». Куроедов взорвался в гневе, требовал примерно наказать епископа. И вот тут Патриарх Пимен поступил как принципиальный военный командир. Формально он предписание Совета по делам религий выполнил, перевел Феодосия в другое место, в Вологду. Но при этом демонстративно наградил его, возвел в сан архиепископа. Власти то ли оценили жест Патриарха, поддержавшего протест, то ли письмо дошло до адресата. Во всяком случае, скрытная атака на Церковь приостановилась.

Но вообще публикация православных материалов на Западе была распространенным способом провокации, подставления под удар. Так, историк Владимир Осипов выпускал машинописный самиздатовский журнал «Вече» тиражом 50-100 экз. В нем публиковались священник Дмитрий Дудко, писатели Леонид Бородин, Геннадий Шиманов, Анатолий Иванов, Светлана Мельникова, Михаил Кудрявцев, Михаил Антонов. Действовал Осипов грамотно. Обвинить его в создании нелегальной организации было нельзя: он открыто писал на обложке свою фамилию и адрес. Материалы были православно-патриотического плана, но под обвинения в антисоветской агитации не попадали. А на попытки КГБ голословно запугать его, взять «на пушку», Осипов не поддавался. Зато «настоящие», либеральные диссиденты, восприняли «Вече» в штыки. Объявляли журнал «черносотенским», его авторов «провокаторами», «агентами КГБ». Но потом вдруг резко сменили позицию, начали втягивать Осипова и его товарищей в деятельность «правозащитников», материалы из «Вече» стал перепечатывать «Посев» в Мюнхене. И именно это позволило Андропову объявить деятельность Осипова антисоветской, он получил 8 лет.

Преследованиям КГБ подвергался и популярный проповедник протоиерей Дмитрий (Дудко). Его силились уличить в антисоветской агитации. Куроедов давил на Патриархию. А Патриархия опять выполняла его требования формально. Просто переводила протоиерея из одного прихода в другой. Но проповеди о. Дмитрия вдруг без его ведома издали за рубежом – вот тут-то его и арестовали. В 1980 году заставили выступить с «покаянием» по телевидению. Но вскоре дело пришлось закрыть. Преступлений не обнаружилось. А лгать в «покаяниях» отцу Дмитрию совершенно не пришлось. Против советской власти он никогда не выступал. Боролся только с безбожием – и продолжал бороться.

Впрочем, западные правящие круги и спецслужбы подставляли не только православных. Они и со «своими» диссидентами не церемонились, когда считали это выгодным. «Потепление» с Советским Союзом было недолгим. США и их партнеры добились того, что хотели. Наша страна заражалась их пропагандистскими влияниями. Промышленность СССР была подорвана потоком импорта. Кремлевское руководство подписало Хельсинкские соглашения, в том числе о «правах человека». Но для того, чтобы сломать ветку, более эффективно не тянуть в одну сторону, а дергать в противоположные. То в одну, то в другую. Теперь требовалось измотать Советский Союз в гонке вооружений. А кроме того, обвалить дружественную и миролюбивую державу получалось слишком уж некрасиво. Другое дело – одолеть врага. Чтобы СССР потом выглядел жалким, капитулировавшим противником, а сами они – победителями «мирового зла».

Президент США Картер и его советник по национальной безопасности Збигнев Бжезинский повернули от «потепления» обратно к «холодной войне». Для этого принялись расхваливать и превозносить советских диссидентов, слать им правительственные телеграммы, официально принимали в Белом Доме деятелей, изгнанных из СССР. А КГБ почему-то подыграл американцам. Резко «повелся» на их провокацию, разогнал и арестовал группы «правозащитников», пересылавшие за рубеж негатив о родной стране. Картеру это дало возможность раздуть кампанию против «тоталитаризма», нарушений «прав человека».

3 июля 1979 года последовала еще одна провокация. Картер подписал секретный приказ о финансировании отрядов исламской оппозиции, ведущих гражданскую войну в Афганистане. В 1998 году в интервью французскому журналу «Le Nouvel Observer» Збигнев Бжезинский признался: «Мы не толкали русских вмешиваться, но мы намеренно увеличили вероятность, что они это сделают». И опять подыграл… Андропов. Представил доказательства, что США активно вмешались в дела Афганистана. А выводы – надо тоже вмешаться, направить туда войска. Иначе там утвердятся американцы. Брежнев был против. Но сторонниками ввода войск, кроме Андропова, выступили Суслов, Пономарев, Громыко, министр обороны Устинова. Брежнева склонили согласиться большинством голосов Политбюро. Началась Афганская война.

Тут же Советский Союз был объявлен «агрессором», очутился в международной изоляции. На лето 1980 года в Москве были назначены Олимпийские игры. В нашей стране этим очень гордились, в строительство олимпийских объектов были вложены колоссальные средства. Но США и еще около 60 государств объявили им бойкот… И в подобной ситуации точно так же, как в период Великой Отечественной, коммунистическое правительство вспомнило о Церкви, решило использовать ее авторитет, продемонстрировать «союз» с ней. Среди стран, которые всячески зазывали на Олимпиаду, были православные, и в Олимпийской деревне была построена часовня.

А Патриарх Пимен тоже воспользовался моментом, сумел обратить внимание на Церковь. Он посетил спортивные сооружения и Олимпийскую деревню, молился в новой часовне. Присутствовал на церемонии закрытия Олимпийских игр. Это выглядело весомо, солидно. Тут уж не только Куроедов, а сам Брежнев и прочие высшие руководители вспомнили, что в стране есть Патриарх. Что он может быть важной и нужной фигурой. А в январе 1982 года умер один из главных врагов Церкви, Суслов, и после этого перед Пименом открыли международное поле деятельности. В июне 1982 года ему первому из московских Патриархов доверили выступить с речью в Нью-Йорке на сессии Генеральной ассамблеи ООН по разоружению. И оказалось, что говорить он может очень хорошо, правильно, полезно.

Задумывался ли Леонид Ильич о своей душе? Конечно, он не был верующим. Слой коммунистической шелухи накопился в нем слишком большой. Но какое-то русское, православное чувство в нем жило. А может быть, как раз выступление Патриарха в ООН подвигло его, что нужно налаживать сотрудничество с Церковью? Буквально накануне своей смерти он отдал неожиданное распоряжение – возвратить Церкви Свято-Донской монастырь. Когда-то он являлся главной резиденцией Патриархии, а потом его прибрали для своих нужд органы госбезопасности. Леонид Ильич подписал указ вернуть монастырь его настоящим хозяевам.

Исполнения он уже не увидел. Упокоился возле Кремлевской стены, и в его кресле оказался Андропов. Но и он все-таки обладал определенной долей благородства. Или руководствовался практическими соображениями. Во всяком случае, предсмертную волю Брежнева он выполнил. Только изменил монастырь. Леонид Ильич писал о Донском, а Андропов вместо него отдал Даниловский. И причины такой замены понятны. В Донском монастыре КГБ устроился очень прочно. Там располагались архивы, специальные учебные классы, закрытый кинозал. Там же находился крематорий, а при нем – «спецзахоронения», поскольку в нем сжигали трупы расстрелянных. Освободить Даниловский монастырь сочли более простым делом – в нем находились склады и колония для несовершеннолетних. Подозревать Андропова в религиозности у нас нет оснований. В указе он даже избежал слова «возвратить» монастырь – написал «передать». Как собственность, законно принадлежащую государству.

Как бы то ни было, 17 мая 1983 года Свято-Даниловский монастырь официально перешел к Церкви для «создания на его территории Духовно-административного центра Московского Патриархата». Всеми верующими это было воспринято в чрезвычайной радостью и воодушевлением. До сих пор в столице не было ни одного действующего монастыря, и наконец-то открывался первый! Он был в очень плохом состоянии, запущенным, давно не ремонтировался. Но от желающих помочь в его восстановлении отбоя не было. Как ни парадоксально, заниматься ремонтом, обеспечивать связь со строительными организациями пришлось Куроедову как «официальному» государственному чиновнику. А православные воспринимали возвращение монастыря как добрый знак, как предвестие грядущих перемен.