Книга: «Пятая колонна» и Русская Церковь. Век гонений и расколов
Назад: Глава 13. «Никодимовщина»
Дальше: Глава 15. На закате советской эпохи

Глава 14

Дом Ипатьева и «екатеринбургские останки»

Вопреки утверждениям в мемуарах А.Н. Яковлева, будто секретные разработки вокруг темы цареубийства были начаты по личной инициативе Хрущева, а после его отставки автоматически прекратились, факты говорят совершенно другое. Никиту Сергеевича скинули, но скрытная возня вокруг фигуры Николая II и расправы над ним продолжалась. Мы уже отмечали, что материалы по этой теме, рукописи и видеозаписи, собранные под руководством Ильичева и Яковлева, были строжайше засекречены. Но в конце 1960-х к ним допустили журналиста Марка Касвинова. В «большой» литературе он никогда еще не появлялся. Он работал на радио, в отделе вещания на германоязычные страны. Был прямым подчиненным того же Яковлева – а как пропагандист на «загранку», был так или иначе связан и с КГБ.

Первая в СССР книга П.М. Быкова, внедрявшая официальную версию об уничтожении Царской Семьи, мелькнула в 1920-х годах и уже забылась. А Касвинову предоставили засекреченные материалы именно для того, чтобы создать новую открытую книгу о цареубийстве. Причем в процессе работы журналист зачем-то трижды ездил консультироваться с масоном Шульгиным, доживавшим свой век во Владимире. Труд Касвинова, «Двадцать три ступени вниз», увидел свет в 1972–1974 годах. Интерес к нему был искусственно подогрет долгим перерывом в публикации. Однако книга оказалась откровенно лживой – даже начиная с названия. Оно выпячивает якобы «мистическое совпадение» между 23 годами царствования Николая II и количеством ступеней в подвале Дома Ипатьева. Но документы следствия Н.А. Соколова и сохранившиеся фотографии показывают – ступеней было не 23, а 19. «Мистику» придумали и запустили в обиход искусственно.

Можно отметить и целевые направления фальсификации в работе Касвинова. Н.А. Соколов, М.К. Дитерихс, Р. Вильтон приводили доказательства, что имело место оккультное жертвоприношение [92]. У Царя и членов Его Семьи после Их умерщвления, еще в доме Ипатьева или во дворе, отсекли головы, и их куда-то унесли. Через два дня Юровский выехал с докладом в Москву. По свидетельствам очевидцев, он вез с собой опечатанный чемоданчик, а также три грубо сколоченных ящика. Как выяснилось позже, в Москве Юровский со своим багажом проследовал прямо на квартиру Свердлова – руководившего операцией по цареубийству.

А на стене подвала, где разыгралось злодеяние, были обнаружены две надписи. Первая по-немецки, цитата из стихотворения Гейне «Валтасар»:



 

Belsatzar ward in selbiger Nacht

Von seinen Knechten umgebracht

 

(«В эту самую ночь Белшацар был убит своими слугами»).

Другая надпись – четыре каббалистических знака. Три из них – буквы «л» разных алфавитов, арамейского, самаритянского и греческого. Четвертый знак – косая черта. Причем буквы изображены перевернуто, «вверх ногами». Относительно первой надписи следствие пришло к выводу, что ее сделал человек, очень хорошо знавший Гейне в подлиннике. Гейне дал имя в иудейской транскрипции, Белшацар. Автор надписи счел возможным пропустить из оригинала слово «aber» – «однако», имеющее смысл в контексте всего стихотворения, но не отдельной надписи. И «скаламбурил», добавив в имя букву «t». В подлиннике – Belsazar. С добавлением буквы окончание имени получается «tzar» – «царь».

Расшифровкой второй надписи впоследствии занимался ученый-востоковед, знаток магии, М.В. Скарятин. Дело это было очень непростое. В каббалистике буквы имеют и символическое, и цифровое, и астрологическое значение. Особое значение могут иметь сочетания букв, сочетания самих значений. Вариант, к которому пришел Скарятин: «Здесь, по приказу тайных сил, Царь был принесен в жертву для разрушения Государства. О сем извещаются все народы» [92].

Сам список непосредственных убийц остался неизвестным. Однозначно установлен только один из них, Янкель Юровский. А кроме него, фигурировали некие таинственные «латыши» – то есть, лица, плохо говорившие по-русски. Неизвестной осталась и картина убийства. М.К. Дитерихс приводил факты, позволяющие предположить, что расправа производилась холодным оружием, а «расстрел» имитировался: «Пулевых следов в комнате имелось от 28 до 35, причем большая часть их была от пуль, не проходивших человеческое тело». «Тела рубились одетыми. Только таким изуверством можно объяснить находку обожженных костей и драгоценностей со следами порубки, а драгоценных камней – раздробленными». [35]. Это подтверждал известный святой провидец, Старец Николай (Гурьянов) «Детей истязали на глазах онемевших святых Страдальцев, особо истязуем был Царственный Отрок… Царица не проронила ни слова, Государь весь стал белый», «Господи! Что они с ними сотворили! Страшнее всяких мучений! Ангелы не могли зреть! Ангелы рыдали, что они с Ними творили! Земля рыдала и содрогалась…» [120].

Но книга Касвинова тиражировала в массовом сознании все ту же «официальную» версию, принятую в 1918 году. Был «обычный» расстрел. Без какой-либо причастности Ленина, Троцкого, Свердлова и других высших руководителей, по инициативе и приговору местных властей. Мало того, в списке убийц фигурируют только «русские рабочие». Правда, с этим списком автор обращался более чем произвольно. В нескольких редакциях книги у него перечисляются совершенно разные лица!

Однако советское идеологическое ведомство Суслова и Яковлева не ограничилось написанием и вбросом фальшивки Касвинова. К раскручиванию «царской кампании» оно привлекло и кинематограф. Причем можно увидеть, что сама эта кампания оказалась связана с аналогичными тенденциями, проявившимися вдруг на Западе. В 1966 году в Англии вышел фильм Дона Шарпа «Распутин: сумасшедший монах». И одновременно в СССР была поставлена задача снять фильм о Распутине, Царе и Его Семье. Любопытно, что сперва для съемок привлекли диссидентствующего режиссера Эфроса (отдел агитации и пропаганды ЦК во главе с Яковлевым вообще испытывал странную тягу к диссидентам). Эфрос намеревался взять за основу грязную пьесу А.Н. Толстого «Заговор Императрицы».

Но в «верхах» что-то перерешили (возможно, репутация режиссера все же смутила), и фильм передали Элему Климову. Он от пьесы Толстого отказался, пригласил сценаристами С. Лунгина (уже выполнявшего заказы по антирелигиозной кампании) и И. Нусинова. Фильму придумали несколько рабочих названий – «Святой старец Гришка Распутин», «Мессия», «Антихрист». Но Комитет по кинематографии отверг написанный сценарий, раз за разом возвращал на переработки. Потому что авторы возбудились столь благодатной темой и увлеклись откровенным развратом.

Толчок снова поступил из-за рубежа. В 1971 году Голливуд выпустил фильм Шеффнера «Николай и Александра», слащавую мелодраму, получившую два «Оскара». Впрочем, в нее не забыли вставить клевету, вроде «кровавого воскресенья». Не забыли вставить и «расстрел» Царской Семьи – разумеется, «русскими рабочими». Но в СССР было решено сделать ответный фильм, против «реабилитации царизма». Отсняли его под названием «Агония» в 1973–1974 годах. Одновременно с выходом книги Касвинова.

Климов при этом блеснул и чисто режиссерскими приемами фальсификации. Вставил кинохронику 1900-х, перемешав с нею кадры из советских художественных фильмов и подделав их под «документальность». А чего стоит сцена, где Царь проявляет фотографии при красном освещении – и предстает «кровавым», тут же идут псевдодокументальные врезки с перечислением количества «жертв царизма». Но, невзирая на такие «достижения», партийная цензура фильм не пропустила. В нем очень уж смачно показали «разложение» – у зрителя могли возникнуть «нездоровые» ассоциации с советской элитой. Однако и «на полку» фильм не отправили. Продали за границу. Конечно же, он пользовался успехом, сорвал призы на нескольких кинофестивалях – а уже оттуда вернулся на советские экраны.

Но «антицарская» кампания была гораздо более широкой, она дополнилась и другими акциями. Во второй половине 1960-х в ЦК КПСС стали поступать письма из нескольких сибирских городов, где родился и бывал в ссылках цареубийца Юровский – с ходатайствами о переименовании улиц в его честь. В 1972 году в Свердловске вышла книга Я. Резника «Чекист», посвященная этой страшной личности. А сразу же после публикации первой части пасквиля Касвинова за перо взялся популярный (и главное, имеющий репутацию патриотического!) писатель Валентин Пикуль. Появился его роман «Нечистая сила» – в сокращенном виде (под названием «У последней черты») он вышел в 1979 году во вполне патриотическом журнале «Наш современник». Сын премьер-министра П.А. Столыпина писал, что за такую клевету «в правовом государстве автор отвечал бы не перед критиками, а перед судом». Писатель Юрий Нагибин в знак протеста против издания такой мерзости вышел из редколлегии «Нашего современника». А друг Пикуля, Виктор Ягодкин, сообщал: когда роман вышел в свет, автора избили, и его стали негласно охранять по личному распоряжению Суслова.

Вот на это стоит обратить внимание. Нам неизвестно, откуда Ягодкин узнал про личное распоряжение Суслова, но можно смело утверждать – некие «негласные» люди были приставлены к Пикулю гораздо раньше. Перед написанием романа. Ведь в нем использовались грязные сплетни предреволюционных газет, воспоминания деятелей либеральной оппозиции, заговорщиков против царя. Но в СССР эти материалы были закрытыми! Хранились в «спецхранах» архивов и библиотек. Для обычного литератора, взявшегося за тему по собственной прихоти, получить доступ к ним было невозможно. Значит, имелись люди, обеспечившие Пикулю соответствующую подборку. Направившие его роман в «нужное» русло. В этом убеждают и некоторые другие работы Пикуля (как роман «Честь имею»), передавшие не просто старые сплетни, а сфальсифицированные, и именно масонские, версии исторических событий.

Все эти всплески «антицарской кампании» вызывали естественный шум в обществе, обсуждения, споры. Но кое-что осуществлялось бесшумно. Операция по уничтожению Дома Ипатьева в Свердловске – Екатеринбурге. До сих пор он никому не мешал. В 1920-е годы его отдали под общежитие студентов и квартиры для служащих. Потом в нем располагались то партийный архив, то музеи или другие учреждения. В подвал, где расправились с Царем и Его Близкими, устраивали экскурсии, в том числе для иностранных коммунистов. Там разрешали фотографироваться, а студенты даже устраивали в подвале самодеятельные спектакли. В 1974 году по инициативе Свердловского отделения общества охраны памятников истории и культуры Дому Ипатьева был присвоен статус «историко-революционного памятника всероссийского значения».

Но 26 июля 1975 года Андропов подал в ЦК секретную записку № 204-А, что «антисоветскими кругами на Западе периодически инспирируются различного рода пропагандистские кампании вокруг царской семьи Романовых, и в этой связи нередко упоминается большой особняк купца Ипатьева в г. Свердловске». Отмечалось, что «в последнее время Свердловск начали посещать зарубежные специалисты. В дальнейшем круг иностранцев может значительно расшириться, и дом Ипатьева станет объектом их серьезного внимания». В связи с этим было предложено решить вопрос о его сносе.

30 июля Политбюро приняло постановление одобрить предложение КГБ и «поручить Свердловскому Обкому КПСС решить вопрос о сносе особняка Ипатьева в порядке плановой реконструкции города». То же самое было утверждено постановлением ЦК от 4 августа. Брежнев в это время находился в отпуске. На заседаниях председательствовал и подписал постановление Суслов. Опять Суслов! В свое время друживший с родными Юровского, учившийся в Коммунистической Академии под началом Покровского, автора «записки Юровского». И как раз Суслов фактически возглавил операцию. А непосредственное руководство он поручил министру внутренних дел Щелокову. Командировал его в Свердловск под маркой проведения всесоюзного совещания работников милиции. Министр осмотрел Дом Ипатьева, приказал поднять материалы о цареубийстве из областного архива.

Первым секретарем Свердловского обкома партии был Яков Рябов. Он вызвал председателя горисполкома Василия Гудкова. Сообщил о полученных распоряжениях. Оба понимали, что дело очень нечистое. Ссылка на интерес иностранцев была явно надуманной – Свердловск являлся сугубо «закрытым» городом, центром оборонной промышленности, и зарубежные гости сюда категорически не допускались. Местные начальники, как вспоминал Гудков, предположили, что ЮНЕСКО хочет объявить Дом Ипатьева охраняемым памятником истории, как Освенцим (чего даже в помине не было). Он и в СССР уже значился «историко-революционным памятником». Но ссылаться на постановление ЦК было нельзя из-за грифа секретности. Очевидно, и Щелоков провел нужные разъяснения. Дело требовалось изобразить как инициативу «снизу» местных властей.

Однако и Рябов с Гудковым не хотели оказаться «крайними». Они воспользовались формулировкой постановления, что сносить дом надо «в порядке плановой реконструкции города», и отложили вопрос в долгий ящик – пока разрабатывается общий план реконструкции. Причем Москва не напоминала, не понукала. Миновало больше года, 12 октября 1976 года Рябову позвонил сам Брежнев, вызвал к себе. Вовсе не для того, чтобы выдрать и снять за неисполнение решений ЦК. Даже не упомянул о нем. Откуда напрашивается вопрос, знал ли вообще Леонид Ильич об этой истории? Рябову он предложил повышение, должность секретаря ЦК по промышленности. Спросил, кто может заменить его в Свердловске. Тот назвал Ельцина, отвечавшего в обкоме за строительство.

Правда, на него было множество нареканий из-за его грубости, хамства, заносчивости перед подчиненными. Но он был известен и угодничеством перед начальством, редкой исполнительностью. Словом, Рябов рассчитал, что в области у него останется «свой» человек. Ельцин как раз находился в Москве на курсах партработников, его вызвали на беседу с Брежневым, и состоялось его «избрание» первым секретарем обкома. О постановлении по Дому Ипатьева Ельцин вообще не знал. Но летом 1977 года эта тема снова была неожиданно поднята.

Ельцин переполошился, позвонил Рябову в Москву. Его предшественник притворно удивился – дескать, он был уверен, что дом уже снесли. Новый первый секретарь набросился на Гудкова, почему до сих пор не исполнено? Тот разводил руками – конкретной команды не было, и здание числится историческим памятником. Хотя эту проблему решили мгновенно: Ельцин позвонил председателю Совета министров РСФСР Соломенцеву, и уже на следующий день в Свердловск поступила бумага о снятии с Дома Ипатьева охранного статуса.

Стоп!.. В чем же дело? Почему произошла задержка на два года? Неужели инициаторы кампании, Суслов и Андропов, могли забыть о ней? Ни тот, ни другой забывчивостью никогда не страдали. Наоборот, оба были крайними педантами, добивались безоговорочного исполнения своих указаний. Тогда почему?… Ответ на этот вопрос может дать обрывочная информация, что после постановления ЦК о сносе для обследования Дома Ипатьева была направлена группа профессора Малахова, специалиста по горному делу, шахтам и подземным ходам. Кстати, а зачем его вообще сносили? Чтобы он не стал местом поклонения? В советское время это было абсолютно невозможно.

Но есть вполне логичная версия. Само здание оставалось «последним свидетелем» цареубийства. Хранило некую тайну, раскрытие которой в любом случае требовалось предотвратить. И в настоящем времени, и в будущем. Если некие закулисные круги уже предвидели, что Советский Союз падет, а Свердловск – Екатеринбург откроется для посетителей. Например, на фотографиях подвала, где осуществлялась расправа, отчетливо видна какая-то дверца в стене. Куда она вела? А ведь через эту дверцу в подвал могли войти настоящие, а не мнимые убийцы. И исчезнуть, оставшись неизвестными и неопознанными. Так что же скрывалось? Наличие и след этих убийц? Но из факта, что они были, могло вытекать следствие. Что имел место именно не «обычный» расстрел, а оккультное жертвоприношение. То есть скрывался характер цареубийства!

И еще одно совпадение. В это же время министр внутренних дел Щелоков, поездив по «совещаниям» в Свердловск и походив по Дому Ипатьева, вдруг подтолкнул кинорежиссера Гелия Рябова к поискам якобы тайного «захоронения» Царской Семьи. Хотя следствием Н.А. Соколова было ясно установлено, что никакого захоронения Государя и Его Близких не существовало. Тела жертв были уничтожены, как и следовало по ритуалу жертвоприношения (а некоторые оставшиеся частицы Царских Мощей попали в Англию, об этом говорилось выше).

А Гелий Рябов был «не простым» режиссером. Сам работал следователем в МВД. Перейдя в кино, снимал революционные, приключенческие фильмы, поучаствовал в антирелигиозной кампании с несколько запоздавшим фильмом «Таинственный монах». С Щелоковым его сблизил сериал о советской милиции «Рожденная революцией», министр удостоил его звания «Заслуженный работник МВД», назначил своим внештатным консультантом. А в 1976 году послал в Свердловск, под предлогом обсудить сериал с местными работниками МВД. Как пишет сам Рябов, Щелоков ему «посоветовал» зайти в Дом Ипатьева, постоять на месте гибели царя [107, с. 23].

Это подтверждает дочь Щелокова Алла. Сообщает, что ее отец исподволь подталкивал Рябова к поискам: зацепит – не зацепит? И получилось, «зацепило». Однако вызывает большое сомнение, что подталкивание ограничивалось туманными намеками. Рябов рассказывает, что он не только посетил Дом Ипатьева (вместе с экспертом-криминалистом свердловского УВД), но и сразу же, через милицейское начальство, был допущен к областным архивам, его свели с местным краеведом Александром Авдониным, давно занимавшимся «царской» темой. В 1977 году они уже начали обследование окрестностей Свердловска.

А между тем, работа профессора Малахова в Доме Ипатьева завершилась. Его комиссия провела замеры здания, составила подробные планы всех помещений, исследовала подземные сооружения. И только после этого последовала команда на разрушение. Курировать операцию продолжал Щелоков. Он снова прибыл в Свердловск, участвовал в заседании обкома вместе с Ельциным. По его указаниям обком принял постановление как бы по собственной инициативе, без ссылок на Москву. Между прочим, точно так же, как осуществлялось цареубийство. Даже дата уничтожения дома была засекречена. Для оцепления подняли по тревоге курсантов пожарного училища МВД, подчинявшегося Щелокову. 15 сентября 1977 года подогнали технику. Стали крушить стены кран-бабой. Довершили бульдозеры, за три дня сравняв место с землей.

А постановление горисполкома подписали задним числом, 21 сентября, указав причину – «неотложная потребность в реконструкции улиц Свердлова и Карла Либкнехта». Вместе с Домом Ипатьева снесли еще пять зданий – чтобы трудно было определить даже место, где он стоял. Всю площадку завалили камнями и щебенкой. Кстати, и материалы комиссии Малахова, обследовавшей Дом Ипатьева, «исчезли». Они никогда и нигде не были опубликованы, и куда делись – неизвестно.

Ну а поиски Гелия Рябова после сноса здания еще продолжались. Хотя в его воспоминаниях и у Аллы Щелоковой сюжет существенно отличаются. У нее фигурирует некий Снегов, якобы сидевший в 1930-х в одной камере с человеком, участвовавшим в «сокрытии царских останков». Того расстреляли, но он сообщил сокамернику место «захоронения», и Снегов в 1970-х напросился на прием к Щелокову, даже передал нарисованную от руки карту. (Простите, не слишком верится. Неужели для двоих заключенных в камере смертников оказалось самым важным передавать эту информацию? Еще и карту рисовать, как-то хранить ее, обеспечивая себе при первом же тюремном «шмоне» однозначный приговор?) Дочь министра рассказывает и о том, как Щелоков добился разрешения Брежнева допустить Рябова к «царскому архиву».

В мемуарах режиссера ничего этого нет. Через МВД он получает доступ в спецхраны библиотек, но находит там лишь упоминание о «записке Юровского». Опять же через МВД получает адреса детей Юровского. Один их них, адмирал Александр Юровский, запросто дал ему требуемую «записку». Пояснил: «Отец написал… для историка Покровского, то, что было, и… как было. Копии этого документа я раздал по музеям. Революции, Дзержинского – там, где начиналась ВЧК. Вот, одну копию даю вам» [107, с. 53]. И Рябов как раз по этой «записке» сумел определить место «захоронения».

К достоверности это не имеет абсолютно никакого отношения. Во-первых, после смерти Покровского в 1932 году два варианта «записки» были изъяты из его бумаг и строго засекречены. Во-вторых, если даже у сына хранилась еще одна копия, то его самого посадили в 1952 году по «сионистскому» делу. Неужели при обысках у него оставили бы такой документ? А в-третьих, сейчас известны по крайней мере 7 копий «записки Юровского». Два экземпляра в ГАРФе и по одному экземпляру в РГАСПИ (бывший архив Института марксизма-ленинизма), в ЦДООСО (бывший архив Свердловского обкома), в Музее современной истории, в личных архивах Касвинова и Рябова. Но указание о «месте захоронения» содержится не в самой «записке», а в чьей-то «приписке» к ней. Причем эта «приписка» имеется не во всех, а только в одной из копий ГАРФа (а не Рябова).

Кинорежиссер утверждает, что он и сам в ходе экспедиций стал в душе монархистом. Что они с Авдониным и еще двумя энтузиастами, Качуровым и Песоцким, вели поиски «царских останков» самостоятельно, на собственный страх и риск. Для прикрытия и маскировки достали фиктивные документы на геологические изыскания. А Щелоков помогал им, но как бы со стороны. Рябов признавал: «Без Щелокова нашей затее была бы грош цена». Описывал, как возле их лагеря с раскопками постоянно бродили то грибники, то пастухи, и лишь позже он понял, что это были сотрудники МВД, обеспечившие, чтобы им никто не мешал. Но от КГБ эта деятельность как будто бы тщательно скрывалась, иначе и самим худо пришлось бы, и Щелокова бы подставили. А тот факт, что милиция выполняла приказания только собственного начальства, не выдавая поисковиков, Рябов объясняет якобы лютой враждой между МВД и КГБ. Он и себя выставляет твердым «щелоковцем», врагом ведомства Андропова.

Все это тоже из области сказок. Следователь Соколов, располагая сотнями рабочих, не нашел «захоронение». Потом выясняется, что оно было известно, обозначено в «документах» – и не нашли! А несколько любителей раз-два и сподобились! Мы уже указывали на неувязку с копиями «записок Юровского». Значит, на нужное место Рябова сотоварищи наводили как-то иначе. Да и их тайна оказывается шитой белыми нитками. Неужели в сверхрежимном Свердловске КГБ не обратил бы внимания на странную группу, которая три лета подряд лазит по окрестностям, что-то копает? В группе консультант Щелокова, краевед, увлеченный «царской темой», а милиция постоянно (и тайно!) высылает наряды оберегать их? И среди всех сотрудников, кто их оберегал, не нашлось болтунов, доносчиков, «сексотов»?

Впрочем, и сам Гелий Рябов очень уж старательно дистанцируется от КГБ. А между тем, после «Рожденной революцией» (и уже после находки чьих-то останков под маркой «царских») он снимал другой сериал, «Государственная граница», по заказу КГБ. Артист Владимир Новиков, игравший одну из главных ролей, рассказывал: «Нас негласно курировал сам Андропов», неоднократно приглашал создателей фильма к себе на Лубянку. Беседовал с ними, даже о поэзии. В 1981 году новый сериал, где Рябов выступал сценаристом, был удостоен премии КГБ СССР. Да и насчет его монархизма можно усомниться – например, в качестве «марша» в фильм была вставлена скандальная песенка 1905 года «По России слух пошел – Николай с ума сошел…».

Как бы то ни было, весной 1979 года труды гробокопателей увенчались «успехом». Они обнаружили зарытые скелеты. Обрадованный Рябов повез несколько черепов в Москву, хотел отдать на судебно-медицинскую экспертизу. Но от такого ошалел даже Щелоков. Поисковику-любителю дали от ворот поворот. Потаскав черепа туда-сюда, он решил оставить у себя только некоторые кости, а остальное вернули туда, где нашли.

Кстати, с юридической точки зрения это было преступлением – вскрытие обнаруженной могилы без уведомления властей. С научной точки зрения – полной профанацией. Группа людей нашла какие-то кости без положенного с подобных случаях документального оформления. Что хотят – берут. Что хотят – закапывают обратно.

А само «царское захоронение» было фальшивым. Принадлежность обнаруженных останков Царской Семье впоследствии категорически опровергли и японская генетическая экспертиза, и стоматологическая экспертиза. Выявлены и другие признаки фальсификации. Например, неувязка со шпалами. В «записке Юровского» отмечалось, что машина с телами жертв забуксовала в грязи во впадине. Ее вытащили, а потом решили – там и надо похоронить. Углубили яму, а сверху уложили мостик из шпал, взятых от ближайшей железнодорожной будки. Имеется даже фотография, где один из мнимых цареубийц, Петр Ермаков, позирует на этом мостике из шпал. Но… авторы легенды не учли, что до революции и во время гражданской войны шпалы были совсем другими. Их изготовляли из цельных стволов дерева путем продольной распиловки. А прямоугольные деревянные бруски, видные на фото под ногами Ермакова (и найденные Рябовым [107, с. 68]) начали производить уже позже, при советской власти.

Сопоставление фактов приводит к выводу: захоронение устроили где-то в 1920-х – начале 1930-х годов. Как раз в те времена, когда в ОГПУ заправляли родственник Свердлова Ягода, оккультист Бокий. Репрессий тогда было предостаточно: подавление повстанцев, антирелигиозные гонения, раскулачивание. Подобрать подходящие жертвы по полу, возрасту, примерному росту, не составляло большой проблемы. Зачем? Все с той же целью. Скрыть истинный характер цареубийства. Допустим, падет советская власть (а она неоднократно шаталась). Или в ходе игр с иностранцами (а они велись то с американцами и англичанами, то с Германией) всплывет судьба Царской Семьи. Доказательства налицо, дырки от пуль. Был обычный расстрел. Ясное дело, «русскими рабочими». Впрочем, оккультисты могли и заранее поставить целью создание ложных святынь. В 1970-х, в предвидении грядущих перемен, кто-то озаботился, что пора найти их. Скоро пригодятся.

Но инициатором поисков был, конечно же, не Щелоков. Никаких симпатий к убиенному Царю он не питал. Сохранился список голосования по постановлению ЦК КПСС № П185.34 от 4 августа 1975 года о разрушении Дома Ипатьева. Среди членов ЦК были воздержавшиеся. Но Щелоков проголосовал «за». Возню в Свердловске вокруг Дома Ипатьева курировал он. Однако действовал он не от себя лично, а по поручениям Суслова. С большой долей вероятности можно утверждать, что и возня в окрестностях Свердловска с поисками «царского захоронения» входила в круг тех же самых поручений. Велась в рамках одной операции. Хотя об этом Щелоков, разумеется, не стал бы говорить ни Рябову, ни дочери. Но и министру было вовсе не обязательно знать всю правду. Он использовал Рябова, а куда более влиятельные силы использовали его самого. Кстати, нельзя исключать, что участие в этой закулисной игре несколькими годами позже стоило Щелокову жизни. Может быть, знал что-то «лишнее»…

Назад: Глава 13. «Никодимовщина»
Дальше: Глава 15. На закате советской эпохи