Глава 22

Гэвин проснулся словно от толчка, все еще осоловелый, и потянулся к Грейс. И когда обнаружил, что ее сторона постели пуста, он натянул футболку и пошел искать ее.

Он ожидал, что застанет ее внизу с чашкой кофе или, может быть, за работой, просматривающей файлы. Но вместо этого он нашел Грейс на полу гостиной, лежащей, прижав колени к груди, в беспорядочном море бумаг на марокканском ковре.

– Грейс?

Она шмыгнула носом, вытирая слезы под глазами.

Она плакала.

Что-то жуткое, темное вцепилось в его нутро, когда она посмотрела на него: опухшие глаза, лицо полное вины.

– Что случилось? – спросил он.

Она показала на бумаги, разбросанные вокруг.

– Я все поняла, – сказала она дрожащим голосом.

– Ты знаешь, кто он? – но это, конечно же, была хорошая новость. Однако выражение ее лица говорило ему, что это была худшая из новостей.

– Я знаю, кто он, – ответила Грейс, ее слова звучали сбивчиво и сдавленно, словно она едва могла произнести их. – И я знаю, почему он это делает. – Слезы блестели в ее глазах. – Это моя вина, – прошептала она. – Это все моя вина.

Гэвин поставил на пол две чашки и сел рядом с ней.

– Выпей, – мягко сказал он.

Она послушалась, сделала медленный глоток мятного чая, который он заварил, и закрыла глаза; вкус успокаивал, разнося теплоту по телу.

– Теперь расскажи все по порядку.

– Это долгая история, – вздохнула Грейс.

– Я не тороплюсь, – беспокойство, горячее и тяжелое, сдавливало его грудь. Она полностью ушла в себя, чувство полного поражения и опустошенность читались в каждом изгибе ее тела.

Грейс теснее обхватила руками колени.

– Я никогда не была близка с родителями, – медленно заговорила она. – Моя мать хотела дочь, чтобы исполнить свою роль в светских играх, а мой отец попросту совершенно не обращал на меня внимания. После начальной меня отправили в частную школу, и я никогда не оглядывалась назад. Я приезжала домой навестить бабушку, и я виделась с родителями, но это всегда было лишь… формальностью. И я не страдала из-за этого, правда.

Она нервно заламывала пальцы, сцепленные вокруг коленей, пока пыталась сообразить, как продолжить рассказ.

– Мы с бабушкой были очень близки, – сказала Грейс. – Она понимала меня. Поддерживала, хотя родители были в ужасе от мысли, что я изучаю разум преступников. Она умерла за три недели до моего восемнадцатилетия.

– Мне так жаль, – пробормотал Гэвин.

– Но прежде она внесла некоторые изменения в завещание, – продолжала Грейс.

Глаза Гэвина широко распахнулись от внезапной догадки.

– Коллекция.

Она кивнула.

– Отец, конечно, был богат. Он унаследовал компанию моего деда за годы до того. Но он рассчитывал, что однажды будет контролировать коллекцию, потому что рассчитывал контролировать все. Такой уж он. Остальная часть ее состояния была внушительной, но это было ничто в сравнении с коллекцией.

– И она отдала ее тебе, а не ему.

– В день, когда мне исполнилось восемнадцать, она стала моей, – сказала Грейс. – Отец пришел в ярость. Он планировал сдать все произведения искусства в аренду различным музеям. Доход, который могли обеспечить некоторые предметы… Для него это была колоссальная потеря, не только в денежном отношении, но и для его статуса. С помощью коллекции он мог приобрести некоторые очень ценные деловые связи в мире искусства. Он испробовал все, что только смог придумать – с точки зрения закона и эмоционального давления, – чтобы дискредитировать мое право на наследство. Но бабушка была умной женщиной.

– Не думаю, что мы с твоим отцом сможем поладить, – мрачно проговорил Гэвин.

Грейс издала короткий, жидкий смешок.

– Нет, определенно нет, – сказала она. – Мой отец отрекся от меня, – продолжила она. – Забрал мой трастовый фонд и запретил матери разговаривать со мной. Так что, когда я пошла в колледж… – Грейс крепко стиснула губы, ее пальцы изгибались и терлись друг о друга. – Я чувствовала себя такой одинокой, – тихо сказала она. – Я потеряла единственного человека, который, как я считала, всегда и взаправду был на моей стороне, и родители, оба, были так переполнены ненавистью из-за денег, из-за всего…

Гэвин не знал, к чему она ведет. Его мысли скакали и мчались в бесчисленных направлениях, анализируя события и факты по мере того, как она предоставляла их ему, но было слишком много вероятностей, слишком много переменных.

– Я с головой погрузилась в учебу, – сказала Грейс. – Я брала ускоренные курсы в старшей школе, чтобы в будущем иметь возможность посещать занятия продвинутого уровня, если мне удастся убедить преподавателя взять меня. Я выбрала именно университет Мэриленда, потому что там был профессор, с которым я отчаянно хотела поработать. Его звали Генри Карфадж.

Что-то жуткое стало скручиваться у Гэвина в животе, когда круг возможных ответов стал сужаться в его сознании.

– Я прочла все работы Карфаджа и безгранично уважала его, – сказала Грейс. – У него был собственный оригинальный подход в науке – поместить себя в сознание убийцы, – это казалось мне гениальным. Я хотела учиться у него, поэтому делала все возможное, чтобы привлечь его внимание. Ему нравился мой энтузиазм. И он предложил стать моим научным руководителем. Он начал проводить для меня индивидуальные семинары, потому что, как он сказал, я уже была слишком хороша для его базового курса криминологии.

И вот: подтверждение. Руки Гэвина едва не задрожали от гнева, когда он представил ее, Грейс, которой едва исполнилось восемнадцать, ранимую, все еще скорбящую и ищущую опоры, и этого ублюдка…

– Мне следовало быть осторожнее, – тихо сказала Грейс. – Я была умной. Я должна была предвидеть, к чему все идет, и держаться подальше. Он был женатым мужчиной. Мне было восемнадцать, но я не была мечтательной. Однако, когда я встретила его, я почувствовала, будто кто-то снова понимает меня. Я уже увязла по уши, прежде чем осознала, что зашла слишком далеко.

– Он использовал тебя, – сказал Гэвин.

– Нет, – не согласилась Грейс. – Я действительно должна была думать головой.

– Грейс. – Гэвин подался вперед так, что теперь он стоял на коленях перед ней. Он взял ее руки и зажал их между ладонями. – Ты была подростком. Ты была его студенткой, а он – твоим преподавателем. У него была власть над тобой. Этот ублюдок – хищник.

В ее глазах заблестели невыплаканные слезы, руки сжались в его руках.

– Это случилось всего пару раз прежде, чем я одумалась и сообразила, какой вред я могу причинить, – сказала Грейс. – Я пыталась остановить это, прервать связь. Я говорила ему, что не хочу больше его видеть. Но он не принимал отказа. Когда я начала искать нового научного руководителя, он слетел с катушек, названивал мне по двадцать раз на дню. Поджидал меня после учебы и перед моим домом. Говорил, что не может жить без меня.

– О боже, – сказал Гэвин. Он не мог даже отдаленно представить, как, должно быть, тяжело ей было справляться со всем этим совершенно одной, без какой-либо поддержки.

– Я не знала, что мне делать, – объяснила Грейс. – У меня были романтические отношения только с ребятами моего возраста и никогда с мужчиной, который мог испортить мое будущее, если я останусь. Мне не хотелось идти через его голову и докладывать об этом. Я не хотела разрушать его жизнь или свою, и я знала, что и его, и моя репутации будут уничтожены, если о нашем романе станет известно. Так что я решила, что единственный способ заставить его остановиться – это уехать. Я подала заявку о переводе в Джорджтаун. И это стало последней каплей. Перед самым моим отъездом он оставил подарок у меня на пороге. Пару бриллиантовых серег.

У Гэвина все внутри похолодело, когда он понял связь. Тогда Карфадж пытался соблазнить ее вернуться ухаживаниями и бриллиантовыми серьгами.

И он пытается соблазнить ее сейчас, бриллиантами и убийствами.

– Так, значит, он ухаживает за тобой, добивается твоего расположения при помощи трупов, – сказал Гэвин.

– Или показывает мне, что меня ожидает, – печально предположила Грейс. – Я не знаю, как он превратился из немного неуравновешенного в… это. – Она освободила руки из его и показала на бумаги вокруг нее. – Но я разобралась в этом, – сказала она.

– Разобралась в чем? – спросил Гэвин осторожно, потому что ее голос снова дрожал.

– Как он выбирал жертв. Он делал это так, чтобы только я одна могла увидеть закономерность, потому что они все связаны с тем первым годом в колледже. Дженис была членом женского братства Альфа-Хи-Омега так же, как моя соседка по комнате с первого курса: она была единственной, кто знал о нас и подталкивал меня уйти от него. Андерсоны были членами того же загородного клуба, что и мои родители на протяжении тридцати лет. Нэнси Бэнтам была адвокатом по разводам – она выступала как представитель жены Карфаджа, когда та ушла от него, поскольку узнала обо мне.

– А Рэймонд Ньюген? – спросил Гэвин.

– Он выглядит один в один как учебный ассистент Карфаджа, – сказала Грейс. – Он был другом моего друга. Именно он представил меня Карфаджу. Тогда он делал мне одолжение. Пока у меня не было всех кусочков головоломки, я не могла увидеть закономерность. Но когда Зоуи прислала фоторобот, что сделал наш художник со слов ювелира, все сложилось воедино.

– Значит, он убил суррогата твоей соседки, – сказал Гэвин. – Твоих родителей. Адвоката, которая, как он, вероятно, думал, разрушила его брак. И суррогата ассистента, который вас познакомил.

Грейс кивнула, она крепко сжимала губы, словно ее тошнило. Он чувствовал себя точно так же. Теперь, когда дело прояснилось – мотив, человек… это пугало. Это внушало ужас.

Он не мог задать вопрос, который, он знал, задать стоило, но, как бывало и прежде, Грейс сама озвучила горькую правду с присущей ей неустрашимостью.

– Вопрос в том, есть ли другие суррогаты. – Она посмотрела на Гэвина, ее серые глаза были похожи на жидкое серебро. – Или я следующая в его списке?