Хохотушка

Воскресенье середины декабря выдалось пасмурным, мрачным. Я несколько раз сбивался с пути, пока не нашел обшарпанный двухэтажный дом № 87 на Готорн-стрит, представлявшей собой проселочную дорогу на окраине Уинстон-Салема. Припарковав перед домом взятый напрокат «Форд Эскорт», я взглянул на фасад: все шторы на окнах опущены. Напрашивался вывод, что никого нет дома… или Рори и ее муж жили здесь, как в пещере, прячась от света и угроз внешнего мира, такое мини-сообщество из двух человек. Не найдя ни звонка, ни колокольчика, я постучал в дверь. Никакой реакции. Я еще раз постучал. После той обрывочной записи на автоответчике Тома новых звонков не последовало, и вот теперь я стоял перед нежилым на первый взгляд домом, и в голову лезли всякие нехорошие мысли. Я постучал третий раз. Что, если она попыталась бежать, подумал я, и муж ее поймал? А вдруг он увез ее в другой город или даже штат и их следы окончательно затерялись? Или, того хуже, он ее убил? Что, если я опоздал, и в мир, к которому Рори когда-то принадлежала, ей уже нет возврата?

Тут дверь открылась, и передо мной возник Майнор из плоти и крови, высокий, красивый мужчина лет сорока с темными, аккуратно причесанными волосами и кроткими синими глазами. Абсолютно нормальный, ничего угрожающего, а я-то рисовал себе этакого монстра! Обращала на себя внимание разве что одна странность: он был в белой рубашке и галстуке. Кто ходит дома в таком виде? Но через секунду я сам себе ответил: человек, который вернулся с воскресной службы… тот, кто соблюдает религиозные обычаи.

– Да? Чем могу помочь? – спросил он.

– Я – дядя Рори. Меня зовут Натан Гласс. Я оказался в ваших местах, и вот решил заехать.

– Вот как? Она вас ждет?

– Трудно сказать. Насколько я понимаю, у вас нет телефона.

– У нас к ним негативное отношение. Они поощряют пустую болтовню. Мы приберегаем слова для более существенных вещей.

– Очень интересно… мистер…?

– Майнор. Дэвид Майнор. Муж Авроры.

– Я так и подумал, но не хотел говорить наобум.

– Входите, мистер Гласс. К сожалению, Аврора неважно себя чувствует. Она отдыхает наверху. А я вам рад. Здесь живут люди с открытой душой. Мы относимся с уважением даже к тем, кто не разделяет нашей веры. Так нас учат заповеди господни.

Я улыбнулся, но промолчал. При всей его обходительности это была речь религиозного фанатика, и меньше всего мне хотелось дать себя втянуть в теологический спор. Оставим ему его бога вместе с церковью. Мое дело проверить, не грозит ли Рори опасность, и если да, то поскорее увезти ее отсюда.

После невзрачного фасада (облупившаяся краска, ветхие ставни, пробивающаяся между ступенек трава) я ожидал увидеть в доме обтерханную обивку и поломанную мебель, но внутреннее убранство оказалось вполне приличным. Рори унаследовала материнский талант добиваться хорошего результата, обходясь малыми средствами, и гостиной она придала вид строгий, но не лишенный привлекательности – с растениями в горшках, клетчатыми шторами и большим плакатом, анонсирующим очередную выставку в музее Джакометти. Последовав приглашению хозяина, я сел на кушетку, а сам он устроился на стуле, так что нас разделял кофейный столик со стеклянной столешницей. Несколько секунд мы хранили молчание. Вообще-то я собирался взять с места в карьер: потребовать, чтобы он немедленно сообщил обо мне Авроре, заставить выложить всю правду про Люси, выяснить, почему его жена так боится поговорить с собственным братом. Но это могло возыметь обратный эффект, и я приступил к разговору со всей возможной осторожностью.

– Вы вроде бы жили у матери в Филадельфии. Что привело вас в Северную Каролину?

– Моя сестра с мужем живут здесь, и они приискали мне приличную работу. После этого я нашел кое-что получше, и теперь я помощник менеджера хозяйственного магазина «Истинная ценность» в торговом центре «Кэмелбэк». Не бог весть что, скажете вы, а я скажу – хорошее место и зарплата достойная. Учитывая, кем я был лет семь-восемь назад и кем стал, иначе как чудом это не назовешь. Я был грешником, мистер Гласс. Наркоманом и прелюбодеем, воришкой и клятвопреступником. Я предавал всех, кто в меня верил. А затем я обрел господа, и он меня спас. Вам, еврею, конечно, трудно это понять, но мы не какие-то там сектанты, потрясающие Библией и призывающие огонь и серу на головы иноверцев. Мы не верим в Апокалипсис и Судный день, в вознесение на небо и конец света. Мы считаем, что рай можно заслужить только праведной жизнью.

– Кого вы имеете в виду, когда говорите «мы»?

– Нашу церковь. Храм Священного Слова. Нас всего шестьдесят прихожан, но преподобный Боб, человек вдохновенный, многому нас научил. «В начале было слово, и слово было у Бога и слово было Бог».

– Евангелие от Иоанна. Глава первая, стих первый.

– Так вы знаете Писание?

– До известной степени. Для еврея, не верящего в Бога, лучше многих.

– Вы хотите сказать, что вы атеист?

– Все евреи атеисты. Кроме верующих, разумеется. Но я себя к ним не отношу.

– Уж не смеетесь ли вы надо мной, мистер Гласс?

– Ну что вы, мистер Майнор. У меня и в мыслях такого не было.

– Если вы надо мной смеетесь, я должен буду попросить вас уйти.

– Я хотел бы узнать больше о преподобном Бобе. В чем отличие его церкви от всех прочих?

– Для него жертва – это не пустой звук. Если слово было Бог, то человеческие слова стоят не больше, чем мычание животного или крики птицы. Чтобы вдохнуть Бога, впитать в себя его слово, преподобный учит нас преодолевать пустое тщеславие человеческой речи. Это и есть жертва. Один день в неделю каждый член общины проводит в полном молчании.

– Это должно быть не просто.

– Только поначалу, а потом привыкаешь, и этот день дарит тебе непередаваемые мгновения. Ты буквально ощущаешь, как в тебя входит господь.

– А если кто-то нарушает обет?

– Тогда на следующий день он начинает все заново.

– Ну а если у тебя в этот день заболел ребенок, и тебе нужно срочно вызвать врача?

– В семье, когда один молчит, другому разрешено говорить.

– Но как второй может позвонить, если в доме нет телефона?

– Из ближайшего телефона-автомата.

– А дети? Они тоже хранят молчание?

– Нет, до четырнадцати лет дети освобождаются от обета.

– Я вижу, преподобный Боб все продумал.

– Этот необыкновенный человек сделал нашу жизнь лучше и проще. Его паства – это счастливые люди, мистер Гласс. Я каждое утро опускаюсь на колени и благодарю Бога за то, что он привел нас в Северную Каролину. В противном случае мы никогда бы не испытали радость принадлежности к храму Священного Слова.

Он бы разглагольствовал часами, прославляя добродетели преподобного Боба, но я не для того проделал весь этот путь, чтобы болтать с ним о хозяйственном магазине «Истинная ценность» и сектантских заморочках, а между тем он упорно не говорил о тех, ради кого я сюда приехал. Дав ему немного расслабиться в моем присутствии, я решил, что пора сменить тему.

– Странно, вы даже не поинтересовались, как поживает Люси.

– Люси? – Лицо его приняло озадаченное выражение. – Разве вы ее знаете?

– Еще бы я ее не знал. Она живет с братом Авроры и его новой женой. Мы почти каждый день видимся.

– Мне казалось, что связь с вами давно потеряна. Аврора говорила, что вы живете где-то в пригороде Нью-Йорка, а где – никто толком не знает.

– Полгода назад ситуация кардинально изменилась.

Майнор мрачно усмехнулся:

– Ну, и как же поживает наша малышка?

– Вам она небезразлична?

– Разумеется.

– Тогда почему вы ее отослали?

– Это было не мое решение. Так захотела Аврора, и я ничего не мог поделать.

– Я вам не верю.

– Вы не знаете Аврору, мистер Гласс. У нее с головой не все в порядке. Я пытаюсь ей помочь, и где благодарность? Я спас ей жизнь, вытащил из кромешного ада, но она продолжает упорствовать, не хочет уверовать.

– Разве есть такой закон, который бы обязывал ее верить в то, во что верите вы?

– Она моя жена, а жена должна во всем следовать за мужем.

Разговор зашел в тупик, все смешалось в одну кучу, я потерял ориентацию. Мне показалось, что в вопросе Майнора о том, как поживает девочка, прозвучала искренняя заинтересованность, и, если не считать, что в нем погиб большой актер, способный обмануть кого угодно, мне даже стало его жаль, по крайней мере, на несколько мгновений, и эта внезапная симпатия притупила мою бдительность, а в результате вместо открытого противостояния, к которому я себя готовил, возникли более сложные, по-настоящему человеческие мотивы. Но тут же он начал дурно отзываться о Рори, обвинять ее в том, что она бросила родную дочь на произвол судьбы и что, дескать, она психически неуравновешена, а в придачу понес всю эту домостроевскую чушь насчет брака. И все же отдельные факты говорили сами за себя: он спас ее от наркозависимости, и он любил ее, а с учетом ее анамнеза я вполне готов был допустить, что у Рори случаются приступы иррационального поведения или, того хуже, помутнения рассудка, и что жизнь с ней далеко не сахар. А может, все сводилось к одной простой вещи: Майнор верил в учение преподобного Боба, а Аврора нет? И тем самым восстановила его против себя?

С моего места хорошо просматривалась лестница на второй этаж. Обдумывая свои следующие слова, я глянул в ту сторону, поверх плеча моего собеседника, и успел заметить, как на мгновение мелькнул какой-то маленький темный предмет. Майнор развивал свои взгляды на то, каким должен быть настоящий брак, но я уже слушал его вполуха. Я думал о том, что промелькнувший наверху предмет был, вероятно, женской туфелькой, а коли так, Аврора, скорее всего, подслушивала наш разговор с момента моего появления в доме. Майнор, увлеченный поднятой темой, не обращал на меня особого внимания. Тут я мысленно послал его подальше. Поиграли в кошки-мышки и будет. Хватит ходить вокруг да около. Пора начать второй акт этого спектакля.

– Рори, спускайся! – громко обратился я к своей невидимой племяннице. – Это твой дядя Нат. Я отсюда не уйду, пока не поговорю с тобой.

Тут я вскочил на ноги и быстро направился к лестнице на тот случай, если Майнор захочет меня перехватить.

– Я же сказал, она спит, – услышал я вдогонку. – У нее сильный грипп и высокая температура. Приезжайте в середине недели, тогда и поговорите.

Но на верхней площадке уже показалась Рори.

– Нет, Дэвид, – отозвалась она, спускаясь по ступенькам. – Со мной все в порядке.

На ней были черные джинсы и старая серая фуфайка. Выглядела она в самом деле неважнецки: бледная, худая, темные круги под глазами. Медленно спускаясь по лестнице, она держалась за перила. И при всем при том она вся светилась, и по этой ослепительной улыбке в ней нетрудно было признать ту самую, давно забытую Хохотушку.

– Дядя Нат… мой рыцарь в сияющих доспехах! – Она бросилась ко мне в объятия. – Как там моя девочка? С ней все хорошо?

– Да. Она ждет не дождется, когда снова тебя увидит.

Майнор уже стоял рядом, явно недовольный этим проявлением семейных чувств.

– Дорогая, ты должна лечь в постель. С такой температурой тебе нельзя ходить.

– Это же мой дядя Нат, брат моей покойной матери, – отвечала она, прижимаясь ко мне еще крепче. – Мы с ним сто лет не виделись.

– Я знаю. Он придет снова через пару дней, когда ты будешь в порядке.

– Ну да, ты ведь лучше меня знаешь, что́ в моих интересах. Правда, Дэвид? Как я, дурочка, могла спуститься вниз без твоего одобрения?

– Тебе некуда торопиться, – вмешался я, обращаясь к Рори. – Если ты еще немного задержишься, ничего страшного не произойдет.

– Еще как произойдет, – произнесла она с нескрываемым сарказмом. – По словам Дэвида, я умру, если не буду его слушаться. Да, Дэвид?

– Аврора, успокойся. Не устраивай публичных сцен.

– Почему? Какая, блин, разница?

– И не распускай язык. В этом доме не выражаются.

– Ах, в этом доме не выражаются? Так, может, мне пора уйти из этого гребаного дома? Может, мерзкой твари лучше поскорей убраться и оставить тебя наедине с твоими чистыми помыслами, безгрешным языком и помалкивающим в тряпочку господом? С меня хватит, ваше святейшество. Я сыта по горло вашей чертовой Истиной. Наконец пришел и на мою улицу праздник. Сегодня меня отсюда увезут. Да, дядя Нат? Ты ведь увезешь меня из этой золотой клетки, и я увижу свою девочку?

– Одно твое слово, и я тебя к ней доставлю.

– Считай, что оно уже прозвучало.

Потрясенный Майнор совсем растерялся. Я ожидал, что он вцепится в Рори или преградит нам путь, но этот внезапный и яростный бунт заставил его онеметь. Я обнял Аврору за плечи, и, пока он приходил в себя, мы уже отъезжали от дома, навсегда прощаясь со злополучной Готорн-стрит.