Мрак и Пламень
Он сам не взялся бы сказать, что это – злость или тоска. Бретань ему постыла, как нелюбимая жена. Каэрдин… еще совсем недавно они были равны, почти равны – и преимущество было на стороне Друста. Теперь же Эпона слишком ясно дала понять им, кто один и кто другой. Наследник, уже ставший священным королем, – и наемник, которому хорошо заплатили: дочкой нынешнего короля и дружбой будущего.
И ведь Каэрдин ничего, совершенно ничего не сделал, чтобы быть избранным богиней! Он просто родился в этих краях. Всё остальное не имеет значения – и слава, и умения, и чародейная сила. Каэрдин – наследник, а Друст – никто.
Сын Ирба понял, что не может больше оставаться здесь. Приступы гнева накатывали и сходили, как бурный прилив, но тоска – она не слабла. И Друст, не сказав никому и ничего, отправился на север.
В Корнуолл. В его страну. В единственное место на свете, которое он называл родиной.
Он сел в какую-то рыбацкую лодку, попытался управиться с веслами – но вскоре забыл о них. Странствовать по морю было ничуть не сложнее, чем бродить лесными тропами по грани миров: надо было просто поймать нужную… песнь? Да, пожалуй, это было самое точное слово. Найти песнь – и ладья скользит по ней, и можно отпустить весла, и нет разницы между штормом и штилем, и это всё равно что стрелять из лука, только тут посылаешь не стрелу, а лодку, а ты сам – острие этой стрелы, и скоро достигнешь цели…
Только теперь Друст понимал, как он мальчишкой сумел добраться до Ирландии. Точно так же. Но тогда он не осознавал этого, и хорошо, что не осознавал: он бы испугался и перекрыл бы путь.
Зато сейчас он не боится. Лодка скользит по грани миров, и нет дела ни до течений, ни до ветров, ни всего, что угрожает кораблям людей.
…В глуби моря Манавидан всколыхнулся – так, что где-то заштормило. Друст, плывущий в Корнуолл?! Манавидан давно уже счел, что ему не удастся поквитаться с пасынком за давнюю обиду, – и вдруг прошлое возвращается, да еще и само собой? И не нужно ничего делать, этот мальчишка сам научился плыть по грани миров, и хорошо правит, мерзавец, ловко, будто всю жизнь только тем и…
…впрочем, он же внук Рианнон. Такой рано или поздно обязан овладеть этим искусством.
Вмешиваться Манавидан не собирался, но на всякий случай проверил, действенно ли его заклятье. То самое, наложенное силой девичьей крови: любая рана, нанесенная Друстом, окажется смертельной. Будь это хоть царапина.
Заклятье никуда не делось. Пребывание Друста в Корнуолле могло оказаться интересным.
Оч-чень интересным.
Больше всего Манавидана забавляло, что сам он не приложил и капли усилий, чтобы отправить Друста повидаться с Мархом. Жеребенок всё сделал сам.
Кромка прибоя: Друст
Так вот как выглядит эта бухта с моря. Вблизи я проплывал еще тогда, а вот издалека вижу впервые. Поселок разросся, дома на скалах. Конечно, ведь для людей прошло больше века.
Здесь не пристать незамеченным. Придется править западнее, там был удобный спуск к воде.
…всё у меня отняли. Даже мою Саксонскую бухту.
Жаль, что я не погиб тогда. Это было бы проще.
…Я тогда считал, что лишился всего. Наивный мальчишка! У меня тогда была родина. У меня тогда было мое дело, мои воины… не служба неизвестно какой стране неизвестно зачем. У меня была любовь, а не наряженная дурочка-жена. У меня был отец… мы искренне считали, что ненавидим друг друга, а мы были нужны друг другу. Он помчался спасать меня, когда напали саксы, – а мне в битве его имя было боевым кличем. Я был тогда готов умереть за него.
Теперь я не знаю, за кого мне жить.
В сумерки Друст проскользнул в свою бухту. «Свою»… насмешливое слово. Бухта давно уже стала чужой. Только старые укрепления остались прежними. Они заросли так, как один молодой командир когда-то хотел. Только теперь эти деревца, пустившие корни между корнями, были не старательно высаженными, а взаправдашними. Знаком векового запустенья.
Друст вошел в западную башню. Как ни странно, запас стрел там был свежим.
«Ждут нападения? или просто традиция?»
Эти новые стрелы – не очень-то хорошие, их делали рыбаки, а не воины, – были единственным своим в этой чужой бухте.
Приближаться к длинному дому не хотелось. Не потому даже, что люди увидят, узнают… узнают?! Кто его узнает здесь?! Для них прошел век с лишним, здесь живут внуки и правнуки тех, кто воевал с саксами!
Интересно, а потомки Датара живут здесь до сих пор? Род не пресекся? И чтят ли внуки могилу храброго воина?
Кромка миров: Друст
Когда-то Динас провел нас сюда коротким путем от Тинтагела. Мне тогда было проще одному сразиться с сотней саксов, чем пройти по кромке миров.
Тогда. Но не сейчас.
В Бретани мне не было разницы, по какому миру ходить. А здесь?
Прежний страх сжимает сердце, словно я до сих пор не умею менять облик. И не достает духу ступить в туман. Боюсь заблудиться.
Смешно! – я вдруг боюсь.
Однако это никуда не годится. Так мне придется идти в Тинтагел по миру людей. Хм, быстрее будет вернуться к лодке и доплыть, пусть и вокруг всего Корнуолла.
А если попробовать в конском облике? Дядя, когда-то ты мне именно сюда прислал в подарок белого коня. Случайно? Вряд ли. Ты хотел, чтобы я научился менять облик?
Я научился.
И попробую домчаться до Тинтагела короткой дорогой.
Белый конь призраком промчался через деревню… другую, еще одну. Он был так стремителен, что казался сгустком тумана.
Ночь еще не кончилась, а впереди уже темным силуэтом вознесся в небеса Тинтагел.
Друст остановился. Сменил облик.
Его сердце защемило. Он вернулся домой… но он стал чужаком, изгоем, объявленным вне закона. Встреча с дядей (с отцом!) была бы ему смертным приговором.
Но не смерти боялся Друст. Ей он был бы и рад. Он боялся ненависти – в том единственном месте в мире, которое он любил.
Кромка судьбы: Друст
Неприкаянным, непокаянным,
Мало обретя, утратив много,
Бывшим сыном, гостем нежеланным
Возвращаюсь к твоему порогу.
Отчий дом, твои родные стены
Мне тепла не сыщут неужели?
А в ответ: «Нет срока у измены.
Нет Тристану места в Тинтажеле!»
Прокрасться в сад. Свернуть. Вот и Большая Сосна. Можно запеть… да что толку. Эссилт не придет.
Динас когда-то объяснял, что ее приводило только заклятье Манавидана. Правда? Нет?
Какая разница…
Итак ясно – звать былую возлюбленную нет смысла.
Не попасться бы на глаза королю… убьет, не выслушав.
И от этой мысли в Друсте снова всколыхивается гнев. Почему, по какому праву король будет карать?! Тем более, если в своей измене он, Друст, не виновен?!
Племянник Марха тенью скользил по замку, ловко держась на грани миров. Он слушал, о чем говорили эрлы, и с радостью узнал, что король сейчас в отъезде. Давно и далеко.
Некого бояться.
Но почему, почему я должен бояться?!
Прокрасться в покои королевы не составило труда. Эту дорогу он помнил слишком хорошо.
Выйти из-за колонны – как когда-то.
…Она вышивала. Его появления она не заметила.
Она одна. Тем лучше.
Бесшумен шаг по каменным плитам. Она не понимает, что он здесь.
Она изменилась? Постарела? Мы не молодеем…
Выдохом:
– Эссилт…
Она вскочила в испуге (кресло упало), отшатнулась как от прокаженного:
– Ты?!
Друст недобро сощурил глаза:
– Не ждала?
Ужас былой возлюбленной был для него горше любых оскорблений. И закипавший было гнев прорвался. Он для нее – чудовище? Тот, кого можно лишь бояться? Отлично! Он и будет таким.
Она смотрела на него расширенными от страха глазами. И – Друст ощутил тот азарт, который гонит хищника за отчаянно удирающей добычей. Даже если зверь не голоден.
– Друст, – жалобно проговорила она, – пожалуйста, не надо.
– Ты – моя, – властно ответил он. – Ты всегда была моей. Марх может в этом сомневаться, но ты-то знаешь.
В ее глазах стояли слезы. Но оба понимали: Эссилт не станет звать на помощь. Лучше насилие, чем позор.
Друст шагнул к ней.
Она вскинула руки к лицу, словно пытаясь защититься. Его это только распаляло.
…И меньше всего она думала о черном кольце на правом мизинце.
– И как же это понимать, Друст? – раздался резкий голос с порога.
Сын Ирба замер. Он знал, что Марха нет в Тинтагеле, что король не может вернуться.
Что этого просто не может быть.
Друст медленно обернулся.
В дверях стоял – Сархад.
– Откуда?! – Друст и Эссилт невольно крикнули это одновременно.
Коварный чуть усмехнулся:
– Моя госпожа забыла о кольце, которое я ей подарил. Я услышал, что с ней беда, что она зовет на помощь. Пролететь из окна в окно недолго…
– Прибежал спасать от меня свою любовницу? – зло спросил Друст.
Сархад не ответил. Даже не пошевелился. Но Друста бросило на пол – словно от удара наотмашь.
– Вон, – сквозь зубы процедил сидхи.
Друст встал, утер кровь из носу, больше размазывая, чем стирая:
– Да кто ты такой, чтобы мне приказывать?
Он выхватил меч.
– Друст, нет! – зазвенел отчаянный крик Эссилт.
Только это уже ничего не могло изменить.
Друст замахнулся, но Сархад парировал удар.
Меч внука Рианнон сошелся с протуберанцем огня. Друст отскочил, опаленный.
Сархад небрежно поигрывал огнем между ладоней.
– Еще хочешь? – поинтересовался сидхи. – Или ты получил ответ на вопрос, кто я?
Он кинул комок огня к ногам Друста. Пламя поднялось с ревом.
– Не надо!!! – завизжала Эссилт.
Сархад пожал плечами, поманил к себе огонь, как подманивают ручного зверя. Снова пристроил его на ладони.
– Что ты хочешь? – выдохнул Друст. Его одежда местами почернела и дымилась.
– У нашего народа, – наставительно изрек сидхи, – овладеть женщиной, которая тебя не любит, считается столь же противоестественным, как у вас, людей… впрочем, неважно. Я хочу, чтобы ты навсегда покинул Корнуолл. Немедленно.
Друст сжал губы, но промолчал. Спорить с сильнейшим было бы глупо.
Коварный поперекидывал огонь из руки в руку и продолжил:
– Я не стану брать с тебя слово, что ты никогда не вернешься сюда. Я тебе ни на волос не верю. А вот ты мне поверишь…
Друст гневно сверкнул глазами.
– Поверишь, да. Тебя до побережья проводят вороны из Кинверхина. Милейшие пташки, ты убедишься. Без приказа не тронут никого. Просто чудо, что за птички. Да, да, ты меня правильно понял. Они при случае заклюют тебя насмерть. Если ты еще хоть раз осмелишься ступить на берег Корнуолла. Хоть в мире людей, хоть в Аннуине.
– Тебе не проще меня убить? – хмуро осведомился Друст.
Сархад насмешливо поклонился:
– Не проще. Во-первых, этого не хочет госпожа. А во-вторых, Бендигейд Вран научил меня, что к врагам надо проявлять милосе-е-ердие…
Ухмылка Коварного недвусмысленно означала: «Самый изощренный способ мести – это оставить в живых».
Кромка судьбы: Сархад
Это так по-человечески, Друст: лгать не другим, а себе.
Когда ты лгал? – в Карбонеке, Граалю? Или сейчас?
Сомневаюсь, что Граалю можно солгать. Значит, ты был честен, когда говорил, что хотел бы освободиться от этой любви?
Тогда какого ж лысого фомора тебя сейчас понесло в Корнуолл?
Слишком трудно быть честным? Слишком трудно признаться себе, что в прошлое не вернуться? Слишком трудно сказать: меня не любят?
Говорить с тобой об этом – бессмысленно. И не мое дело – учить тебя жизни.
Я просто больше не дам тебе придти к Эссилт.
Сархад с нарочитой учтивостью посторонился, пропуская Друста.
Тот кусал губы, но – должен был подчиниться. Оказаться сожженным заживо совсем не хотелось.
Тишину наполнило хлопанье крыльев. Эссилт удивленно огляделась – но воронов видно не было.
– Не в этом мире, – улыбнулся Коварный. – Наш красавец полюбил короткие дороги, и вороны его проводят там.
Сархад подошел к Эссилт, провел рукой по ее волосам, прижал к себе:
– Всё хорошо. Он больше никогда не вернется. Будь уверена.
Но в ответ она напряглась, попыталась отстраниться, освободиться – словно он держал ее силой.
– Ты что? – непонимающе спросил сидхи, разжимая руки.
Она отбежала на несколько шагов, сжалась, не смея поднять на него глаз.
– Эссилт?! Ты… ты считаешь, что я – ничем не лучше Друста?!
Она решительно покачала головой, но головы не подняла и не произнесла ни слова.
– Вот, значит, как ты обо мне думаешь?!
Ее страх внезапно пробудил в нем азарт охотника, хищника, увидевшего добычу. Наброситься, схватить… и ей уже не вырваться, сопротивляйся или нет. И сколько можно унимать тот огонь, что жжет изнутри, если она всё равно считает его этим, и она – вот, трепещущая и вожделенная… Ведь она давным-давно ждет его, ждет, чтобы он наконец сделал первый шаг, и своим испугом только призывает, и не его она боится, а своего желания…
Сархад закусил губу – по подбородку скатилась капля крови.
– Женщина, да ты кого угодно сведешь с ума! – рявкнул он.
Эссилт сжалась, как от удара.
– Бранвен! – негромко приказал сидхи.
Его голос едва ли можно было расслышать даже в соседнем покое, но он и не собирался кричать. Бранвен услышит то, что совершенно не нужно орать на весь замок.
Та прибежала – и вместе с ней Динас. Его, конечно, не звали – но лишним он не будет.
– Где сейчас носит Марха? – осведомился Сархад.
– Он отправился объехать страну…
– Яс-сно. Ладно. Найду, – хмыкнул он себе под нос. Потом обратился к Бранвен: – Прикажи нагреть воды, пусть эта умница выкупается. Отмокнет, разнежится. Поняла?
Бранвен кивнула.
– Потом пусть выбирает платье. Долго-долго. Украшения. Чтобы не думала ни о чем другом. Весь день, до самого приезда Марха. Ясно?
Она снова кивнула и сидхи сказал громко: – К вечеру король будет здесь.
– Но… – побледнел Динас, – а как же Гвин?
– Разберемся, – хмыкнул Сархад.
– Но, – не унимался тот, – он же сын самого Нудда…
– Пра-а-авда? – насмешливо протянул Коварный. – Спасибо, а я-то не знал!
– Сархад – ученик Нудда, – едва слышно объяснила Эссилт. Осмелев, она подняла глаза: – Сархад, но Гвин очень опасен…
Тот растянул губы в линию:
– Я тоже очень опасен. Ты сама, кажется, считаешь именно так?
Эссилт снова поникла и сжалась.
Сархад в два шага пересек покой, подошел к ней, стиснул ее подбородок – до боли, заставил поднять голову, посмотрел в глаза:
– Ты думаешь, мне будет трудно справиться с Гвином? Трудно привести сюда Марха? Так вот знай, что это будет мелочь по сравнению с тем, что мне сегодня пришлось выдержать из-за тебя. Вран прав: проще победить сотни врагов, чем самого себя!
Хотя Сархад говорил спокойно, он сейчас был по-настоящему страшен.
– Прости, – пролепетала Эссилт.
Но Коварный ее уже не слушал. Лишь шум крыльев Ворона за окном.
* * *
Марха он нашел без труда – так зверь находит путь по запаху. А такой могучий король, как Марх – он оставляет в мире магии след не менее ясный.
По счастью, сын Рианнон сейчас был в дороге. Ворону не пришлось распугивать слишком много людей своим появлением и превращением.
– Сархад? Что…
– Надо поговорить, – коротко бросил сидхи. – Немедленно и с глазу на глаз.
Марх кивком головы отправил свиту прочь, спешился.
– Что стряслось?
– В Тинтагеле был Друст.
– Он…?
– Тише. Да. Я успел вовремя.
– И… что ты с ним сделал?
– Велел моим воронам проводить его до дому.
– Ты не убил этого негодяя?! Не прикончил его на месте?!
– Ма-арх… ты забываешь, что это не мой сын. Это ты вправе карать и миловать его. Если бы это был мой отпрыск, я… не знаю, как бы я поступил. Но распоряжаться жизнью чужого наследника…
– Он не унаследует Корнуолл!
– Это ваши дела, – развел руками сидхи.
– И где он сейчас?
– По дороге на юг. Свернуть он, – Сархад мечтательно улыбнулся, – не сможет. И задержаться – тем более.
– Спасибо.
– Эссилт ждет тебя. Поспеши к ней. Девочка ничего не соображает от ужаса.
– Но…
– Тебя смущает Гвин? Марх, нас двое. Неужели не справимся? – он улыбнулся.
– Но Гвин…
– Только не рассказывай мне, что Гвин – сын Нудда. Твой Динас уже сообщил мне эту удивительную новость.
Против воли король тоже улыбнулся.
– Марх, в юности я века провел, учась в подземельях Нудда. Поверь… – и вдруг Сархад осекся, просиял, как ребенок, которому подарили самую лучшую в мире игрушку… и высвистел замысловатую трель.
Прошло мгновение – и Коварный расхохотался. Заливисто и зло.
Кромка мироздания: Друст
Я проваливаюсь… куда? почему? Вороны мчатся вниз, и я падаю вместе с ними. Это смерть?!
Но это не бездна. Мы летим сквозь земную плоть, сквозь скалы и подземные воды, мимо мастерских кобольдов и гномов, мимо спящих чудищ, вниз, вниз, в недра мира.
Почему?
Снова дорога под копытами. Вороны мчат вперед, и не отстать от них.
Мы скачем сквозь камень?! Сквозь толщу гор, лишь изредка проносясь по пещерам – мрачным, огненным, прекрасным подземным дворцам…
Не остановиться и на миг. Не оглянуться. Не перевести дыхание. Всё это похоже на безумный сон. Некогда испугаться уродства тварей преисподней. Некогда удивиться подземным чудесам.
Огонь! Куда вы несетесь, сумасшедшие птицы?! Там впереди – море огня!
Нет. Уже не впереди. Я скачу по нему – а языки пламени лижут мне ноги. Они похожи на руки – десятки и сотни огненных рук, тянущихся из геенны… хотят ухватить, утянуть на дно!
Вперед!
Вороны, помогите! Если только вам не приказано оставить меня погибать здесь.
Море огненных рук. Жадных, алчных, цепких рук…
Вперед!
Лучше любые чудища, чем это…
Воздух? Менгиры? Бретань? Неужели…
– Ты что сделал? – настороженно спросил Марх.
– Цел твой Друст, – с довольном выражением лица отвечал Сархад. – Жив и невредим.
– Тогда что за пакость ты учинил?
Коварный слегка посмеивался:
– Я всего лишь помог ему добраться до Бретани еще чуть-чуть побыстрее. Не плыть всю ночь по морю, а – прямиком.
– То есть? – нахмурился Марх.
Сархад от недоброй радости только что не облизывался по-кошачьи:
– То есть подземельями Нудда. Не краем, не кромкой, а через самое сердце. Я там, – он мечтательно вздохнул, – молодость проводил. После благости родного города – это было такое счастье. Этот мрак, этот пламень… я именно там и выучился с огнем играть.
Он еще раз вздохнул, и маска злой радости на миг сошла с его лица.
Потом он снова усмехнулся и добавил:
– Но, знаешь, Марх, окажись я там не по своей воле, я вряд ли бы был рад этому.
Кромка отчаянья: Друст
Бретань. Вот я и вернулся. Быстро же… особенно обратно.
Лучше бы Сархад убил меня. Впрочем, это смешно – ждать от Сархада милосердия.
Съездил на родину, н-да. Повел себя как дурак. Второй раз за эти годы. То с Изольдой, теперь – с Эссилт.
В какого-то мальчишку превратился. Таким глупцом в детстве не был.
Со стыда сгореть.
И теперь мне уж точно нет дороги назад. Не думаю, что Сархад разболтает всем, но дядя-то узнает.
…вот и всё, что у меня осталось. Чужая страна, в которой я – никто. Родич наследника. Ха! Чужая, безразличная мне женщина, которую я называю женой. Бывший друг – теперь тоже чужой. Что меня связывает с ним?
Что меня связывает с жизнью?
Зачем она мне?
Ни близких, ни родины, ни любви. Одна слава.
О да, славе Тристана позавидует кто угодно. Только – зачем она? Слава, которая переживет века… Века… века я прожил и сам. И чем дольше живу, тем меньше вижу смысла в этом.
Что ж, остается только один выход. Тот, который всегда есть у настоящего бойца.
Марх отдал эрлам необходимые распоряжения. О причине своего немедленного отъезда сказал кратко: «Я должен вернуться в Тинтагел».
Король пытался унять расходившееся сердце. Он не боялся Гвина, не страшился за свою жизнь – на удивление, он был уверен в успехе. Просто таких отчаянных приключений в его жизни не было уже… в общем, давно.
Марх не сомневался: всё получится. Точнее, безоговорочно верил Сархаду. Если тот сказал, что вдвоем они пройдут, – значит, пройдут.
Усомниться сейчас в Сархаде – все равно что не верить в холод снега и жар огня. По крайней мере, для Марха это было так.
Эрлы уехали. Конь и Ворон остались одни.
– Ну, – улыбнулся Коварный, – рискуем?
Марх, с юношески горящими глазами, не нашел в себе сил на ответ – и просто кивнул.
Облик они сменили одновременно.
Марх уже и забыл, каково это: мчаться по грани миров. Свобода и ощущение собственного могущества, не-человеческой силы опьянило его. Так радуется воин, надолго прикованный ранами к постели и теперь заново обретший способность сражаться.
Марх снова стал Королем Аннуина – не в человеческом смысле, не тем, кто в ответе за Страну Волшебства (этим он не переставал быть ни на миг), а Королем как средоточием магической силы, тем, для кого вся волшебная мощь Аннуина – всё равно что пальцы собственных рук, кто может с полным правом сказать: Аннуин – это я.
Кромка Аннуина: Сархад
Вот усядусь сейчас тебе на спину, и будет шутка в духе нашего друга Фросина: вороной конь и конный ворон.
А ты красив в конском облике, Марх. Теперь я понимаю, почему Эссилт любит тебя. Ты не меньше моего способен на бешеный порыв… просто ты очень ловко притворяешься человеком. Даже меня обманул…
Мы похожи с тобой. Только в твоей жизни было меньше ошибок.
Но еще больше ты похож на Врана. Теперь я вижу: ты подлинный Король Аннуина.
Та-ак. Это уже не только я вижу.
На мчащихся Коня и Ворона дохнуло могильной затхлостью – словно не было бескрайней равнины и бьющего навстречь ветра, словно их окружал душный сырой склеп, и нет сил скакать и лететь, и отчаянье сковывает сердце…
На миг кажется, что единственная движущаяся точка в этом сумраке – это бледный всадник на белом коне, скачущий им наперерез.
– Ма-а-арх! мар-Рк-кРРРк! впеРРРед! – крик Ворона разрывает могильную тишину, словно гром, насмерть бьющий нечисть.
Ворон, будто черная стрела, разит Гвина… сейчас его когти разорвут бледного властелина преисподней… но тот в последний миг ускользает, словно провалившись сквозь землю.
Не «словно». Сквозь землю.
«Испугался?»
Сархад удивлен. Всё оказалось слишком просто. Подозрительно просто.
Марх скачет во весь опор, Бледный Всадник исчез… неужели было достаточно разок пугнуть?
Но тут пузырем нарыва вспухает земля под копытами вороного жеребца.
Марх не удержался на ногах и рухнул. Над разверзшейся землей показался Гвин, его вздыбленный конь бил в воздухе копытами, а сам Бледный уже занес копье для удара…
…копье вспыхнуло, сгорев раньше, чем Гвин успел его бросить.
Бледный закричал от боли в обожженной руке.
Этого мгновения хватило вороному жеребцу, чтобы подняться и поскакать прочь.
Гвин исчез… но тут уже Сархад был начеку. Едва под копытами Марха начала вздыматься земля, Ворон снова ударил заклятьем – и бугор вспыхнул.
Пламя лизнуло ноги вороного Коня – не причинив ему вреда. А вот под землей раздался новый вопль боли.
Кромка Аннуина: Сархад
Мой огонь не причиняет вреда Марху.
Тогда всё очень просто: окружить его кольцом огня. Пусть скачет через бегущее вокруг него пламя. И Гвин ему не страшен.
Гм… правда, «просто» не означает «легко». Держать это движущееся пламя, не ослабляя ни на миг… и не отдаляя ни на локоть… ладно, мелочи жизни. Потом отдохну.
Зато красиво! Черный конь во весь дух скачет посреди пламени. Сам – словно черный протуберанец в этом мчащемся костре. Ради такого зрелища стоит вытерпеть многое.
…А Гвин, стало быть, не ладит с отцом – если заклятья подземного пламени так больно язвят его. Надо будет потом отблагодарить Нудда… без его науки я бы сейчас вряд ли одолел бы этого Блеклого. Впрочем, я и так не одолел. Прогнал только.
Давай быстрей, Марх! Знаю, ты и так гонишь во весь опор. Но – быстрей! Моих сил уже не хватает на этот огонь…
Они буквально вывалились в мир людей.
Упали на траву. На севере темнела башня Тинтагела.
Какое-то время просто лежали, тяжело дыша, вымотанные этой скачкой, но еще больше – страхом гибели.
– Я тебе обязан жизнью, – хрипло проговорил Марх.
– А я обязан жизнью Эссилт, – то ли прокашлял, то ли прокаркал в ответ Сархад. – И что теперь? Будем считаться, кто когда кого и от чего спас?
– Не сердись.
– Я не сержусь, я злюсь.
Марх встал, улыбнулся:
– Пойдем в Тинтагел, отдохнешь.
– Ноги моей больше в Тинтагеле не будет!
– Сархад?
– Марх, я не желаю терпеть оскорбления! – резко выдохнул тот.
Сказать, что Марх опешил, – не сказать ничего.
– Кто посмел..?
– Эссилт, кто же еще!
– ?!
– Она боится, что я поведу себя как Друст, что я воспользуюсь ее слабостью… понятно, для чего! В Аннуине она целые дни проводила со мной – наедине, между прочим. И с прикованным, и со свободным. А здесь – сжимается от ужаса. И ты еще спрашиваешь, почему я не пойду в Тинтагел?!
Марх осторожно перевел дыхание: было бы невежливо показать Сархаду, что у тебя камень с души свалился.
– Так что иди к ней, – закончил Сархад уже спокойно, – а я как-нибудь потом через окно поболтаю. Хоть окна она не боится…И почему мир людей так портит умных женщин?
Король не смог сдержать улыбки.
Кромка времен: Сархад
Рианнон. Моя Рианнон.
А я – твой. Навсегда. Нас связывает слишком многое: любовь, ненависть, вражда, ложь… Такую связь не разорвать, как не разорвать голыми руками полосу металла. Но из металла можно выковать… скажем, ожерелье. И из всего того, что было меж мною и тобой, из прекрасного и жуткого, из достойного и дурного, из всего этого не пора ли создать последнюю нашу связь?
Связь на все грядущие века: крепкую дружбу.
У тебя были – и будут – другие и мужья, и любовники. Мне нет места среди них. Но вот если ты рассоришься с очередным – тогда… о, тогда всё искусство Сархада Коварного к твоим услугам.
Рианнон, моя Рианнон, признайся сама себе: дело не в том, что я люблю другую. Просто ты давно уже не любишь меня. Не хочешь отпускать? – ну так я и не стремлюсь покидать твой замок. Здесь прошло две трети моей жизни, и это были нехудшие века.
Я остаюсь твоим мастером.
Я и сейчас кую для тебя.
Гладкое серебро и капля горного хрусталя. Ни огней самоцветов, ни хитросплетений узора. Всё просто и искренно, как слеза – которая, бывает, скатится по щеке старого человека, если он начнет вспоминать прошлое.
Я много лгал тебе, Рианнон. Но на заре нашей любви я был честен. Честен я и сейчас.
Давай отпустим былое.
Кромка времен: Рианнон
Никто не виновен, мой милый. С тобою
Мы горечи чашу до дна осушили.
За рану – ударом, за горе – бедою
По давнему счету сполна заплатили
Обман за обман. За измену измена.
Предательству стало коварство наградой.
За миг – от оскала к улыбке блаженной.
Все так и должно быть. Но больше – не надо.
Никто не виновен.
