Смех и святость
Был вечер, один из многих и многих. Сархад и Бендигейд Вран сидели за ужином, на столе появлялись всё новые и новые яства, в кубках золотился мед.
Король-Рыбак почти не видел схваток Стража: днем, когда он вытягивал тяжеленную сеть, ему было не до стычек на берегу, а после не было сил добрести до окна – уж слишком болела нога.
Но Вран почти ничего не терял: Коварный с таким удовольствием рассказывал ему по вечерам о своих очередных противниках, что Королю это представало ярче, чем наяву.
– …В общем, – продолжал Сархад, – за это время я твердо выучил, чего люди боятся, но логики их так и не понял. Я не знаю, почему медведь, сквозь которого просвечивают деревья и дорога, в их глазах страшнее зверя из плоти и крови. Я бы испугался настоящего зверя, а призрак – он призрак и есть.
Сидхи прервался и занялся кушаньем из каких-то южных фруктов, названий которых он не знал, что никак не мешало ему считать это блюдо своим любимым.
Бендигейд Вран отложил окорок, который грыз, сделал добрый глоток меда и блаженно откинулся на спинку кресла.
– Возможно, дело в том, что людей сильнее страшит неизвестность. Медведь из мяса и костей – опасен, но от него знаешь, чего ждать. А что может сделать призрак? Они этого не знают.
– И я тоже, – хмыкнул Сархад. – Я этого так и не придумал. Они удирают от моих призрачных зверей так шустро, что мне уже надоело этим пользоваться. Скучно. Предсказуемо. Никакого азарта.
Он поднял пустую чашу, она наполнилась.
Коварный принялся пить вино маленькими глоточками, смакуя.
– И еще я заметил: люди очень боятся всего неправильного. Однажды я, смеха ради, приделал моему медведю крылья…
– Ворона? – нахмурился Король.
– Курицы, – скорчил гримасу Сархад.
– К плечам?!
– К ушам!
Вран захохотал. Эхо подхватило его грохочущий смех, башня загудела, будто в нее били из катапульт, кресло под огромным Королем угрожающе затрещало.
Отсмеявшись, Король-Рыбак вытер слезы, выступившие на глазах.
– Вот и мне понравилось, – ответил польщенный Сархад.
– И скольких ты распугал этим, гм, ушекрылым медведем?
– Только пятерых, на которых его выпустил. Я слишком уважаю себя, чтобы повторять удачную шутку дважды.
– Хм, – ободрительно изрек Вран и снова занялся окороком. Сархад повертел в пальцах сырое крылышко цыпленка, очищенное от кожи, обмакнул в какой-то острый соус и принялся обсасывать.
– А чего еще они боятся? – спросил Вран, когда от окорока остались одни кости.
– Я же говорю: всего неправильного и необычного. Однажды над дорогой по воздуху поплыла акула. А уж когда по тропе пополз осьминог!..
– Откуда ты знаешь морских обитателей?
– Так ведь в молодости я спускался в пучину Рианнедд. Пока числился в женихах у ее хозяйки. Там и насмотрелся.
– Ты молодец. Я знал, что ты изобретателен, но не думал, что настолько.
– Да я сам не думал, что быть Стражем Карбонека окажется так весело. Я и в молодости так не развлекался.
– Слава Стражу, – поднял чашу Бендигейд Вран.
– Слава Королю, – отвечал Сархад.
И, словно вторя им, за стенами замка затрубил рог.
Вызов.
Сархад скривился:
– Это неучтиво. Почему я не могу поужинать спокойно? Почему бы этому храбрецу ни подождать до утра?
Подумав, Коварный сделал в воздухе какой-то знак – и сумрак за стенами башни наполнился хлопаньем крыльев.
– Ты послал на него призраков?
– Нет, для них я должен сосредоточиться. Это сотня воронов из Кинверхина. Я хочу доужинать; мои птицы его прогонят.
Кромка игры: Увечный Король
Ты сделал ход, Сархад.
Сделал ход, не посмотрев на доску. И напрасно.
Вот Белый Воин. Вот Черный Воин и пешки вокруг него. Воин против Воина – привычная партия?
Нет.
Обычно твое лицо было у Белого Воина, Сархад. Сегодня – у Черного.
Знаешь ли ты, что черные пешки сейчас – это твои вороны? Знаешь ли ты, что их убивает этот воин?
Делай ход, Страж.
Сархад подбежал к окну.
Грай воронов был каким-то… неправильным.
Сидхи увидел, что конный воин бьет из лука его птиц, одну за другой. Несколько уже валялись на земле, пронзенные насквозь, прочие с гневным карканьем отлетели повыше.
– Он попадает в них! Как он смеет?! – яростно закричал Сархад, развернув крылья и бросаясь на незнакомца.
Тот не ожидал увидеть ворона-исполина, на миг замер, и Коварному хватило этого, чтобы сверху упасть на обидчика и сшибить его с коня.
Тот выхватил меч, Сархад сменил облик и обнажил своей.
Поединок был не в равном: человек сильнее, сидхи превосходил его ловкостью и быстротой. Меч из белого дерева многократно острее, но клинок человека мог сломать его, как простую палку.
У них было еще одно неравенство: человек стремился убить, а Сархад на это не имел права. И чем дольше длился их поединок, тем меньше он хотел бы это сделать, даже и не будь запрета.
Такого бойца Коварный еще не встречал. Спокойный. Уверенный. Хладнокровный. Невероятно искусный и очень выносливый.
Выносливый – по человеческим меркам.
Коварный, чьим преимуществом была быстрота, заставил его изрядно побегать. И нанес пару легких ран в незащищенное кольчугой тело: в сумерках преимущество было на стороне сидхи.
Была глубокая ночь, когда Сархад, отскочив шага на три, сказал:
– Довольно. Путь в Карбонек открыт. Входи. Только назови прежде свое имя.
Коварный кивнул в сторону замка – и по озеру, не управляемая никем, проскользнула ладья от замка к внешнему берегу.
– Почти как дома, – усмехнулся незнакомец, глядя на это. – Мое имя – Гвальхмаи.
– Сын Владычицы Озера?
– Он самый. А ты?
– Страж Вороньего замка, – уклончиво ответил Сархад. – Едем, Увечный Король ждет тебя.
Кромка легенды: Бендигейд Вран
Сын Ниневы, я слышал о тебе.
Благородное сердце.
Благородная речь.
Благородный клинок.
Взращенный на Авалоне и прославившийся на весь Прайден.
Твой сын был создан не для этого мира, а ты – воистину лучший из людей.
А человек не может быть лишен недостатков. Есть они и у тебя, как у всякого из вашего народа. Разница лишь в том, что дурной человек потакает своим слабостям, а ты – борешься с ними едва ли не отважнее, чем с врагами Прайдена.
Котел Керидвен ждет тебя. Или – сейчас уместнее было бы назвать его Святым Граалем?
Вот и третье кресло у нашего стола. Вот мед и яства для тебя. Входи, отдохни, отпразднуй с нами свою победу.
– Добро пожаловать в замок Карбонек, Гвальхмаи, – сказал Увечный Король. – Прости, что не встаю приветствовать тебя: рана не дает.
– Мой господин, – воитель склонился.
– Я хорошо знал твою могущественную мать, мой мальчик, но твоя слава превзошла ее.
Гвальхмаи поклонился еще раз.
– Сядь за стол с нами, мой мальчик. Или ты хочешь сперва перевязать свои раны?
– Это царапины, – отмахнулся Гвальхмаи.
Сархад за его спиной кивнул: именно так.
Воин Артура не заставил себя уговаривать и принялся за еду. Сидхи, усталый после неожиданного трудного боя, вытянулся в кресле и осушал чашу за чашей. Вран не донимал гостя расспросами, дожидаясь, пока тот утолит первый голод.
Но вопрос задал сам Гвальхмаи:
– Кто-нибудь уже был здесь?
– Только твой сын.
– Галахад? И… что?
Бендигейд Вран вздохнул:
– Отвечу тебе прямо. Он ушел от нас. Ушел к своему богу. Котел Керидвен предстал ему простой глиняной чашей, наполненной кровью. Ты лучше моего знаешь, что это.
Гвальхмаи кивнул, ответил:
– Он был слишком чист для нашего мира. Надеюсь, тот мир, куда он ушел, достаточно чист для него.
После паузы спросил:
– Где вы похоронили его?
– Нет, – ответил Король-Рыбак.
– Нет?
– У него нет могилы. Он вошел в зал Котла… или, вернее, Грааля, – и не вышел оттуда. Его бог забрал твоего сына во плоти.
Гвальхмаи тяжело вздохнул, одним глотком осушил чашу, с удивлением обнаружил, что она снова полна, осушил опять.
– Ты пустишь меня взглянуть на Грааль? На Котел Керидвен? – спросил он Увечного Короля.
– Не только взглянуть. Он исполнит любое твое желание.
Воитель покачал головой:
– Мое заветное желание недостойно. Его нельзя исполнять. Я люблю ту, кого любить не имею права. Нет на свете Короля благороднее, чем ее муж. Нет на свете женщины прекраснее, чем она.
– Поговорите без меня, – вдруг сказал Сархад, и резко отодвинув кресло, вышел прочь.
Кромка судеб: Бендигейд Вран
Всё правильно, Вороненок. Ты всё делаешь правильно.
Я тебе этого, разумеется, не стану говорить вслух – но ты и без слов почувствуешь мое одобрение.
Тебе будет легче.
Ты поистине великий лжец, Сархад. Ты потрясающе лжешь не только другим, а – самому себе.
Ты уверяешь себя, что не горишь желанием к той единственной женщине, которую ты полюбил.
Ты способен убедить в этом всех. Ее саму. Ее мужа. Своих отца и мать. Самого себя. Даже я поверил было.
Это мудро, Вороненок.
Так проще ей. Так легче тебе.
И если бы Гвальхмаи сейчас случайным словом не разбередил твою рану – я бы продолжал тебе верить.
Ты запер свою страсть, как зверя в клетку. Надежно запер.
Отлично, Вороненок.
Раньше ты одолевал других – смеясь и гордясь победами. Теперь ты одолел самого себя – и не это ли величайшая победа Сархада Коварного?
– Что случилось? – нахмурился Гвальхмаи. – Чем я обидел его?
– Ничем. Просто он, как и ты, считает, что ради счастья лучшей из женщин нужно отказаться от любви к ней.
– Он ведь из сидхи, – отвечал воитель Артура. – А сидхи не ведают, что такое честь. Им проще… Я предам своего короля и перестану уважать сам себя, если поддамся чувству, на которое не имею права.
– Да, законы человеческой чести непросто понять, – кивнул Вран и подумал, что Сархада и Гвальхмаи удерживают совершенно разные причины: сидхи боится обидеть любимую, а человек выше всего ставит верность своей чести. Говорить этого Рыбак не стал, спросив: – Тогда чего же ты хочешь от Грааля?
Кромка мечты: Гвальхмаи
Я – человек. Жрецы новой веры говорят, что человек – грешен.
Но меня воспитывали на Авалоне. И я скажу иначе: человек – несовершенен.
Ибо – человек.
И всякий мечтает о недоступном. Голодный – о еде. Слабый – о силе. Я мечтаю о совершенстве.
Нет, я не льщу себя надеждой когда-нибудь достичь идеала сам. Но – приблизиться к нему. Прикоснуться. Увидеть.
Твердо знать, что цель моих поисков существует, хоть и недостижима для меня.
– Что ж, – сказал Бендигейд Вран, – ступай к Котлу Керидвен. Надеюсь, ты найдешь то, что искал.
Гвальхмаи прошел в соседний покой, где алмазным блеском лучился Грааль – то ли Чаша, то ли Камень.
Двери закрылись за лучшим из воителей.
Король-Рыбак не хотел знать, каким будет заветное желание сына Ниневы и осмелится ли он высказать его.
Утро они с Сархадом, по обыкновению, проводили на берегу. Вран тянул невод, сидхи разговаривал со своими воронами-разведчиками.
Из замка вышел Гвальхмаи, бледный – явно не сомкнул глаз ночью – но посветлевший лицом. Счастливый.
– Спасибо вам, друзья мои, – тихо сказал он. – Спасибо за то, что пустили меня к Граалю.
– Нашел ли ты свою мечту? – спросил Увечный Король.
– Да. Она стоит того, чтобы ради этого жить. И умереть за нее не жалко. Я понимаю Галахада. Но я должен вернуться, чтобы сделать этот мир хоть немного чище, пусть даже я сам и далек от чистоты.
– Удачи тебе, Озерный Воитель.
– Удачи и вам, Хранители. Если я когда-нибудь решу уйти из мира людей – дозволите ли вы мне вернуться в Карбонек?
– Не мне решать, – нахмурился Сархад.
– Устанешь от людей – приезжай. Я буду рад тебе, – отвечал Бендигейд Вран.
* * *
…Сархад начинал скучать. В стремящихся к Котлу год от года гас боевой задор, и те из них, кто добирался до Карбонека, были усталыми, ищущими свой Грааль скорее уже по привычке. В своем долгом пути они терпели одну неудачу за другой, и если всё же оказывались в окрестностях Вороньего замка, то послушно пугались очередной выдумки Сархада. Редко-редко дело доходило до боя.
Впрочем, исход поединка был всегда неизменен – ни в одном из этих воителей Сархад не видел ни священного пыла Галахада, ни веры в мечту Гвальхмаи. У самых упорных была жажда обладания – властью, могуществом, знаниями… Таких Сархад рвал когтями или колол мечом, потому что слишком хорошо слышал, что всё, чего они жаждут, они хотят лишь для себя.
Теперь Сархад отлично умел сражаться против тяжелых людских мечей. Большинство воителей и близко не могло похвастаться выносливостью Гвальхмаи, и, когда пот начинал заливать им глаза, Сархад наносил одну или две раны, которые охлаждали пыл даже самых яростных.
Топот копыт. Одинокий всадник.
На дороге стал сгущаться черный туман – Сархад лепил из него, словно из глины, еще не зная, какую форму этому придать. Стало получаться что-то двуногое и козлорогое, и вдруг…
– Друст?! Ты? Каким ветром?!
Друст резко осадил коня, обернулся. Позади него стоял сидхи.
– Ты? Здесь?
Сархад подошел поближе:
– Ты когда-нибудь слышал о том, что Грааль хранится в замке Воронов?
– У тебя?
– У Бендигейда Врана. Но и я там не чужой.
– Ясно, – и потом сказал невпопад: – Ты о ней что-нибудь знаешь?
– Несколько раз видел в Котле Мудрости, – Сархад деликатно не стал уточнять, чему равняется это «несколько раз». – Она в Корнуолле. Ничего необычного. С мужем. Счастлива.
Друст молча кивнул. Потом спросил:
– Ты будешь со мною биться?
– Вроде должен, – пожал плечами Сархад.
– А… обойтись без этого нельзя?
– С чего такая неуверенность?
Друст покачал головой:
– Дело не в этом, хотя мне тебя, наверное, не победить…
– Так почему же ты не хочешь биться?
– А ради чего мне с тобой сражаться, Сархад?
– Чтобы пройти к Граалю.
– Рубиться за право увидеть мечту?
«Так, – подумал Сархад, – Это уже очень интересно. Похоже, мальчик поумнел».
– А зачем тебе Грааль?
Друст нахмурился, потом негромко ответил:
– Понимаешь, когда я его увидел, то мне показалось, что в нем, как в зеркале, отражаюсь я, – но не такой, как есть, а тот, каким я не смог стать.
– Хм, ты стал одним из лучших воинов в дружине лучшего из Королей. Этого мало?
– Ты ведь понимаешь, о чем я.
– Ты прав, я понимаю. Пойдем.
– Куда?
– В Карбонек, куда же еще? К Котлу Мудрости. К Святому Граалю.
– А… биться?
– Ты вроде говорил, что не хочешь со мной сражаться.
– Да, но ты сказал, что это необходимо.
– Ты просто слушал невнимательно. Я выразил сомнение в том, что должен это делать.
– Мой Король, это Друст, – сказал Сархад, вводя того в зал. – Он считает, что путь к мечте не прокладывают мечом.
Вран медленно кивнул – и в этом было одновременно приветствие и одобрение.
– Добро пожаловать в Вороний Замок, Друст, племянник Марха.
Воин низко склонился. Увечный Король чем-то напоминал дядю, но не чертами лица, а, скорее, неспешностью речи и силой, которая слишком велика, чтобы ее подчеркивать.
– Садись с нами, – Вран кивнул, и у стола появилось третье кресло. – Поешь, выпей. Поговорим.
Друст замялся, и Сархад, приподняв бровь, спросил:
– Ты опасаешься разделить со мной трапезу? Ты всё-таки считаешь, что рано или поздно мы сойдемся в бою?
Тот медленно покачал головой и мрачно ответил:
– Нам не из-за кого биться. Нам обоим она предпочла третьего.
Сархад промолчал. Он не ожидал увидеть былого соперника настолько смирившимся с безнадежностью.
Друст сел за стол. Появляющимся еде и напиткам он не удивлялся; ел молча, стараясь скрыть, что очень голоден. Вран смотрел на него с сочувствием, а Сархад – скорее с удивлением. Этот усталый человек ничем не напоминал гордого и дерзкого охотника из Стаи.
– Знаешь, я почти рад тебя видеть, – сказал он Сархаду.
Тот чуть не поперхнулся медом от такого.
– Когда-то я тебя почти ненавидел… Из-за нее.
– Не волнуйся, – утешающе сказал Коварный, – я тебя тоже когда-то почти ненавидел. И тоже из-за нее.
– …А сейчас я вспоминаю Муррей как самое счастливое время в своей жизни, – продолжал Друст, не услышав слов Сархада или не захотев отвечать на них. – Говорить с тобой – всё равно что вернуться туда.
– Так возвращайся в Муррей насовсем. Что тебе мешает? – не понял сидхи. – Уверен, Седой примет тебя с радостью.
– Я не вернусь к Седому, – опустил голову Друст.
– Почему?!
– Из-за Королевы. Он знал, что я ее люблю, он мог бы прямо сказать, что она любит не меня, а его…
– Эссилт?! Седого?!
– При чем тут Эссилт? Риэнис.
– Так, – вмешался Вран, – а ты не пробовал любить кого-нибудь кроме Великих Королев?
– Пробовал, – мрачно вздохнул Друст. – Несколько раз. Не вышло.
– Я бы спросил иначе, – Сархад встал. – Ты хоть раз пробовал любить женщину, а не самого себя? Ты хоть раз пробовал отдавать, а не брать?
Он ожидал вспышки гнева Друста и, в общем-то, нарочно злил его. Уж очень не нравилось ему нынешнее глубокое отчаянье былого соперника.
– Наверное, нет, раз ты так считаешь, – устало ответил Друст.
– Что с тобой случилось? – Сархада самого удивило, насколько его голос зазвучал участливо (Ворон и не знал, что способен на такое). – Что с тобой? При дворе Артура ты наверняка – один из самых лучших, ты прославлен множеством побед, в тебя влюблены самые прекрасные женщины, тебя чтит король… что не так?
– Всё так… – в голосе Друста была безысходная тоска. – Победы, женщины, почет… У Седого я был одним их многих, я и мечтать не смел сравниться с тем же Фейдаугом, уж не говорю о Вожаке, и именно поэтому я стремился перенять умения, научиться новому, превзойти даже самых могучих хоть в чем-то… А здесь – Гвальхмаи победит меня на мечах, я одолею его с копьем или луком, про остальных и говорить нечего.
Друст осушил свою чашу и продолжал. Видно было, что давно, очень давно ему некому выговориться – вот так.
– В ан-дубно против нас были такие твари, что в одиночку против них не ходил даже Вожак. А тут? Ну, видел я великанов, наводящих ужас на округу. Безмозглые туши – одна стрела в глаз и иди слушать славословия толпы оборванных жителей холмов, от которых, кстати, так легко не отобьешься, как от их подстреленного мучителя. Потом возвращаешься в Лундейн – и начинается то же самое, только зал почище и народу побольше. Хвалят, будто я совершил невесть что…
Друст сжал кулаки и почти прокричал:
– Почему, ну почему эти люди не умеют прилично стрелять из лука?!
– Потому, что у тебя лук из Аннуина, – веско ответил Сархад. – И стрелять ты учился – у Ллаунроддеда. Ты стреляешь нечеловечески хорошо. И не думай, что я тебя похвалил. Хочешь, посоревнуемся? – Коварный прищурился.
– Соревноваться – с тобой? Я еще не сошел с ума…
– Мудро говоришь, – усмехнулся Сархад. – Ну, а с женщинами тебе не везло так же, как с чудищами?
– От чудищ отбиться проще… – покачал головой тот.
– Поучился бы у Эссилт искусству отказывать. Знаешь, сколько властителей Аннуина не получило ее отказ – потому что они не осмелились просить ее разделить любовь?
– Догадываюсь… – вздохнул Друст. – А ты? Ты действительно не был ее любовником? Или тогда, с раскаленным железом, вы всё-таки устроили какую-то хитрость?
– За такие подозрения вы, люди, вызываете на поединок до смерти, – очень спокойно ответил Сархад.
– Прости. Я не хотел оскорбить ни ее, ни тебя. Но объясни мне – почему? Ведь каждому было видно, что она любит тебя!
– Иногда овладеть телом любимой женщины – это убить ее любовь к тебе, – негромко сказал сидхи.
Кромка судьбы: Друст
Любить, не смея признаться в этом не то что ей – себе.
Сегодня мне это кажется самым невероятным из умений сидхи: у них дух властен над телом, они могут совершить подобное.
Сегодня я не верю, что на это способен человек.
А ведь когда-то и я был таким…
В Ирландии – как давно это было! две, три жизни назад… – я ловил каждое прикосновение королевской дочери, но мне легко было молчать о своем чувстве: ведь она была суженой моего дяди.
Тогда я звал его отцом.
Тогда я видел в ней только его жену.
Тогда мысль овладеть ее телом мне показалась бы святотатством.
Тогда мне было легко молчать о своей любви.
А потом… море, безветрие, и – проклятый напиток, толкнувший нас на безумие.
Что нам дала эта любовь, кроме горя?!
Меня она лишила отца. Лишила королевства, которому я был готов служить до последней капли крови. Обратила в ничто всё, что я сделал для Корнуолла. Я теперь, при всей моей славе, – бездомный бродяга.
Да и Эссилт пришлось не легче.
Если бы этой любви не было в нашей жизни! Если бы мы не пили из проклятой чаши!
Если бы я смог отвезти Эссилт дяде, как должен был!!
– Так вот каково твое самое заветное желание, – улыбнулся Бендигейд Вран.
Стол с яствами исчез. Перед ними на высоком камне стояла золотая чаша, покрытая сложнейшей вязью орнамента.
За окнами уже стемнело, но зала была полна мягкого золотистого света от Котла Мудрости.
– Смотри, – сказал Вран.
Друст взглянул внутрь.
Котел был полон чистейшей воды, сквозь которую можно было различить чеканный узор на стенках.
– Смотри внимательнее, – молвил Увечный Король.
Рисунок смешался, и Друст увидел корабль, бегущий по морю. Штиль, невеста короля Корнуолла дремлет в шатре, Друст стоит на носу… Снова ветер, потом – вдали берега Прайдена, Тинтагел, Марх встречает их в гавани, Друст подает руку Эссилт и ведет ее к будущему мужу… И между невестой Короля и его племянником нет ничего, что им пришлось бы таить от своего повелителя.
– Так?! – гремит вопрос Врана.
– Да! – кричит в ответ Друст.
И – ослепительное золотое сияние. Зажмуриваешься, чтобы не ослепнуть.
Сархад, тяжело переведя дыхание, берет из воздуха чашу с медом и, подумав, вкладывает ее в руку Друста: тот потрясен настолько, что не догадается попросить о глотке крепкого хмеля.
Тот глотает содержимое, не очень понимая, что делает, и приходит в себя только от того, что хмельной мед обжигает ему горло.
– Что это было? – спрашивает он.
– Ты о чем? – Сархад пьет не спеша. – О Котле или о видении?
– О видении.
– Твоя мечта. Теперь она сбудется… когда-нибудь.
– Не совсем так, – Вран тоже пьет, причем на этот раз – прямо из горла древнего уродливого кувшина. – Теперь она сможет сбыться.
– Что это значит?
– Ты должен будешь снова привезти Эссилт Марху. И только от тебя будет зависеть, сумеешь ты это сделать или нет.
– Даже Котел Керидвен не может изменить прошлого, Друст, – говорит Сархад. – Но в будущем…
– Я понял. Спасибо вам.
– Нам-то за что? – улыбается Вран. – Ты смог миновать Стража – а до тебя это удалось лишь двоим. Ты смог назвать такое желание, которое Котел Керидвен исполнил. Ты всё сделал сам.
– Мы просто рядом стояли, – не без ехидства добавляет Сархад.
* * *
Затих топот копыт коня Друста, двое Воронов остались в башне одни.
Бендигейд Вран медленно дохромал до своего трона, сел, перевел дыхание от боли. Сархад встал рядом, опираясь о высокую спинку кресла. Спросил:
– Доволен, мой Король?
Вран устало кивнул. Потом проговорил:
– Послушай, Вороненок…
– Да?
– Я в долгу перед тобой. И не я один – весь Прайден.
– О чем ты? Это я…
– Не спорь! Если зовешь меня своим Королем – изволь внимать безмолвно и с почтением.
В ответ Сархад скорчил гримасу – она, конечно, была безмолвной, но почтительной ее никак нельзя было назвать.
– Так вот. Твоя служба Стражем заслуживает награды. Ты дал всем людям найти путь к их заветной мечте – но сам, каждый день видя Котел Керидвен, лишен права просить о сокровенном: ты не человек. Но человек – я. И я могу подойти к Котлу с твоей просьбой. Назови ее.
– Но, Вран…
– Считай это решением своего Короля, которому обязан повиноваться.
– Спасибо… – выдохнул Мастер.
– Итак? Самое заветное и самое невозможное?
Сархад, глядя в никуда, ответил:
– Провести вечность вместе с Эссилт. О ее любви не прошу: это либо невозможно, либо… я добьюсь сам. Но – быть рука в руке, в спокойном и теплом счастье. Не видеть испуга в ее взгляде, когда я дотрагиваюсь до нее. Не ощущать преграды между нами. Другом, возлюбленным, мужем – неважно, но – всегда рядом.
– Хорошо.
Вран с усилием встал, пошел к Котлу.
Кромка надежды: Сархад
Неужели? Неужели сбудется то, о чем я и мечтать не смел?
Знаю, что не сейчас. Знаю, что не скоро.
Мне никогда не понять Галахада, я не такой, как Гвальхмаи и Друст, – но не меньше этих двоих я достоин исполнения моей мечты. Как-никак я первым пришел к Котлу Керидвен, я проложил для них всех этот путь. Даже для святоши-Галахада, искренне считающего меня то ли бесом, то ли вообще несуществующим.
Моя награда – заслужена.
Что же не так?
От чего у меня такое чувство, будто происходит что-то неправильное?
Будто я совершаю чудовищную, недопустимую ошибку?
Великий Ворон подходит к Котлу, кладет руки на его золотые бока, покрытые чеканным рисунком.
Золото Котла медленно начинает светиться…
– Стой! – неожиданно для себя крикнул Сархад.
Враг отдернул руки, сияние померкло.
– Что случилось?
– Ты… ведь желание будет исполнено только одно, а у тебя есть свое!
– Мое?
Кромка мечты: Бендигейд Вран
О чем мечтает Увечный Король? Нетрудно сказать.
Да и угадать нетрудно.
О том, чтобы зажила вечно кровоточащая рана.
Рана, которую я получил в Ирландии, когда надеялся достичь мира меж Прайденом и Эрином.
Стремясь к миру, я получил войну, которой так хотел избежать.
С той поры прошли века… война иногда затихала, но не прекращается. И пока Остров Могущества и Остров Чародейства – враги, этой ране не зажить.
– Тогда и речи не может быть о том, чтобы исполнять мое желание! Твое – стократ важнее.
– Нет, Вороненок.
– Но почему? Судьбы двух стран – только это и достойно чуда Котла. Моя мечта по сравнению с этим…
– Ничего не стоит, так, Вороненок? Быстро же ты забыл о том, что твое желание просто встретиться с Эссилт обернулось благом всего Прайдена.
– Но… прекращение войны…
– Сархад, ошибки людей должны исправлять люди, а не чудо Котла.
– Но ты страдаешь из-за этой войны.
– Послушай, Вороненок. У людей дети часто совершают неверные поступки, и отцу это всегда больно. Но он не делает правильно за них, вместо них – иначе дети никогда не научатся делать что бы то ни было сами. Эрин и Прайден – такие же дети. Прекратить войну они должны сами. А не я за них.
– Но…
– Мне еще раз напомнить тебе, что, назвав меня своим Королем, ты признал за мной право решать за тебя?
Бендигейд Вран снова положил руки на Котел. Снова вспыхнул золотой узор чеканки.
Сархад смотрел на это, отделенный чертой, которую уже не дано переступить ни смертному, ни бессмертному. Он видел, как золотое сияние окутывает Врана, видел, как шевелятся его губы. Слов он не слышал, но знал их и так.
Он и Эссилт будут вместе. Вечно. Не скоро – наверное. А война Британии с Ирландией окончится только тогда, когда с вековым раздором справятся сами люди.
«Что со мной? Сказал бы мне кто еще несколько лет назад, что я буду ставить благо Прайдена выше своего счастья, я бы высмеял его! А теперь… но нет. Мне безразличен Прайден. Мне больно за Врана. Я не хочу, чтобы он страдал.
Но мое желание уже ничего не значит».
Сияние померкло.
– Ты безумец, – горько сказал Сархад.
– Ты не первый, кто считает так, – пожал плечами Вран. – Но мое безумие несколько веков защищало Прайден и от римлян, и от саксов. Посмотрим, что будет теперь.
