Город Белых Сосен
Кромка миров: Сархад
Домой. В место, которое мне всегда было чуждым.
Я покинул родной дом так давно, я сам с той поры неузнаваемо изменился дважды? трижды?
Город Белых Сосен. Стольный град сидхи. Родина.
Самое чуждое мне место во всех мирах, где я побывал.
Когда-то я хотел нарушить мирное и благостное течение их жизни. Я кричал: нельзя жить в вечной грезе! Младший брат пытался удержать меня… но я надолго заставил его замолчать.
Интересно, что он сделает со мной, если мы сейчас встретимся? Вернее, что он попытается сделать?
Отец… когда-то я ненавидел его. А сейчас понимаю, что он, наверное, был прав: его народу нужна та жизнь, которой он живет. Именно это для них – счастье.
Но это никогда не будет счастьем для меня. И городу Белых Сосен никогда не быть моим домом.
Интересно, он изменился за эти почти полторы тысячи лет?
Не удивлюсь, если – нисколько.
Сархад снова летел в молочно-белом тумане, но на сей раз он твердо знал дорогу. Сидхи отгородились от внешних миров так давно, что тогда еще, кажется, не существовало людей. Или эти звероподобные существа мало интересовали Древних и Высших.
Туман начал светлеть, Сархад спустился вниз (это оказался утес), сменил облик.
Он стоял на границе запретной страны.
Старший сын короля сидхи запел. Слова приходили сами собой, хотя Сархад никогда не знал их: он впервые входил в сокрытый город.
Взмах крыла над вечерним озером
Тихо, тихо
Падает капля
Гулко
Круги по стали воды
Стали
Застыли
Танец станет тишиной
Иной
В инее нежном блеснет
Ломкая ветвь
Вьется, вьется дым
Дальних врат
И – врата распахнулись. Сархад еще не видел их, но ощутил перемену.
Туман пронизали золотые лучи. Он засветился, засиял – сплошной свет, не имеющий ни источника, ни лучей, не рождающий тени. Бело-золотой свет – и только. Глазам больно.
Потом он – туман? свет? – начал редеть. Перед Сархадом стояла радуга.
Торжественное и радостное семицветье.
И сидхи пошел вперед, под эту арку врат в запретный город.
Дошел до обрыва. Взглянул вниз.
Последние остатки тумана разошлись.
Под утесом белел лес шпилей.
Шпили, как и весь город, были выточены из сосны. Шпилями завершалось всё – дома, дворцы, беседки… Шпили большие и малые, высокие и низкие, покрытые резьбой, ажурные, ступенчатые. Город стремительно рвался ввысь, и маленький зал, где едва могла разместиться дюжина Древних, уходил вверх на десятки локтей до купола – и потом на столько же до вершины шпиля.
Здесь не было места горизонтали. Здесь царила вертикаль. Стрельчатые окна, узкие как бойницы, колонны и полуколонны, срощенные по две, по три… сложнейшая вязь узоров, служившая Древним тем языком, которым они рассказывали о своих грезах.
Сархад, держа в руке ветвь Древа, начал долгий и осторожный спуск с утеса.
Коварный не понимал сам себя: перед ним был город, который он, сын короля, без колебаний отринул много, очень много столетий назад, но – сейчас он не мог не восхищаться красотой и гармонией этого мира, чуждого, но никак не чужого.
Впервые он ощутил щемящее чувство родины.
В городе Белых Сосен действительно ничего не изменилось. Звучала музыка, под нее велись речи, похожие на песни, и сидхи двигались, словно танцуя.
Белый, серебристый, голубой, светло-зеленый, другие мягкие цвета – на этом фоне черные одежды Сархада выглядели вопиюще-чуждыми, а его стремительный шаг к одной, отнюдь не пригрезившейся цели, был некрасив, неуместен, недопустим!
Словно в нежную и изящную музыку диссонансом ворвался резкий аккорд.
Словно хищная птица ринулась на стайку певчих.
Сархад начал подниматься на мост, ведущий к королевскому дворцу, когда ему навстречу вышел Гвейр.
Брат.
– Зачем ты снова здесь, Сархад?
– Любезно же ты меня встречаешь! Я думал, мне скажут: «Добро пожаловать домой».
– Ничего хорошего от тебя нашему дому не было.
– Больше тысячи лет прошло, братец. Быть может, я изменился?
– Что тебе здесь надо?
Сархад усмехнулся, покачал головой:
– Как грубо… как невежливо… это недостойно принца сидхи. Но я отвечу: мне нужно поговорить с отцом.
– Зачем?
– Я сказал: я буду говорить с ним, а не с тобой.
Сархад помолчал и добавил:
– Послушай, брат. Я не собираюсь всё начинать сначала, но если ты немедленно не уйдешь с моей дороги, я могу вспомнить то, что сейчас считаю ошибками своей молодости.
Гвейр не ответил. Лишь сменил облик и ястребом взмыл в небо.
Кромка семьи: Сархад
Матушка. Ты тоже вышла встретить меня.
В глазах Гвейра я читаю лишь ненависть, в глазах отца – тревогу, но ты… лишь ты не видишь во мне врага.
Твои волосы всегда были белы, с самого моего рождения. Но сейчас они кажутся мне человеческой сединой… это не так, сидхи не седеют, но…
Матушка, прости меня. Прости того Сархада, который ушел отсюда.
Быть может, ты одна во всем этом городе сумеешь увидеть, что я вернулся – другим.
– Гвейр сказал, что ты хочешь говорить со мной.
– Здравствуй, отец. Мы не виделись столько веков.
– Ты здесь, чтобы увидеть меня, Сархад? – король Ллавиннауг гневно хмурится.
– Нет.
– Тогда что тебе надо? Зачем ты здесь?
«Как же вы все боитесь меня… Раньше я бы гордился этим, а теперь – горько. Горько и тоскливо. Матушка, хоть ты глядишь с сочувствием…»
– Я пришел к тебе с просьбой. Не как к отцу. Как к Королю.
– И ты надеешься, что я ее исполню? – точеные черты властителя сидхи искажаются гневом.
– Я просто уверен в этом.
– А ты не растерял своей дерзости. Пожалуй, наоборот. Что же это за просьба, которую я непременно выполню?
Сархад поднял руку с ветвью:
– Я прошу короля Ллавиннауга открыть мне Мастерскую Мечей.
– Новый меч? Как ты смог получить ветвь – второй раз?
Сархад пожал плечами:
– Быть может, я сам стал иным?
И против воли он заговорил яростно:
– Для вас век – лишь миг в грезе, а я эти столетья провел в трудах. В битвах. В заточении. Был освобожден достойнейшей из Королев. Принят на службу Бендигейдом Враном…
Они воскликнули одновременно:
– На службу?! – мать.
– Ке-ем?! – отец.
Сархад улыбнулся:
– Да, я признал его своим Королем. А он велел мне стать Стражем Котла Керидвен. Стражу нужен меч – и вот я отправился за новым.
– Ты – Страж Котла Мудрости? Ты?! – короля сидхи сейчас никто не назвал бы бесстрастным.
– Меня тоже изумил выбор Великого Ворона.
Ллавиннауг долго смотрел на сына – слишком прежнего, чтобы легко принять произошедшие в нем перемены, и слишком незнакомого, чтобы найти верный тон разговора с ним.
Для всего Аннуина Сархад перестал существовать, когда был заточен; для короля сидхи – гораздо раньше, когда покинул город Белых Сосен. Как они оба думали – навсегда.
И вот – пришел с новой ветвью Великого Древа.
Это было невозможно.
Это как если бы взамен отрубленной в бою руки выросла новая.
Но это – произошло. Сархад получил новую ветвь, хотя ни с кем, на памяти Ллавиннауга, такого не было.
Король молчал, потому что слишком хорошо знал, что ответит его старший сын: «отец, я же всегда был не таким, как все, – и в добром, и в злом».
И Ллавиннауг сказал совсем другое.
– Можно взглянуть на твою ветвь, Сархад?
– Конечно, отец.
Он протянул серебристое дерево.
– Она похожа на руку… на женскую руку, – проговорил король.
– Иначе и быть не могло, – улыбнулся Сархад. – Без нее я бы не выбрался с Древа.
– Без нее? – переспросил отец.
– Без королевы, мужем которой я стал, – коротко ответил Сархад и, пресекая дальнейшие вопросы, сказал: – Так мне будет позволено пройти в Мастерскую Мечей?
– Иди, – кивнул Ллавиннауг.
– После поговорим, – добавила королева Гвенвледир.
Кромка меча: Сархад
Белый – быстрый, бойкий, буйный.
Под словами чародейства, как под молотом могучим стонет сталь, так слой за слоем сходит стружка с ветви Древа.
Сильный – славный, смелый, стойкий.
Как из ножен извлекают меч пред яростным сраженьем, так из ветви будет достан он заклятий древних силой.
Острый – осторожный, ослепительный.
Есть ли меч того острее, что из ветви Древа создан? Тоньше он, чем лучик солнца, ярче, чем луна средь ночи.
Звонкий – злой, задиристый, изворотливый.
Как струна, звенит он тонко, как певец, бойца он славит – песней громкой, песней гневной: страх врагам, друзьям на радость.
Хитрый – храбрый, хищный… хрупкий.
Мощь слепая может мало против хитрости, коварства. Тот не страшен, кто огромен, – тот опасен, кто невзрачен. Белым лезвием сверкает меч, что бьет жесточе молний. Создан древним чародейством, тонкий – он острее стали.
Кромка ненависти: Гвейр
Сархад, когда-то ты замуровал меня в глыбу льда, и я не мог освободиться, пока она не истаяла.
Ты думаешь, я проклинал тебя тогда?
Нет. Я тебя благодарил.
Ты мне тогда так помог!
Ты звал наш народ выйти в большой мир. Я спорил с тобой – но лучшим доказательством моей правоты был твой поступок. Ты замуровал меня – и от тебя отвернулись все, даже твои товарищи по мастерской.
Тогда тебе осталось одно: уйти самому, пока тебя не изгнали. Ты бежал отсюда, Сархад.
А о моих страданиях во льду сложили песни.
Мы были врагами, Сархад, но ты бился на моей стороне. Ты помог мне легко одолеть тебя.
Мне не за что было тебя ненавидеть.
Было.
Но теперь…
Теперь я больше чем ненавижу тебя. Теперь я – боюсь.
Ты вернулся прежним – тебе чужд город Белых Сосен.
Ты вернулся совсем иным – ты не ищешь ссоры со мной, почтителен с отцом, ты не зовешь наш народ прочь… Вернее, зовешь – но безмолвно.
«Сархад Второй Меч» – так уже прозвали тебя. Весь город только и думает, что о тебе. В рисунке танцев появился полет Ворона. В узорах угадывается размах черных крыльев. В песнях слышится «Второй Меч».
Черная тень Ворона легла на наш город! Всего за один день…
Я столько веков побеждал тебя, а ты добился большего лишь за день!
Как мне одолеть тебя – теперь?
– Матушка. Отец. А, Гвейр, и ты здесь?
Король и королева ждали Сархада в небольшом гроте. Там по камням стекал поток воды, а навстречу ему вились ветви плюща – широкие листья и нежные, едва развернувшиеся. Но молодая листва не могла стать пышной уже долгие века: этот плющ был вырезан из дерева.
Одна из ранних работ Сархада.
Гвенвледир столетьями приходила сюда в тоске о старшем сыне.
– Ты закончил? – спросил Ллавиннауг.
– Вот, – он протянул меч отцу.
Тот взял, провел ладонью по клинку, полюбовался хитросплетением узора рукояти.
– Странное оружие. Никогда не думал, что ты способен сделать подобное.
Сархад приподнял бровь:
– Что не так?
– Это меч для обороны, не для нападения, – отвечал король сидхи.
Сархад хотел что-то сказать, но прежде него заговорил Гвейр:
– Он просто растерял свое искусство за время жизни во внешнем мире! Он перестал быть сидхи, – и, глядя брату в глаза: – Сархад, может, ты уже тайком и бороду бреешь, а?
Кромка ненависти: Гвейр
Он должен напасть на меня. Ударить первым. Напасть на глазах отца и матери.
Этого ему не простит никто и никогда.
Он стал сдержаннее, чем был, но есть оскорбления, вынести которые невозможно.
Сейчас он ударит меня. Только что сделанный меч обратит против родного брата. И – конец всем песням о Сархаде Втором Мече!
Я при оружии, но он – лучший воин. Он может меня убить… пусть. Моя смерть сделает меня непобедимым.
Народ сидхи никогда больше не прислушается к призывам Сархада!
Глаза Коварного вспыхнули гневом, но он смолчал.
В тишине прошло десять долгих ударов сердца.
Потом Сархад повернулся к Гвейру и спокойно, слишком спокойно спросил:
– Брат, чего ты хочешь добиться, старательно оскорбляя меня?
– Гвейр, – воскликнула Королева, – тебе мало вашей былой вражды? Раньше ее затевал Сархад, теперь – ты?!
Отступать было некуда, хитрый план провалился – и Гвейр заговорил, яростно глядя на брата:
– Неужели вы не видите, что происходит в городе после одного, всего одного дня, как здесь этот Ворон?! Всё, что мы строили веками, готово рухнуть в одночасье! Раньше Сархад сеял раздор своими речами, теперь он опасен одним своим присутствием!
И тут произошло невероятное: Сархад поклонился Гвейру. Низко. Почтительно.
– Спасибо, брат. Много я слышал в своей жизни лестных слов, но такого… Опасен одним присутствием, надо же… Брат, я растроган.
– Помолчите. Оба, – негромко и твердо сказал Ллавиннауг. – И послушайте меня.
Кромка судьбы: Ллавиннауг
Взгляните на могучее дерево. Его ствол не меняется с годами, точнее, меняется так медленно, что это не заметно глазу.
Лиши дерево ствола – и оно погибнет. Его просто не станет.
Но дерево – это и крона. Листья, дрожащие на ветру, за год меняющиеся много раз, срывающиеся с ветвей в полет.
Без листвы дерево – мертвый остов.
Мои сыновья, вы – ствол и крона нашего народа. И враг всякой новизны Гвейр и непримиримый противник постоянства Сархад. Без каждого из вас народ сидхи просто перестанет существовать.
Но сможете ли вы понять меня?
– Ты улетишь сегодня, как обещал? – спросил Гвейр у Сархада.
– Надеюсь, мой младший брат позволит мне сначала попрощаться с отцом и матерью? – осведомился тот.
– Гвейр, если ты помнишь, пока еще я король в городе Белых Сосен, – резко сказал Ллавиннауг. – Ступай. Не тебе решать, когда Сархад покинет нас.
Младший брат гневно глянул на старшего и вышел.
За узорчатой стеной королевского дворца его ждало еще одно разочарование, самое страшное: плотная толпа сидхи, юношей и дев, мужчин и женщин, и даже несколько Старейших, плоть которых уже истаивала, становясь серебристым призраком. Все они спрашивали Гвейра о старшем брате и его новом мече.
И принц сидхи понял, что уже неважно, улетит Сархад или нет. В жизни города Белых Сосен он останется навсегда.
Королева Гвенвледир, всё это время державшая в руках меч сына, спросила:
– Ты вчера обмолвился о своей жене. Кто она?
Сархад улыбнулся:
– Не совсем так, матушка. Я назвал себя ее мужем.
– Ты ей муж, но она тебе не жена? – недоуменно нахмурился Король.
Сархад развел руками:
– Я ей муж по законам нашего народа. По закону ее народа она мне не жена и быть ею не может.
– Объяснись!
– Она – Королева людей. Ее муж – человеческий Король Аннуина; ты, наверное, знаешь, что в Аннуине два Короля.
– Ты женат на смертной?!
– Я и этого не сказал, отец. Я убежден, что она бессмертна, хоть и человек.
– Это она спасла тебя из заточения?
– Именно. И ей я обязан мечом, а возможно – и жизнью.
– Так. – Ллавиннауг нахмурился, осмысливая сказанное старшим сыном. – Тебе показалось слишком скучным просто взять в жены деву-сидхи?
– Спрашивай у дев-сидхи, а не у меня, – пожал плечами Коварный. – Ни одна из них не отыскала моей темницы в замке Рианнон и не осмелилась туда войти.
– И ее второй муж – человек, Король Аннуина?
– Отец, – с досадой проговорил Сархад, – я сказал «человеческий Король». Он не человек. И он – ее первый муж; второй – я. Достойнейший из мне известных; я в свое время сделал всё возможное, да и невозможное, чтобы она смогла вернуться к нему.
– Я перестаю понимать тебя. Как он относится ко всему этому?!
– Он благодарен мне, он уважает меня. А что я – муж Эссилт, он просто не знает.
У Ллавиннауга мелькнуло очень странное подозрение:
– А она? Она сама знает об этом?!
Сархад широко улыбнулся:
– Нет.
Кромка семьи: Сархад
Я ведь ясно сказал: это брак по законам сидхи, не людей.
У людей брак означает, что тела супругов связаны навеки. Измена – отдаться телом другому. Связь душ в человеческом браке – редкость, такой брак зовут счастливым и удивляются ему.
У нас – наоборот.
Читать в сердцах друг друга так ясно, что не нужны никакие слова; радоваться одной радостью и бояться одним страхом; быть разделенными многими мирами – и всё же вместе.
Когда это произошло с нами – не знаю. Быть может, когда я ковал кольцо из ее волос, а она трудилась над ковром для меня? В тот Самайн на нас уже смотрели как на супругов.
Но, когда бы это ни началось, сейчас она повела себя как истинно жена сидхи: она не знала, что я отправился к Древу, не знала о том риске, который меня ждал, – но пришла на помощь.
Такая любовь стоит неизмеримо больше слияния тел.
– Но почему она не знает? – спросил отец.
– Она Королева людей. Она очень боится нарушения человеческих законов. Пусть не задается вопросом, как назвать то, что нас связует. Так спокойнее ей и проще мне.
– Любит ли она тебя? – тихо молвила мать.
Сархад улыбнулся:
– Если бы ты спросила ее, она бы ответила «нет».
– Жениться на женщине, не подозревающей этого! – покачал головой Король. – Сархад, ты всегда был яростным врагом всего обычного, но на этот раз – не чересчур ли?
В ответ Коварный поклонился, не скрывая, насколько он доволен речью отца. Потом посерьезнел, проговорил:
– Может быть, я поступил бы иначе, если бы у нас с ней могли быть дети.
– А их быть не может?
– Нет. Она бездетна. Ей не повезло в первом браке. Заклятье одного из врагов мужа… позволь не рассказывать.
Король молча кивнул.
Гвенвледир подошла к сыну:
– Скажи мне одно, Сархад: ты счастлив?
– Да, матушка. Я люблю и любим. А прочее – мелочи, без которых можно обойтись.
Сархад вышел из грота, собираясь отыскать Гвейра. Ненависть брата, такая яростная и могучая, должна была сослужить Коварному службу в одном очень важном деле.
Но далеко уйти ему не дали.
Его ждали все жители стольного города сидхи. Просто – все.
Они хотели видеть его. Они надеялись хоть глазком глянуть на его меч, понимая, что такая честь, как взять этот клинок в руки, будет оказана лишь Старейшим.
Сархад никак не предполагал такого.
Кромка города Белых Сосен: Сархад
Я глупец. Я должен был это предвидеть.
У людей так смотрели бы на воскресшего из мертвых. Новый меч для сидхи – то же самое.
Догадался бы – так прилетел домой одетым, как подобает сыну Короля. А сейчас стою перед ними будто нагишом: в простых черных одеждах, ну да – пояс, браслеты, перстни… но они обычные, на каждый день, разве что в косах изящные заколки. И это – великий мастер!
Хоть превращайся в ворона и лети прочь.
Но нет, нельзя: не показать меч Старейшим – верх грубости. Вот и стою – черное пятно посреди их серебристого великолепия. Со стыда сгореть…
Впрочем… кажется, они считают мою простоту – нарочитой? Что ж, на гладком черном любой орнамент, даже самый простой, смотрится лучше.
Боюсь, это им понравится – и они начнут носить скудное серебро на бесстрастном черном. Я прилетел сюда в чем был, а они из моей небрежности в одежде могут сделать новый стиль. Сдержанность вместо роскоши? – это интересно.
…Но Гвейр тогда разозли-и-ится!
Беседа со Старейшими оказалась слишком долгой для Сархада и слишком краткой – для них. Сын Ллавиннауга отвык от обычаев родного города, от неспешных речей, от движений в вечном танце, от мыслей-песен – от сложнейшей вязи узоров во всем видимом, слышимом, ощутимом. От хитросплетений красоты, которая была не украшением, а самой сутью и целью жизни стольных сидхи.
По сравнению с этой утонченной красотой внешние сидхи, живущие в большом мире, выглядели примерно так же, как рядом с ними самими – косматые духи леса.
Еле вытерпев разговор со Старейшими, Сархад превратился в ворона и полетел на поиски брата.
– Что тебе нужно? – гневным окриком.
– Гвейр, – Сархад дружелюбно улыбался, но глаза Коварного подозрительно поблескивали, – у меня к тебе просьба.
– Да-а? – Ястреб расхохотался. – И ты надеешься, что я ее исполню?
– Нет. Не надеюсь. Я абсолютно уверен в этом.
– Ты смеешься надо мной? Или обезумел?
– Сначала выслушай, что за просьба, – Сархад растянул губы в улыбке.
– И что же?
– Прозвище «Сархад Второй Меч» – это, конечно, приятно. Но дело в том, что у меня во внешнем мире остался враг. Он очень опасен, и не только мне. И мне совсем не хочется, чтобы до него дошла весть о том, что у Сархада снова есть меч.
– При чем здесь я?
– Ты – единственный, кто может мне помочь.
Сархад снова улыбнулся:
– Брат, мы хотим одного и того же. Мы хотим, чтобы по крайней мере пару веков ни один сидхи не покинул города Белых Сосен. Думаю, эту мою просьбу ты исполнишь, а?
Гвейр онемел.
Сархад помолчал, наслаждаясь сим зрелищем. Потом добавил:
– Брат, сегодня ты хочешь моей смерти. Не знаю, рискнешь ли ты осуществить это желание, но я твердо уверен в одном: ты не допустишь, чтобы меня убил кто-то другой.
И Коварный в очередной раз улыбнулся.
Они шли по мосту втроем: Король, Королева и их старший сын.
Город остался позади.
Провожать Сархада больше не посмел никто: слишком явной была стена отчуждения, которой Ворон сам отгораживал себя ото всех.
– Пообещай мне, что ты когда-нибудь вернешься, – сказала мать.
– Не обещаю, – покачал головой Сархад.
– Раньше ты бы сказал «да» и не сдержал слова, – заметил отец.
Коварный улыбнулся:
– А сейчас я сказал «нет». И, возможно, всё-таки не сдержу слова.
– Передай от меня поклон Бендигейду Врану, – промолвил Король. – Он вернул мне сына.
– Передам.
– И передай своей Эссилт, что я зову ее в гости, – улыбнулась Королева. – Обещаю, сын мой: я не открою ей твою тайну.
– Матушка, ты становишься хитрой? Ты нашла вернейший способ заставить меня вернуться? Но, боюсь, он неудачен: Эссилт не сможет покинуть мир людей.
– Ты говоришь, она бессмертна? Я не тороплю – но хотела бы спустя хоть тысячу лет увидеть ту женщину, которая сумела сделать моего сына – добрым.
– Я передам.
Он опустился перед ними на одно колено:
– Прощайте.
Отец и мать по очереди коснулись его лба.
– Удачи, сын мой.
– Будь счастлив.
Он встал, раскинув руки и – огромным вороном взлетел в сумеречное небо.
Туман поглотил его.
Ллавиннауг и Гвенвледир долго стояли на пустом мосту. Уже и эльфийским оком нельзя было различить улетевшего – а они всё вглядывались в туманную границу своей страны.
Король сказал задумчиво:
– Ужасный сын. Худший из братьев. Никуда не годный принц. И, похоже, величайший из нашего народа?
Королева кивнула и добавила:
– Не стоит говорить об этом Гвейру.
