За окном Карбонека мела метель – словно весь снег, что небеса забыли высыпать зимой, они решили вытряхнуть сегодня.

Вран подошел к окну.

– Отличная погода, Сархад. Как раз для тебя. Тебе будет легче добраться.

– Добраться куда? – не понял сидхи. – Ты же говорил, что я должен остаться в твоем замке, стать стражем Котла.

– Всё так, – кивнул Король. – Но Стражу нужен меч.

– У меня нет меча, – развел руками тот. – Он был уничтожен. Давно. Неужели ты не знаешь: наши мечи сделаны из ветвей Белого Древа. Каждый сидхи получает такую ветвь один раз в жизни. В какой-то мере его меч – это и есть его жизнь. И когда мой меч вспыхнул от удара по кремневой щетине Кабана, когда мой меч сгорел – в тот миг погиб, пожалуй, и сам Сархад Коварный… Сархад-узник – это уже другое…

– Ты всё очень правильно объясняешь, – одобрил Вран. – А теперь и Сархада-узника нет, поэтому лети.

– Куда? Зачем?

– К Белому Древу. За новой ветвью. За новым мечом.

– Но это невозможно.

Бендигейд Вран приподнял брови:

– Мне послышалось или здесь было произнесено слово «невозможно»?

Люди говорят о самом рискованном: пройти по кромке. Страшную тьму они зовут кромешной.

От кого они узнали о самом опасном месте всех известных миров? – о Кромке.

Впрочем, неважно.

Я сейчас иду по кромке. По Кромке Миров. По кромке своей судьбы. По всем мирам, сколько их ни существует, – и ни по одному из них.

Иду второй раз в жизни. Страшно и весело. Хотя веселиться рано, а бояться – поздно.

Спасибо Врану, что отправил меня к Белому Древу – сам бы я не осмелился и думать о том, чтобы попытаться просить вторую ветвь на меч.

Даст ли?

Кто тут произносит слово «невозможно», хм?

Что ж, попробуем.

Даже если это будет стоить мне жизни.

Сархад вошел в туман – плотный настолько, что сидхи не видел собственной вытянутой руки.

Это было большой удачей: к Древу можно пройти только через туман.

Это было смертельным риском: в тумане можно потеряться.

Буквально: потерять себя.

Забыть, кто ты и зачем ты. Стать одним из тех духов, которых Кромка выпьет до дна, – безумным призраком, покорным мороком.

Сархад предпочел бы этому смерть, которой сидхи были подвержены, хотя и иначе, чем люди.

Был лишь один способ уберечься от коварства Кромки: как можно яснее думать о том, зачем ты пришел сюда. И Сархад думал – об Эссилт, о Бендигейде Вране, о Котле Керидвен, которому почему-то в Стражи понадобился он, Сархад Коварный, хотя наверняка десятки более достойных воителей – людей, сидхи, богов – мечтают об этом.

В молочно-белом тумане что-то темнело. Сархад боялся поверить в свою удачу, но нет – это действительно было Древо. Исполин, который был старым во времена юности Сархада, – и, наверное, во времена юности Бендигейда Врана. Разве что Седой мог помнить Древо молодым.

Сархад подошел к Древу, погладил его шершавую кору. Оно в ответ зашумело, хотя сидхи не мог понять, чем: листвы на нем не было, да и ветер здесь никогда не дул.

– Я Сархад, – сказал он Древу. – Когда-то ты дало мне ветвь на меч, но он был уничтожен. Теперь Бендигейд Вран хочет, чтобы я стал Стражем Котла. Мне нужен новый меч. Прошу, дай мне ветвь опять.

Не последовало ничего, что Сархад мог бы счесть ответом. Тогда сидхи подпрыгнул, ухватился за нижнюю ветвь и стал взбираться.

Древо может предстать каким угодно. Это я знал по рассказам сородичей, в этом я убедился в прошлый раз. Мало кто из пришедших за мечом проделывал весь путь по дереву, большинство оказывалось в других мирах. Было одно-единственное правило: если ветвь обломится в твоей руке – начинай спуск и не выпускай ее ни за что.

Я лез. Древо становилось заметно толще, и мне показалось, что оно растет корнями вверх. Впрочем, расти оно хоть корнями вбок – ветви пока не желали обламываться, а значит – вперед!

Вокруг по-прежнему был белый туман, Сархад продвигался ощупью. Неожиданно под его рукой вместо шершавой коры оказалась гладкая ступень. Сидхи поискал повыше – точно, еще одна. Рискуя упасть, он дотянулся коленом до нижней, руки нашаривали ступени выше и выше, и Сархад сначала полез, а потом, осмелев, пошел по этой лестнице.

Выше что-то светлело. Проход?

Это действительно был проем. Почему-то он имел форму скважины для человеческого ключа.

За дверным проемом, или вернее сказать – за огромной замочной скважиной, был целый мир.

Он был светлым, хотя над ним не сияло солнце.

Да-а, я рано решил, что меня уже удивить невозможно.

В этом мире не было ничего, имевшего бы твердые формы. Ничего, что я мог бы назвать большим или малым. Ничего, что я мог бы назвать близким или далеким. Ничего, что я мог бы назвать лесом, горой или человеком.

Вернее, всё это было, но оно постоянно превращалось одно в другое.

Я видел поля, реку, холм – и тут же всё это оказывалось странным убором на голове юной девушки. Я видел бушующее море, буруны которого становились непокорными кудрями седого старца. Я видел, как ветер рвал листья с осеннего дерева, а те разлетались тысячами желтокрылых бабочек, одна из них пролетела рядом со мной и оказалась с меня ростом, а тело у нее было девичьим.

По небу летел корабль со странными парусами. Внутри морской раковины дремал новорожденный ребенок. Верхом на рыси проскакала дева-сидхи, и эта рысь была ростом с хорошую лошадь. Пролетел странный полосатый рыже-черный зверь, похожий на немыслимых размеров кота, – а крылья у него были как у бабочки, только гигантскими.

Я увидел танцующую женщину в разноцветном пышном платье, но когда я подошел поближе, то оказалось, что ее зеленая юбка – это солнечный летний полдень, левый рукав – весенний рассвет, правый – осенний закат, а развевающиеся волосы – зимняя ночь.

Но какими бы ни были чудеса этого мира, мне была нужна ветвь. А значит – вперед и вверх.

Правда, идти вверх в этом текучем царстве грез было непросто. Я долго карабкался по скалам вдоль горной реки, а потом оказалось, что это было лишь лицо с резкими чертами и пряди волос. Я переходил по мосту реку, а обернувшись, видел, что мостом были мужская и женская руки, соединенные в пожатии. Я видел вдали Хоровод Великанов, освещенный лучами заката, – но он оказывался внутри детского мячика…

Я не знаю, сколько я там бродил. Боюсь, внутри этого мира со временем творились такие же шутки, как и с пространством.

Сначала меня это удивляло. Потом – злило. Я рвался к цели – и не знал, продвинулся ли хоть на шаг.

Потом… я просто принял этот мир – таким. Я должен идти вперед и вверх – и я буду это делать. Мир будет вечно меняться – что ж, он таков. Мне не изменить его, ему не изменить меня. Я не стану тратить силы на спор с ним. А он пусть спорит со мной, раз такова его природа.

Еще у меня мелькнула мысль, что вряд ли хоть одному из сидхи Древо показывалось таким. Есть чем гордиться и будет чем хвастаться.

Если смогу вернуться отсюда.

Точнее, если вернусь – живым. А вот в этом я совсем не уверен.

Сархад… почему в последние дни я только о тебе и думаю?

Ты давно уже не подходишь к своему Окну – тебя нет в Зале Огня. Что ж, Аннуин велик, а для тебя он наверняка не единственный из миров, недоступных нам, людям.

Тебя нет в замке Рианнон, и меня это не тревожило. Но сейчас…

Что с тобой, Сархад? Где ты? Отчего не подаешь вестей?

С тобой беда – или это просто моя мнительность?

И не у кого узнать твою судьбу. Раньше, до Муррея, я бы воззвала к Рианнон – но теперь она меня ненавидит, хоть мы с тобой и не виновны в том, за что она гневается на нас.

Я бы могла попросить Периниса искать тебя – но если ты действительно в беде, то я не имею права рисковать его жизнью.

Кажется, мне остался лишь один помощник.

Поздним вечером королева, подобрав меховой плащ, спустилась в свиной загон и – свернула. Священные свиньи, до сих пор живущие в Тинтагеле, радостно захрюкали, приветствуя ее.

– Кто из вас поможет мне найти Фросина? – спросила она.

Одна из свиней бодро затрусила к стене, Эссилт побежала за ней и пропустила миг, когда они обе прошли сквозь камень.

Тинтагел был и здесь, только кладка – гораздо более древняя. Но вместо площади перед замком простирались вересковые холмы, а вдали, едва различимый в сумерках, чернел дуб. Свинья, хрюкая, помчалась туда, Эссилт побежала следом.

Фросин выскочил ей навстречу.

– Свинка славненькая след находит, королева следом спешит… – затараторил он.

– У меня просьба к тебе, – выдавила из себя Эссилт, дрожа от страха и больше всего сейчас желая оказаться в человеческом Тинтагеле рядом с Мархом. – Я хочу узнать…

– Время вертит Вороном, врагу вредит редко, друга дразнит долго, – захохотал карлик.

– Ты знаешь, что с Сархадом?

– Крутится колесо, катится, куражится над каждым – хилому кисло, гордому горько, каждого раскатает, не всякий выживет, – Фросин словно забыл о королеве, с ужимками пританцовывая и вертясь.

– Сархад в опасности?

– Смертельна мечта о мече, меч рожден единожды, дан единожды, сожжен единожды! Как не отковать меч заново, так не получить его заново… Великий Вран велит Ворону второй меч взять…

Хотя это не было обычной абракадаброй Фросина, Эссилт не поняла ничего.

– Я могу помочь ему?

– Рукам матери рад ребенок, руки оберегают, ручаются твердо…

Руки?

Я простерла руки ввысь с безмолвном порыве. Если бы я могла молиться, как обычные люди, я бы взмолилась сейчас.

Но я слишком долго жила с теми, кто древнее богов, я слишком многое знала теперь и уже не верила, что хоть кто-то из Высших поможет мне или Сархаду.

Кроме нас самих.

Я тянула руки к небесам, думая лишь о том, чтобы помочь Сархаду в том безумно-опасном деле, о котором мне не было известно ничего.

…Мои пальцы, потом ладони начали теплеть. Между ними медленно разгоралось золотое сияние, оно охватило кисти, запястья, потекло к локтям…

Вдалеке я увидел дерево. Или – Древо?

Оно чудилось мне то раскидистым дубом, расколотым надвое молнией, то парой рук… женских?

Что-то было в нем не то. Оно отличалось от вечно изменчивого мира. И когда я понял – чем, я помчался к нему что было сил.

Оно было – неизменным.

– Легка любовь, трудна твердость, – приговаривал Фросин, ковыляя вокруг неподвижной Эссилт. – Велика власть над Вороном, выше власти верность. Влекомый Владычицей – враз вырвешься. Коснись кольца – вдруг круг раскроется?!

Трижды протопав вокруг Королевы, Фросин скорчил рожу и вдруг закричал:

– Раненый Вррран, ворона ты вррредная, вырвись ррради дорогого! Рухнет сверрргнутый, примчись скорррее!

Вперед и вверх. По дереву? По рукам? Неважно.

Дерево постоянно меняется, но мне сейчас не до его текучего облика. Руки – неизменны.

Я добрался до ладоней, сел между большим и указательным пальцем. Перевел дыхание. Огляделся.

На дальней ветви… на правом мизинце… чернело кольцо. Мое Кольцо! Этого не могло быть… эти руки – ее?!

Я подбежал к Кольцу, коснулся его – и в этот миг ветвь – палец?! – с треском обломилась.

Я едва успел вцепиться в нее – и полетел вниз.

В черноту.

Эссилт закричала, скорчившись от боли и сжимая правый мизинец.

Слезы потекли из ее глаз, стон рвался из-за закушенной губы.

Фросин сочувственно посмотрел на королеву, подошел и… хрюкнул ей в лицо.

Это было так неожиданно и так нелепо, что на миг отвлекло ее от боли. А в следующее мгновение оказалось, что никакой боли – нет.

Эссилт разжала руку и посмотрела на мизинец с кольцом. Всё было как обычно. Палец как палец. И кольцо выглядит так, как и всегда.

– Что это было? – срывающимся голосом спросила она Фросина.

Карлик сморщился и ответил:

– Брысь отсюда! Бегает хряк знает куда… тебя дома муж заждался. Не забыла еще, что у тебя муж есть?

Эссилт обнаружила себя посреди двора Тинтагела. Человеческого Тинтагела. Рядом хрюкнула свинья, оказавшаяся странным проводником. Хрюкнула – и заковыляла в свой закут.

Была глубокая ночь. Вокруг суетились слуги с факелами, ее увидели, закричали, прибежал Марх, сгреб ее в объятья, что-то спрашивал.

Королева, дрожа от пережитого, не слышала его слов, только плакала и прижималась к мужу.

Марх был мрачен. Он видел, что после Муррея его жену связывает с Аннуином слишком многое, и это касается лишь ее одной. И сильнее обиды или ревности был страх за Эссилт, за его маленькую, хрупкую Эссилт, которая оказалась втянута в игры древнейших из Высших.

Король сжал лицо жены в ладонях:

– Скажи одно: всё обошлось?

– Да, да… – проговорила она сквозь слезы.

Но Эссилт ошибалась.

Проклятье! Я не хочу погибать так нелепо!

Это насмешка над Вороном – разбиться.

Хоть какую-нибудь опору, на краткий миг, чтобы я перехватил ветвь ногами – лапами – и распустил крылья.

Но нет. Древо насмехается надо мной. Я обречен либо разбиться насмерть с ветвью в руках, либо взлететь, но бросить ее.

Как долго я падаю. Что это – надежда на спасение или отсрочка гибели?!

Взять ветвь в зубы я не могу – она слишком толста. Пальцами ног не ухватить. Не ухватить никак, чтобы удержать при смене облика.

Черная пустота. И я камнем лечу вниз.

Нет, я не верю, что разобьюсь. НЕ ВЕ-РЮ!!

Сархад рухнул на что-то большое и жесткое. Это «что-то» медленно летело вниз, потом развернулось, и сидхи услышал прикосновение мысли:

«Цел, Вороненок?»

– Вран? Мой Король?

«Скажи спасибо Фросину. Без него я слишком поздно узнал бы, что тебе нужна моя помощь».

– А откуда Фросин знал об этом? Почему он мне помог?

«Спроси у него. Или потом вместе посмотрим в Котле».

Сархад не ответил, он распростерся на спине Ворона, совершенно обессиленный.

«Куда тебя отнести?»

– Вынеси меня из этой гадкой темноты. Дорогу в мир сидхи я найду сам…

«Хорошо. Отдыхай пока».

– Послушай, а как ты – смог? Ты ведь говорил, что теперь ты – человек?..

«Я человек примерно так, как люди бывают благородными или подлецами. Один может совершить преступление, но не делает его, – такого называют благородным. Другой – напротив. А я – я запрещаю себе прибегать к Силе. Но в самом крайнем случае…»

– Спасибо.

Внезапно они вылетели под звездное небо. Неяркий свет звезд показался после той кромешной тьмы ослепительным.

«Сам лететь сможешь, Вороненок?»

– Да, вполне. Спасибо, мой Король.

«За что? Я послал тебя на дело, в котором ты рисковал жизнью. Я же и спас тебя. Не за что меня благодарить».

– И всё равно – спасибо.

Сархад сменил облик, взял ветвь в когти и взлетел. В свете звезд он увидел Великого Ворона во всем его могуществе.

Коварный всегда считал, что сам он в птичьем облике огромен. Но рядом с Враном он выглядел меньше, чем птенец-сеголеток перед матерым самцом.