Прошло несколько дней, и Эссилт спросила:

– А где Перинис?

Марх помедлил с ответом.

…вскоре после убийства Андреда он решил отправить сына в безопасное место. Королю не верилось, что «сын Ллиан» действительно сможет притворяться просто человеком, что никто не увидит его полета, не сопоставит присутствие юноши-оборотня со странной гибелью потомка Бендигейда Врана.

Одним словом, Перинису не место в Тинтагеле. И надо услать его туда, откуда он не вернется, пока не разрешат. То есть – к наставнику. И то сказать, парень летает без дела, учить его никто не учит… Друст в его годы уже… м-да.

Так в очередной объезд страны королем среди челяди оказался и этот юноша. И когда они приехали в Гверн-Абуи – мало кто обратил внимание, что сей слуга куда-то делся.

Срез прошлого: Орел из Гверн-Абуи

Конечно, мой король. Я возьму его на воспитание. Это честь для меня – взрастить настолько знатного юношу.

…Прости, но говоря о знатности, я имел в виду не тебя. Он – сын трех матерей, и это чудо даже для Волшебной страны. В нем переплелись сила людей, полубогов и сидхи, мощь Земли и власть королей. Научить его пользоваться своей силой – это настоящий подарок для наставника. Королевский дар.

Но, мой король, я хочу предупредить тебя.

Не смотри на него как на наследника. Ни Корнуолла, ни Аннуина, ни любой из стран по ту и эту сторону Волшебства. Его мир – небо, а в небе нет границ. Ему никогда не понять, что такое «королевство». Никогда не почувствовать границ – границ земель, границ силы, границ дозволенного и нет.

В этом его сила – или слабость. Смотря что от него хотеть.

Соколов не растят для клетки, Марх.

– В Гверн-Абуи… – задумчиво произнесла Эссилт.

– Решила заняться воспитанием сына? – приподнял бровь Марх.

Она покачала головой:

– Не так… что-то надо менять, Марх! Ему уже второй век – а мы говорим о нем, как о мальчишке. Я не знаю, что надо делать… но я чувствую…

Эссилт зажмурилась, ища правильные слова и не находя их.

Марх задумчиво огладил бороду:

– Бранвен дала ему жизнь, Ллиан – характер. А ты? ты дашь судьбу?

Эссилт отправилась в Гверн-Абуи одна.

То есть, конечно, совсем не одна: с ней была и Бранвен, и дюжина воинов почетного эскорта, и слуги… Но Эссилт поехала без Марха и значит – одна.

Тот понимал: Королеву Аннуина ведет свой путь. А присутствие его, Марха, может помешать. Отвлечь.

Но Марх всё-таки боялся за жену (даром что ей ничего не могло грозить в Корнуолле!) – и потому среди ее охраны не было ни одного человека. Король строго велел ехать только по миру людей, а если уж Королеве будет угодно свернуть – тенью следовать за ней.

Остановились на ночь на пятачке земли, с двух сторон огражденном скалами: и спать мягко, и от ветра защищены. Эссилт сидела у костра, безучастная к хлопотам свиты, глядела в пламя и с печалью думала, что Перинису не повезло ни с матерью, ни с отцом: она всю свою любовь отдала мужу, и на сына уже не осталось; Марх еще раньше – Друсту. Эссилт пыталась пробудить в своей душе хоть какие-то материнские чувства… тщетно. И горько.

Погруженная во мрачные мысли, завороженная пляской огня, Королева не заметила, как свернула. Теперь для этого ей даже не нужно было шевелиться.

Костер горел по-прежнему, и смутные силуэты воинов темнели у скал. Но не было слуг, готовящих ужин, не было коней, поклажи… Зато рядом сидел карлик Фросин.

– Слишком лишний сынок, – сочувственно изрек он.

Спатеньки уже пора маленькой королевочке. А перед сном добрый дядя Фросин расскажет ей сказку.

Жил да был король, и много он жил добыл, и шкур тоже много, а також рогов и копыт. Но этого «много» ему было мало, и отправился он на войну. И много битв он себе добыл, а зачем воевал – забыл, и так и продолжал воевать – по привычке.

И однажды захватил он дремучий и густющий лес, и всё шел по лесу, и всё захватывал его… пока не понял, что это его самого захватил лес, и крепко так захватил. Захотелось королю с горя напиться, только вот незадача – не течет в лесу вино, и пришлось королю напиваться водою из озера.

А озеро-то оказалось озорным, зверь озёрный хвать короля, зыркнул на него и заверещал: «Плати за себя выкуп, а то я тя самого выкупаю!» Купаться королю не хочется, пришлось откупаться. «Велик ли выкуп?» – вопрошает. Отвечает зверь озёрный, язва озорная…

– И что же он отвечает? – требовательно спросил Фросин у Эссилт.

– «Отдай то, что дома не знаешь». Отдай сына, который родился за это время, – тихо сказала та.

– Славно сказываешь, – одобрил карлик. Посмотрел в глаза королеве и договорил без ужимок: – Вот о том и сказка, что если королю сын не нужен, то лучше его отдать.

– Ты хочешь взять Периниса себе? – ахнула она.

– Не пригодится птенчик папочке, – захныкал тот, – и Фросин сироткой смотрится… Вместе повеселеют сирые сиротинушки, по всем весям весельем пронесутся. А також по городам и бездорожью, а?

Эссилт не успевала за его тарабарщиной, но главное ей было ясно: быть с Владыкой Дорог – это лучшая судьба для вольнолюбивого Периниса.

В мире людей Гверн-Абуи выглядел каменной хижиной на высоком утесе. Слуг-людей и поклажу оставили внизу, а королева и неотлучные воины начали подниматься… свернув за первым же поворотом тропы.

Скалы вытянулись изящными башнями к небу, козьи тропки развернулись лестницами, уступы изогнулись стенами… и над громадой замка вдвое выше Тинтагела парили в золоте солнечного неба десятки орлов и орлят.

Эссилт побежала по лестницам, не чувствуя их крутизны. Здесь всё было пропитано волшебством полета, и королеве казалась, что еще миг – и ее ноги оторвутся от земли, и она побежит по воздуху, а незримая твердь будет держать ее… ведь это так просто – бежать над землей, даже легче, чем плыть, позволяя воде держать тебя, ведь воздух – это верный друг, надо лишь чуть-чуть постараться и научиться понимать его язык.

Она не заметила, как оказалась у подножия главной башни. Властитель Гверн-Абуи вышел ей навстречу.

На первый взгляд он напомнил ей Сархада… но нет. Просто все оборотни-птицы чем-то схожи. Гордый разворот плеч, властное лицо, высокие скулы, огонь в глазах. Учтивый наклон головы:

– Я рад приветствовать Королеву в моем замке. Чем могу услужить?

– Перинис, – выдохнула та, неотрывно глядя в небо. Земля осталась далеко внизу, небо здесь было везде, и сверху, и снизу, и со всех сторон… Небо, в котором можно парить – или мчаться сквозь него, раздирая в клочья воздух и слыша, как он с гулким хлопком смыкается за тобою каждый миг…

…Сокола, камнем упавшего с вышины, она проглядела. Эссилт очнулась лишь тогда, когда услышала почтительное «Моя госпожа?»

Эссилт что-то говорила о Мархе и Мирддине, даже забыв называть его Фросином, Перинис учтиво отвечал, властитель Гверн-Абуи согласно кивал… всё было правильно, и ни слова Эссилт не сознавала. Она жадно вбирала в себя ощущение полета, торопясь за несколько мгновений пережить все восторги, какие только возможны в просторе неба, пережить всё это снова, хотя бы в мыслях ощутить, как ветер бьет в лицо и спутывает волосы, и неважно, что здесь всё залито солнцем, а там была тьма, но будто снова летишь, и под тобою бездна, но это нестрашно, потому что он держит, он самый могучий, его крылья раскинулись от горизонта до горизонта, он властвует над небом и дарит его тебе…

Последние поклоны. «Благодарю, великий Орел. Прощай».

– Подожди! – вдруг властно велел он.

Она вздрогнула.

Он развернул ее к себе – пальцы как когти впились в ее плечи. Так знакомо!..

– Я не могу видеть, как ты смотришь на небо. У тебя взгляд птицы с подрезанными крыльями. Мне больно от твоих глаз. Как будто мне самому перебили крыло.

Эссилт опустила взгляд.

– Ты хочешь неба – так что мешает? Садись мне на спину. Или, если хочешь, я возьму тебя в когти. Мы будем летать столько, сколько ты захочешь. Ну?!

Она зажмурилась, качнула головой, отказывая.

С языка рвались страшные слова: «Не с тобой».

– Ты Перинис потому что пернатый? Или пернатый потому что Перинис? – осведомился карлик, когда они остановились.

Они – это Фросин верхом на неизменной хрюшке и Перинис, летевший над ними. Хотя хрюшка трусила неспешно, юному соколу оказалось не так-то просто не отстать.

– А какая разница? – улыбнулся юноша, сменив облик.

– Хрю! – согласилась с ним свинья Аннуина.

– Ну вот… – обиделся Фросин. – Не успели познакомиться, уже против меня столковались.

Перинис замер, не очень понимая, как реагировать, а свинья подошла к карлику и примирительно пхнула его в бок.

– А твой дружок всё равно – свинтус пернатый, – буркнул Фросин.

– Спасибо, наставник, – кивнул тот.

– За что?

– За то, что принял меня в священное стадо Аннуина.

Фросин отвернулся, чтобы Перинис не увидел, насколько карлик доволен его ответами.

К болотам они пошли пешком. Фросин заявил, что хрюшка там хреново хряпнется, и Перинис предпочел не переспрашивать, что это значит.

От болот веяло жутью. Бояться сын Ллиан не умел, но ощущение опасности было слишком явственным.

Болота тянулись на восток… далеко. Так далеко, что соколиного зрения не хватало, чтобы различить восточный край.

– Если рассудок и жизнь дороги вам, держитесь подальше от торфяных болот, – изрек Фросин и выразительно посмотрел на ученика. Тот пожал плечами. В самом деле, раз наставник привел сюда, то держаться подальше не получится. Ну а рассудок с жизнью – пока, вроде, всё на месте.

– Про собак знаешь? – спросил карлик.

– Немного.

– Они рождаются посреди трясины. Дороги туда нет. А щеночек мне нужен. Принесешь?

– Постараюсь.

– Нет, уж ты, пожалуйста, не старайся. Ты или за дело берись – или прочь катись.

– Прости, наставник. Я принесу. Что для этого надо?

– Запоминай…

Человек любит бояться.

Можно это осуждать, но глупо говорить, будто это не так.

Человеку нравится видеть ужасное, чудовищное, гибельное – чтобы сознавать: это не со мной!

Поэтому лучше всего бояться в уютном кря… кри… кресле у камина…или у етого, как его… еле-визора. Странные такие слова из будущего.

Страх гонит кровь по жилам, будит сонную душу… а уж когда этот страх понарошку – то совсем здорово.

Так уж они устроены – люди.

Вот и я хочу получить кусочек страха. Самого настоящего. Порождения ан-дубно.

Получить и приручить. А в свой час – и подарить. Такой жутенький, такой кошмарненький, такой прирученный страх!

Страх из древних времен мне очень пригодится в грядущем – с его кряслами-треслами и еле-визорами – когда связи между мирами ослабнут. Вот я тогда-то подкину им этот ручной кошмарчик, проложу новую дорогу меж миром волшебства и людьми.

– Запоминай. Эти болота людьми недаром называются депрешшшшшн.

– Что?

– Низина. Низменность. Низость. От чего гордый склоняется ниц. То, отчего птица падет вниз. То, что трогать нельзя. Те чувства, что пускать в себя нельзя. Понял?

– Не очень.

– Неважно. Запоминай. Эти болота – не только гнилая земля и вода. Они – свой мир. Они могут затянуть любого, для этого не обязательно ногой наступать на них. Скажи, тебе грустно? тоскливо? ты чувствуешь себя одиноким?

– Да нет… с чего? Это так интересно. Какого щенка я должен тебе принести?

– Щенков рождает трясина. Вместо молока им – болотная вода. Как только он хлебнет ее – станет тварью. Успеешь выхватить щенка из болота раньше, чем он сделает первый глоток?

– Надо – значит, успею.

Голос Фросина звучит непривычно заботливо:

– Будь осторожен. Болото не только внизу. Болото затягивает дух.

Гадость какая…

И воздух тут вязкий, липкий… лететь тяжело.

Неужели это может кому-то нравиться? Ведь если эти болота затягивают, значит, кто-то вступает в это добровольно? Не понимаю.

Так, прочь глупые мысли. Мне надо высмотреть рождение щенка. Пузыри какие-то поднимаются… вонючие, небось. Поднимусь повыше.

Ой, это же щенок! Крохотный, черный, слепой. Вниз, быстрее вниз…

…не успел. Как он быстро глотает эту дрянь.

Ладно, спущусь пониже.

…Я не нужен своему отцу. Он сначала превратил меня в слугу, а потом отправил с глаз подальше… великому Орлу я был только учеником… а Фросину – так, послушный исполнитель воли. Матери у меня вообще нет… у всех на свете есть мать, даже у самой мелкой пичужки, а у меня нет. Бранвен говорит, что моя мать Эссилт, королева меня ни разу сыном не назвала, а Ллиан…

Ллиан! Жизнь – это радость…

Радость! Конечно. Что это было со мной?! Ну вот, и еще раз щенка прозевал.

Значит, выше. Быть выше всякой дури, которой воняют эти… как их назвал Фросин? – депрешн. Я сокол, я могу мчаться быстрее молнии. Я успею! – если не буду отвлекаться на всякие глупости.

Ага, вот пошли пузыри. Ждать… ждать… самый большой, там наверняка щенок. Еще чуть-чуть… еще. Раскрыва-ается…

Ииии… раз!

Сокол сел на ветку дуба, сменил облик. Так и остался сидеть на дереве, болтая ногами в воздухе.

Фросин недовольно высунулся из дупла:

– Щенок, ты бы хоть поздоровался!

– Щенок здороваться не умеет, – наставительно ответил Перинис, извлекая из-за пазухи крохотный живой комочек. – Он вообще пока ничего не умеет.

Глаза Фросина вспыхнули радостью, он с удивительным проворством выбрался из дупла, схватил щенка и спрыгнул на землю. После чего пристроил кутенка у ближайшей дорожной лужи, тот стал лакать.

– У-ти монстрюшко, у-ти тварюшко, – умилялся Фросин на него. – Будешь ты моим, будешь ты дорогами, многими страшными-страшными дорогами…

– А ты чего сидишь? – вдруг поднял он взгляд на Периниса, по-прежнему болтающего ногами на ветке. – Слетал бы к отцу, похвастался.

– Чем? – не понял тот.

– Да пустяком, птенчик мой. Доселе никому не удавалось добыть собаку болот Девона живой. Безвредной – и подавно. Так что ты теперь герой всея Прайдена.

– Ну ладно, – пожал плечами юноша. – Слетаю. Расскажу, если ты этого так хочешь.

Тихо, тварюшка моя, тихо… И ты, хрюшка, тихо. Хочешь чавкать – чавкай, а мнение высказывать нечего.

Щас вот как прибегут, э-э-э, прилетят, э-э-э, примчатся Конь с Соколом, так и будет у нас тут целый этот, как его, зоо-запарк. Злозапарк. В общем, зело большая запарка.

Так, монстрик, запомни: Марха не кусать. Марх свой. Большой и глупый – но свой. Его обижать нельзя. Он сам себя обидит, без нашей помощи.

А вот и они.

Ну, Марх, начинай: «Как ты посмел отправить ребенка на смертельно опасное дело?!»

– Ребенку, между прочим, давно за сотню! – рявкнул Фросин вместо приветствия.

Марх, не успевший еще и рта раскрыть, опешил. Перинис улыбнулся.

– А ты, ребенок, – зыркнул на него Фросин, – давай лети отсюда. У нас взрослый разговор будет.

Перинис и не подумал менять облик, шустро взобрался на дуб и, устроившись на одной из верхних ветвей, заявил:

– Наставник, мне отец живым нужен.

– Каков нахал! – выразительно покачал головой Фросин. – Лети, лети. А то живым его не оставлю.

– Подчиняюсь воле жестокосердного, – притворно вздохнул Сокол, сменил облик и взмыл в небеса.

– Вы нашли общий язык, – усмехнулся Марх.

– Брыкаться-упрекаться пришел. Или брыкать-упрекать? – вздохнул Фросин.

– Но болота Девона – это же..!

– Такая гадость, в которую и я не рискну сунуться, – кивнул карлик.

– Как ты мог послать туда мальчишку?! Он мог погибнуть!

– Он и погиб, – констатировал Фросин. – Мальчишка погиб. Того, кто добыл живую девонскую Собаку, не осмелятся назвать мальчишкой.

– Ты понимаешь, что могло бы произойти?!

Облик Фросина вдруг поплыл, уродливый карлик исчезал, уступая место статному и грозному древнему богу:

– А ты понимаешь, что было бы с твоим сыном, береги я его, как ты хочешь?! Одного ты уже уберег! Ты спасал его всегда и везде, оберегая и ребенком, и юношей, и взрослым. Когда он мог сам, сам разгромить саксов – ты помчался спасать его. Понимаешь ли ты, что отнял у Друста его победу? Он всегда знал, что ты закроешь его от любой беды. И даже предавая тебя, даже изменяя тебе, он точно знал: ты его спасешь! И ты его спасал. Всегда.

Марх присел на камень, провел рукой по лбу:

– Ты жесток, Мирддин.

– К тебе, – кивнул тот. – Но не к Перинису. Его я спас от вечного детства, которое ты ему уготовил.

– Так ты считаешь, что это я виновен в судьбе Друста?

– Проще считать, что он виноват сам.

– За что, Мирддин? Я хотел ему только добра…

– Разве я что-то говорю о твоих намерениях? Я понимаю: гибель Ирба, чувство вины… и из-за этого ты сделал для Друста стократ худшее: ты не позволил ему совершить ни одного своего поступка.

Марх сжал голову руками.

Молчали долго.

Потом король спросил:

– Что будет с Перинисом?

– Будет летать, где ему угодно. Чутьё у Сокола хорошее, проложит еще сколько-то путей между мирами.