Раскаленным железом
До Каэр-Лундейна оставалось несколько дней их неспешной езды, когда навстречу владыкам Корнуолла примчался всадник. Был он стар лицом и сед волосами, но в седле держался легко, будто юноша. Сколько Марх себя помнил, этот герой всегда выглядел стариком. Так и звался – Глеулвид, Седой Храбрец.
– Я приветствую короля и королеву Корнуолла, – поклонился он. – Приветствую на пороге замка моего господина Артура.
Эссилт удивленно оглянулась: в этом поле ничего не напоминало ни порог, ни замок. И вряд ли они явятся тут так легко, как в Аннуине.
– О каком пороге ты говоришь?
– Весть о вас давно достигла Каэр-Лундейна. Навстречу вам спешат все. Я решил – будет лучше, если я предупрежу вас заранее.
– У нас осталась ночь на то, чтобы подобающим образом переодеться? На рассвете набегут самые любопытные?
– Полагаю, да. Лундейн только и говорит, что о чудесным образом возвратившейся королеве Изольде.
– Что ж, спасибо, что предупредил, Глеулвид.
– Я теперь привратник Артура, Марх. Мой долг – следить, чтобы никто из гостей не вошел неподобающим образом в замок Верховного Короля. И если бы вас застали врасплох – это был бы мой позор. Глеулвид Гафаэлфаур ныне зовут меня.
– Благодарю, Великий Страж.
Они спешились, разбили шатер.
– Удивим их, девочка?
– Ты о подарках Сархада?
– Да. Полный убор наденем в замке, но хотя бы по паре его работ – самое время. У тебя платье есть, а я…
– Марх, прикажи распаковать ткани! У меня – целая ночь впереди, неужели ты думаешь, что я не сделаю тебе достойный наряд к утру?! Изощренное – не успею, но величественная роскошь это так часто – простота.
– Распаковать ткани! – крикнул король в темноту. – И огня королеве!
Он улыбнулся. Эссилт удивленно приподняла брови:
– А я думала, ты будешь спорить со мной… Отговаривать. Уверять, что обойдешься.
Марх засмеялся:
– Отговаривать? Когда ты права?
О вышивках было нечего и думать, но с подарками из Аннуина это было ненужно. Кармин августовских закатов и нежное золото осенней листвы. По багряному плащу – россыпью оранжево-алые гроздья рябины. По желтизне туники – причудливые извивы коричневой сухой листвы.
Чародейство, ставшее привычным, как с детства вышивка.
– Король-Осень и Королева-Весна, так? – сказал Марх, одеваясь.
– Ты обиделся?
– Нет. Хорошо хоть, не Король-Зима.
– Зачем ты так?
– Девочка, не обращай внимания. Я привык сетовать – привык за этот век. Дай мне время отучиться. И прости, что до сих пор не поблагодарил тебя за работу. Это чудесно.
– Просто я люблю тебя, – тихо отвечала Эссилт.
Утром владыки Корнуолла вышли во всем великолепии одежд и уборов. Древнее золото сияло на их головах, впервые открывшееся лучам солнца.
Друст, всю ночь твердивший себе, что одежд работы Эссилт он не наденет никогда и ни за что, к утру спешно переоделся – надевать работы нелюбимой не хотелось, но выглядеть убого рядом с дядей – немыслимый позор.
Круитни поспешно свернули лагерь, увязали опустевшие тюки – и кавалькада двинулась дальше на юг.
Вскорости им начали встречаться то оруженосцы, то одинокие воители, то – сопровождающие дам… О многих Марх негромко рассказывал Эссилт: они не были людьми. Хотя людей было больше.
Владыки Корнуолла и Аннуина любезно отвечали на все приветствия.
Кромка ненависти: Морвран
Ты – доверчивый глупец, Сархад. Впрочем, ты всегда был таким.
Я без труда отправил тебя в темницу. Правда, думал, что навеки. Нет, это рыжая дурочка тебя освободила.
Сархад, Сархад, на твоем месте лишь безумец позволил бы ей поехать ко двору, где живу я.
Но ты не безумец. Ты просто наивный птенец. Ты одурел от радости свободы… и тебя не интересует, где сейчас Морвран. Ты даже не подозреваешь, где я сейчас. Ты ничего не знаешь об Артуре.
Я еще не начал придумывать, как бы мне «поздравить» тебя с освобождением – а ты уже всё сделал сам. Ты шлешь мне свою девчонку.
Тебе ведь будет гораздо больнее, если беда случится с ней, а, Сархад?
Случится, мой юный Ворон. Уже случилась.
Девчонка ведь глупа, как ты. И муж ее не умнее.
Даже как-то скучно…
Морвран Ужасный, один из славнейших воителей Артура, гроза саксов, которые в битвах просто разбегались перед ним, Морвран-полубог, сын всеведущей Керидвен, – Морвран не поехал навстречу владыкам Корнуолла. Он остался ждать в Каэр-Лундейне, в числе ближайших сподвижников Верховного Короля.
Марх и Эссилт с многократно выросшей свитой еще только подъезжали к городу, но Морвран уже ясно различил то, о чем догадался по вестям. Морской Ворон узнал, чьей рукой откованы венцы корнуолльских властителей. И он задумчиво проговорил, ни к кому особо не обращаясь:
– Я восхищаюсь королем Мархом. Мало того, что он снова взял к очагу и на ложе женщину, про которую и Сархада говорит весь Аннуин. Так Марх настолько выше ревности, что даже позволяет своей жене носить украшения, сделанные ее возлюбленным. И сам носит его подарок! Слышал я, один из ирландских королей не ведал ревности и был приветлив со всеми любовниками жены. Похоже, Марх начинает перенимать обычаи Эрина…
И сплетня покатилась. Так камешек, брошенный с вершины горы, вызывает лавину.
Звучали приветственные речи, но за их гулом эрлы-люди спрашивали вполголоса: «Так это работы ее любовника? А кто такой Сархад?» А воители Аннуина, поверив сами, бросали сомневающимся пару фраз: «Ты же видел их вместе в Самайн? Там всё было ясно… – Но она ведь освободила его! – Вот именно. Странно, что она от Сархада вернулась к мужу».
Не нужно обладать колдовской силой и умением читать в душах, чтобы ощутить этот вал сплетен. Эссилт боролась с дурнотой, подступающей к горлу. Марх бледнел от ярости.
Ловя отчаянный взгляд жены, не смевшей облечь этот кошмар в слова, король Корнуолла молча прижимал ее к себе. И кусал губы: ведь она просила не ездить в Каэр-Лундейн! Ведь она предчувствовала! А он… ради игр в честь обрек их на подлинное бесчестье.
На позор, который уже никогда не смыть.
Артур устраивал пир в их честь. Слово «честь» теперь звучало жесточайшей из насмешек, но Эссилт занималась приготовлениями самым тщательным образом. Марх помогал ей… эти хлопоты отлично помогали отрешиться от непоправимой беды.
Друст, которому собираться было не надо, ходил мрачнее обычного. Былые обиды забылись, он был бы и рад отвести от Эссилт сплетни – но как?! Говорить о ее верности мужу? – когда всему Прайдену известно, что она бежала от Марха с Друстом?!
Он бы хоть как-то утешил ее и поддержал дядю – да только не надо быть провидцем, чтобы понять: они лишь гневно скажут «Уйди!», а невысказанным будет: «Ты – причина всех наших бед!»
Эссилт не замечала ни Каэр-Лундейна, ни эрлов и дам, будь те хоть людьми, хоть нет. Ее душило черное отчаянье, но королева гордо держала голову, возвышаясь над клеветой, как скала над океанскими волнами – ярящимися, но бессильными.
Они с Мархом явились на пир. В иное время у женщины разгорелись бы глаза от любопытства – столь странным было здешнее собрание: один воин мог ходить по деревьям, как по траве, другой по своему клинку, словно по мосту, переводил войско через реку, третий был способен разобрать самый тихий шепот в трех милях вокруг, четвертый…
Эссилт шла мимо них, словно ослепнув. Тоненькие пальчики отчаянно стискивали руку Марха. Королеве были безразличны и Гваллгоэгг, из-за которого мог остаться без сна целый город, и Гвадин Одейт, способный затоптать ногами любой огонь, будь то костер или лесной пожар, и язвительный Кей – сенешаль Артура, и славнейший Гвальхмаи, взращенный на Авалоне, и…
…черное кольцо, подарок Сархада, вдруг дало знать о себе. Королева вернулась к реальности. На нее пристально и чуть насмешливо глядел воин, всклокоченные волосы которого торчали, словно рога оленя.
То ли кольцо подсказало королеве, то ли ее мудрость – она узнала Морврана. И тотчас ей стал ясен источник сплетен.
Словно камень свалился с ее души. Одно дело – беспричинный вал слухов. Другое – козни врага. Против первого бессилен всякий – но не против второго.
И глядя в полные злости и презрения глаза Морского Ворона, королева Эссилт – улыбнулась.
Марх не понял, что произошло, но ощутил перемену. Спокойствие жены передалось ему. Его отчаянная гордость сменилась подлинной. Да и в самом деле, чего он должен стыдиться?! Мало ли что болтают недостойные.
Они обменялись с Артуром приветствиями и дарами, и пир потек как обычно. Но то один, то другой эрл невольно спрашивал себя, точно ли правдивы разговоры про Изольду и ее любовника… как бишь его? – жена Марха совершенно не похожа на неверную супругу. Влюбленных на свадьбе связывает меньшее, чем этих двоих.
– Государь, – сказала Эссилт, когда они ночью вернулись в свои покои, – выслушай меня.
«Государь». Это обращение резануло слух. Когда-то дочь Ангеррана только так и звала мужа, но после того, как заклятье спало, она забыла эту церемонно-холодную форму.
– Да, моя королева? – нахмурился Марх.
– Я хочу положить конец этим гнусным сплетням, – исполненная гордости и гнева, Эссилт сейчас была прекрасна, как никогда.
– Что ты задумала?
– Я оправдаю себя клятвой.
– Эссилт?!
– Вели Артуру собрать двор, – она говорила так властно, что это «вели Артуру» прозвучало совершенно естественно. – Я поклянусь, что никогда не была возлюбленной Сархада. Ты и Артур будете поручителями моей клятвы. И в доказательство моих слов я возьму раскаленное железо.
– Нет!! Ни за что!
– Я не желаю терпеть клевету, – твердо произнесла Королева.
– Я тоже, но…
– Смотри.
Эссилт протянула правую руку к факелу на стене, провела рукой в пламени. Еще раз. Еще. Поиграла с язычками огня.
Марх следил за ней, закусив губу.
– Теперь видишь? – Королева чуть улыбнулась, одними уголками губ.
Марх с шумом перевел дыхание.
Она подошла к мужу, взглянула ему в глаза:
– Скажи, государь мой, ты мне – веришь? Ты веришь, что все слова обо мне и Сархаде – ложь?
– Это видно, – выдохнул Марх. – Достаточно хоть раз увидеть вас вместе. На любовников вы похожи, как я – на цветочного фэйри с крылышками.
– Ты признаешь мою клятву?
– Конечно. Но огонь…
– Ты видел: с кольцом Сархада мне никакой огонь не страшен. Раскаленное железо мне ничем не грозит. Что мне сделать, чтобы успокоить тебя? Провести рукой в пламени еще раз? Загасить факел ладонью?
– И то, и другое, – ответил Марх. – Но при Артуре.
За окном сгущались тучи – принимая очертания огромного ворона, распростершего свои крылья над Каэр-Лундейном.
– …Если бы речь шла о моей жене, я бы сказал «нет», – покачал головой Артур. – Сплетня рано или поздно утихнет. А риск слишком велик.
– Риска нет, бренин, – улыбнулась Эссилт. – Мой государь, дай факел.
Марх снял со стены факел, королева принялась играть с огнем и в конце концов просто положила ладонь на огонь, загасив его. Показала ладонь – невредимую, только разводы копоти.
Тонкий черный обод кольца на мизинце.
– Ты поможешь нам? – спросил Марх.
Артур кивнул.
– Хочешь, раскалим что-нибудь и я возьму? – спросила Эссилт.
– Незачем, я верю, что огонь тебе не страшен.
– А в мою невиновность?
– По правде сказать, мне достаточно, что в нее верит твой муж.
А туча, на удивление схожая с вороном, не пропадала с горизонта. Ветер рвал ее края, облик ворона размывался – чтобы потом стать еще отчетливее.
Сархад не решался войти в мир людей – его появление было бы сомнительным доказательством верности Эссилт Марху. Но и оставаться в стороне Коварный Сидхи не мог.
Ему очень хотелось убить Морврана.
Немедленно.
Сейчас.
Но Сархад понимал: Морвран только того и добивается. Он ждет, что Коварный примчится сводить старые и новые счеты. А раз так – надо ждать. Надо дать Маленькой Королеве осуществить задуманное.
Тем более, что ее замысел так изящен. Безопасен. Беспроигрышен.
Король Артур встал с своего места, и гул пира стих.
– Мне горько слышать, что мои эрлы повторяют сплетни, позорящие наших славных гостей – короля и королеву Корнуолла. Чтобы положить конец этой гнусной клевете, королева Изольда завтра оправдает себя клятвой на раскаленном железе. Не только Марх Корнуолльский, но и я сам буду ее поручителем!
Сказать, что эрлы были потрясены, – не сказать ничего.
«Завтра» настало быстро. Мало кто спал в эту ночь в Каэр-Лундейне.
На поле перед замком сложили костер, положили в огонь кусок железа.
Собрались все – люди и нелюди, простые и знатные. Не каждый день вершится подобный суд.
Вскоре показалась и королева Корнуолла. В одной белой рубашке, без знаков власти она шла между своих поручителей – бренина Прайдена и бренина Аннуина. Но ни Марха, ни даже Артура сейчас не замечали: взоры всех были устремлены на нее.
– Хитро придумано, – сказал Морвран, ни к кому не обращаясь. – С колечком Сархада ей не страшен никакой огонь…
На другом конце поля стоял Мену, сын Тейргваэдда, способный расслышать любой произнесенный звук. И он вскричал:
– Король Артур, останови ложь и подлость!
Все вздрогнули.
Эссилт замерла в гневе. Марх побледнел.
Морвран чуть заметно улыбнулся.
– О чем ты говоришь, Мену? – Артур заставлял себя говорить бесстрастно. Он не имел права показать испуга. Не имел права показать, что тоже причастен к заговору.
Мену вышел вперед.
– Королева Изольда хочет нас всех обмануть! Она смеется над священным судом и над клятвой, которую сейчас произнесет!
Глаза Марха налились кровью. Он едва сдерживался, чтобы не растерзать древнего чародея.
Снова заговорил Артур:
– Мену, одумайся. Ты обвиняешь королеву Корнуолла в страшном преступлении, не имея ни единого доказательства! За такие сло…
– Доказательства, мой король?! Доказательства у нее на пальце! Кольцо Сархада! А любой из нас, из знавших Коварного Сидхи, помнит, что ему был покорен любой огонь!
Ни Марх, ни Артур не успели ответить, как Эссилт, гордо вскинув голову, прошла сквозь собравшихся (они невольно расступились) – но не к Мену, а к Морврану. Она встала перед ним и проговорила тихо, но ее услышали все:
– Как сильно ты ненавидишь Сархада, Морской Ворон. Так ненавидят лишь те, кто не в силах превозмочь свой… страх.
Эссилт сорвала с пальца черное кольцо, бросила в траву. Подбежавший Артур поднял его.
Королева Корнуолла медленно вышла на середину.
Тишина была полной, даже ветер утих, не колыша ни травинки.
Марх стоял, до белизны сжав кулаки. Артур с трудом скрывал волнение. Многие его воители твердили про себя: «Зачем? Дали бы девочке солгать… За что жечь ей руки? Жалко…»
Артур слышал эти мысли. От него – именно от него! – ждали, что он прикажет отменить суд. Марх признал свою жену невиновной – чего же еще?!
«Ее жаль! Не надо!!»
Артур пытался поймать взгляд Эссилт. Достаточно было хотя бы встретиться глазами, достаточно было одного движения ресниц – и он властью Верховного Короля оправдает ее.
Достаточно взгляда…
Эссилт глядела в никуда.
Потом она подошла к огню.
Сархад намертво вцепился в проем своего окна. Сидхи не замечал, что по его подбородку течет кровь из насквозь прокушенной губы.
Он уже всё решил для себя. Если случится непоправимое – он в мановение ока долетит до нее, схватит, унесет…
С Мархом они потом договорятся.
Главное – он спасет ей жизнь.
Если случится непоправимое…
– Я, Эссилт, дочь Ангеррана, королева Корнуолла, клянусь, клянусь мудростью Аннуина и силою древних курганов, клянусь, что, насколько я в ответе за свои деяния, я никогда – ни телом, ни словом, ни помыслом – не изменяла своему мужу!
Тишина.
– Годится ли эта клятва, король Марх? – требовательно вопрошает Королева.
– Да! – хрипит он.
– Годится ли эта клятва, король Артур?
– Да, королева Изольда!
Она разворачивается к огню.
Две сотни собравшихся замирают, будто враз окаменели.
Кромка пламени: Эссилт
Это тот же самый огонь. Он ластился ко мне в зале у Сархада, как домашний зверек.
Он оплетал мои руки, будто плющ.
Он словно сторожевой пес – насмерть загрызет чужака, но лижет руку хозяина.
Ты лижешь мои руки, пламень.
Разреши, я возьму из тебя эту полосу железа?
Она разворачивается, держа металл в руках.
Делает шаг.
Другой.
Третий.
Еще. Еще.
И наконец бросает ало-багряное железо в траву.
Вытягивает вперед девственно-белые руки. Ни ожога. Даже нет следов копоти.
Оглушительное шипение остывающего металла взрывает тишину.
И тотчас раздаются крики… нет, вопли радости.
Они кричали все – так, будто их жену или дочь сейчас оправдали. Они обнимались, будто это они победили, и плакали от счастья.
Но этот рев восторга перекрыл рык короля Марха.
С обнаженным мечом в руке он встал подле жены и рявкнул так, что радостный гомон сразу стих:
– Кто из вас еще готов усомниться в верности моей королевы?! Пусть подойдет, пусть поднимет это железо! Пусть сделает это немедленно! Иначе – любого, кто еще посмеет сказать хоть слово о ее неверности, я назову лжецом, и тот, кто ложью бесчестит королеву, заслужит позорную казнь!
Воители смущенно замолкли.
Железо выжидательно шипело… уже не в траве, уже на земле – трава скукожилась и опала пеплом.
Артур подошел к ним. Меча обнажать не стал, но голос Верховного Короля прогремел так, как в недавних битвах с саксами:
– Сомневается ли хоть один в справедливости этого суда?!
Железо шипело уже тихонечко – но всё еще очень убедительно.
Ответом Артуру была тишина. Морвран кусал губы и хотел бы оказаться на другом конце Прайдена.
– Смертная казнь тому, кто когда-либо осмелится сказать дурное слово о моей королеве! – потребовал Марх.
Артур молча кивнул.
И только теперь Эссилт позволила себе потерять сознание.
* * *
Вечером Артур зашел к владыкам Корнуолла. Марх сидел у ложа жены и при виде Верховного Короля приложил палец к губам: спит, не буди.
Артур кивнул и разжал ладонь. Там лежало черное кольцо. Марх встал… но тут Эссилт открыла глаза.
– Проснулась? – виновато улыбнулся Артур.
Королева приподнялась, глянула в окно, пытаясь понять, сколько же времени прошло.
– Вечер, – ответил Марх на незаданный вопрос. И предпочел уточнить: – Того же дня.
Она наклонила голову, еще не очень вернувшись в реальность.
– Я принес тебе твое кольцо, – сказал Артур. Подошел, протянул его королеве.
– Спасибо.
Верховный Король уселся в кресло и не без удовольствия заговорил:
– Если вас интересуют последние новости Каэр-Лундейна…
Марх приподнял бровь, Эссилт заметно оживилась.
– Я понимаю, – продолжал Артур, – что приносить свежие сплетни пристало мальчишке-слуге, а не мне, но, думаю, вам будет приятно узнать…
– Не томи! – потребовал Марх.
– Над Морвраном смеются все. Люди и нелюди. Знать и простолюдины. Ты, королева, уж очень метко обвинила его. Да еще и кольцо…
– А что с кольцом? – не поняла Эссилт.
– Мало того, что подозрения Морврана оказались ложны – он ведь не осмелился поднять твое кольцо. Не рискнул прикоснуться к нему. Так это или нет – уже не важно. Весь двор говорит о том, что Морвран испугался кольца Сархада.
– А я хотел его убить… – задумчиво проговорил Марх. – Но так даже лучше. И как ты с ним поступишь?
– Друзья мои, – вздохнул Артур, – к сожалению, никак. Он – дед Мерлина. И он мне нужен. Это воин, каких поискать. А у нас – война с саксами. Это до вашего Корнуолла они доплывают раз в сто лет… а на наших восточных рубежах каждый год…
Марх кивнул, а Эссилт спросила:
– Морвран – дед Мерлина? Он – отец Мирддина? Фросина? Он?!
Не то чтобы Эссилт не знала этого раньше – но в Аннуине имя Морврана немногое значило для нее. Сейчас же, столкнувшись с ним, она никак не могла свести воедино образ Фросина – доброго и отзывчивого, но так старательно притворяющегося негодяем, и Морврана, полной противоположности… сыну?!
И еще королеве не давал покоя один вопрос: какой же женщине так не повезло с мужем? с любовником? с… насильником?!
* * *
Морвран, позеленевший от злости, помчался на поиски виноватого. Как ни странно, виноватым он сейчас считал не Сархада (видимо, чутье удерживало его от появления в замке Рианнон, где бы Морскому Ворону не был рад никто!), а… Мирддина.
Подлого предателя, который обещал связать Сархада заклятьем – и не сдержал слова.
Морвран рыскал по дорогам людского и нелюдского Прайдена, ища сына.
Мирддина не было и следа. Но Морврана догнал отвратительного вида карлик, оседлавший свинью. На древнего нелюдя он не обращал внимания, бормоча под нос очередную околесицу:
– В мокрую рань поднялся Морвран, врала рвань, прела дрянь, рвал враль, мертв вран…
Морской Ворон хотел было огреть уродца плетью – но тот престранным образом вырвался вперед и зарысил на своей хрюшке вне досягаемости удара.
Сын Керидвен решил не обращать внимания на этого дурацкого попутчика и снова воззвал к Мирддину.
– Хруст льдин, мир един, мертв один, дин-дин-дин… – протараторил карлик, будто услышав безмолвный призыв Морврана.
– Ты знаешь, где Мирддин? – Морвран подскакал к нему.
– Кто в этом мире осмелится сказать: «Я знаю»? – философски изрек Фросин. – Поистине, лишь тот, кто не ведает ничего. Ибо знающий не говорит, а говорящий не знает.
– Где он?! – рявкнул Морвран.
– Взгляни вниз, о могучий. И ты узришь его. Ибо под копытами твоего коня – дорога, а Мирддин – это все дороги Прай… ай… ай!
Это Морвран таки смог хлестнуть его плетью.
– Где?!
Карлик внезапно оставил все свои ужимки и ясным, спокойным голосом произнес:
– Он с тобой, сын Керидвен. Ибо всегда с тобой его ненависть. Или ты забыл, как при первой встрече он сказал, что хочет убить тебя? Правда, он кое-что добавил к этому…
Срез прошлого: Морвран и Мирддин
Когда Морвран вернулся в замок своей матери, он увидел играющего на берегу мальчишку лет шести на вид. Щенок заметил снижающегося Ворона, распрямился и встретил Морврана словами: «Здравствуй, отец».
– Это твой сын, – вышедшая из замка Керидвен прижала мальчика к себе, словно хотела защитить внука от сына.
– А… кто его мать? – нахмурился Морвран, пытаясь вспомнить… и понять, которая же родила…
Мальчишка ответил с холодной усмешкой. Недетской усмешкой:
– Не трудись вспоминать. Она ушла. Совсем. Тебе больше не встретиться с ней.
В глазах щенка была ненависть. Кристально чистая, как лед на вершинах гор.
– Ты хочешь меня убить? – усмехнулся в ответ Морвран.
– Хочу, – кивнул мальчик. – Но не стану. Отцов не убивают.
Морвран одобрительно покачал головой и положил руку на плечо сына, признавая его.
– Ну, пойдем, маленький нахал. Покажешь, что ты умеешь. Посмотрим, чему я смогу научить тебя.
Морвран в изумлении воззрился на попутчика.
– Мирддин? Это – ты?!
– Мрррр… дин-дин-дин, – ответствовал карлик.
– Проклятье, Мирддин, зачем весь этот маскарад?!
– А это уже неважно, мой дорогой батюшка, – ухмыльнулся Фросин.
– Что же важно? – Морвран был сбит с толку.
– Да сущий пустяк. Я сейчас уеду. А ты – останешься. Ты узнаёшь эти места?
Морвран огляделся. Куда они заехали за время этого недолгого разговора – он не мог понять. Как отсюда выбраться… хоть в какую сторону ехать..?
– Ты предал меня!
Свинья Фросина возмущенно хрюкнула.
– Вот именно, – согласился с ней карлик. – Я о нем забочусь, я проявляю чудеса сыновней верности – а меня, меня! маленького и хворенького, обвиняют в предательстве. Хрю? – жалобным тоном спросил он у своей свиньи.
– Хръ! – сочувственно отвечала та.
– Прекрати!
– Объясняю для воронов высокого полета, – наставительно изрек Фросин. – Сейчас над тобой хохочет весь Прайден. Поэтому тебе пока лучше всего поразгадывать хитрость моих дорог. Недолго, годик-другой. Выберешься – уже ни у кого не станешь приступов смеха вызывать.
Морвран побагровел от возмущения.
Фросин обратился к свинье:
– Как ты думаешь, он будет мне благодарен?
– Хъъръ! – решительно отвечала та.
– Вот и я о том же. Эх, никто не ценит заботу…
Фросин ударил свинью пятками и помчал прочь, крикнув:
– Счастливо отставать, о великий Морвран!
* * *
В Аннуине царило веселье, необычное для начала зимы и тем более странное, что суд над Эссилт едва ли касался Волшебной Страны. Тем не менее все радовались за «нашу королеву», и Сархад понял, что ему сейчас просто неприлично остаться в стороне.
Он вышел к веселящимся.
Как и ожидалось, то один, то другой сидхи вполголоса стали спрашивать его: «Неужели… действительно… ничего?»
Сархад в ответ только возмущенно поджимал губы и отвечал с оскорбленным видом:
– Она освободила меня, я помог ей вернуться к мужу. О чем тут говорить?
Иногда Коварный был более гневен – и, соответственно, более красноречив:
– Что?! По-вашему, я стал бы всё лето трудиться, чтобы отправить к мужу свою возлюбленную?! Да за кого вы меня принимаете?! У меня женщин было немного, но делиться ими я не привык!
Иногда, напротив, он не удостаивал собеседников гневной тирадой:
– Что? А, Эссилт? У нее муж – там, у меня мастерская – здесь, и я не понимаю, что вас так всполошило.
Кромка игры: Сархад
Хм, чувствую себя на тыщу лет помолодевшим!
Именно так: на тысячу лет.
Таким я был до заточения. Всё возвращается… или не всё, но лучшее из былого.
Нет ничего прекраснее, чем лгать чистой правдой. Подавать правду ма-а-аленькими кусочками, которые складываются в совсем не тот узор.
Моя маленькая Эссилт. Видишь, я хорошо подыграл тебе. А знать правду… зачем? Тебе не нужно ее знать. Всем остальным – тем более.
Вон, Рианнон рада этому… а мне немалого труда стоит уворачиваться от ее взглядов. Что ж, в сутолоке веселья я же могу не заметить, а?
Кромка смятения: Рианнон
Итак, ты свободен, Сархад. Мог бы уйти куда пожелаешь – и остался в моем замке. Так значит, ты не держишь больше зла на ту, чье предательство заточило тебя?
Ты освобожден женщиной, в которой я, как ни стараюсь видеть свою приемную дочь, жену моего сына, – вижу только соперницу. Но хотя весь Аннуин шелестел слухами о вашей близости, теперь всему миру известно, что вас не связывает ничего, кроме взаимной благодарности.
Могу ли я этому верить? И – значит ли это что-то для меня? Хоть ты и свободен, Сархад, я не свободна от тебя. Я мучусь: виной, горечью, сожалением о несбывшемся, чувством утраты… Через тысячу лет после того, как решила, что мы стали чужими друг другу. Поистине, время течет иначе для нас, вечноживущих.
Намеки, взгляды, околичности,
Насмешливый излом брови…
Как тонок ты в своей циничности,
Как я глупа в своей любви!
Простятся мелкие провинности —
Оценит светский шепоток
Как я смешна в своей наивности,
Как ты изысканно жесток.
* * *
– Прощай, Друст.
– Прощай, дядя.
К этим двум словам вряд ли стоит прибавлять хоть что-то. Обвинения и укоры? Зачем? Уже ничего не исправить. Уже ничего не изменить.
Когда-то они звали друг друга отцом и сыном – но в прошлое не вернуться, как не натянуть заново детскую одежду.
И все-таки… последний укор прорывается.
– Ты не сдержал своего главного обещания. Ты обещал вырасти достойным человеком.
– Я? Говорил это?! Когда?!
– Не говорил. Ты обещал это не словами: каждым своим поступком, устремлением, мыслью. И не исполнил.
Молчание в ответ. Гневно сжатые губы.
Дорога на запад была тихой и спокойной. Всё осталось позади – предательства и испытания, поражения и победы. Позади было то, что на века вперед послужит бардам темами для песен. Впереди была просто жизнь. Неинтересная.
Счастливая.
Короля ждали рутинные тяжбы, не более. Королеву – шитье и сплетни придворных дам.
Их обоих – счастье супружеской любви. Совершенно непоэтичное, ибо поэтам милы тайные свидания и поцелуи украдкой; а о супругах песню никто и не сложит, а сложит – так не найдет слушателей.
Ровно горящие дрова в очаге. Двое рядом, и любовь их так же спокойна и горяча, как жар от этих бревен.
Кромка счастья: Эссилт
Знаешь, Марх, я только сейчас, кажется, вернулась к тебе. То, что нас разделяло, наконец исчезло.
При дворе Артура мы оказывались дальше друг от друга, чем во время моего заточения в Аннуине. Мы были на виду у всех… их пытливые взгляды были прочней любой стены между нами.
Здесь, в Корнуолле – здесь легче, но я ощущала эту стену всё равно. Этой стеной было твое отчаянье, так, Марх?
Отчаянье короля, который не в силах помочь своим землям.
Я не спрошу тебя об этом. Не спрошу потому, что просто видела это. Чувствовала.
Но вот теперь долгожданное чудо свершилось. Теперь всё будет по-другому.
Теперь мы просто можем побыть вместе, да, муж мой?
Марх сидел в высоком резном кресле у очага. Король вытянул ноги, прикрыл глаза… сегодняшние тяжбы, будничные и невыносимо глупые, совершенно вымотали его.
Эссилт отложила неизменное шитье, подошла к мужу и стала перебирать его длинные полуседые волосы, свободно рассыпавшиеся по плечам.
Марх вздрогнул от неожиданности, но потом блаженно расслабился, покоряясь ласке любимых рук. Это было непривычно – и невыразимо приятно. Жена всего лишь играла с его гривой, не более – но Марх чувствовал, что многолетняя усталость уходит из его тела, что мускулы снова наливаются юной силой, что с души сходит лед безысходности.
Он поймал руку жены, прижал к губам.
Эссилт приникла к нему.
Им обоим показалась, что их охватил огонь – словно в миг высшего наслаждения плоти… но это чувство было большим, сильнее, ярче, могущественнее. Марх крепко сжал в объятиях жену, словно боялся, что некая сила снова вырвет ее у него из рук, отнимет, разлучит…
Эссилт мягко провела щекою по щеке мужа, осторожно коснулась губами.
– Ты изменилась… – прошептал Марх. – Ты стала смелой…
– Это плохо?
– Нет…
Их губы слились в долгом поцелуе.
Кромка счастья: Марх
Когда-то я искал в языках пламени твой облик.
Когда-то Ллиан приходила утешить меня в моем одиночестве.
Она прекраснее тебя, Эссилт. Разумеется, я никогда на скажу тебе этого, но – это так. Как живому цветку никогда не сравниться по красоте со звездой, так и тебе с Ллиан. Но беспечальная радость Ллиан – всё равно что холодный блеск звезд.
А ты – ты теплая.
Ты греешь душу.
Как мне благодарить Врана за то, что он указал мне на тебя…
– Знаешь, о чем я жалею? – проговорил он.
Эссилт вместо ответа промурчала совершенно по-кошачьи:
– М?
– Мне безумно жаль, что мы не поженились века три, четыре, пять назад. Когда я был молод… ну или хотя бы моложе. Ты досталась в жены старику…
– Мой старый, глупый… глу-у-упый муж… – проворковала королева.
Эссилт твердо выучила, что эти слова действуют на Марха успокаивающе и по непостижимой причине – ободряюще.
Кромка заботы: Эссилт
Старый… ты невероятно постарел, Марх. Ужасно.
При дворе Артура я видела многих полубогов, кто живет вдвое, втрое дольше твоего. Они выглядят зрелыми мужчинами, а то и вовсе юношами.
А у тебя борода поседела и лицо в морщинах.
Но дело даже не в облике. Ты ощущаешь себя стариком. Ты держишься, думаешь как старик.
Дело в твоем заточении. Дело в Гвине. Из-за него ты заперт в Корнуолле, как зверь в клетке, как…
Как был прикован Сархад.
Но Сархада я смогла освободить. Смогу ли помочь тебе?
– Послушай… – Эссилт провела щекой по его щеке, – я понимаю: Гвин… Но ведь в Самайн он не угрожает тебе? Так почему бы тебе… нам не отправляться в Аннуин в Самайн? Ты сможешь общаться с Арауном…
– А ты – с Сархадом? – слова Марха прозвучали жестче, чем он бы хотел.
Эссилт отпрянула. Вздрогнула, закрылась, будто ее ударили.
Марх испугался собственных слов.
Сжал в ладонях лицо жены:
– Прости. Я не…
Эссилт подняла на него глаза, расширенные от отчаянья:
– Ты всё-таки не веришь мне? тебе было мало раскаленного железа в моих руках? мало моего слова? Ш-што я должна сделать, чтобы ты поверил мне? Стать хитрой изменницей?
– Прости… – Марх нахмурился, опустил голову. – Друст слишком хорошо приучил меня подозревать предательство даже в верности. Прости. Я знаю: между тобой и Сархадом нет ничего, что было меж тобой и Друстом.
Кромка ревности: Марх
Между тобой и Сархадом нет ничего, что было меж тобой и Друстом.
Я сказал точно. Слишком точно.
Ты никогда не любила Друста. Вас связывало заклятие – да и то не слишком прочно. Да, он овладел твоим телом и не раз, да, ты не могла сопротивляться этому, – но ты его не любила.
Сархад твоим любовником не был. Я это знаю. Достаточно раз взглянуть на него и на тебя, чтобы понять: он даже поцеловать тебя не осмелился. Вернее, не счел вправе целовать чужую жену.
Но ты его любишь.
Ты никогда в этом не признаешься ему. Больше: ты никогда в этом не признаешься себе.
Но я же не слепой…
С Друстом было проще: я мог услать его на южные рубежи, я выслал его из Корнуолла. Этого достаточно.
Сархад сам возводит стены меж собой и тобой. Он безупречно благороден, ты безупречно верна мне.
Но теперь я понимаю, почему Сархад рассмеялся, когда я сравнил его с Друстом.
Ревность черной волной накрывает меня, и никакой Манавидан тут уже не виновен…
– Так ты отправишься в Аннуин в Самайн? – сказала Эссилт, чтобы нарушить тягостное молчание.
Марх покачал головой.
– Но почему?
– Праздник с оглядкой на врага, Эссилт? И – удирать как зайцу, едва забрезжит рассвет? Ты это мне предлагаешь?
– Прости… – тут уже она опустила голову.
– Всё в порядке, девочка. Просто есть вещи, которые нам не изменить. Но – мы есть друг у друга. И этого тоже не может изменить никто.
Эссилт посветлела лицом, улыбнулась.
– Иди сюда, – Марх обнял ее, прошелся губами по ее лицу.
– Ста-арый муж… – прошептала Эссилт таким тоном, что было ясно: на старого Марх сейчас похож менее всего.
