Ветвь четвертая
Сархад, сын Ллавиннауга

Здесь всё иначе. Воздух сырой, знобит. Трава пожухла.

В Аннуине осень была совсем другой. Смена, но не смерть.

Я и не подозревала, насколько отвыкла от смертного мира.

Холмистые дали поникшей травы и облетевших лесов… Так странно. Теперь я верю, что провела в Аннуине век: за год так отвыкнуть невозможно.

Смеркается. Как рано темнеет. У нас никогда так быстро не…

«У нас». Я думаю об Аннуине как о доме. А ведь мой мир – здесь.

– О чем ты думаешь? – негромко спросил Марх.

– О времени. О его злой шутке.

Король молча кивнул.

Их кони шли шагом. Спешить было некуда.

– Где ты решил остановиться на ночь? – спросила она чуть позже.

– Где хочешь, – он пожал плечами. – Или?..

– Я бы ехала и дальше.

– Как скажешь. Никто не устал. Всю ночь – так всю.

Опять замолчали.

– Марх… можно я спрошу?

Он невольно напрягся:

– Спрашивай.

– Только… я, кажется, скажу глупость. Ты не будешь смеяться?

– Не буду, – он ободряюще улыбнулся.

– Марх… это действительно так? Я вернулась? Мы вместе? Нас больше не разъединяет ничто?

Король вздохнул:

– Я спрашиваю себя о том же самом. Мне тоже не верится.

Опять молчание. Неспешно идут кони.

– Можно, я тоже задам глупый вопрос? – тихо спрашивает Марх.

Она кивает.

– Тебе здесь нравится? В Прайдене? – и, словно в омут головой: – Ты не жалеешь, что покинула Аннуин?!

– Марх!

– Ты действительно не жалеешь?

– Как ты мог подумать так?!

– Ты очень изменилась, Эссилт. Стала красивее… нечеловечески. Твое лицо – уже не юное. Оно – вечное. Ты больше не та дочь ирландского короля, которую я взял в жены. Ты – одна из Королев Аннуина.

– А ты – Король Аннуина. И ты – мой муж.

Марх устало улыбнулся.

– Ты тоже изменился. Ты сейчас похож на дерево после бури.

– Вывороченное с корнем? – скривился он.

– Нет, но много ветвей обломано. Что случилось за этот век?

– Разное…

– Расскажи. Помоги мне вернуться по-настоящему.

– Конечно, моя королева.

Срез прошлого

Сырой зимней ночью в Тинтагел явился Мирддин Эмрис – еще его называли Мерлином и поговаривали, что он – сын того самого Мирддина.

Как он сумел пройти – Марх не спрашивал: сыну Владыки Дорог открыты все пути.

Мерлин начал речь. Он говорил о том, что Марх знал и так: Араун, Моргана, Нинева, Скатах и еще несколько властителей решили создать новое небывалое королевство, где не будет разницы между людьми и жителями Волшебных стран. Королевство – со смертным во главе.

«Потому что я не оправдал возложенных на меня надежд», – мрачно думал Марх.

И в завершение этой пылкой речи Мирддин Эмрис сообщил, что этот будущий король должен родиться от Утера и Эйгр.

– А кто это?

– Оба – люди. Утер был тогда королем в Каэр-Лундейне. Эйгр – дочь Анлауда Вледига, из Гвинедда (его ты должна помнить), жена одного из моих. Утер ходил вокруг нее, как волк возле стада. И Горлойс, ее муж, попросил меня о том, о чем не говорил прежде ни один человек: скрыть ее в Тинтагеле. В его аннуинской части.

– И ты?

– Спрятал, разумеется. Бедной женщине было не по себе от домогательств короля.

Срез прошлого

– И ты предлагаешь мне, – ледяным тоном произнес король Корнуолла, – нарушить обещание, которое я дал своему эрлу? Мне?! – слова об Эссилт, похищенной Друстом, не прозвучали – но это было и так ясно.

Не стоило просить Марха помогать в деле, слишком похожем на то, жертвой которого был он сам.

– Но ради блага Прайдена…

– Я должен совершить одну подлость и помочь в другой?! Если это – благо, то что же тогда – зло?!

– Но сын этих двоих действительно сможет…

– Вон из моего замка, – негромко потребовал король.

– А дальше?

– А вот что было дальше, я не знаю. Но догадаться нетрудно. Мирддин Эмрис отправился к отцу.

– К Фросину?

– К нему самому.

Срез прошлого

Когда Мирддин Эмрис пришел к дубу, там никого не было. Лишь свинья из священного стада сосредоточенно поедала желуди.

– Отец! – позвал Мерлин.

Нет ответа. Свинья чавкает, не обращая внимания на пришедшего. Ну великий маг, ну полубог… ходят тут всякие…

– Отец, пожалуйста! Мне очень надо поговорить с тобой! Мирддин, владыка дорог!

Хрюканье свиньи и больше ничего.

– Или я должен воззвать к тебе как к карлику Фросину?

– Кто принца Гамлета зовет? – осведомился карлик, появившись из своего дупла.

– Какого принца? – не понял Мерлин.

– Да будет когда-то такой принц, гам поднимет на мно-о-ого лет… Так его и будут звать: «гам-лет».

Мерлин невольно улыбнулся.

– А еще оного Гамлета будут звать Амлетом, но не потому, что он любил омлет, а…

– Отец, я… – чародей еле смог вставить слово в поток болтовни карлика.

– Ма-а-арх… – понимающе протянул Фросин. – Брыкается наш Конек, узду не набросишь, напрасно просишь…

– Что нам делать, отец? Ты же знаешь: это должен быть сын Утера и Эйгр.

– А злой-злой-злой Марх сторожит чужую жену, раз не устерег свою. Вот негодяй!

– Отец!

Тот перестал обращать внимание на сына, стал гладить свою свинью и приговаривать:

– Хрюшка – беленькое брюшко… хотя нет, какое оно у тебя белое? Оно грязное! Хрюшка – грязненькое брюшко, славные у хрюшки ушки…

Неизвестно откуда он извлек нож и мигом отсек ухо свинье.

Та ничего не заметила.

Фросин протянул ухо сыну:

– Отдай Марху ушко, чтоб слушал лучше!

– И? – глаза Эссилт зажглись любопытством.

– И Мерлин снова пришел ко мне. Признаться, я разгневался так, что был готов вышвырнуть его из замка. Он даже слова сказать не успел, просто разжал ладонь.

– И там было?

– Ухо той самой свиньи. Оно чуть подергивалось, будто не было отрезано, а по-прежнему составляло одно целое с головой.

Эссилт улыбнулась.

– Так я понял, что Мирддин просит меня не отказывать Мерлину. Юный маг может заблуждаться, но мудрость его отца…

– Я понимаю. А что ты сделал с ухом?

– Бросил на первую же дорогу. Не сомневаюсь, что оно тотчас вернулось обратно на голову.

Срез прошлого

– Что ты от меня хочешь? – хмуро спросил король.

– Только одного: не мешай. Мне не составит труда проникнуть в ту часть замка, где ты прячешь Эйгр, я приведу…

– Избавь меня от подробностей!

– Утер будет под личиной ее мужа. Эйгр не…

– Я сказал, избавь!

Срез прошлого: Мирддин

Карлик, покряхтывая, подобрал ухо, отряхнул от пыли, приложил к голове свиньи. Погладил.

Приросло.

Она хрюкнула.

Фросин мрачно вздохнул и без своих обычных ужимок произнес:

– А еще говорят «Пусть конь думает, у него голова больше»! Как дитё малое, чес-слово…

– Хрю? – не поняла свинья.

– Что – хрю? Ты забыла про низложение Градлона?! И не хрюкай мне, что вы тогда были у Гвидиона! Знать-то вы знали, и все знали: одного слова Арауна и Рианнон было достаточно, чтобы лишить Градлона власти в Корнуолле!

– Хр! Хр-хрр!

– Что – Рианнон? Ты думаешь, она не низложила бы собственного сына, встань он на пути у ее замыслов? Не смеши меня: в материнские чувства Рианнон я верю как в то, что в Корнуолле снега наметет сугробами! Скорее уж Араун… всё-таки Марх ему друг.

– Хръ…

– Хотя дружба у нас, у королей, тяжкая. Марх, поди, до сих пор считает, что я помогал ему в ту самайновскую ночь. Тебя подарил, от щедрот…

– Хъъър!

– А ты не путай доброжелательного с добрым!

– Хъръ!

– Вот и не спорь! Марх не понимает, чем он рисковал из-за Эйгр. Откажись он пустить Утера к ней – очень скоро в Тинтагеле был бы новый король.

Свинья яростно захрюкала, от гнева принялась рыть землю.

– Да тише ты, тише! Может быть, я ошибаюсь. Может быть, они бы так и не поступили. Ну успокойся! Хорошо, хорошо, я признаю: я неправ, я слишком дурно думаю об Арауне и Рианнон. По себе сужу, наверное.

Он примирительно погладил свинью меж ушками и договорил:

– Сейчас уже поздно спорить. Мы с тобой отвели беду от нашего глупого Жеребенка. И в общем уже неважно, реальную или мнимую.

– Хръ! – одобрительно изрекла свинья.

– И что, – нахмурилась Эссилт, – все верят, что Эйгр не отличила мужа от короля?

– Ну… личина.

– Марх, опомнись! Если бы мы с Ллиан обменялись обличьем, тебя бы это смогло обмануть?!

Тот молча покачал головой.

– Эти игры с личиной – ложь, годящаяся только для наивных! – гневом звенел голос Королевы. И невысказанным осталось: «В Аннуине никто не осмелился на подобное со мной, потому что знали: верная жена распознает обман!»

Марх понял, о чем недоговаривает его жена.

– Не суди Утера и Эйгр по себе… Они были просто людьми. И обоих уже нет в живых.

Эссилт, из меня плохой рассказчик о юности и воцарении Артура. Вот приедем к его двору – тебе от этом споют сотни песен.

Говоря коротко, Мерлин воспитал его – уж один или с Фросином, не знаю. Потом юношу привезли в Каэр-Лундейн, собрали всех королей (я там тоже был), Бендигейд Вран признал его, Аннуин, Авалон, Альба, Скай – поддержали, славнейшие воины этих земель присягнули… Что оставалось после этого людям? Не идти же против мощи всех стран волшебства?

Его признали все. Теперь он Верховный Король.

На него возложили свои надежды все Владыки. Как когда-то на меня. Я оказался неудачной попыткой… Не отбил священное стадо, не смог быстро изгнать римлян, пропустил Максена, даже жену сам вернуть не сумел…

Надеюсь, Артуру повезет больше.

Ему теперь служат даже те, кто никогда не терпел над собою вождя.

– Марх… – Эссилт осторожно коснулась руки мужа, – Марх…

– Не утешай, – нахмурился он.

– Я и не утешаю. Просто…

– Просто теперь ты поняла, почему я так постарел. Стоило хранить верность старику, а?

Эссилт вздрогнула, как он удара, но сдержала гнев и ответила спокойно:

– Зачем ты даешь отчаянью власть над собой?

Насколько же ты изменилась, моя девочка.

Девочка? Нет. Мудрая и властная Королева. Не щепка в волнах судьбы, а Властительница, спокойно решающая и за себя, и за других.

Дай мне время, чтобы привыкнуть к тебе такой, Эссилт. Это недолго, правда: я всегда чувствовал, что на самом деле ты сильнее многих. Не тот испуганный цыпленок, на котором я женился, а подлинная Владычица.

Я наконец-то увидел тебя настоящей.

И ради этого стоило вынести всё, что было.

Все вместе они представляли собой довольно странное зрелище – что кони, что всадники. Три высоких эльфийских коня и мохноногие пони. Друст и Эссилт в нечеловеческих одеждах и рядом – Марх, одетый просто, но держащий себя с таким спокойным достоинством, что сказочная красота одеяний Аннуина меркла перед его неброским облачением. Отряд круитни невольно жался в стороне от этих троих, слишком явно показавших, насколько они не похожи на людей.

Так и ехали. Северяне молчали. Друст иногда заговаривал то с одним, то с другим воином. Марх и Эссилт имели обыкновение уезжать вперед, хотя их кони, казалось бы, не убыстряли шага.

Друст, сощурившись, смотрел им в спины – и надолго смолкал.

Я должна поговорить о нем. Марх хочет быть беспристрастным – но во имя призрачной справедливости готов терзать себя.

Он хочет позаботиться обо мне – и в этой заботе готов дойти до безрассудства.

Он хочет быть мудр – и ради мнимой мудрости готов на безумие.

– Муж мой. Я прошу тебя: не отсылай Друста. Нет-нет, дослушай. Пожалуйста.

Марх, ты любишь его. Он значит для тебя не меньше, чем я. Или больше. Гораздо больше.

Он – твой сын, пусть не от плоти. Твой наследник. Часть тебя самого. Твоей души. Твоих стремлений и побед.

Он – это ты. Я о себе этого сказать не могу.

Он нужен тебе. Не как вассал сеньору. Не как сын отцу.

Как десница – телу.

Почему ты отсылаешь его?

В разлуке с ним тебе будет стократ больнее, чем ему!

Почему, ты спрашиваешь меня?

Потому что я больше не могу ему верить.

Да, я люблю его. Да, он мой сын, мой единственный сын, мой наследник… мог бы им стать. Если бы не променял звание наследника на потакание своим страстям.

Он оказался игрушкой в руках Манавидана – и если бы не Фросин, вы оба были бы давно мертвы.

Он слаб, Эссилт, – и поэтому я не могу больше доверять ему. Да, он никогда не предаст по злому умыслу – но в любой миг может предать меня по слабости.

У меня больше нет наследника, Эссилт.

Я не могу оставить судьбу королевства, мою и твою судьбу – в руках жертвы собственных страстей. Сегодня он владеет собой, завтра нет… я готов простить его как отец, я готов простить его как муж, чьей женой он овладел насильно… я даже простил его как король – простил, Эссилт, да! иначе предал бы его смерти! – я готов простить его, но рядом со мной и с тобой ему более не быть.

Хватит.

Я заплатил за свою доброту слишком дорого.

Я чуть не потерял тебя – из-за того, что долго прощал его.

Ты говоришь, что я люблю его. Наверное, это правда. Люблю сильнее, чем тебя? Кажется… это неважно, девочка моя. Много ли ты видела королей, которые позволяют чувствам быть опорой решений?

Что, Эссилт? Мне будет больнее в разлуке, чем ему? Маленькая моя, да если бы я хотел причинить ему боль, я бы для начала заточил его в темницу, а не отправлял бы к лучшему королю во всем Прайдене!

– Он уедет, Эссилт, – Марх положил руку поверх ее. – Так мне будет спокойнее. У меня не хватает сил постоянно ждать удара в спину – и не от подлеца, вроде Андреда, а от собственного сына.

– Но он не предатель! – Эссилт посмотрела на мужа с мольбой. – Тогда, в Самайн, он пал жертвой чар Манавидана!

– И что? Ты мне предлагаешь дождаться еще одного Самайна, когда Манавидан найдет более подходящего исполнителя своей воли, чем Фросин?! И если вдруг по милости Друста я отправлю тебя на костер, и рухнет всё, что я строил веками, тогда меня утешит то, что Друст был неволен в своем предательстве?! Ты этого хочешь?!

Эссилт не нашла ответа.

Король гневно продолжал:

– Знаешь ли, кроме Марха-короля есть еще Марх-человек. Я устал, Эссилт. Просто устал. Устал быть растянутым, словно жертва, между Друстом – воплощением верности и Друстом – рабом страстей. Честное слово, по мне лучше Андред, чем Друст. Андред, по крайней мере, был всегда один и тот же…

– Прости, – тихо проговорила королева. – Я думала, так будет лучше тебе.

Марх молча покачал головой.

– Я боялась, тебе будет тяжело без него…

Король пожал плечами:

– Не первая потеря в моей жизни. И вряд ли последняя. Твоя тихая и спокойная верность мне дороже его метаний от запредельной преданности к черному предательству.

– Так ты оставишь его в Каэр-Лундейне?

– Если Артур согласится принять его. Если нет – пусть этот наш герой уплывает за море. Довольно я извинял ошибки Друста. Я становлюсь стар, и дело не только в том, что у меня полголовы седых волос. Я начинаю ценить покой…

– Бедный мой муж… мой старый, мудрый… глупый муж…

Она сжала его тяжелую ладонь своими тонкими пальчиками.

Марх улыбнулся.

Они ехали по гористой Альбе. Марх чувствовал, как начинает зудеть рисунок на теле, чесаться, словно недозажившая рана.

Эссилт с удивлением и радостью смотрела на лицо мужа, на котором сначала бледно, а потом всё явственнее проступали синие узоры. Под ее пристальным взглядом Марх понял, что незримое опять становится видимым.

– Нравится? – усмехнулся он.

– Я же их видела, – улыбнулась она. – В то наше лето. Нравится, очень нравится. Почему ты прячешь их?

– Я не прячу. Силу ведь не спрячешь… она только может уйти сама. Или проснуться. Ты же помнишь, что творилось со мной тем летом.

Она кивнула, и взгляд Королевы обещал: всё еще повторится.

Вслух она спросила:

– А здесь – почему?

– А здесь я в юности воевал с римлянами.

– Здесь?! Так далеко на север от Адрианова вала?

И Марх стал рассказывать – о Касваллауне, об Ирбе, о бесстрашных горцах, которых римляне считали бессмертными… Говорить о чем угодно, лишь бы о Прайдене, лишь бы Эссилт смогла освободиться от светлой грезы Аннуина, лишь бы заново привязать ее к себе.

А синий рисунок наливается силой, и тело жгут воспоминания о том лете, но – проклятье! – не делить же ложе с королевой в торфяной пастушеской хижине, в грязи и чаду очага? А если, как любят выражаться барды, «на зеленом мху» – то со всего леса сбежится любопытная нелюдь, и не отгонишь, хоть охрану выставляй… что ничем не лучше!

Так что придется подождать до ближайшего замка.

И, судя по пламенным взглядам королевы, она думает о том же самом.

Вот поэтому – рассказывать, рассказывать и рассказывать. Даже Друст подъехал ближе: за время этой поездки он узнает больше о жизни отца, чем за все предыдущие годы.

Замок оказался башней, отличающейся от пастушеской хижины лишь в высоту. Но Марху с Эссилт это было уже неважно – они наконец смогли остаться одни и отдались друг другу с жадностью голодных, дорвавшихся до еды.

…Синий узор на теле Марха ослепительно сиял, и древняя сила, спящая многовековым сном в камнях башни, пробуждалась, расходилась волнами по Альбе, насыщая святилища – словно пересохшие колодцы наполняет вода. Друиды, уже немногочисленные, и жрецы крохотных горских племен спешили провести обряды, чтобы не дать этой силе истечь так же внезапно, как она пришла. А у многих воителей Альбы, о подвигах предков которых ходили легенды, на теле вдруг начинали проступать синие узоры, не нанесенные человеческой рукой.

Девочка моя… Если бы тогда – пять, шесть веков назад – ты была со мной! Ты бы вошла со мной в курганы – и мы бы сделали то, что я один не осилил. Мы бы подняли силу земли Прайдена, обратили ее против римлян. Мы бы сделали это – если уж я сейчас, ни на что не годный старик, смог сильнее всколыхнуть эту землю, чем мне удавалось в юности.

Тогда бы не понадобился Арауну с Морганой этот человёночек – Артур.

Впрочем, поздно сожалеть.

Главное, мы сейчас вместе.

И кажется, я не так стар, как полагал еще вчера.

Да, дядя, ты не просто жесток – ты изощренно жесток.

В эту ночь все, на чьих телах синеют знаки древних курганов, – все слышат твое торжество.

Все. И я.

Видеть тебя с нею было бы тяжело, но ощущать то, каково тебе сейчас, – это просто пытка.

Пускай я заслуживаю кары – но не такой же!

Но нет, ты не собираешься меня карать. Сейчас ты вообще не помнишь, что я существую.

Если бы ты хотел причинить мне боль – ты бы придумал нечто несравненно более мягкое…

Они и прежде-то не особо торопились, а теперь то и дело сворачивали, чтобы заехать в одно, другое, третье святилище.

Древние менгиры, стоящие тут задолго до прихода бриттов, приветствовали Короля и Королеву всплеском силы; круитни – жрецы и простой люд – были готовы чтить их как богов.

Марх и Эссилт принимали это со спокойной благодарностью.

Так уже было однажды – в Корнуолле, но там их любовь дала расцвести жизни, здесь же – взойти семенам иной, древнейшей силы, столетиями ждавшим этого часа.

– За одну эту поездку я смог сделать больше, чем за века царствования без тебя, – повторял Марх Королеве.

Один из кругов менгиров встретился им прямо на лесной тропе. Похоже, это святилище было давно оставлено – нет ни следа жертв.

Эссилт вспомнила слова Седого о позабытых богах мертвых племен.

Королева спешилась, вошла в кромлех, медленно провела ладонями по каждому из менгиров. Самый большой был выше ее вдвое.

Под чуткими пальцами Королевы древняя резьба, едва различимая на камнях, начала слабо светиться. Так огненными струйками течет положенный в горнило кусок руды.

Марх подошел к жене:

– Покормила? – улыбнулся он.

– Да. Странно: здесь много веков не совершались обряды, а ведь оно – на тропе.

Тот развел руками: не знаю.

– Мне Седой рассказывал о судьбе забытых богов. Это страшно… Надеюсь, твою мать никогда не постигнет эта участь.

– Рианнон чтят. Думаю, и будут.

– Марх, а кто строил эти кромлехи? Ты знаешь?

– Нет. Они старше и меня, и даже Арауна. Он ведь получеловек, не забывай. Когда круитни пришли сюда, кромлехи уже стояли.

– Но хоть что-то известно?

Марх надрезал ладонь, помазал каждый из менгиров кровью.

– Среди племен круитни есть коранейд. Знаешь?

– Те, кто способен различить самый тихий звук?

– Они самые. Так вот, легенда гласит, что они – потомки корибантов. А далеко на юге, за великой землей и великим морем, есть остров корибантов. Там в пещерах рождаются боги, и корибанты охраняют младенцев. А еще говорят, что корибанты могли впадать в священный экстаз и говорить с богами. На том острове боги не только рождались, но и погибали. А еще – там поклонялись огромному подводному быку.

– Как наш Пейбиау?

– Именно.

– Ты думаешь, корибанты пришли сюда с того острова?

– Я не знаю. Как не знаю и того, откуда взялся Пейбиау. Нинниау – сын Бели, а кто отец морского быка?

– Ты хочешь сказать…

– Во всем Прайдене ответ знает только твой знакомец.

– Седой?

– Да, Ху Кадарн. Но он вряд ли расскажет. А спрашивать Пейбиау я не рискну. Я видел его один раз в жизни – и не очень хочу встречаться снова.

В одном из поселений круитни, через которые они проезжали, их ждал слепой певец.

– Я приветствую Господина и Госпожу кромлехов, – церемонно сказал он. – Готов поспорить на золотую застежку, в этих краях вы не найдете лучшего барда. Чем я могу порадовать великих владык? Песнями битвы или любви?

– Спой о любви, – улыбнулся Марх.

И тот запел.

Он пел о прекрасной любви Тристана и Изольды, о том, как любящих преследовал король Марк, как те укрылись в чудесном лесу, как Тристан вернул Изольду мужу, а сам потом женился на другой Изольде…

Друст стискивал рукоять меча, готовый зарубить певца на месте, Эссилт то бледнела от ярости, то краснела от стыда, и только Марх сохранял внешнее спокойствие, сдерживая обоих и цедя сквозь зубы: «Дослушаем».

– Кто научил тебя этой… этой лжи?! – вскочила Эссилт, когда сказитель допел.

– Это не ложь, госпожа моя. Это чистейшая правда. Я слышал ее от самого́ знаменитого Рифмача, а тот, когда был юн, жил в Волшебном Лесу и знал королеву Изольду.

– Вот оно что… – протянул Марх. – Рифмач еще жив, сколь я слышал? Навестим?

– Я ему голову срублю за насмешку! – выпалил Друст.

– А тебя-то что возмущает? – приподнял бровь король. – Оклеветали Эссилт, опозорили меня…

– Насмешка злей клеветы, – опустил голову сын Ирба.

За несколько дней они добрались до Рифмача.

Навстречу им вышел древний старик, в котором не узнать было прежнего любовника Рианнон.

– Я ждал вас, – сказал он, медленно кланяясь и с трудом разгибая спину.

Будь причина встречи другой, Эссилт бы вслушалась в то, как Рифмач говорит: ведь доселе она слышала только его пение. Но сейчас королева не помнила об этом и вместо приветствий закричала:

– Как ты посмел насочинять всё это?!

– Госпожа, прости меня, но люди любят песни о понятном. Молодая королева, влюбленная в юного воина, – это им привычно…

– А жена, вопреки всему хранящая верность, – такого даже в легендах не бывает? – усмехнулся Марх.

– Ты много знаешь сказаний о верности, король?

– Сейчас не вспомню ни одного.

Замолчали.

– Но почему надо было петь про меня и Риэнис?! – вскинулся Друст.

– Разве я пел о Риэнис? – приподнял бровь старик. – Я пел о другой Изольде, не более.

– Зачем ты изменил имена? – спросила королева. – Они ведь всё равно остались узнаваемы.

– Я не менял, моя госпожа. Язык изменился. Тебя теперь будут звать Изольдой, привыкай.

– И почему я не зарублю тебя на месте? – задумчиво проговорил Марх.

– Причины две, мой король, – отвечал Рифмач, и Эссилт с грустью подумала, как же мало осталось от его голоса. – Во-первых, ты бы убил только старика, но не мои песни. А во-вторых, ты понимаешь: я создал песню о любви, озаряющей души. Правда еще выше и еще прекраснее – но она слишком хороша для людей, они ее не поймут. Мой вымысел – всё равно что разбавленное вино: бодрит, но не ударяет в голову.

– Но если всё равно сочинять, то почему про меня и Друста? Почему не про Сархада? – тихо спросила королева.

– Чтобы спеть про тебя и Сархада, нужен поэт посильнее меня, госпожа. Быть может, один из моих потомков сложит сказание о вас. Но не я.

– И он тоже перевернет реальность до неузнаваемого? – хмыкнул Марх. – Ради высокой поэзии?

– Кто знает… – развел руками Рифмач.

Горный край Альбы защищает свой народ каждым камнем, каждым уступом скалы.

Корнуолл и Кимра укрывают своих воинов морскими туманами, заманивают врагов в непроходимые топи.

Срединная страна, Ллогр, которую через много лет назовут Англией, – широкие равнины, ленивые реки, мягкие холмы… Обильная земля, желанная земля. Она словно роскошная женщина, которой все равно, кто ее ласкает. Был бы пахарь умел, был бы эрл силён. Она отдастся любому – легко и щедро. И будет принадлежать ему, покуда не придет более удачливый, более сильный, более жадный.

Когда они миновали Адрианов вал, Эссилт попросила:

– Марх, давай поедем прямо в Корнуолл? Очень далеко и…

– Что за «и»? – нахмурился король.

– Я не хочу появляться в Каэр-Лундейне.

– Вижу.

– Марх, нас с тобой слышала вся Альба. Значит, и Ллогр – тоже. Ты сам говоришь: при дворе Артура большинство воителей – из Волшебной страны. Показаться им – чтобы дать новую пищу сплетням? чтобы опять стали говорить обо мне, тебе, Друсте, Сархаде? Я не могу!

– Девочка моя. Если мы не поедем туда – мы доставим еще большую радость сплетникам.

– Марх, меня один раз уже раздевало взглядами сборище нелюди – на Самайне, с Сархадом. Второй раз я этого не вынесу!

– И что тебе тогда сказал Сархад?

– Что надо надеть лучшие одежды и смотреть на это сборище с гордым презрением.

– Я тебе скажу то же самое. Мы пробудем там недолго. Потом уедем в Корнуолл – и никаким сплетникам не будут интересны любящие муж и жена.

– Я боюсь ехать в Лундейн…

– Надо, Эссилт. Ты понимаешь это не хуже моего.

Кавалькада ехала по равнинам на юг, к Каэр-Лундейну.

Как-то Эссилт спросила мужа:

– Ты говорил, что Артур был признан королем. Он что же – не выходил на бой с Кабаном?

– Выходил, – кивнул Марх. – Но позже. И с дружиной.

– Разве такое возможно? Это же…

– Это всего лишь изменение обычаев. Со временем всё меняется. А Артур – человек, не забывай. Он не смог бы выдержать то испытание, которое прошел я.

– Расскажешь? Или и об этом ты ничего не знаешь?

– Знаю, и лучше многих. Я сам принимал участие в этой охоте. И даже лишился братьев.

– Братьев?!

– Ну, ты же понимаешь, сколько возлюбленных было у моей матери. Так что братьев у меня… одной Рианнон известно, сколько.

– А кто были эти?

– Анед и Атлем, кони-оборотни, как и я. Они были много, много старше. Дети то ли солнца, то ли ветра.

Начнем с начала, моя девочка.

У Анлауда Вледига из Гвинедда было две дочери. Одна – Эйгр, она стала матерью Артура. Вторая – Голеудидд, она родила Кабаненка. Килоха. Похоже, судьба обеих дочерей Анлауда была одинаковой: они родили не от мужей.

Беременная Голеудидд была безумна, родила в свином закуте, сына назвала Маленький Кабан. Хотел бы я знать: ее тоже принесли в жертву благу Прайдена?

Словом, в Гвинедде у человеческой женщины родился сын от одного из Великих Кабанов. Удивительно ли, что его мать умерла родами? Но это такие мелочи по сравнению с благом Прайдена…

Прости, я отвлекся.

Итак, Килох прибыл ко двору Артура, заручился поддержкой всех, кто там был, – мужчин и женщин, людей и нет – и потребовал, чтобы Артур отправился на охоту на Турха Труйта.

Ты спрашиваешь, что это был за Кабан? Этакая зверюшка с ядовитой щетиной. Ранить его – риск остаться самому калекой на всю жизнь. Этот яд не исцелить ничем. Турх Труйт – сын величайшего из Кабанов, Тареда Вледига; мой Гругин Серебряная Щетина – добрейшее существо и милейший поросеночек по сравнению с ним.

Вот на эту охоту и отправил Килох Артура. Отказать двоюродному брату король не мог.

Срез прошлого: король Артур

Ирландия. Страна чародейства. Земля, порождающая чудовищ. Мир, где человек обречен, – если только он не колдун.

Или если чародеи не помогают ему.

Мало кто из бриттов видел Небесного и Подземного Быков – а в Ирландии, говорят, эти чудища ходили по земле, принимая самые разные обличья. И бились там, и земля этого колдовского острова выдержала тяжесть их схватки.

Оттуда Мерлин перенес священный камень в Хоровод Великанов.

Там даже не ведавшему жилища Бендигейду Врану выстроили дом… а потом убили.

Оттуда родом была рыжеволосая ведьма Изольда, сгинувшая в Аннуине, – проклятье старейшего из королей Британии.

Оттуда в Прайден приходят гигантские кабаны.

Говорят, в лесах Ирландии бродит Исгитирвин, вождь всех этих клыкастых чудовищ. А я должен ехать туда, чтобы затравить Турха Труйта…

Срез прошлого: Мерлин

Ты должен, Артур.

Как мне объяснить тебе это? Ты готов верить мне на слово, но этого мало. Ты должен понять.

Артур, Турх Труйт – не просто исполинский кабан. Знаешь ли ты, что у других народов так зовут бога, творящего мироздание?

Одолев этого Кабана, ты создашь свое королевство, мой мальчик. Ты создашь, хотя и многие станут помогать тебе в этой охоте.

Ты принял власть как дар и как обузу.

Затравив Турха Труйта, ты возьмешь власть.

Как мне рассказать тебе об этой охоте, девочка? – она была ужасна… Как мне объяснить тебе, зачем она была нужна? ради чего погибло столько людей? да и нелюдей немало навсегда покинуло этот мир…

Надеюсь, ты это поймешь без моих слов. Ты же сама – дитя Ирландии, ты ощущаешь ее магию лучше моего.

Как дитя рождается в муках, так и королевство рождается в битве. Человеческое королевство – в битве с людьми. С врагами.

Но от Артура хотели большего, чем чтобы он стал великим королем людей. От него ждали деяний, способных превзойти само время, – и выслали против него сильнейшего из Кабанов.

И этого Кабана надо было заставить покинуть Ирландию и наброситься на земли Прайдена. Понимаешь? Мы сами – воители Аннуина, Авалона, Ская и других миров – должны были натравить это чудище на нашу землю.

Мы сделали это, Эссилт.

А потом не допустили, чтобы Кабан вырвался в Ллогр. Турх Труйт опустошал Кимру, потом переплыл Северн и ринулся в Корнуолл… я мог бы долго перечислять тебе все места, которые он разорил, места схваток, я мог бы рассказать тебе о том, как доблестно бился с ним Артур, хотя наш Верховный Король всего лишь человек, простой человек… Мог бы перечислить тебе павших на этой охоте. Мог бы – но ты ведь не об этом хочешь услышать?

Да, Эссилт. Я позволил Турху Труйту войти в Корнуолл. Позволил – потому что иначе он пошел бы на восток. В Ллогр. К беззащитным людям. А в Корнуолле – ты же знаешь – чистокровных людей найти не так-то просто. Наши могли спастись от Кабана – и спасались.

Но вот если Турх Труйт пытался идти на восток – тут против него вставало всё. Леса делались непроходимыми, болота разверзались там, где еще вчера был луг…

Да, Эссилт, это делал я. А мои сводные братья, неутомимые в беге, быстрые как ветер и сверкающие как солнце, – Анед и Атлем – раздразнивали Кабана то копьями, то стрелами, заставляя бросаться на них.

Уводя его на запад.

Артур не всегда понимал, что происходит. Кто-то едва не в насмешку сказал ему, что он не выследит Кабана без помощи… Гвина! Да нет, не пугайся, всё обошлось. Даром что Артур дошел до Гвина (уж не знаю, как он это смог!) – но тот просто отказался говорить с ним.

…Нас всех измучила эта охота. Мы стольких потеряли. И тогда мои братья сказали Артуру: «Прикажи нам гнать Кабана до края земли!» Король сначала не хотел отдавать такой приказ – боялся, что это сделает охоту бесконечной. Но потом понял их.

Да, Эссилт. Ты всё понимаешь правильно. Анед и Атлем гнали чудище к мысу Пенгваедд. Кабан бросился в море, и мои братья ринулись за ним.

…В тот вечер закат был красен от крови.

Я не знаю, что произошло в глубинах моря, Эссилт. Но догадаться могу. Они или загнали его во владения нашей матери – в бездны Рианедд. Тогда Анед и Атлем когда-нибудь вернутся – не в мир людей, так в Аннуин.

Или… или они загнали его в Ворруд. А из глубей Ворруда не выходил никто и никогда: ни сидхи, ни чудище, ни бог. Никто.

Но мои братья выполнили приказ Верховного Короля, и их победа стала – его победой.

– Побеждать чужими руками? Ценой чужих жизней?! Вот это – Верховный Король Прайдена? – она гневно сдвинула брови.

– Эссилт, – Марх накрыл ее руку своей, – ты судишь слишком строго. И ошибаешься. Посмотри на наши одежды: ровная ткань покрыта вышивкой. Вышивка, обрети она дар речи, могла бы корить ткань за то, что на ней нет рисунка, – да только без ткани никакой вышивке не быть. Так и Артур. Он хороший воин, но быть величайшим он не должен. Его дело – стать той тканью, на которой будет вышит вечный узор. Объединить великих.

Королева молча кивнула.

Значит, для Артура – позор побеждать руками своих вассалов. А для мудрого и благородного Марха – нет.

Зачем вспоминать о возвращенном стаде Аннуина?! Зачем вспоминать о бое с Мархальтом? Зачем вспоминать, как я бился, добывая ему невесту?

Это было так давно. Это такие мелочи.

Ведь Друст – предатель и только предатель. Его и замечать – ниже их достоинства! Едут, днями не бросая и взгляда в мою сторону. А если случайно глянут, то отвернутся, будто увидели нечто непристойное.

Коротка твоя память, великий король Марх. А уж память твоей жены…