– Этот пояс… нет, примерь вот этот… – говорил Сархад, роясь в старом узорочье.

– Но, – попыталась возразить Эссилт, – мне достаточно тех украшений, которые у меня есть.

– Тебе – может быть, – резко ответил мастер, – но не мне. Смотреть на тебя соберется весь Аннуин, и я не хочу стыдиться наряда моей королевы.

– Но, Сархад…

– Никаких «но». Если ты не понимаешь, я объясню. В Самайн открываются все границы. А тут такое зрелище: Сархад освобожденный, да не кем-нибудь, а человеческой королевой. Поглазеть на нас соберется весь Аннуин. Весь, понимаешь?! Придут даже те, кого обычно в Муррее нет и быть не может! Вот поэтому ты должна быть одета так, чтобы об этом потом веками с восторгом говорили! Так, заколки для кос… попробуй эти.

– Сархад, – Эссилт осторожно коснулась его плеча, – разве тебе хочется быть вот таким… зрелищем?

– Разумеется, нет! – в его голосе послышалась злость. – А что делать?! Я столько веков провел без Самайна, так что потерплю – пусть приходят поглядеть. А я посмеюсь над тем, как они станут прятать свой страх передо мною!

Мастер вдруг показался королеве незнакомым и чужим.

– А я? Почему я должна появиться перед ними? Я не хочу…

Сархад развернулся, взял ее за плечи:

– Девочка моя. Ты не понимаешь, с кем имеешь дело. Они соберутся посмотреть на меня – и на тебя. Выйдешь ты из замка или нет, в роскошном наряде или в самом простом платье – они тебя всё равно будут рассматривать. Вот поэтому я и хочу, чтобы ты была одета так, чтобы у них от зависти хвосты поджимались и крылья в трубочку скручивались. Вот поэтому я хочу, чтобы мы с тобой вышли к ним вдвоем, гордо подняв головы и отгородившись щитом нашего величия. И нашего презрения.

– Отлично, – Сархад критически оглядел ее с головы до ног. – Пойдем к зеркалу, поправишь что-то, если захочешь.

Под тяжестью древнего золота Эссилт еле шла. Ее гнуло к земле, словно вместо каждого украшения на ней висел валун. Дело было даже не в тяжести металла, а в чем-то другом. Эти сокровища старше ее… да что ее – они старше Марха! Они погрузнели от времени, так шерстяная ткань становится тяжелой от дождя.

Только бы дождаться конца праздника и освободиться от этого гнета.

– Вот, смотрись, – кивнул Сархад.

Между парой колонн Эссилт обнаружила зеркало, которого там раньше никогда не видела. Черный хрусталь, гладкий, как вода в горном озере. В его глубине – отражение черного Зала, колонн огня, Эссилт в золотом платье и бесчисленных поблескивающих украшениях – как жертва в языках пламени. И рядом – Сархад, в своих неизменно мрачных одеждах. Лишь два цвета – черный и золотой.

Он посмотрел в ее несчастное лицо, сжал королеву за плечи.

– Не бойся древнего золота. Оно не враг, а помощник. В нем сила, сила многих веков. И сейчас она – твоя. Ты ведь Королева, моя девочка, – так прикажи этому золоту служить тебе.

Он ободряюще кивнул ей и ушел, оставив Эссилт наедине с золотом. И с зеркалом.

Что-то не так с этим зеркалом. В нем отражаюсь я, но… я шевелю рукой, а отражение неподвижно!

Но пока Сархад был рядом, зеркало было обычным.

– Мастер!

…Тишина. Не видно его. Куда он делся? И что я должна увидеть в этом зеркале? И как в нем можно что-то увидеть, если отражение застыло?

– Кто ты?!

– Нет!! – отчаянный крик эхом мечется по залу.

В зеркале к ней подходит Сархад, берет ее руки, одну за другой медленно и осторожно целует их, она смотрит на него, светясь от счастья, и тогда он склоняется к ее лицу, касаясь ее губ долгим нежным поцелуем, полным беспредельной любви. Она обвивает его шею руками, отдаваясь чувству, которому сопротивлялась так долго…

– Да…

– Да…

– Наверное…

– Он…

– Да…

– Нет. Конечно, нет.

– Нет!

– Я… я неправа.

Эссилт прикрыла глаза и потянулась мыслью ко всему узорочью, отягощавшему ее.

Древнее золото откликнулось – мягким теплом летнего вечера и одновременно – силой, нараставшей, словно приближающаяся гроза.

Королева расправила плечи, гордо подняла голову. Она чувствовала, что могущество наполняет ее и поднимает, как ветер несет в небо легкий листок. Эта сила не в тягость, она была послушна Эссилт, словно конь узде наездника.

И еще – в этой силе пела радость.

Королева открыла глаза и увидела, что темное древнее золото сияет на ней, затмевая огонь колонн.

«И вот этого я – боялась?!»

– Отлично, моя девочка! – услышала она голос из глубины Зала.

– Сархад?!

Увидев его таким, она потеряла дар речи. Нет, конечно, Эссилт понимала, что Мастер не пойдет на праздник в обычной черной рубахе, но такого великолепия одежд она и предположить не могла.

Длинная, до щиколоток, туника, и откидные рукава спускаются ниже колен. Туника, разумеется, черная, но узор! По рукавам летят золотые и серебряные языки пламени, а на самой тунике огонь змеится – черный блестящий на черном матовом. Ажурный пояс древнего золота, браслеты, венец, золото в косах…

– Ну, как? – прищурившись, интересуется Сархад.

– Изумительно… – выдыхает Эссилт.

Он берет ее за руку, подводит ее к зеркалу. С довольной улыбкой глядит на их отражение.

– Думаю, вместе мы будем смотреться неплохо. А, моя Королева?

Она благодарно кивает, спрашивает: «Пойдем?»

– Подожди-ка. Эта заколка у тебя… чуть неровно.

Он поправляет ей золотое украшение на виске и потом, чуть касаясь, проводит кончиками пальцев по ее щеке.

Эссилт замирает, а Сархад смотрит ей в глаза долгим взглядом. Спокойный, добрый, понимающий взгляд. Так глядят на жену друга.

Потом он говорит:

– Пойдем, пора.

Они выходят. В пустом зале остается только Черное Зеркало – и отраженные в нем Сархад и Эссилт целуются самозабвенно и страстно.

Всё было почти как в Бельтан – только тогда все ждали Арауна с Риэнис, а сейчас – Ворона с его златокудрой королевой.

Эссилт едва не кожей чувствовала, как Сархад гордится и торжествует, сегодняшний Самайн – это величайший триумф в его жизни, нечто гораздо большее, чем победа над врагами или такая мелочь, как месть и сведение старых счетов.

– Весь Аннуин приветствует тебя, Сархад Свободный, – сказал Араун. – Тебя и твою госпожу.

Аннуин… пожалуй, Араун сильно преуменьшил. Здесь были те, кого Эссилт никогда прежде не видела. Горделиво держались в стороне дамы с далекого Авалона и их блистательная королева, трудно было без дрожи смотреть на Моргану и ее смертоносную свиту, приползло и прилетело невесть сколько незнакомых драконов, и еще… Эссилт не знала ни названий этим существам, ни тех волшебных стран, откуда они родом.

Нет, здесь был отнюдь не только Аннуин.

Нелюдь со всего Прайдена собралась взглянуть на освобожденного Мастера. И на нее.

Проклятье! Она со своим Сархадом – они даже на любовников не похожи! Держатся, как будто муж с женой!

Этот мерзавец, кажется, был каким-то там властителем сидхи – до своего заточения? Вот и нашел себе королеву, отличная пара. Коварный с Лгуньей! Весь Аннуин любуется, как она верна Марху!

Хотя… мне-то теперь что? Пусть выходит замуж за кого угодно – мне она теперь безразлична! И давно безразлична – с первого поцелуя моей Риэнис!

Моей… как же, «моей»…

Стоит рядом с Арауном, как Эссилт с этим своим Коварным Кователем. Две Королевы на виду у всех, а я – просто один из Охотников Аннуина, за спиной Седого, пятый в первом ряду.

И то хорошо, что хоть не во втором.

Сархад, если ты посмеешь сегодня назвать эту девчонку своей женой, то я… я не знаю, что я с тобой сделаю, но прежнее заточение покажется тебе счастьем!

Я не знаю, где я найду чародея, способного одолеть тебя сейчас, – но ее мужем тебе не бывать!

Девчонка смертна, она вообще не из нас, она – человек, в ней всего-то и силы, что королевская кровь – людская, только людская!

И ты посмел поставить эту однодневку наравне со мной? Ты забыл, как когда-то мы выходили на Самайн вместе?! Теперь ты идешь с ней, своей спасительницей и… ну, кто она тебе еще?!

Между прочим, она жена Марха, которому ты, сколь всем известно, клялся ее вернуть.

Нет, Сархад, только посмей объявить ее своей женой, и я – я убью ее! И тебя тоже!

Не знаю, как, – но убью!

Седой подошел к Сархаду. Охотник, всей одежды на котором – белоснежный килт, и Мастер, слепящий глаза черно-золотым великолепием. Ледяной ветер бескрайних дорог и Пламень подземных глубин.

Полные противоположности. И чем-то неуловимо схожие.

– Рад, что ты на свободе.

В ответ Мастер низко поклонился, как здесь не склонялся ни перед кем:

– Ху Кадарн…

Седой решительно покачал головой:

– Нет! Ху Кадарн погиб еще прежде, чем Сархад Коварный был заточен. Теперь я просто Седой, или Белый Волк, называй как хочешь. Вожак охотников Аннуина – и только.

Мастер нахмурился:

– Да, я помню, я слышал об этом еще тогда. В темнице спросить было не у кого, так спрошу сейчас: почему? Это был Инис Кедайрн, Остров Кадарна, тебе принадлежало здесь всё – так почему ты отрекся от власти?

Седой усмехнулся:

– «Отрекся», говоришь? Интересные ты вещи слышал… Что ж, – он пожал плечами, – ты когда-то ненавидел многих и многих, собравшихся здесь. Так ответь мне, Сархад Коварный, почему ты отрекся от мести?

Сархад расхохотался:

– Бесконечные охоты в ан-дубно лучше величия властителя?

Седой улыбнулся, ответил в тон:

– Бесконечное творчество в мастерской лучше торжества победителя?

Они дружно рассмеялись, стиснули руки в крепком пожатии.

– Понадобится помочь с оружием – приходи, – негромко добавил Сархад.

– Ты же не любил работать с белым деревом? – нахмурился Седой.

– Всё в жизни меняется, – усмехнулся Мастер.

– Тогда – приду. Жди меня после Самайна, – на миг Белый Волк стал совершенно серьезен.

Всё уже завихрилось, смешалось в безумном то ли танце, то ли полете, а Сархад был недвижим, ожидая. Эссилт невольно прижалась к нему, страшась празднества нелюди, страшась, что ее, как в прошлый Самайн, утащат неизвестно куда, на беду и гибель.

Поляна почти опустела, когда послышалось довольное хрюканье и треск веток. Царственно восседая на свинье, к Сархаду подъехал отвратительного вида карлик.

Сын короля сидхи почтительно склонился.

– Какой ты вежливый стал, аж смотреть противно, – милостиво ответствовал Фросин.

Эссилт зажмурилась от ужаса и прижалась к Сархаду. Вид карлика был мерзок, но не обличье испугало ее: она вспомнила, что год назад он, именно этот горбун вместе с Мархом гнал их, травил их сворой Аннуина, словно диких зверей…

– Глупышка-малышка, врага от друга отличить не может, – неожиданно мягко произнес карлик. Эссилт почувствовала, что страх отпускает ее.

– Так ты нам не враг? – спросил Сархад. И тут же поправился: – Ты и не был нам врагом?

– Вот делать нечего больше старому бедному карлику, только враждовать с маленькой королевкой, которую и так горазды обидеть все, кто не любит ее мужа! – фыркнул Фросин.

Его свинья согласно хрюкнула.

Эссилт невольно засмеялась – уж очень похоже высказались и всадник и его, гм, скакун.

– Почему ты помог Рианнон заточить меня?

– Отцов не выбирают, Сархад Коварный. Я же не сидхи, чтобы улететь из отчего дома. Я своему отцу верен.

– Морвран?! У него с Рианнон был заговор против меня?

– Птенчик ты мой желторотенький, – сочувственно изрек Фросин. – Может, мне тебя еще на тысячу лет запереть – чтобы ты таким доверчивым быть перестал? А то ж свободным-то быть опасно, ой, как опасно быть свободным! Ай, оказывается глупцом мастер, ай, оказывается предателем друг!

– Так значит, Морвран не просто выдал Рианнон тайну моего меча… Он еще и приказал тебе сковать меня заклятьем – а ты подчинился отцу. Неужели он настолько завидовал мне? моему мастерству?

– Твоей удаче, Сархад Доверчивый, – хмыкнул Фросин. – Твоей удали. Ты всегда был горазд на такие выдумки, каких и мне не сочинить. Не то что Морврану.

– Похоже, ты не очень-то любишь отца.

– Это как посмотреть… Заточив тебя, он поумерил ярость. Мало кто сейчас вспомнит былую жестокость Морврана.

– Так ты спасал отца от опасного друга?

Фросин развел руками: понимай как знаешь. Свинья хрюкнула.

– Ну что ж, – кивнул Сархад. – Я вижу, ты не друг мне. Но и не враг.

– Хрю, – ответил Фросин за свою свинью. Та обиделась: не дали высказаться.

– Будущее оставим будущему, – закончил Мастер. – А сейчас праздник, и довольно разговоров!

В этой оргии нелюди Друст вдруг почувствовал невероятную пустоту. Так бывает на веселом пиру, когда эль льется, гости гомонят, истошно орут волынки… а на душе тоска.

И посреди развеселой толпы ты – один.

Здесь лился не эль, но заклятия. Здесь можно было ухватить рукой молнию, свить в кольцо и бросить… куда-нибудь. Можно было обернуться кем угодно. Прекрасное и отвратительное смешалось в этом хороводе, крошечные пикси сменялись хохочущими исполинами, горделивые как короли сидхи – уродливыми существами, крадущими детей из колыбелей… Смешалось настоящее и прошлое – он, Друст, то ли скачет сейчас среди волков Седого, то ли год назад мчит с Эссилт на спине, то ли это вообще та страшная буря, отнявшая у него отца… вокруг морские валы, выше небес, выше всего на свете… нет, это скалы! ловушка, тупик – и у всех утесов одно и то же лицо…

Я не хочу! Не хочу!! – кричит маленький Друст, когда в жестоких руках волн гибнет его отец.

Я не хочу…

Не хочу…

Он очнулся на поляне Муррея. Лес охал и свистел на все голоса, но это хотя бы был лес, а не бездна мироздания. Это была хоть и нелюдская, но реальность.

Друст перевел дыхание, откинул волосы с лица.

Он не хотел оставаться один, вслушался в лес: кто сейчас здесь? Шушукающаяся в траве мелкая нелюдь его не интересовала, существа чащоб – тем более… кто здесь из Высоких?

Воин просиял: здесь была она! Она отринула безумство оргии в нигде ради любви! Ради едва ни последней ночи любви перед ее долгим зимним сном.

Друст рванул вперед. Дорог он не видел, да они были и не нужны сейчас. Он чувствовал волну желания, охватившую Риэнис, ощущал ее страсть так, будто она ласкала его, нетерпеливо требуя: «Я жду тебя!»

Он мчался к ней, к своей Королеве, к своей единственной (так и только так!) любви…

– Мой милый… Мой единственный… Лучший, самый лучший…

– Да, да, да…

Ему не до разговоров: безумство Самайна разгорячило его сильнее огней Бельтана, вожделение жжет его чресла, и он берет ее – грубо, жадно, как хищник рвет добычу.

Она изгибается в экстазе, стонет – нет, кричит, а он, не помня себя от страсти, не замечает, как сменил облик – и он уже рычит и едва не царапает когтями ее тело.

Друст замер, будто налетев на стену.

Этого не могло быть.

Но это – было.

Риэнис, не осознавая ничего вокруг, отдавалась огромному белому волку.

Седому волку.

Седому.

– И куда ты бежишь, не разбирая дороги? – осведомился Араун.

– Она… он… она – с Седым! – выпалил Друст.

– Ну да, – равнодушно ответил Король Аннуина.

– Она – с ним! Ты понимаешь: с ним!

– Не понимаю, – пожал плечами тот. – Они были вместе, когда я еще не родился. Они были вместе дольше, чем существует Прайден. Они были вместе всегда.

– Всегда?.. – переспросил Друст, разом растеряв свою ярость. – Всегда? Значит, он лгал мне? Лгал с самого начала?

– Седой лгал тебе? – вот тут Араун удивился. – Как, когда?

– Он знал, что я люблю ее, – и молчал!

– Так лгал – или молчал?

– Молчание еще хуже лжи!

– Интересно, что, по-твоему, он должен был тебе сказать? – осведомился Араун.

– Что она его… его…

Сказать «возлюбленная» – не получалось, «любовница» – тем более. Почему-то на языке вертелось совершенно неподходящее слово «жена»…

И только сейчас Друст осознал, кто перед ним.

– Скажем так, она – мать его детей, – с улыбкой произнес Араун.

– Ты… ты знал? И ты это терпишь?!

– А почему нет?

– Но она твоя жена!

– Друст, ты, похоже, всё время забываешь, что мы – не люди. Мы даже не боги. В нас еще меньше человеческого, чем в богах. Разве что облик – да и то… – он покачал рогатой головой. – Знаешь, червяк тоже может застыть как веточка, но он же от этого не становится частью дерева. А тебя послушать – так я должен сходить с ума от ревности только потому, что Риэнис делит плотскую любовь с Седым, а не со мной.

– Но…

– Еще немного, и ты спросишь меня, в каком платье она была на нашей свадьбе и какие яства подавали к столу.

– У вас не было свадьбы?..

Араун расхохотался, запрокидывая рога:

– Наивное человеческое дитя! Для Стихий брак – это слияние Силы. Если говорить твоим языком, мы с Риэнис все эти тысячелетия пребываем в том, что вы, люди, называете соитием. И при чем тут ее плотские игры с Седым? Одним белым волчонком больше…

– Но я люблю ее!

– Люби. Разве тебе кто-нибудь мешает?

– Но она…

– Любит тебя. И Седого. И многих Летних Королей – и которые были, и которые будут. Так человек любит яблоки, но это не мешает ему любить груши. И мясо.

– Мы все для нее – лишь лакомство?!

– Дитя, дитя… ты столько прожил в Муррее – и так ничего и не понял. Риэнис – это жизнь земли всего Прайдена. Если земля будет принимать в себя одно-единственное семя, то вы, люди, умрете с голоду.

– И сколько… сколько же у нее любовников?

– Не знаю. Мне это не интересно.

– Но я должен знать!

– Зачем? – пожал плечами Араун.

– Я люблю ее!! Она – моя!

Друст осекся, поняв, кому он это говорит.

– Дитя, дитя, – улыбнулся Король Аннуина. – Наивное человеческое дитя.

…Как спустя много веков скажет большой любитель полетов сквозь ничто (он в этот Самайн был еще очень юн) – праздничную ночь можно и растянуть.

Сархад, заточенный века назад, стремился за один раз наверстать всю упущенную тысячу Самайнов, – и кажется, действительно что-то сотворил со временем. Слишком уж много всего произошло за одну-единственную ночь…

Свобода!

Бешеный порыв ночного ветра словно швырнул им в лицо черноту. Вихрь ночных листьев – словно злые, голодные, жадные существа.

Эссилт стало страшно, она вцепилась в руку Сархада, а тот вдруг расхохотался, радостно и дико, топнул ногой – и взмыл в воздух, сжимая за плечи свою королеву.

Мимо них, с гоготом, уханьем, визгом или боевыми кличами неслись… Эссилт едва успевала разглядеть в темноте облик этих существ. Только стаю волков она узнала, да их огромного белого вожака.

Черный ветер, сбивающий в колтун волосы, мрак вокруг, вопли летящей нечисти и пальцы – нет, когти! – Сархада, впивающиеся ей в плечи… Эссилт уже не боялась: страх остался там, внизу, на земле, в мире, где хоть как-то было место человеческим существам. Здесь, в Бездне вечных вихрей, оставалось лишь одно: довериться Сархаду.

Тому, кого звали Коварным.

– Нас обгоняют, моя маленькая королева! – расхохотался Сархад, и его черные когти… да, теперь уже действительно – когти. Когти ворона.

Коварный раскинул руки, и длинные откидные рукава туники стали расти, разрываясь на полотнища… на перья.

Черный пламень соскользнул с одежды, разворачиваясь веером и превращаясь в могучий хвост.

Остроглазое лицо вытянулось клювом.

Исполинский ворон нес в когтях Эссилт, и казалось, что от могучих взмахов его крыльев вздымается ветер во всех мирах, рвущий крыши с домов в мире людей, рвущий разум острыми когтями безотчетного ужаса; ветер, сметающий все тропы в Аннуине, так что не найти дороги к прежним заклятиям, чарам и обрядам; ветер, сметающий пределы ан-дубно, так что тамошним безотчетным ужасам остается лишь бежать прочь от ужаса воплощенного.

Хохот Сархада – словно грохот смертоносного обвала. Багровым огнем горят глаза Коварного, багровые сполохи срываются с концов его перьев.

– Воля! Моя воля!!

Давно отстали все существа от этого безумного вихря.

Лишь черное небо над ними, чернее угля – не бывает такого неба над Прайденом! Небо – и мириады звезд, холодных, пронзительных, беспощадных.

Сархад-Ворон рассекает пустоту крыльями, словно хочет в клочья разодрать звездный рисунок.

Будто насмерть замерзший птенец, оцепенела в его когтях Эссилт. Даже испугаться нет сил.

…Что заставило тебя повернуть, Сархад-Бунтарь? Или услышал ты ужас той единственной, кто согрел твое беспощадное сердце?

Камнем вниз ринулся Ворон.

Тучи. Молнии. Темнота. Не надмирный мрак – обычная темнота. Своя.

Горы. Островерхие утесы.

Словно сквозь туман, пролетел Ворон сквозь камень.

Пещера, освещенная призрачным голубоватым огнем.

Сархад-Ворон осторожно дал Эссилт встать на каменный пол, сменил облик на привычный и принялся тереть лицо и руки женщины, будто та замерзла.

– Очнись… ну, прости: увлекся… в такую ночь – и после стольких веков заточения… очнись, моя маленькая королева…

Эссилт сглотнула, словно к ней вернулся дар речи:

– Где мы?

– У Нудда. Рядом с моей старой мастерской. Я хочу кое-что забрать здесь.

Снова войти под эти своды. Встать лицом к лицу с собой молодым. Дерзким. Непримиримым. Воздающим за малейшую обиду безо всякой пощады.

Каким глупцом я был! На что я тратил силы! Я мог бы созидать небывалое, да я и творил его – но с каким упоением я строил козни… кому? – обидчикам? мнимым обидчикам?

Стоил ли хоть один из них тех творений, что я создавал?

Стоили ли все они того, что я из-за них не создал?!

На что я растратил юность?

Заточенным я так рвался вернуться сюда – а теперь хочу поскорее уйти. Здесь воздух пропитан живой ненавистью. Той самой, моей…

Не понимаю, как я вообще смог сотворить хоть что-то, настолько живя мыслями о кознях.

Трещины и выступы скалы сложились в лицо, и каменные губы гулко произнесли:

– Рад за тебя, Сархад. Рад видеть тебя свободным.

Эссилт тихо ойкнула.

Сидхи сдержанно поклонился:

– Приветствую тебя, владыка Нудд.

– Решил вернуться?

– Нет, – решительно покачал головой мастер. – Я только заберу кольцо.

– То самое? – каменные брови Нудда сошлись.

– То самое.

Сархад и Эссилт стали медленно спускаться по огромной… лестнице? или это были просто осыпавшиеся камни? Своды исполинской пещеры то вспыхивали колдовским огнем, то погружались во мрак. Мастер и королева шли то в полной тишине, не нарушаемой ничем, кроме их почти беззвучных шагов, то раздавался монотонный звук капающей воды, то топот сотен маленьких ног. Иногда мимо проплывал белый бестелесный призрак, замерев лишь на миг, чтобы поклониться, – им обоим? одному Сархаду? Иногда камни начинали медленно двигаться, и из стен до пояса или полностью выступали фигуры существ, не похожих ни на один волшебный народ, который знала Эссилт. Иногда мимо пробегали маленькие уродливые создания, шустрые настолько, что Эссилт не успевала рассмотреть их в призрачном свете подземных огней.

– Не очень страшно? – улыбнулся ей Сархад. Его ласковый, ободряющий тон был привычным, так не похожим на голос того Сархада, которого она увидела этой ночью.

– Не очень, – кивнула Эссилт.

– Потерпи немного, моя маленькая королева. Сюда действительно проще всего придти в ночь Самайна. Точнее, отсюда в ночь Самайна проще всего уйти.

Внизу Эссилт увидела ярко освещенный портал входа. Тонкие полуколонны лепились друг к другу, уходя вглубь; они были перевиты горизонтальными выступами узора и сами покрыты рисунком сверху донизу.

– Красиво, – улыбнулась Эссилт. – Это твоя работа?

– Не совсем. Сейчас поймешь.

Они подошли к порталу, и королева ахнула: этих камней никогда не касался резец. Сросшиеся сталактиты в потеках некогда живого камня, а ленты узора поперек – следы подземных озер тысячелетней давности.

– Заходи, не бойся, – кивнул Сархад. – Вот здесь я и провел самые… глупые века моей жизни.

Мастер неуловимо быстрым движением разжег огонь в горне, словно последний раз делал это вчера. Огонь ярко осветил огромную пещеру.

Высокие сталактитовые колонны. По скальным уступам стен – потеки камня, словно неведомые чудища растопырили свои щупальца.

И вдруг… изо всех щелей, из под всех каменных щупалец начали выбираться маленькие, не выше локтя, уродливые существа. Увидев Эссилт (ее золотое платье ярко блестело в рдяном свете горна), они засеменили к ней.

Королева вскрикнула от страха и омерзения.

Сархад обернулся, схватил лежавший на одном из камней длинный бич – и хлестнул им по полу на пути подземных карликов. Ровные камни расколола трещина, и несколько уродливых существ свалилось туда. Впрочем, особого вреда им от этого не было – они шустро выбрались наружу.

К Эссилт более никто не осмеливался приближаться. Карлики сгрудились у стен, по-собачьи преданно глядя на Сархада.

– Кто это? – спросила королева, сдерживая дрожь.

– Коблинай. Не обращай на них внимания. Когда-то они были неплохими помощниками мне.

Сархад говорил, продолжая возиться с одним из камней стены.

Эссилт не ответила, и мастер отвлекся, посмотрел на нее:

– Ты их боишься?

– Д-да…

Сидхи взял бич, выписал им в воздухе замысловатую фигуру, оглушительно щелкнул – и коблинай, толкаясь и чуть не топча друг друга, полезли в свои укрывища.

– Правильно говоришь, – заметил Сархад, хотя Эссилт молчала, – сейчас они мне будут только мешать.

Камень тайника (королева уже не сомневалась, что это тайник) наконец послушался мастера, отошел вбок, и Сархад достал оттуда крохотное ажурное колечко черного металла.

Положил на ладонь. Прищурился. Усмехнулся.

И с размаху бросил в огонь горна.

Мне показалось, что в огне взметнулась бестелесная фигура – изломанная, страшная и орущая от боли.

Кто-то… или что-то, века назад воплощенное Сархадом в этом кольце. Тот, кого Сархад сейчас – уничтожал?!

Сархад качал мехи, но лицо у него при этом было не менее сосредоточенное, чем когда он кует. И огонь поднимался разный – то изжелта-белый, то багровый, то синий пламень сидхи, то рассыпающийся снопом золотых искр… Эти огни сменяли друг друга, словно собаки, загонщики и охотники на ловле, а их дичь – бесплотный сгусток ярости – пыталась и не могла вырваться наружу.

Я подошла ближе. Мне бы хотелось убежать, но некуда, а главное – я чувствовала, что мастеру нужно мое присутствие. Я не умею ковать и даже раздуть мехи не смогу, но я помогаю моему мастеру иначе. Чем? – это знает только Сархад.

Он смотрит на меня одобрительно. Значит, я всё делаю правильно.

Белый огонь. Глазам больно.

Безымянная тень корчится, уменьшается на глазах… Зеленый пламень поглощает ее, скрывая кольцо.

Золотая вспышка. А потом – обычный огонь. И кольцо лежит среди углей. Черное, как и было.

Сархад голыми пальцами берет его из пламени и бережно кладет в лунку, куда из стены стекает маленький ручеек.

– Ну вот, – сказал мастер, устало выдыхая, – сейчас оно отмоется и будет лучше нового.

– А что это было за кольцо? – тихо спросила Эссилт.

– Не-е-ет, моя маленькая королева, – покачал головой Сархад, – этого тебе совершенно не за чем знать. Скажу одно: к счастью для всех нас, воспользоваться им по-настоящему я просто не успел.

– А что ты с ним сделал сейчас?

– Видишь ли, я когда-то вложил в него большую часть своей силы. Не подумай, что я ослаб от этого: когда ты творила ковер, ты вложила в него свое искусство, но у тебя ведь не убавилось от этого мастерства, так?

Эссилт кивнула:

– Скорее, прибыло.

– Именно. Так с этим кольцом и было. Только я вложил в него еще и свою ненависть. К кому и за что – не спрашивай. Ты должна знать лишь одно: сейчас я выжег всю разрушительную силу в нем. Сейчас оно очистится в воде и станет просто могучим воплощением моей силы.

– Я понимаю.

– Вот и хорошо. Присядь, отдохни. А я пока соберу кое-что.

Сархад достал из того же тайника небольшой мешок и принялся складывать инструменты, какие-то драгоценные камни, потом, подумав, положил туда наковальню, потом еще…

Эссилт глядела широко раскрытыми глазами, как в мешке одна за другой исчезают вещи, которые и в пустой-то едва ли поместятся, а Сархад кладет новые и новые…

– Хороший мешок, а? – весело усмехнулся он. – Только поднимать не вздумай.

Наконец он завязал горловину и в несколько движений сложил туго набитый мешок, так что тот стал не больше поясного кошелька.

– Подарок Нудда, – с гордостью сказал мастер, подбрасывая мешочек на ладони. – Таких мешков немного в мире. В него при случае можно дом спрятать.

Мастер наклонился, достал кольцо из воды, положил на ладонь и подошел к Эссилт.

– Я хочу подарить его тебе. Не бойся: в нем не осталось лиха. Это чистая сила – она не добрая и не злая.

Эссилт хотела сказать, что, наверное, ему самому кольцо нужнее, но молчала: от такого подарка нельзя отказываться.

Сархад продолжал:

– Ты скоро уедешь. Я не смогу помочь тебе там, в мире людей. Поэтому и дарю: если понадобится моя сила – воспользуйся кольцом. Как – сама поймешь.

– Спасибо.

– И если тебе будет грозить опасность… если у тебя появится враг – кем бы он ни был, пусть даже и богом – это кольцо защитит тебя. Его силы уже не хватит на нападение – только я не могу представить себе мою маленькую королеву нападающей даже на самого страшного негодяя.

Эссилт кивнула, улыбаясь.

– Ну и… – он отвел взгляд, – если ты вдруг соскучишься, если тебе захочется просто поговорить…

Королева тихо спросила:

– Что тогда?

– Тогда подойди к тому самому окну в Тинтагеле – и узри через него мое окно…Так что, принимаешь подарок?

Эссилт снова кивнула:

– Ты самый добрый на свете.

Сархад молча взял ее правую руку и надел ей кольцо на мизинец. Черный ажур узора.

– Почему?

Седой подошел к Друсту, сел рядом. Повторил:

– Ответь: почему?

– Ты солгал мне, – глухо отвечал внук Рианнон.

– Это неправда. Я не сказал ни одного слова лжи.

– Ты солгал молчанием.

– А что я должен был тебе сказать?

– Что она – мать твоих детей!

– И что это изменило бы?

– Всё!

– Да, тогда бы ты провел лето в одиночестве. А так – ты был счастлив с ней. Ты коришь меня за свое счастье?

– Хватит! Ты можешь вывернуть любые слова так, что прав будешь ты, а не я!

– Друст, – Седой положил ему руку на плечо. – Друст, Самайн всегда был мой. Лето я отдавал Летнему Королю – если было кому отдавать. А Самайн…

– Ты говоришь о ней как о портовой женщине!

– Нет. Араун прав: ты думаешь о нас как о людях. Риэнис – не распутница, Друст. Она избирает Короля…

– Хватит! Ты готов поделиться ею со мной, я уже понял! Великодушно и щедро, благодарю! – последние слова он выплюнул как оскорбление.

Седой промолчал.

– Чего ты от меня хочешь?! Зачем ты пришел?!

– Началась зима, Друст. Мы уходим сегодня. Ты нужен мне.

– А! Вот, наконец, и сказано главное! Ты пришел за своим живым копьем; так, Вожак?!

– Друст… – покачал головой Охотник.

– Ты и она – вы совершенно одинаковые! Вы оба пользуетесь мною! Как живым оружием! Конечно, я вам нужен! Еще как!..

– Друст…

– Хватит! Я наигрался в ваши игры! Любовь, честность – этого нет для вас! Вам важны такие цели, которые нам, простым людям, не понять. Вы рассуждаете о благе Прайдена – и что перед этим чувства живого человека?! Он должен быть счастлив: ему же выдадут возлюбленную на лето!

Седой дернул углом рта. Помолчал. Встал. Потом спросил:

– Так ты не идешь со мной?

– Нет!

– Как знаешь.

– А теперь надо научиться пользоваться этим колечком, – хитро посмотрел на нее мастер. – Давай вернемся в замок Рианнон короткой дорогой.

– Как?

– Смотри на стену. Не волнуйся: если у тебя ничего не выйдет, я позабочусь о нашем возвращении. Просто это будет немного дольше. Успокоилась?

– Да.

– Смотри. Смотри внимательно, представляй Зал Огня. И когда рисунок камней этой стены начнет складываться в линии нашего Зала, просто иди туда. Как ходишь через ковер.

Я вглядывалась в стену до рези в глазах. Мне очень хотелось уйти отсюда – а путь был словно сквозь время, а не расстояние.

Сархад, бьющий бичом своих уродливых подручных… неужели он всегда был таким? Не верю… не хочу верить.

Прожилки камня рябят в моих глазах, вспыхивают огненные искры – непривычная тяжесть кольца на мизинце… Непрошенная мысль: как же Сархад носил это кольцо, если мне оно больше ни на какой палец не годится?

Эти подземелья – жестокий и колючий мир. А там, у нас, – черно, но не страшно. Там темнота… гордая. А здесь – коварная.

Странные мысли приходят в голову.

…Я уже не вижу скалу – она уходит в темень. Чернота Зала Огня. Туда, вперед.

Дома. Мы – дома…

Бедная девочка устала. Устала так, что упала бы, не подхвати я ее.

Я зря заставил ее использовать силу кольца? Н-нет, иначе бы она не научилась им владеть.

Что ж, думаю, замок укажет мне дорогу к ней в покои. Я отнесу ее.

…или дело не в усталости? Да, самайновская ночь выдалась, гм, бурной, да, малышка напугалась, да, овладение кольцом – дело непростое, но что, если причина ее бесчувствия сейчас совсем иная? В Аннуине засыпает тот, кто чужд Аннуину.

Что если она уже – не здесь? Не наша?

За ней скоро придет муж. Сын Рианнон… я столько слышал о ее сыновьях. Интересно, кто бы мог родиться у нас с ней?

Спи, моя маленькая королева. Ты выбрала того, кто мог бы быть моим сыном, повернись всё иначе. Спи, я не потревожу твой сон. Люби того, кого любишь.

Надеюсь, он тебя достоин. Иначе было бы слишком несправедливо. Не ко мне несправедливо – к тебе.

А вот и ковер, что ты сделала для меня. Отличная работа. Повешу в Зале Огня. Буду смотреть на тебя каждый день.

…Вот как? Это новость.

Ты спишь на ложе в твоих покоях – а на ковре я вижу тебя в шалаше в лесу. Рядом спит Друст – отвернувшийся от тебя. Так значит, он теперь тоже чужак для Аннуина?

На любовников вы похожи не больше, чем я – на малыша-пикси. Но если… если обитатели мира людей слишком слепы, чтобы увидеть то, что для сидхи яснее ясного?

Пожалуй, надо вам помочь. Чуть-чуть.

Шаг через ковер. Лес. Шалаш.

В траве – старый, еще человеческий, меч Друста. Я положу его между вами. Он ничего не изменит по сути – для видящего.

Но если тут окажется тот, кто обречен смотреть не сердцем, а глазами…