Это был огромный пень, остаток некогда могучего дерева. Обхвата в два, не меньше. Впрочем, от этого великана уже почти ничего не осталось, лишь огромная развилка корней да замшелые обломки ствола, поросшие папоротником. К удивлению Эссилт, оттуда легко выпрыгнул странный юноша, ей по пояс. Самым необычным были его волосы, больше всего похожие на торчащие в разные стороны листья. Он учтиво поклонился Королеве, Эссилт кивнула в ответ, с интересом рассматривая лесного жителя. У него была гладкая коричневая кожа, словно кора молодого орешника, и длинная тяжелая одежда вроде парадного платья эрлов, только – изо мха. По своим манерам этот лесной юноша мог бы сойти за принца. Снова поклонившись Эссилт, он запел – и на его голос появились две лесные девы, ростом с него и еще более странного облика. У той, что повыше, была желтовато-зеленая кожа, волосы напоминали длинные стебли, а длинное платье было расшито? – нет, покрыто светло-желтыми соцветьями. Ее подруга с бледно-зеленой кожей облачена в платье с сиреневыми цветами. Там, где шли эти лесные девы, из земли поднимались те самые цветы – с золотыми коронами соцветий под каждой развилкой листьев или с темно-сиреневыми башенками лепестков.

Юноша пел, девушки медленно танцевали под его голос, и скоро вся поляна покрылась живым узором из цветов.

Эссилт глядела, улыбаясь, и душа ее наполнялась тихим счастьем. Смотреть и смотреть на этот танец, на этот расцветающий узор, слушать и слушать негромкие переливы песни лесного принца… Девы-цветы оказались совсем рядом с ней, а пение юноши, до сих пор без слов, изменилось. «По моей песни как по дороге попадешь ты к Марху, милая Эссилт». Девушки-цветы взмахнули длинными рукавами, принц-Папоротник пел: «Камнем становится воздух, провожатым становится ветер, песня – путем…»

Эссилт поняла, что она уже не сидит, а идет, идет по воздуху как по твердой земле. Как она встала? Почему она не заметила этого? И – где она? Вокруг уже не лес… она сделала всего несколько шагов, но под нею далеко внизу – вересковые холмы Прайдена, кромлехи и менгиры… «Значит, Сархад ошибся? Значит, никакого кольца не надо? Там, вдалеке – Тинтагел? И я сейчас…»

Сейчас. Сей же миг. Она уже ступает с воздуха на стену замка, бегом по ней – и вот муж заключает ее в объятья, она смеется и плачет от радости…

Первое, что я услышал, подходя к пещере, было имя Сархада. Я чуть не бросился назад: мне не хватало только, чтобы охотники Аннуина болтали про нас с Эссилт и ее, гм, кавалеров!

Я замер, дрожа от гнева: глупо ссориться с товарищами по дружине, но и терпеть сплетни я не…

…А сплетен не было. Ни слова ни об Эссилт, ни тем паче обо мне.

Они расспрашивали Лоарна. Судя по всему, он рассказывал о событиях тысячелетней давности. Я вслушался. Пару раз я уловил имя Нудда, Рианнон, но остальные были мне совершенно незнакомы.

Что слушать, что нет – никакой разницы.

Почему у меня такое чувство, будто ты вернулся, Сархад?

Ты никуда не пропадал: все эти века я знал, что ты заточен в замке Рианнон. Я даже знал, что ты можешь придти ко мне – если путь мастерства снова соединит нас.

Ты не приходил. Не искал встреч и я: не хотел видеть тебя – пленным.

Ты был и остаешься моим вождем. Мой Вледиг. В час твоей силы я с тобой, но я не оскорблю тебя тем, что увижу час твоей слабости.

Что изменилось, Сархад? Отчего у меня такое ощущение, будто ты стал свободен? Ведь твои ноги по-прежнему врастают в камень, в траву, в воду…

О тебе старались забыть, о тебе молчали долгие века – а сейчас вспомнили. Просят рассказать. То, что было когда-то для нас жестокой забавой, то, что стало потом преступлением в глазах всех, это сейчас – занятная повесть о древности. Я говорю, они слушают… бардов не одаривали таким вниманием!

Я не стану рассказывать, чем это кончилось. Я ни слова не скажу о том, как узнал о том, что ты – коварный, непобедимый, всегда удачливый – в плену! Я не расскажу о том, как впервые изведал страх. И как меня встретил Седой и сказал: «Ты познал страх – так ступай биться против него».

…Я и по сей день в долгу перед Седым. Никто из нас не ведает, от чего он спас меня, уведя с собой.

Друст вошел в пещеру. На него не обратили ни малейшего внимания. Охотники сидели вокруг Лоарна, Седой, полуприкрыв глаза, лежал у костра, искрящегося голубоватыми сполохами.

– А почему ты сейчас не попытаешься поговорить с ним? – спросил Гуистил, низкий, сморщенный круитни.

Лоарн неопределенно пожал плечами.

– Послушай, а действительно! – вскинулся Фейдауг. – Если Сархад сейчас сделал окно, через которое он может видеть всё в Аннуине, то это значит, что и его могут увидеть через это самое окно! Ну, попробуй!

– Зачем вам это нужно… – попытался отказаться сидхи, но неубедительно. Идея Фейдауга явно пришлась ему по душе.

– А ты через огонь, – подсказал Гваллгоэг, тоже сидхи.

Седой, до того притворявшийся спящим, поднял голову, оперся на локоть.

Лоарн сосредоточился, мысленно потянулся к огню и через пламя (серебристо-голубой огнь сменился раскаленно-белым) позвал:

– Сархад! Вледиг! Это я, Лоарн…

Гневный голос, идущий ниоткуда, отбросил Лоарна к стене:

– В чем дело, Лоарн?! Я работаю!

На миг всем померещилась кузня и Сархад у наковальни. Видение тотчас пропало, но еще нескоро пришли в себя охотники Аннуина, смело встречавшие страшнейший из ужасов и – словно смятые порывом урагана от ярости потревоженного Кователя.

– В этом стремительно меняющемся мире… – проговорил Лоарн, мечтательно глядя в никуда, – есть вечные вещи, не подвластные бегу времен. Например, гнев Сархада, если попытаться отвлечь его от работы.

Тот, кто хорошо знал Лоарна, видел, что сейчас сидхи невероятно, абсолютно, запредельно счастлив.

Араун смотрел на спящую Эссилт, на Поющих – и словно раздумывал, гневаться ли ему или пока не спешить с этим.

– Зачем? – спросил Король Аннуина.

Принц-Папоротник улыбнулся:

– Она так хотела вернуться к мужу. Она теперь с ним.

– У людей это не называется быть вместе, – покачал головой Араун.

Стоило Королю-Оленю лишь немного пошевелить головой, как его исполинские рога удесятеряли движение, производя жуткое впечатление.

Араун хорошо знал это.

Поющие замерли, и у дев-цветов впервые мелькнула мысль, что они, возможно, сделали всё не так чудесно, как им казалось.

Голос Принца-Папоротника был тверд:

– Но человек живет в мире своих мыслей. Видеть мир подлинным человек не способен. Представлять себя рядом с другим – значит, быть с ним. Разве не так?

– В своем сне она вечно будет с мужем, – подхватила Желтоцвет, – а ее тело не проснется. Мы завьем его цветами, пусть оно спит здесь вечно.

– Для нее ведь больше не будет печали, – добавила Лиловая, – ей не надо будет терзаться самой и терзать всех нас своим горем. Неужели это плохо?

– Вы не знаете людей, – отвечал Араун. – То, что вам кажется добром, человек счел бы великой бедой. Но… будь по-вашему. Я не стану разрушать ваши чары. Если для Эссилт ваша греза – лучший выход, то она не проснется. Если же вы ошиблись – то маленькая королева скоро освободится от колдовского сна.

Араун пристально посмотрел на них:

– И если это произойдет, то мой вам совет: ни-ког-да не показывайтесь ей на глаза.

Поющие недоуменно переглянулись, но спорить не стали.

Эссилт просыпалась медленно и тяжело. Очень болела голова, как всегда бывает, если проспишь до полудня. Тело затекло… ни рукой, ни ногой не пошевелить.

Заставив себя раскрыть глаза, королева с испугом поняла, что она действительно не может встать. И дело было отнюдь не долгом сне: всю ее оплетали желтые и фиолетовые цветы, словно покрывало – или прочная сеть. Эссилт рванулась, в слезах от обиды и гнева.

Возвращение к мужу, счастье вдвоем – это был только сон?!

Ее обманули… пленили… связали этими живыми сетями!

Впервые в жизни Эссилт рвала цветы – с ненавистью.

«А я решила, что Сархад ошибся! Я поверила этим… поющим лгунам! Сархад… он там трудится для меня, а я… я осмелилась усомниться, что он знает единственно верный путь! Сколько я здесь проспала – часы, дни, недели?!»

При мысли об упущенном времени Эссилт стало совсем плохо. Она искала и не могла найти свой недошитый ковер, скрытый под густым слоем цветов. Еле отыскала, еле высвободила из зеленого тайника.

«Они хотели оставить меня здесь! Навсегда!»

Королева помчалась прочь с этой поляны.

… – Какие они странные, эти люди, – сказал Принц-Папоротник своим подругам, и они втроем принялись чинить цветочный узор, безжалостно порванный их неблагодарной гостьей.

Душно. Вялость, апатия, не хочется ничего делать… тяжелая полудрема…

– Нинниау залег, – усмехнулся Араун. – Все пути ветру перегородил.

Риэнис не ответила.

– А вот и твой Волк. Что ж, этой ночью мы все позабавимся.

Волк, олень и женщина? Рогатый Король, среброволосый Охотник и Королева? Или просто три Стихии – Власть чар, Ярость воина и женская Любовь? Какое обличье приняли они в эту ночь? Или у них не было зримого облика?

Каждый из тех, кто мог их видеть, видел по-своему.

– Только ты не очень увлекайся, – сказал Араун Седому. – Прошлый раз, когда ураган повыворачивал деревья с корнем, в Муррее расчищали завалы до осени, а уж в мире людей буреломов хватило на десятки лет.

– Кто бы говорил! – рассмеялся Серебряный Волк. – Прошлый раз чьи-то рога подняли такие древние пласты Силы, что твари ан-дубно полезли изо всех щелей даже летом, а осенью я со Стаей по колени лапы стер, пытаясь успеть повсюду сразу. В мире людей о том разгуле магии до сих пор легенды рассказывают.

– Вы до утра намерены беседовать друг с другом? – осведомилась Риэнис.

Душно. Ни ветерка.

Земля, деревья, звери, люди – всё живое истомилось ожиданием. Всё беззвучно молит: приди, приди!

– Мой Волк…

– Моя Королева…

Первые поцелуи. Первые порывы ветра.

– Как хорошо с тобой…

«Как хорошо…» – вздыхает земля. «Как хорошо…» – расправляются поникшие листья.

– Как хорошо, мама! – кричит какая-то девочка, выбегая в поле.

– Глупышка, немедленно домой, это гроза идет!!

– Гроза?! – вкидывается ее брат. – Гроза – это здорово!

– Куда, сорванец?! Тебя громом убьет!

– Не убье-о-о-о..!

Ветер налетает: выдохнет, согнет вершины деревьев и – переведет дыхание.

Горячие слова обжигают лицо:

– Не спеши. У нас вся ночь впереди…

– Да… да… да…

– Мой желанный… самый прекрасный… самый лучший…

Хриплый рык страсти в ответ.

Могучий порыв – и клонятся вековые ясени, трещат древние дубы, сорванная листва мечется в воздухе, словно стая испуганных воробьев.

– Мой Неистовый…

Второй порыв – еще сильнее прежнего. Деревья сгибаются до невозможности – и стонут, словно распластанная женщина на ложе любви.

– Мой желанный…

Частое, прерывистое дыхание двух тел, содрогающихся в едином ритме. Мгновение затишья – и резкий выдох того, кто властвует сегодня над женщиной? землей? Женщиной-Землей?

Порывы один за другим. Деревья стонут в могучих объятьях урагана.

…Словно море поднялось стеной и вздымает волны, готовое поглотить замок.

Эссилт стояла у окна, как оцепеневшая жертва перед хищником. У нее кружилась голова; она в ужасе глядела на разъярившийся лес, на обезумевшую стихию, которая вырвалась на свободу.

Деревья, добрые и прекрасные еще днем, превратились в штормовое море. Кроны? волны? остервенело бросались во все стороны и друг на друга, сшибаясь с грохотом.

Темное небо. Темное бешенство деревьев. Эссилт хотела убежать, но смотрела на неистовую стихию, не отрываясь.

И когда небо прорезала первая молния, маленькая королева закричала.

…она закричала, выгибаясь от боли и наслаждения, а Волк рычал от страсти, и ревел ветер, и стонали деревья.

Хрипы неутоленного желания проносились над содрогающейся в экстазе Землей.

Ветер воронкой закрутил деревья вокруг его рогов. Ясени и рябины стлались, точно трава, клены покорно гнулись, дубы склоняли гордые спины. Он стоял неподвижно посреди бури, его рога, высящиеся сейчас выше любых деревьев, были подобны ветвям того Древа, которому нипочем любые грозы.

Или – он и был сейчас этим Древом?

Над ним ярился Нинниау, яростно мыча, роя копытом небесную твердь и разрывая тучи рогами. Под ним закипал гнев разбуженного Пейбиау, норовящего выпростать рогатую голову из преисподней.

Араун вбирал в себя их свирепую мощь, чтобы потом выплеснуть ее в мир – силой не разрушительной, но творящей.

И когда его рога сверкнули ярче любых молний, во многих храмах взвился до потолка священный огонь.

– Сухая гроза! Это неспроста…

– Вы видели?! Молния как оленьи рога? Это знамение!

– К добру или к худу?

– Это Рогатый Король насылает на нас беды! Гром – как хохот… что теперь будет!

…А где-то спешат возжечь священные травы и жрецы в белом воздевают руки:

– О Кернунн, подземный владыка!

– О могучий Таранис!

– Надо успеть провести обряд, пока не пошел дождь.

– Рогатый Король посылает нам сухую грозу. Милость Короля-Оленя с нами!

… – Вижу, вижу, – шепчет деревенская ведунья. – Араун, владыка Аннуина, ты пришел…

В блеске ветвистых молний сияет над Прайденом лицо Рогатого Короля.

Того, кто древнее и выше сотен богов.

«Я боюсь…» – шепчет Эссилт.

Если бы Марх был рядом! Он бы обнял ее своими тяжелыми мозолистыми руками, она бы спрятала лицо у него на груди, а он бы гладил ее, закрыв от любой беды, от любой опасности – мнимой или подлинной.

Этим ощущением покоя и защищенности Эссилт дорожила гораздо больше, чем ночами любви, проведенными с мужем.

…Еще одна молния. Во всё небо.

Королева вздрогнула от желания, вдруг пронзившего ее тело.

– Марх! Муж мой! Где ты?!

Испуганная маленькая королева ищет защиты мужа. Давно, слишком давно не ведавшая ласк женщина ищет любви мужа.

– Марх!

Молния. Так далеко, что грома не слышно.

– Марх… я не могу без тебя…

Слезы по щекам.

А над материком – тоже гроза. Тоже ветвистые молнии.

Тот же лик в разорванных рогами тучах. Тот же – и другой.

Отец смотрит на сына и кричит: «Славно!»

Грохот над миром.

Древнейший Король-Олень и Рогатый Король Прайдена не могут протянуть друг другу рук – через море, но они наклоняют головы, соприкасаясь рогами-молниями.

– Подожди… не могу… нет сил… – шепчет Риэнис.

Седому? Арауну?

– Да, любимая, конечно…

Сухая гроза утихает. Ни пронзительных молний, ни тяжелого хрипа грома. Лишь ветер – горячее дыхание гордого собой мужчины.

– Отдохни… – сильные руки гладят ее тело, нежат любовью – не страстью.

Ветер проходится по кронам, сильно качая их, но не ломая и не круша.

– Так хорошо?

– Да…

– Я не тороплю. Отдышись…

Властвовать над телами? – меня никогда не влекло столь малое.

Соитие с прекраснейшей из женщин дает миг восторга, ощущения могущества, полноты силы. Это – подлинное счастье, только… только зачем для этого соитие?

Есть более прямой путь.

Этот мир пронизан силой Любви. Любовь мужчины к женщине, трепет родителей над колыбелью ребенка, радостный восторг детей, преклонение ученика перед учителем, гордость наставника свершениями подопечного и даже теплая ласка стариков – во всем этом не меньше любовной силы, чем в соитии юных тел.

Я пью Любовь, чтобы вернуть ее миру иной Силой.

Люди правильно говорят: любовь способна творить чудеса. Настоящие чудеса. Любые.

Кому, как не мне, знать это.

Сотни ведуний, от юниц до старух, шепчут мое имя. И десятки колдунов, от мальчишек до старцев, призывают меня в ревностном пылу служения. Их любовь, их восторг, их порыв становятся той тропой, по которой я прихожу к ним, чтобы щедро поделиться силой. С девушкой или стариком – какая разница? Их восторг одинаков.

Я никогда не стремился овладеть плотью Риэнис. Зачем? Мне нужно гораздо большее.

Не податливость тела, а верная любовь.

Ласки Волка стали требовательнее. Ветер задул сильнее. Блеснула новая молния.

В ее свете Риэнис, призывно ждущая, была чудо как хороша.

Седой бросился на нее, как зверь на добычу.

Молнии били одна за другой, гром перестал быть глухим хрипом, сменившись счастливым криком, раскалывающим небо прямо над головой.

Небо и Земля отдавались друг другу, жадно беря и жертвуя себя без остатка.

А потом хлынул дождь.

Тугие струи били по Земле, готовой принять в себя семя – сотни, тысячи семян.

Я не хочу смотреть в свое окно.

Не хочу – и не могу оторваться.

Пытался заставить себя увидеть что-то другое. Кого угодно. В эту ночь можно рассмотреть много интересного – особенно когда властен увидеть всё.

Всё, что пожелаю.

Но самого себя не обманешь – я вижу только то, что действительно хочу видеть.

Глаза бы не смотрели!

Я в десятый, в сотый раз отворачиваюсь – и вижу, что пламя моих колонн опять сложись в маленькую женскую фигуру – златокудрую, в солнечном платье.

А в окне – она. И рядом с ней – призрак. Тот, кого она ждет. Седеющий рыжеволосый мужчина. Невысокий. Немолодой. Некрасивый.

Чем он лучше меня?!

Как мне хочется размозжить начатое кольцо самым большим молотом, чтобы она осталась здесь навсегда!

Не моя, так хоть со мной.

Гроза медленно стихала, хотя дождь лил изрядно.

– Мы с тобой сейчас похожи на двух священных свиней – такие же грязные, – смеется она.

– Ничего, искупаемся.

Его длинные волосы слиплись и обвили ее плечи. Не так-то просто освободиться.

О том, во что превратились ее косы, лучше вообще не думать.

– Тебе не холодно?

– Нет.

– И всё-таки надо поискать сухое место.

– Милый…

– Что?

– Это было прекрасно.

– Да. – Он благодарно улыбается.

Кто вел этот разговор?..