Поздняя осень. Серое небо, промозглая сырость, злые ветра.

– А ведь он влюблен в нее до сих пор, а, Деноален? – Андред вертит в пальцах кинжал.

– Да, господин. Он пытается избегать встреч с ней, и ему почти всегда это удается. Но если нет – он злится. Заметно злится.

– Жаль, что они больше не любовники.

– Жаль, господин.

– Он скоро уедет. Марх позаботился о том, чтобы этот негодяй снова прославился на всю страну! А ведь король мог бы отдать Гелливик мне! Ведь я – правнук самого Бендигейда Врана! Марх обещал моему деду сделать его королем. И что? он даже не дал мне клочка корнуолльской земли во владение!

Деноален молчит. Андред ходит по комнате, распаляясь всё больше:

– Мы могли бы обвинить его перед Мархом… Если бы этот щенок пришел к королеве! Если бы только хоть один раз! – ему был бы конец.

– Мой господин… я попробую…

– Что? Что ты попробуешь? Убедить Друста снова стать любовником этой рыжей ирландки? – голос Андреда дрожит злой насмешкой.

– Я попробую найти врага Марха и договориться с ним.

Он пообещал.

Я принес ему в жертву черного козла, метнув со скалы в море, – бедное животное отчаянно пыталось выплыть, но волны поглотили его, как жадные зубы хищника смыкаются на добыче. Я крикнул морю: «Помоги нам одолеть Друста! Помоги нам справиться с королевой! Помоги, ведь все же знают, как ты ненавидишь Марха!» Мой голос потонул в реве прибоя, как только что – жертвенный козел. И в реве волн я услышал одно лишь слово:

– Ка-а-арлик!

Что за карлик? Почему – карлик? Чем карлик поможет нам?

Не знаю.

Я бы мог вдохнуть священных трав, уснуть и получить ответ во сне. Я так и сделаю, если не увижу карлика сегодня.

В канун Самайна.

Всего несколько дней – и все силы Аннуина вырвутся на землю людей в ту единственную ночь, когда никто – ни люди, ни друиды, ни сами боги не в силах воспрепятствовать этому. Да что Аннуин – в эту ночь всколыхнется и ан-дубно, не-мир. И я слышу, как – незрим для людей, нарастает прибой силы и ярости. В Самайн он обрушится на нас, и смерть тому злосчастному, кто выйдет из дому в ту ночь.

Да, Андред. Да, мой эрл. Манавидан… или лучше назвать его ирландским именем Мананнан – обещал: Друст не переживет Самайна.

И поможет нам в этом карлик.

Нет, мой эрл, я не знаю, что это за карлик. Но я пойду встречать его. Не так уж много карликов, я думаю, придет перед Самайном в Тинтагел.

Сыграем, Друст? Ставка достойна наследника бренина: твоя судьба.

Веревку пробуют на разрыв перед тем, как доверяют ей груз. Твою верность на прочность попробуем не в Имболк – в Самайн.

Сколько всего тебе пообещали! И замок не хуже Тинтагела, и дружину как у Марха, и даже круглый стол. Щедро одарен внук Рианнон. Ну так прими подарок и от меня: одно испытаньице. Самое простенькое. Самое легонькое. Самое последнее.

Выдержишь – прикатится к тебе круглый стол. Нет – сам катись отсюда.

Даже в тавлеях, Друст, кроме коня есть еще и слон. Вот беда – нету слонов у старого нищего Фросина, римляне было привозили, да добрая девушка Боудикка зарезала их, и съели воины мясцо заморское, бедному Фросину и уха слоновьего на ужин не оставили.

Жадины.

Нету в моей игре слона, Друст, но есть ворон. Знаешь, как ходить вороном? Нет? Вот и я не знаю. Но сегодня узнаю, стоит ли им пойти. Или обождать еще лет триста.

Не в тавлеи я играю, нет правил в моей игре. Есть лишь выигрыш в конце.

Кем станешь ты, Друст, – игроком за моей доской или фигурой на ней?

Деноален вышел из замка, и никто не удержал его, не задал вопроса, куда и зачем идет филид эрла Андреда. Впрочем, Деноален и сам не смог бы ответить: он шел наугад. Филид привык доверять ветру, морю, дороге. Разум человеческий слишком слаб, чтобы распознавать знаки, которыми боги говорят с нами, – так зачем тогда полагаться на разум? Этот вопрос Деноален задал себе еще в юности – и с тех пор жил больше сердцем, нежели рассудком.

Вот и сейчас он сам не знал своего пути. С моря дул резкий сырой ветер, пронизывающий до костей и едва ни сбивающий с ног. Филид не замечал этого. Он лишь ниже и ниже опускал голову, пытаясь укрыться от хлестких ударов стихии, – и упорно шел вперед.

Остановился он на развилке дорог подле древнего дуба.

Странно. Филид не мог уйти далеко от Тинтагела, а этого древнего исполина нет и не было в окрестностях замка. И тем не менее…

Дуб был не меньше трех обхватов. Старое, почти мертвое дерево, лишь пара ветвей сохранила полузасохшую листву. Сухие обломанные сучья похожи на морды хищных зверей, дупло скалится, будто пасть с выщербленными клыками.

Деноален недобро усмехнулся: он явно не ошибся местом встречи. Что из того, что он забрел за границы мира людей? – в Корнуолле до Аннуина почти везде один шаг! Особенно для филида.

– Карлик! – крикнул Деноален. – Выходи!

– Кому нужен бедный старый Фросин? – раздалось из дупла.

На Деноалена посыпались сухие листья, ошметки коры, а затем явил себя и сам отвечавший. Филид примерно таким и представлял его: горбатый бродяга отвратительного вида.

Или, что вернее, нелюдь, принявший этот облик.

– Мананнан обещал мне твою помощь.

Не просьба, не вопрос. Приказ.

– Кха! Манавидан? Ты зовешь его ирландским именем? Видно, лестно ему быть богом в Ирландии, а, кха-кха! Бочком-бочком, да и стал божком, ай, покрути башкой да и прочь бегом!.. Кха-кха… всё никак не уймется, всё хочет пасынку своему досадить… – проскрипел карлик в ответ.

– Мне было обещано.

Снова – приказом.

– Кха! Чем же тебе не угодил твой король, юнец?! Открыты врата Аннуина, неудачны охоты Гвина… как Гвин ни рыщет – всех врат не сыщет! Коли королем открыты врата – верно ведет дорога, вечно ведет дорога. Ты и сам пришел ко мне по дорожке, твоим королем проторенной. Так почему же ты хочешь зла Марху, а, юнец?

На «юнца» Деноален не обиделся: мало ли, сколько сотен лет этому нелюдю? – любой человек перед ним будет мальчишкой. И филид сказал примирительно:

– Я не прошу тебя причинять вреда Марху. У него есть племянник, Друст. Любовник королевы. Дай нам поймать Друста с ней – и я щедро одарю тебя.

– Одаришь? чем же не побрезгует такой знатный красавчик для бедного Фросина?

– А что ты хочешь?

– Свинью с королевского двора. Ту, которую сам выберу.

– Ты ее получишь.

Фросин вдруг закружился, запрыгал вокруг филида, тараторя:

– Гордость – грязь, с башни слазь, верность – враки, дым и драки… Щедрый красавчик, умный красавчик, предатель – красавчик! Снег в Самайн, смерть в Самайн, дым-дурман, дурь в умах…

– Прекрати! Если ты согласен нам помочь – пойдем, и за своё колдовство ты получишь награду. Если ты так боишься повредить Марху – убирайся в свое дупло, я найду чародея посговорчивее!

– Гордый красавчик, гневный красавчик! – Фросин внезапно подпрыгнул, на миг оказавшись выше Деноалена.

Тот невольно дернулся назад.

– Не-ет, никак нельзя такому красавчику появляться в замке со старым, ай, каким же старым, уродливым Фросином! Девушки перестанут красавчика любить, Андред перестанет дарить подарки красавчику!

(«Откуда он знает про Андреда, если не знал про Друста?!» – мелькнула у филида мысль.)

– Нет уж, пусть красавчик вернется один, как и вышел. А в замок прибежит бродячий пес… дашь псине сладкую косточку, Деноален?

Услышав свое имя, филид вздрогнул.

«Пусть только поймает нам Друста с королевой. А там – хоть всех свиней ему отдам, лишь бы никогда больше не видеть его. И не слышать!»

…Как неумело сложенная поленница расползается, если на нее положить еще одну, пусть и легкую деревяшку, – так и границы миров расходятся в день перед Самайном. Так топь расступается под ногами, и зеленая лужайка оборачивается трясиной. Так трескается лед…

Так трескаются стены, которые возвел себе сам. Трескаются, если непрочны.

Так птенец пробивает клювом скорлупу своего яйца.

Я не стану связывать тебя заклятьем, глупый Жеребенок. Я лишь скажу тебе: делай что хочешь. Решай сам, что тебе дороже: служить Марху – или своим вожделениям.

Побежал… ну что ж.

Ты выбрал.

Конь. Фигура, не способная идти прямо.

Ты уверен: сегодня ты проберешься по замку так, что ни один человек не увидит тебя. И не один не-человек – тоже. Ты будешь для них лишь тенью.

В эту ночь Тинтагел расползается. Нет, камни незыблемы – это сила Аннуина просачивается повсюду.

Ты сможешь пройти по кромке двух миров. Никто и ничто не помешает тебе войти к королеве.

Вот выйти будет сложнее.

Деноален привел бездомного пса к себе в комнату: ему, филиду, полагался хоть крошечный, а всё же отдельный покой. Сейчас это было как нельзя кстати. Еще поднимаясь по лестнице, он послал одного из слуг за Андредом.

Закрылась дверь, пес начал отряхиваться, и из собачьей пасти явственно донесся уже знакомый голос:

– Бугибус, черный ус, Нуарон, кости вон, берегись-пригнись, от земли распрямись, срам – хлам, стыд забыт, шерсть не здесь, сбей спесь…

Через несколько мгновений перед Деноаленом стоял карлик в своем двуногом виде. Называть этот облик «человеческим» филиду расхотелось окончательно.

– Что тебе нужно для ворожбы? – решительно спросил он, не давая карлику продолжить его бессвязные бормотания.

– Такому красавчику никак нельзя без зеркала! Это красавицам зеркало не нужно: они смотрятся в глаза любовников, а вот красавчик…

– Тебе нужно зеркало? – перебил Деноален. – Чье угодно или зеркало королевы?

– Зеркало королевы – очи Марха. Не добудет мне красавчик зеркала королевы.

– Вот это годится?

– Хорошее зеркало у красавчика, сразу видать: из-за моря привезенное, щедро за него заплачено…

– Что-нибудь еще тебе нужно?

– Пусть красавчик сбегает за водой. За чистой, родниковой. Только налить ее надо не в ведро и не в кубок, а вот в этот кувшинчик, – Фросин извлек из-под лохмотьев маленький сосуд с узким горлышком. – Да только в воду нельзя смотреться красавчику, ни единым глазком, и никому нельзя.

Деноален отобрал у чародея кувшин и выбежал.

Побежал… дурачок.

И как ему не противно иметь дело с таким гадким карликом? Я сам, будь моя воля, лучше б поражение потерпел, чем связался с той мерзостью, какой он видит меня.

А этому – нипочем. Видать, большой подлец. Мерзкий красавчик… мертвый красавчик. Мало-мало до смерти отмерено красавчику.

Тьфу ты. Вот привык… даже сам с собой так разговаривать начал.

И Манавидан – глупец. Чучело подводное, водорослями заросшее! Ну кто ж против Марха посылает союзника Марха?! Ветер у тя в голове, Владыка Моря. Штормовой такой ветер… а может, легкий бриз. Ветер в голове гуляет, злобу-ревность подгоняет…

Тьфу, опять.

Я сдержу слово, а как же. Я верну долг Манавидану – и потом буду волен делать, что угодно.

Вот и стану делать то, что угодно мне.

Простак ты, Манавидан. Сокрушить Марха моими руками! – н-да, ты размечтался…

За окном ветер воет на разные голоса: то ли мычит Нинниау, стряхивая тучи с рогов и выдыхая ураганы из ноздрей, то ли взывают к заточенному хозяину три сотни воронов из Кинверхина, то ли красноухие псы Аннуина нашли себе добычу…

Холодно. Окна давно закрыты ставнями, но ветер прорывается сквозь все щели, раздувая тяжелые тканые занавеси, которые висят по стенам.

Королева пыталась вышивать, но огонь светильников так дрожал, что разглядеть работу было невозможно.

Эссилт зябко закуталась в накидку из заячьего меха. Ей было холодно и еще больше – страшно. Бранвен и Перинис сейчас были там, в своем мире, куда Эссилт не рискнула бы отправиться даже с ними… может быть, с Мархом – но тот совсем не стремился в Аннуин в Самайн, да еще и с королевой. Эссилт знала, что Марх сейчас внизу, в зале, среди своих эрлов, – и она ни за что не дала бы понять ему, насколько она боится быть одна. Если она и расскажет мужу о своих страхах, то позже, когда он придет к ней, и в его объятиях ей станет спокойнее, чем за стенами крепости.

Мысли о короле добавили Эссилт уверенности, но ненадолго. Снова завыл, захохотал ветер, будто сотня бродяг и нищих кривлялись и издевались, отвратительно гогоча. Королеве казалось, что она окружена этим сбродом, и некуда бежать, и не вырваться…

Распахнулась дверь. Эссилт вскрикнула.

Но нет: не чудовище, не враг. Друст.

– Любимая, не бойся!

Она бросилась к нему, ища спасения от своих страхов…

Андред брезгливо морщил нос от едкого дыма: Фросин зажег свои травы, и дышать в комнате Деноалена стало совершенно невозможно. Сам филид сосредоточенно следил за всеми действиями карлика, пытаясь хоть как-то разобраться в их смысле и значении.

Эрлу магия была безразлична, его интересовал лишь итог. За дверьми стояла наготове дюжина воинов, чтобы по первому слову Андреда броситься хватать любовников.

Фросин бубнил под нос:

– От взгляда до сглаза, от ласки до таски, от дружбы до драки, от мира до мряки, от смеха до мести…

Андред раздраженно тер глаза: они страшно слезились от этого дыма. Поверхность зеркала давно уже стала мутно-серой, и эрлу подумалось, что вряд ли его филид хоть когда-нибудь отмоет ее дочиста.

– Ну что же, славный эрл, – скрипучий голос Фросина зазвучал отчетливо, – раз ты так хочешь подглядывать – гляди.

Андред склонился над зеркалом. На его глазах мутная пелена начала таять, и потомок Карадауга увидел то, что так давно выслеживал: Друст страстно, неистово, самозабвенно целовал королеву.

– Не надо, Друст, пожалуйста, не надо…

– Любимая, я не могу без тебя! Ты жизнь моя… они все внизу, меня не видел никто… никто не узнает…

– Пусти, прошу, не надо!..

– Я умираю без тебя, каждый день, каждую ночь…

Не разжать кольцо его рук, властных и настойчивых, не уклониться от его губ, влажных и горячих, не прогнать воспоминаний о безумной любви, яростной и отчаянной, – и всё же:

– Друст, умоляю, остановись! Ты погубишь себя, меня и Марха!

Андред вбежал в зал с зеркалом в руке и крикнул:

– Король, ты так упорно отказывался поверить в измену Друста и Эссилт? Так смотри!

Марх закусил губу, застонал от гнева и отчаянья: «Глупец, мальчишка, себялюбец! Навсегда изгоню из Корнуолла… чтобы ни ногой сюда впредь! Изгоню, но только как же мне сейчас ее спасти?.. да за что же это нам?!» Король увидел в зеркале то, чего не желал видеть Андред и едва ли способны были заметить эрлы: отчаянье на лице своей жены. Несчастная жертва насильника.

Эрлы с криком «смерть предателю!» повскакали со своих мест, и Марху не осталось ничего другого, как вместе с ними помчаться наверх, в покои Эссилт.

Король лихорадочно соображал, есть ли из темниц Тинтагела возможность выйти в аннуинскую часть замка.

Ворвалась стража… как, почему они узнали, что я здесь?! – потом эрлы, и – дядя.

Он посмотрел на меня так, что лучше бы мне быть изрубленным в куски его воинами.

Эссилт стояла за моей спиной; я чувствовал, как она дрожит от страха…

Что я наделал!

Я мог бы перебить корнуэльских эрлов, мечом проложить нам путь к свободе, но… у дверей стоит мой дядя. Мой король.

Я не подниму меча на его.

Но иначе нас убьют. Нас обоих. Эссилт убьют из-за меня!

Что мне делать?! Как вырваться отсюда, как спасти ее?!

Я не могу-у-у…

Друст закричал – и эрлов мороз пробрал по коже. Яростный, отчаянный крик, нечеловеческий рев, оглушительный вопль, обернувшийся безумным ржанием.

Обернувшийся.

Вместо племянника короля эрлы увидели белого жеребца; королева, судорожно хватавшаяся за плечи Друста, вцепилась ему в гриву, не понимая, как оказалась на спине коня. И прежде, чем кто-нибудь успел хоть как-то осознать, что произошло, конь в два скачка подлетел к окну, копытами вышиб ставни – и выскочил в черноту штормовой ночи.

Дважды и трижды глупец! Всю жизнь превратиться никак не мог, а тут – нашел день! Самый подходящий, ничего не скажешь!

Да мне в дюжину раз проще было бы укрыть тебя от гнева моих эрлов, чем найти тебя там, куда ты ускакал свернуть свою дурную голову и унес мою Эссилт!

Да умчись ты туда один, я бы ни за что…

Но она – с тобой. И отдавать ее в жертву ночи Самайна… нет. Скорее погибну сам.

Я должен спасти вас – даже если это невозможно.

Марх скинул с плеч мантию, расстегнул и бросил на пол пояс с мечом… – и оцепеневшие эрлы услышали еще более жуткий крик, чем вопль Друста. В крике короля не было ни ярости, ни отчаянья, но там звучала такая дикая нечеловеческая мощь, что явись сюда сам Араун, древнейший король Аннуина, люди не смогли бы испугаться сильнее.

Порыв ветра из распахнутого окна. Холод. Дождь. Страх. Пламя факелов полегло.

И навстречу ветру король Марх рванул вперед – громом показался стук его копыт. Эрлы едва успели податься в стороны. Исполинский черный как смоль конь легко перемахнул подоконник – и тщетно было бы искать на земле следы этого скакуна.

Андред очнулся первым. Подошел к окну, выглянул наружу. Выпрыгнуть из этой башни было бы смертельным для любого… но, разумеется, только не для тех, кто вот так запросто оборачивается конем.

«Ну и? Хорошо бы они не вернулись оба… и всё же сколько-то их прождать придется. Так сколько?»

Словно отвечая на его мысли, подал голос никто иной, как Фросин (Андред удивился, откуда тут взялся карлик). Он заскрипел, как старое дерево:

– Никто не знает, что случится ночью в Самайн. Никому не ведомы дороги Аннуина. Ваш король либо вернется к утру, либо не вернется вовсе…

«Либо не вернется вовсе!» – Андред еле сдержал свою радость.

«Но ведь наследником до сих пор считается этот изменник…»

– А Друст? – хрипло спросил Андред. – Друст вернется или нет?

Фросин доковылял до него и, отчего-то с насмешкою, прокаркал:

– А Друста ты, благородный эрл, больше никогда не увидишь в Тинтагеле.

– Друст! Друууст!!

Всё равно, что пытаться перекричать ураган.

В эту ночь Аннуин обезумел. Мне навстречу мчатся отринутые людьми боги и вечно живые божества, мертвые герои и те твари, которых они побеждали, прекрасные сидхи и уродливые коблинай… в эту ночь весь Аннуин веселится в мире людей, и лишь я скачу им навстречу.

То проталкиваюсь сквозь толпу нелюди, то скачу навстречь урагану, то через сонмища призраков…

Куда успел умчаться Друст? Где мне его искать?

Как найти его в ночи, где всё стремительно превращается во всё возможное и невозможное?! – где ураган магии смешал все следы, точно ветер – осенние листья? Как отыскать мою девочку в хаосе и водовороте безумства?!

– Пора расплачиваться, кх-красавчик, – прокаркал Фросин, и Деноален вздрогнул: словно карлик требовал его голову. Но через миг филид сообразил, что речь идет всего лишь о свинье.

– Пойдем, выберешь.

Они спустились к свиным загонам.

Фросин лишь глянул туда и гневно завопил:

– Врушка! Врушка! Не те хрюшки!!

– Не те? – нахмурился Деноален. – Но это и есть свиньи Тинтагела…

Карлик пронзительно глянул ему в глаза:

– Придери пас, Придери пал: обманом обокрал гордый Гвидион. Друст пас, Друст спас – ой, слава Друсту, слава!

– Замолчи. Я понял, о каких свиньях ты говоришь.

– Должок, красавчик! Хрюшку хочет карлик.

Деноален нахмурился: он не имел никакого права распоряжаться стадом Аннуина. Марх, когда вернется… то есть – если вернется – сурово спросит за пропажу свиньи. Вот именно, если.

И остаться в долгу перед этим карликом – гораздо страшнее.

– Хорошо. Идем.

Мне всегда было трудно сворачивать, хотя в Тинтагеле так много входов в Аннуин, что, кажется, можно свернуть даже случайно.

Но на этот раз получилось на удивление легко. Из-за карлика?

Вот они, те самые свиньи. Жуткие твари. Сегодня ночью вообще озверели: глаза налиты кровью, копыта раздирают землю – так они до преисподней дороют!

Может, они затопчут карлика? Вот было б хорошо. А то уж больно он мерзок.

Н-нет, даже присмирели. Интересно, зачем этому уроду свинья Аннуина? Священным салом свой дуб обмазать?

Что он делает? Заставил эту зверюгу лечь? Взбирается на холку… ударил пятками – и свинья помчалась не хуже боевого коня!

Куда, там же стена!

Н-да. С разгону врезался… точнее, влетел в стену. И исчез.

Ни карлика, ни свиньи.

Что ж, это не мое дело. Надо поскорее уйти отсюда, пока остальные твари меня не затоптали. С них станется.

Вороной жеребец скакал сквозь сумрак Ночи Года. Над ним и мимо него неслась нежить и нелюдь. Хохот и клекот, визг и рык – радость безумного празднества.

Марх звал. Голос тут не значит ничего – король звал всеми силами души. Звал Друста и Эссилт, кричал, что хочет спасти их, что не гневается… тщетно. Взывал к Арауну и Рианнон, умолял помочь ему – но владыки Аннуина в эту ночь не замечали ничего, кроме празднества. Пытался дозваться до Бранвен и Периниса – но и они не откликнулись. Понимая, что в одиночку ему никак не найти Друста с Эссилт, Марх стал выкрикивать имена всех, кто не был его врагами: Нинниау и Пейбиау, Бендигейда Врана, Мирддина…

Позади раздалось похрюкивание. Странно было слышать такой земной звук среди какофонии самайновского разгула.

Марх обернулся – и увидел резво бегущую свинью из священного стада, а верхом на ней – того самого гадкого карлика, помощника Деноалена.

– Жеребец ржет, жеребец ждет, ждет помощи. Дождался! – возгласил Фросин вместо приветствия.

Марх опешил.

– Рыщешь-свищешь, пока тебя сыщешь – все ноги собьешь. Свинка чуть не свихнулась, чуть ножки не свернула! – недовольно заявил карлик.

– Ты искал меня, чтобы мне помочь?! Но ты же…

– Будем болтать или будем искать?! – возмутился Фросин.

– Ты знаешь, как их найти?

Разговор их велся довольно странно: из конской глотки Марха не вырывалось ни звука, а Фросин, с царственным величием восседавший на огромной свинье, отвечал вслух.

– Спускай свору, сколько тянуть-то?

– Свору Аннуина? Но Друст, увидев ее, решит, что я преследую их, а не хочу спасти.

Выражение лица карлика стало мученическим:

– «Спасти» без «найти» не бывает! Нешто не знал?! – и пробурчал под нос: – И еще говорят «Пусть конь думает, у него голова больше»!

Марх сделал вид, что не услышал последнего, загарцевал на месте, поднялся на дыбы и бешено заржал, призывая Свору Аннуина.

Я ни разу в жизни не приказывал явиться Белой Своре, но нет, не забыл, как ее вызвать.

Вдалеке забелели пряди тумана, помчались на нас… на лету, на бегу они обретали облик, превращаясь в белоснежных псов с докрасна рыжими ушами.

Они не лаяли. Никогда. Немая ярость и готовность растерзать того, кого я назову врагом.

Но сейчас они должны найти не врага, а королеву.

Собаки скалят зубы, готовые мчатся по следу. Не будь я хозяином Своры, мне было бы страшно самому.

Но я знаю: они повинуются моей воле. Даже не словам – безмолвному приказу.

И нет больше псов, лишь белесый туман стремительно помчался прочь. Мы – за ним.

Свинья, на которой восседал карлик, ничуть не отстает от меня.

Дороги я не разбирал, да здесь и нет никаких дорог. Под моими копытами был то камень, то вода, то воздух… или тучи?

Я скакал – куда угодно, лишь бы подальше от Корнуолла.

Кажется, дальше некуда. Бездна Вихрей… или это крылатые существа носятся в неистовом танце?

Куда нам отсюда? Где найти пристанище? Вверх или вниз?

…и тут я услышал гул. Словно стон ветра в дальних горах. Едва различить – но сердце холодеет от жути.

Почему-то я сразу понял, это – за нами. Погоня. Смерть.

Эссилт встрепенулась и сжалась в страхе.

Еще несколько мгновений – и я увидел далеко внизу белых красноухих псов. Свора Аннуина. Говорят, она послушна только Королю.

Вот как, король Марх? Ты хочешь схватить нас? Но прежде поймай!

Умеют ли твои псы бегать по тучам?

Вверх!

Белый конь со златокудрой всадницей мчался по небу – по дороге из туч, через ливни и снегопады, по развилкам молний, по прядям ураганов. А за ним, словно карабкаясь по склонам, лезли псы Аннуина. Молнии освещали их белые поджарые тела и красные уши, будто залитые кровью.

Так олень, спасаясь от охотничьей своры, взбирается на спасительные скалы. Только не скалы были у Друста – тучи. Белой молнией перемахивал конь с одной на другую; словно камни летели из-под копыт фиолетовые молнии, но не страшны они были Своре. Белым вихрем перелетали псы Аннуина с облака на облако, не опасаясь бездны, разверзшейся под ними.

Друст знал по легендам, каковы эти псы в погоне. Не дать догнать себя! – иначе смерть. И белый конь рванул изо всех сил, рванул так, как не способен скакать никто и никогда.

Свора начала отставать. Спасение?

Но быстрее собак оказался другой конь – черный, словно беззвездное небо, словно мрак ненависти, словно тьма ан-дубно. Отчаянье, ужас, ярость – всё это придало Друсту силы немыслимые. Скачок – пластаясь в прыжке, через миры, через время, через судьбу… и вот нет в небе белого коня. Но следом устремляются в ничто и конь-преследователь, и белая свора, и донельзя нелепый карлик на свинье.

– Мы нашли их, и что это изменило?! Он не услышит меня, он умчится, едва завидит нас. А моя девочка так напугана, что тоже ничего не понимает.

– Ш-ш-шш! – прервал его карлик. – Не вернуть – так спасти. В безопасность отвести.

– Что ты предлагаешь?

– Ха, славься, мудрый Фросин, король Аннуина! Славься, ибо ведомы тебе все пути и тропы! Славься, ибо в эту ночь ты воистину властен над судьбой!

– Замолчи!

– Славься, король Фросин, ибо струсил Марх, дрожит перед Гвином, отшиб себе и разум, и память!

– Карлик!!

– Славься, мудрый Фросин! Ходят за советом, ибо ты один здесь обладаешь редким даром: умеешь думать!

– Хватит издеваться надо мной, – сказал Марх спокойно. – За века, что я был заперт в мире людей, я действительно отвык от многого. Ты прав: я знаю, что надо делать.

Аннуин – это не только мир магии. Это еще и страна легенд. Одни легенды сказывают сейчас, другие забыты, третьи пока неведомы людям – но здесь они все. Уйти в легенду – это спасение для моей Эссилт, раз уж я не могу избавить ее от Друста.

«Уйти в легенду». Люди так часто произносят эти слова, не подозревая, что здесь это можно сделать самым буквальным образом.

Как найти дорогу в легенду? Не знаю. Не могу объяснить. Но чувствую так ясно, как ощущаешь снег на лице и тяжесть меча в руке, даже и закрыв глаза.

Там, в мире легенд, нет безумства магии – там каждое чудище будет побеждено, там самый злой великан окажется самым доверчивым глупцом, там встретятся даже те, кто был разлучен всеми силами мира… там покой, ясность и неизменность.

Там моя Эссилт будет в безопасности. Пока. А потом я найду способ вернуть ее в Корнуолл.

Вы, стражи Аннуина! Гоните Друста туда. Не дайте ему свернуть!

В этом хаосе взбесившихся миров померещился какой-то просвет. Мир людей? Мир, похожий на него?

Неважно. Там скалы не становятся тучами, там нечисть не застилает крыльями небо. Я уже различаю жилища… похоже на Ирландию.

Туда!

Если это и впрямь Эрин – дочь Ангеррана найдет там пристанище для нас. Если же это Аннуин принял облик мира людей – всё лучше, чем этот мрак и морок.

Еще немного – и под моими копытами будет не бушующая бездна, а твердая земля и зеленые травы.

Еще немного! Мы почти у цели!

Друст отлично угадал путь. Почти вошел в легенду.

Легенду о короле, его племяннике и деве.

Легенду о любви.

Если эта легенда – о счастье, то лучшего убежища для Эссилт не сыскать.

Мне не нужно входить в эту легенду, чтобы увидеть ее.

Я – король Аннуина, одно касание мысли – и я вижу всё.

Довольно! Дальше и глядеть не хочу!

Не такой судьбы я искал для Эссилт и Друста!

Псы мои, не пускайте их туда! Заставьте повернуть!

Эссилт было обрадовалась, увидев покой вместо хаоса, увидев места, похожие на родные. Она вздохнула облегченно: неужели конец этой скачке?

Но тут произошло самое страшное: их настигла Свора. Псы ярились вокруг Друста, наскакивая со всех сторон, он пытался отбиваться копытами, но конское тело слушалось плохо, и мешала всадница на спине.

Эссилт не знала, как поджать ноги, в любой миг ожидая, что оскаленная собачья пасть вонзит зубы в ее плоть или стащит наземь за подол…

В кольце собак оказался просвет, и Друст скакнул туда. Псы – за ним.

Беглецам давали мчаться вперед, но яростно нападали, едва белый конь пытался найти путь в ту светлую страну.

Вот еще одна легенда. Это что-то наше, северное. И король – почти мой тезка. И приемный сын… его отец, король, убит. Юноша любит жену приемного отца, но не смеет ей открыться.

Так, это мне начинает нравиться…

Она на пиру подносит всем, кроме него, сонное зелье… домогается его любви… бесстыжая женщина, ничуть на мою Эссилт не похожа! Он обещает вернуться к ней, когда станет королем. При прощании вручает камень, в котором сокрыта его душа.

Кажется, там Эссилт делать нечего… Чем там всё кончится? Эта бесстыжая женщина разбивает голову о камень при ложной вести о смерти возлюбленного – и его камень-душа расколот.

Нет, туда я моих беглецов точно не пущу.

А легко ходить белым Коньком: бегом-кувырком, глупость тайком, вот и судьба вверх дном.

Легко ходить и черным Конем: врагов пригнем, судьбу сомнем, а вот только жену теперь днем с огнем…

Кто б научил, как ходить Вороном? Ходить гоголем, к примеру, проще. И учиться этому не надо.

Ох, не надо.

О Ворон, Ворон, кто мне раздобудет… Нет, красавицу с губами, белыми как мрамор, с лицом, алым как кровь… тьфу, наоборот! и с волосами, черными как крыло ворона, – ее мне не нужно. Есть уже у меня красавица. Вон, побледнела от страха. Любой мрамор розовее.

…кто мне раздобудет ключи от твоей темницы? Ключи мои, ключи!

Или я сумел добыть?

И ведь не расскажешь никому о моро́ке с твоим освобождением, Ворон. И об истекшем сроке заточения – ни словечка. Только думается мне, ты усвоил уроки… и ныне в прошлом твои пороки. Ну что, Ворон? Рискнем? Встретимся? Поговорим о роке?

Ты снова полетишь против ветра, не сомневаюсь.

Против какого именно ветра, вот в чем вопрос.

Друст скакал, гонимый – или подгоняемый? – псами Аннуина. Дороги он не выбирал, мчась в ту сторону, откуда Свора не нападала на него. Вдали забрезжил еще какой-то светлый мир… похожий на Лотиан, – но красноухие собаки не дали даже приблизиться к нему.

«Чего ты хочешь от нас, жестокий король? – с отчаяньем обреченного подумал Друст. – Смерти моей? Твои псы ни разу не ранили меня, они лишь не дают мне остановиться. Ждешь, пока я упаду без сил? Жди… меня еще надолго хватит. Травишь нас, как дичь. Уж лучше бы убил одним честным ударом. Бессердечный король… хуже злодея, бьющего из-за угла…»

Словно вторя мыслям Друста, перед ними открылся еще один мир легенды. Опять – Ирландия или ее призрак. Король, племянник, невеста короля, на свадебном пиру зачаровавшая всех и избравшая себе юного спутника вместо его дяди. Скитания в лесах… меч между телами любящих… и смерть, снова смерть. И снова – месть короля.

Едва ли Друст и Эссилт успели разглядеть этот мир – псы набросились на них с такой яростью, что белый конь еле успел свернуть, а то бы, пожалуй, Свора Аннуина растерзала их.

А поодаль, стоя на сгустке мрака, высился вороной скакун. С конской морды смотрели человеческие глаза – жадно выискивая ту легенду о короле, племяннике и супруге, в которой не будет гибели от лжи и предательства.

Вот еще один путь. Тут вообще нет никакого короля. Надеюсь, не будет и предательства.

Снова предательство.

Не пущу!!

Друст еле скачет… за эту ночь, кажется, прошли года. Он устал, как после страшной битвы, и кто бы поверил, что я устал не меньше. Ручаюсь, он считает меня бессердечным мучителем. Он не поверит, что я в эту ночь не преследовал, а спасал его.

Неважно.

Я должен найти для них путь к спасению. А если не найду – загнать Друста, чтобы он упал. Только так я смогу пересадить Эссилт к себе на спину – и вынести ее в мир людей.

И этого самолюбивого глупца как-то вытащить… если он будет без сознания, я сумею его спасти. Хоть он того и не стоит!

– Мы на кромке леса Муррей, – подал голос Фросин.

Было странно слышать карлика без его обычных ужимок.

– Ты думаешь?..

– Я уверен. Загони их туда – там они будут в безопасности.

– Друст почти падает с ног. Может быть, разумнее…

– Не успеешь до рассвета. Поединок Гвина и Гуитира близится к концу. Твой враг скоро будет здесь. А с королевой, да еще и с этим… белым же-ребенком ты не поскачешь быстро.

– Но как я верну Эссилт из Муррея?

– Никак. Она вернется сама. Она любит тебя, она сможет найти обратный путь.

– Послушай. Мне знаком твой голос. Я знаю тебя – когда ты не паясничаешь. Я вспоминаю, но вспомнить не могу…

– Хе… я люблю песни Талиесина о Битве Деревьев! Велик рассказ о дровах недорубленных, храбро в бой ринувшихся… только вот ни слова о самой битве, да и о победе в ней что-то скромно молчит сын Гвидиона!

– Ты-ы…

– Я – карлик Фросин. Мерзкий, смешной, хилый, уродливый карлик Фросин!

– Ты говорил, что скроешься, но я не мог предположить…

– Манавидан взыскал с меня долг этой ночью: велел мне дать поймать Друста с королевой. Скажи мне, Марх, сильно ли я навредил тебе в ночь Самайна?

Вместо ответа вороной конь преклонил колено перед нелепым, отвратительным карлой.

– Вот я и говорю, – хмыкнул Фросин, – теперь все священные свиньи будут хрюкать над Манавиданом. И не-свиньи тоже!

Вихрь разбушевавшегося чародейства стихал.

Белый конь с его всадницей скрылись в самом сердце Аннуина – в лесу Муррей. Свора, которая сделала свое дело, исчезла, обратившись в туман.

Мирддин, которому сейчас было не до ужимок Фросина, бил босыми пятками по бокам свиньи, ведя Марха кратчайшим путем обратно в мир людей.

– Почему ты помогаешь мне? – спросил человеческий король Аннуина.

– Ты держишь пути открытыми, – ответил Владыка Дорог. – Срази тебя Гвин – со мной будет что-то похожее на смерть человека от голода.

– Чем я могу отблагодарить тебя?

– Подари мне эту свинью.

– Но она уже твоя..?

– Ай, – заголосил Фросин (тут уж именно Фросин). – Путаем подарок с подачкой! Путаем предателя с дарителем!

– Прости. Конечно, я рад подарить тебе ее. Я, Марх, сын Рианнон, король Корнуолла и Аннуина, дарую Ми…

– Фросину!

– …Фросину свинью из священного стада.

Эти возвышенные речи ничуть не мешали обоим мчаться во весь опор.

– Всё. Отсюда дорога прямая, дальше сам.

– Спасибо.

– Я останусь здесь. Если проедет Гвин – пошлю его… охо-хонюшки, куды ж я его пошлю…

– Спасибо.

– Расспасибкался! Давай отсюда со всех четырех, увалень копытный! Сам спит на ходу, а бедному старому Фросину потом хитрить-плутовать, гада-Гвина морочить!

Марх не счел нужными дальнейшие любезности и поскакал прочь.

Фросин слез со свиньи, достал откуда-то немалых размеров нож (как такой клинок скрывался в лохмотьях карлика – было невозможно понять).

– Ну что, хрюшка? Чем чародейство чаще, тем чуднее жить хрюшке? Неистощима щедрость священной свиньи, только редко люди режут любимую…

С этими словами он откромсал от свиньи Аннуина изрядный окорок. Кровь не потекла, да и свинья, кажется, ничего не имела против. Даже наоборот.

– Могуча магия, – удовлетворенно заявил Фросин и вгрызся зубами в кусок мяса.

Светало. Фросин пировал подаренной свиньей, когда вдали заслышался стук копыт.

– Бедный бледный белый бес убежал, бедняга, в лес… – пробормотал карлик с набитым ртом. – Долго по лесу он бегал, репой с редькой пообедал… И зачем нам два белых коня в одну ночь? Нешто мы в заморские тавлеи играем? Ох, белые начинают и проигрывают…

Подо всю эту несуразицу на дороге появился Гвин. Действительно – белый и бледный.

– Эй, карлик! – крикнул он. – Здесь был Марх? Куда он поскакал?

– Столько следов… – закашлялся Фросин. – И слепой славно выследил бы…

Гвин закружил на месте и умчался в самом неверном направлении, а Фросин, устроившись у дороги, продолжил отрезать от своей хрюшки куски мяса, приговаривая:

– Веч-веч-ветчина! Почему – «ветчина»? Не вечна ветчина… да и короток окорок…

Свинья довольно повизгивала, будто ее гладили меж ушек, а не кромсали ножом заживо.