Пираты Саксонского моря
Друст и его небольшой отряд шли следом за Динасом. То ли нечеловеческий Аннуин не пожелал им открыться, то ли это Динас счел, что незачем воинам видеть этот мир, – а только идти им пришлось в плотном тумане, где можно было различить лишь товарища в шаге от себя, не дальше.
Всем было не по себе, и они вздохнули с облегчением, когда потянуло соленым воздухом. Море. Снова мир людей, а не этот серый морок.
Туман рассеялся, они вышли на прибрежную скалу.
Южный берег Корнуолла мало отличался от западного. Будто они и не проделали путь нескольких дней за время одной стражи.
– Здесь я оставлю вас, – сказал сенешаль.
Друст зло усмехнулся:
– А я считал тебя моим другом.
Динас спокойно покачал головой:
– Я не друг никому из вас. Даже Марху. Я служу Корнуоллу – и только. А от ссоры короля с наследником моей стране будет только беда.
– Наследник? Я?! Я изгнанник.
– Нет, Друст. Ты был и остаешься наследником Марха. Подумай об этом. За два года можно успеть подумать о многом…
– Два года? Почему – два года? Король не называл сроков.
– Не называл, верно. Но он их знает, и их знаю я. Через два года с небольшим тебя призовут в Тинтагел. Подумай, каким тебе стоит придти туда.
Динаса окутал невесть откуда взявшийся туман – и сенешаль исчез. Друст со своими воинами остался один на пустынном берегу.
Кромка берега: Друст
Ну что ж. Нас сослали, и тут уж ничего не поделать. Заниматься нам здесь решительно нечем, и мы или свихнемся от скуки, или… или нам придется играть в оборону этого берега от саксов.
Хм, рассказал бы кто саксам, что мы собираемся защищать от них эти забытые всеми богами скалы! Половина саксонского войска передохла бы со смеху!
Ладно. Динас оставил мне надежду: два года. Не так и долго, если вдуматься.
Приступим к славному делу обороны. Не от саксов, так от безделья защитимся.
Друст обвел взглядом свой отряд.
– Приказ первый. Разыскать рыбацкую деревню, оставить всю поклажу там. А потом – прочесать весь берег к востоку, найти самую удобную из дальних бухт. Такую, которою саксы непременно выбрали бы.
Ответом Друсту были молчаливые усмешки воинов.
– Са-аксы! – со смехом протянул Горхир. – Что саксам делать здесь?! Разве что буря занесет их в наши воды.
Сын Ирба молча ударил его по лицу. Из носа воина потекла кровь.
– У нас – приказ короля, – рявкнул Друст. – Мы обязаны выполнить его.
Отряд молчал.
– Так. Вы не верите, что саксы придут сюда. Я тоже не верю. Но если нелегким ветром их занесет так далеко на запад?! Возможность этого ничтожна, но вы представляете, что будет, если они высадятся на незащищенный берег Корнуолла?!
– Если они высадятся, то сметут нас, как ветер солому, – мрачно ответил Датар.
– Если мы встанем с мечами у них на пути – да. А если хитро укрепим самую удобную бухту? Если встретим их стрелами из-за утесов?
– В удобной бухте редко бывают удобные утесы… – с сомнением сказал Сгилти.
– Так сделаем их!
– Друст, ты собираешься сражаться с призраками, – покачал головой Горхир.
– Ладно. Я не хотел говорить этого, но придется. Неужели вы не понимаете, что если мы не будем готовиться к бою с саксами так, как будто они непременно приплывут завтра, то – мы рехнемся здесь от безделья?!
Со здешними рыбаками воины Тинтагела подружились быстро. Друст опасался излишнего внимания… нет, даже не воинов к женщинам в этом селении, а наоборот – женщин к воинам, но пока всё обошлось. А потом столичные воители отправились на восток, одни по суше, вторые на лодках – искать место наиболее вероятной высадки саксов.
И все сошлись в том, что лучше этой бухты не найти. Широкий пологий полукруг берега, надежно укрытый скалами с обеих сторон. Рыбакам он не был удобен, но для саксонских драккаров годился как нельзя лучше. Да и был настолько далеко на востоке, что не оставалось и сомнений: если саксы причалят – то только здесь!
– Угу, – корчил рожи Горхир, – надо бы им сообщить, какую чудесную бухту мы для них нашли!
Друст мрачно взглянул на него, и воин отвернулся: саксы саксами, а нос у него один…
Первым делом Друст приказал строить дружинный дом. Хотя нет: самым первым он назначил смены дозорных на скале, высящейся над округой, – смотреть на восток, не плывут ли враги. Этот приказ был встречен уже не ропотом, а злыми шутками – воины понемногу смирялись с «войной с призраками».
Они сложили из камней подобие рыбацкой хижины – только гораздо более длинное, на всю полусотню. Перекрыли плавником, нарезали дерна и торфа на крышу. Не парадные залы Тинтагела, но жить можно. Весенние дожди моросят по крыше, которая летом зазеленеет.
Потом Друст приказал укрепить утесы по краям бухты. Но не сложить стены из мелких камней, что сразу бы выдало защитников, а прикатить огромные валуны, чтобы те казались природным продолжением скал. Не успели воины воспротивиться, как Друст со смехом предложил состязание: кто прикатит самый большой валун – и ставкой назначил свою серебряную фибулу, привезенную из Ирландии некогда.
Соревнование магически подействовало на отряд. Утесы росли на глазах, и камень Друста оказался отнюдь не самым впечатляющим. Сын Ирба отдал фибулу Глеулвиду и ничуть не жалел об этом. Лучших стен с бойницами не было и у Тинтагела.
На рыбацкой лодке Друст и еще пара воинов проплыли вдоль бухты, проверив незаметность укреплений с воды. После этого командир приказал присыпать валуны землей, чтобы летом между ними выросла зелень: будто этим расщелинам не один десяток лет.
Шутка «может быть, саксы всё-таки приплывут и оценят наши труды» переставала вызывать смех.
* * *
Близился Бельтан. Воины дружно стали вспоминать, что в рыбацком поселке… ближнем, а еще восточнее, а еще – помнишь, мимо проезжали… есть очень даже симпатичные девушки, даром что пахнут морем и рыбой – но что в этой глуши не пахнет морем и рыбой?!
Друст махнул рукой: поезжайте, веселитесь. Его звали с собой: поедем, командир, развеешься. Он молча качал головой. Искать радости в объятьях рыбачки? – после Эссилт?!
Так что в Бельтан в «саксонской бухте», как ее обозвали воины, он остался лишь с несколькими воинами, решившими, что не бросать командира – это важнее утех с красавицами побережья.
Кромка берега: Друст
Веселятся за холмами… Костры на скалах. Плясуны с факелами. Хохот. Нестройные визги дудок, грохот барабанов. Красавицы рыбацких селений… впрочем, в оранжевой пляске огней любая покажется прекрасной. Мои воины, которым в эту ночь ни в чем не будет отказа.
…А из морских пучин поднимаются совсем другие девы. Их кожа нежна, волосы зелены, черты лица совершенны, нагое тело маняще прекрасно… Почему я вижу их?! Я не могу… не умею видеть… не должен.
Но откуда-то знаю: стоит мне спуститься в полосу прибоя – и меня обступят красавицы, перед которыми и Эссилт – простушка. Стоит только спуститься…
Их песнь… в этой бухте не слышно ничего, кроме шума прибоя, но я знаю: они поют, поют для меня, они зовут, прекрасные и холодные, как пена на волнах…
Кромка берега: Дахут
Захлестнуло тебя, затянуло тебя,
Затопило соленой водою.
Полюбила тебя, погубила тебя —
Все русалка, отродье морское.
Горьким хмелем волны допьяна напоит,
Одеялом лазурным укроет,
Навсегда поцелуями веки смежит —
Все русалка, отродье морское.
Кромка берега: Друст
Дахут… откуда я знаю твое имя?! Бред, безумие?! Твое тело бело, как лунный свет, податливо, как воск, и желанно, как капля воды жаждущему… нет прекраснее тебя, отказавшей Марху и готовой раскрыться для меня, как раковина раскрывает створки под ножом ловца жемчуга…
Бред! Это просто ревность. Эссилт сейчас с дядей. Нетрудно догадаться, чем они заняты в ночь Бельтана.
Поневоле начнешь выдумывать себе страстных морских дев.
В волнах «саксонской бухты» ундина плеснула с досады по воде и ушла на глубину.
Человек бы сказал: «Сорвалось».
И у морских бывает так, что клюнувшая было добыча – срывается.
* * *
…Осенние шторма были подлинным праздником для отряда Друста. Приплывут саксы когда-нибудь или нет – но сейчас они не приплывут совершенно точно. А это значит, что больше не придется давиться надоевшей рыбой, – воинов ждет охота.
Друст лично отобрал половину отряда. Во-первых, те, кто больше других заслужил право отдохнуть от моря, которое все как один уже давно ненавидели. Во-вторых, лучшие копейщики: охота – это, конечно, праздник, но смертельный риск при схватке с кабаном остается смертельным риском. И в-третьих, двое-трое самых крикливых: если не оставить их здесь – они своим возмущением сведут с ума всех.
Сам Друст не поехал. Хотя хотелось. Безумно хотелось. Пр-роклятье, он Эссилт не вожделел так, как эту охоту! Гнать зверя по лесу… настоящего зверя по настоящему лесу, рисковать взаправду, а не выдумывать, как нападут несуществующие саксы… это было подлинное счастье, и оно было дороже всех женщин мира!
Но сын Ирба понимал яснее ясного: его отряд будет готов биться против саксов ровно до тех пор, пока сам Друст будет показывать, что угроза высадки желтоволосых варваров существует. Ежедневно и всерьез. Стоит ему хоть на день перестать вести себя как командиру заставы, на которую нападут вот-вот, – и всё. Конец. Отряд просто перестанет слушаться его – и потом быстро, слишком быстро сойдет с ума от безделья.
«Как ты жесток, Марх! Отправил бы меня сюда одного…»
Половина отряда, отправленная на охоту, вернулась нескоро. Миновал Самайн и даже (вот диво-то!) выпал снег. К утру он растаял, но неважно. Это уже была зима.
Друст делил мясо столь тщательно, как не стал бы делить серебро. Доля охотников. Доля тех, кто остался в «саксонской бухте». Доля рыбаков, кормивших их с весны. Доля кузнеца – пусть малое, но возмещение за то железо, из которого они станут ковать наконечники стрел. Доля командира… Друст усмехнулся: он заранее решил, как поступит с ней.
– Вы – лучшая из дружин! И на свою долю я устрою пир! Ешьте досыта и не думайте ни о чем!
* * *
Настала зима. Гадкая морось стучала по крыше дружинного дома. Датар на сколько-то дней исчезал… никто особо не спрашивал, куда. Всё и так ясно. Когда он заявил, что женится и что всю дружину ждут на свадьбе, никто не удивился. Друст разрешил Датару взять два кабаньих окорока из кладовой – к собственному удивлению, сын Ирба теперь мерил всё на стоимость мяса, муки, ячменя, железа…
Справили свадьбу. Тихонькая рыбачка с невзрачным лицом никак не могла пережить удивления от того, что ее муж – дружинник и что на свадьбе у них сам наследник Корнуолла.
Датар был счастлив, обнимал свою изрядно располневшую жену и всё приговаривал: «Теперь я никуда с этих берегов не уйду!»
Друст махнул рукой и дал ему пару зимних месяцев на то, чтобы пожить семейной жизнью.
Кромка берега: Друст
Тоска…
Зимние ветра, непогода.
Еле дождались дня без дождя, чтобы соорудить на наших «дозорных башнях» навесы. Все работали так споро, как никакой приказ не заставит.
Наш враг – не саксы. Наш враг – безделье. И на этого врага мои люди ополчились так, что… Что мне осталось лишь стоять в стороне и указывать, как лучше класть кровлю.
И вот теперь я отправляю очередных дозорных на вполне удобные наблюдательные посты. По двое. Пускай болтают, глядя на штормовое море.
Всё равно больше делать нечего.
А я буду ковать. Ибо в девять искусств, приличных каждому знатному человеку, кузнечное мастерство тоже входит.
Если… то есть «когда» – приплывут саксы, нам понадобится много, очень много стрел.
Сотни наконечников. На это моего кузнечного умения как раз хватит.
Друст устроил свою кузню прямо в дружинном доме. Так удобнее – всегда найдется кому раскачать ему мехи. Но это хорошо и другим: его воины, прежде никогда не державшие в руках молота, займутся ковкой… а даже если и не ковкой – так древками, оперением.
Ведь если саксов всё-таки угораздит приплыть сюда – защитникам понадобится не сотня и не две стрел.
И эти стрелы не появятся сами собой.
В общем, все вполне добровольно занялись стрелами.
А устав бить молотом, Друст принимался рассказывать.
Кромка берега: Друст
Я бы и спел – но без арфы-то как?!
Когда-то я пел для Хен Вен – и она похрюкивала в ритм, если мне удавалось поймать верную мелодию и слова.
Я пел для Марха. Пел для властителей Каэр Лундейна. Пел для Гвидиона… до сих пор мороз по коже, как вспомню.
Под моими пальцами арфа была живой – нет, больше: она откликалась моим мыслям и чувствам, она была податливее, чем Эссилт даже в лучшие наши ночи.
И – петь без арфы?!
Это противоестественно.
Это всё равно что утолять свою страсть с мужчиной, раз нет рядом женщин. Гадость и мерзость.
Ночью, когда большинство дружинников уже засыпало, Друст вышел из дома.
Можно было спокойно лечь спать, завернувшись в теплый плащ, привезенный еще из Тинтагела, но… что-то погнало сына Ирба в холод и тьму. Что – он и сам не понимал.
Было тихо, что удивительно. Даже какие-то звездочки проглядывали.
Друст постоял, прислушиваясь: где тот-та-то, что заставило его выйти в ночь. Похоже, оно было на левой «дозорной башне». Он пошел туда.
Сын Ирба еще не дошел до утеса – а из темноты навстречу ему выступил светлый силуэт. На глазах призрак обретал плоть… это женщина… немолодая, полная, но сохранившая красоту фигуры. Уже не призрак. Уже реальная. Он ее никогда не видел, но…
– Здравствуй, Друст, – сказала она.
– Т-ты меня знаешь? – удивился тот.
– Да и ты – меня, – улыбнулась толстуха. – Столько лет мы прожили в одном доме.
– Хен Вен?! Ты? Но вы же с Коллом ушли…
– Да, мы ушли, – кивает Священная Свинья. – Но ты так страдаешь, что у тебя нет арфы. Это слышно на все миры. И – вот.
Только что в руках у этой полнотелой красавицы не было ничего. Но сейчас она держит арфу. Арфу, которую Друст узнает из тысячи.
– Спасибо, Хен! Я твой должник.
– Просто пой, маленький свинопас. Просто пой.
За стенами дружинного дома ревела зимняя непогодь, но торфа хватало на несколько больших очагов.
Друст, счастливый, как новобрачный на свадьбе, был готов играть на своей арфе дни и ночи напролет. Да и не слишком отличались друг от друга дни и ночи в этой серой мути.
Сейчас он снова был и в маленькой хижине Колла, и впервые видел Тинтагел, и брел к Каэр Лундейну, платя песнями за кров и хлеб, он сейчас пел так, как не старался и перед Гвидионом…
А они слушали. Слушали с той жадностью, с какой растрескавшаяся от жары земля впитывает капли дождя.
Не каждый день сын короля поет для простых воинов. И от того, что сейчас это происходило именно каждый день, оно не переставало быть подарком судьбы.
А Друст, казалось, забыл про «саксонскую бухту», про подготовку к лету… он сейчас странствовал по собственной юности, возвращаясь в нее по извилистым тропинкам песен.
Кромка памяти: Друст
Слезы на глазах. Смешно: мне не пристало плакать. Я не плакал ребенком.
Но сейчас… Это прошлое, забытое и вдруг вернувшееся… у меня тогда был целый мир. Было будущее, было настоящее – оно потом станет славой, а тогда просто было сегодняшним днем.
Были подвиги… потом мне объяснят, что это великие деяния, а тогда это были будни.
Было. Было и больше нет.
Сосланный в глушь – вот что у меня осталось. Дядя отвернулся от меня… и это он еще милостив. Любой другой казнил бы… он же всё знает, иначе не отправил бы меня сюда.
На что я променял свою судьбу? На объятья Эссилт?!
* * *
За зиму у Друста возникло много идей. Он приказал воинам строить плоты, на которые торжественно усадили «саксов» – соломенные чучела. По ним били стрелами без наконечников, у всех стрелы теперь хорошо различались – и совсем нетрудно было выяснить, кто стрелял метко, а кто плохо. Для таких Друст придумал особое наказание: заставил их выводить плоты с «саксами» из-за мыса, а потом собирать по воде стрелы промазавших.
На следующий день купаться отправлялись новые неудачники. Очень скоро плохих стрелков стали дразнить «саксами».
Дружина, озверев от зимнего безделья, тренировалась радостно и весело. Даже самые суровые требования командира – это лучше, чем сидение в четырех стенах. Они боролись, фехтовали, метали камни – кто дальше; но главным занятием их оставалась стрельба. Друст не уставал повторять:
– Если саксы приплывут, – и при этом «если» его лицо становилось суровым, – то мы сможем справиться с ними, только пока они в море.
Динас появился ниоткуда.
Просто солнечным весенним днем оказалось, что сенешаль Марха стоит на берегу.
Друст помчался к нему – обрадованный и изумленный одновременно.
– Что делает сенешаль Корнуолла в нашей глуши?
Динас улыбнулся:
– А пришел узнать, как вы тут. Не заскучали ли? Насколько пропахли рыбой?
Он сразу же заметил два новых утеса над бухтой.
– Ну, насчет рыбы – это нюхай, – усмехнулся Друст. – А скучать нам некогда, у нас каждый день веселье.
Командир обернулся к воинам:
– «Саксы», марш в воду! Плывете от самого мыса!
Потом Друст жестом любезного хозяина указал сенешалю на правый утес:
– Прошу. Оттуда прекрасный вид на нашу бухту.
Они выпустили по сильно обтрепанным соломенным саксам положенное число стрел – на этот раз метко как никогда. Похоже, присутствие королевского посланца действовало благотворно.
Отпустив воинов упражняться кто как хочет, Друст показал Динасу запасы боевых стрел, сводил на второй утес и там завел разговор – донельзя непривычный и столь же необходимый.
– Тебя послал король, так?
– Что из того?
– Мне… мне нужна его помощь, Динас.
– Какая? В чем?
– У меня долги. Пусть король или разрешит мне съездить в Тинтагел, или…
– Или заплатит за тебя? Кому? За что?
– Динас, ты видел наши стрелы. Ответь на простой вопрос: откуда у нас железо? Ты видишь: мои воины не очень-то пропахли рыбой. Ответь, сенешаль: кто нас кормит? Или ты полагаешь, что тех мешков зерна нам хватило на весь год?
Динас одобрительно кивнул и спросил:
– Сколько ты должен?
– Три марки серебра. Но… я просил бы выплатить это солониной, зерном, мукой… вином, наконец. Что рыбакам делать с монетами?
– Хорошо. Корнуолл заплатит.
Друст медленно выдохнул.
Динас понимающе кивнул:
– Гора с плеч?
– Да… я брал у них под слово наследника и не знал, как смогу расплатиться.
Вечером того же дня Динас разговаривал с Мархом.
– Очень вырос. Возмужал, посерьезнел. Отличный командир. Берег укрепил – залюбуешься. С тамошними жителями отлично ладит, и вот, кстати, просил тебя заплатить его долги.
– Какие долги?
– Марх, ты прекрасно знаешь: заставе нужна еда, железо… ну и прочее, по мелочам. Он ручался словом наследника.
– И сколько?
– Ты будешь очень удивлен.
– Ну?
– Три марки.
– Сколько?! Эту мелочь он мог бы заплатить и сам…
– Ему нечем платить, Марх. На нашем щеголе нет ни одного серебряного украшения. Ирландскую брошь (помнишь это чудо?) я видел на одном из воинов. Поприсматривайся я к ним подольше, я бы нашел и браслеты Друста, и кольца, и прочее серебро. Он одаривает дружину – пока есть чем.
– И правильно делает. Но почему он должен рыбакам так мало?
– Отдавал мясом с осенней охоты.
Марх прикусил губу, восхищенно покачал головой:
– Молодец. Растет мальчишка. Это вам не великанов бить… Это ведь настоящий наследник, а, Динас?
– Да, Марх. Щедрый с воинами, заботливый с простолюдинами. И когда спадет заклятье…
– Да. Но не будем мечтать. У нас год впереди. И сделаем вот что: отвези ему всё, что он просил – на пять марок. Ему еще жить там.
– Хорошо, но…
– Подожди, дослушай. Поройся в его вещах. Собери всё его серебро. Отвези.
– А ты не хочешь?..
– Нет. Мне не жаль подарить ему хоть ту самую брошь, которую Эссилт привезла для меня. Но, Динас, подарок короля трудно передарить другому. А я хочу, чтобы он продолжал одаривать дружину. Потому что спустя год я их всех отзову с этого берега. И я хочу, чтобы у Друста были люди, преданные ему до последнего вздоха. А серебро с руки командира, ты знаешь, очень полезно для этого.
На следующий день Динас снова появился на южном берегу. Друста он не беспокоил – воины сейчас заняты, а найти кузнеца сенешалю Корнуолла не составляло труда. Пройтись по рыбацким деревням – тем более.
Солнце еще не скрылось за холмами, а все долги Друста были уплачены. Динас направился к дружинному дому, ведя за собой роскошного белого жеребца, – Марх всё-таки прислал подарок племяннику.
При виде этого коня Друст просиял.
– Я рассказал ему о ваших «саксах», – улыбнулся Динас. – Он говорит, что ты всё замечательно придумал.
– Да брось, – отмахнулся тот, – зимой делать нечего, вот и придумал.
Динас нахмурился. «Для всех нас было бы лучше, если б ты думал не только от нечего делать!» Вслух он, разумеется, ничего не сказал.
Впрочем, Друст был настолько заворожен конем, что и не услышал бы.
Кромка бытия: Друст
Прекрасный зверь… Могучий, быстрый…
Я так и вижу, как я скачу через поля, через холмы и леса – я и ты, я и есть ты, это я – белый конь, и никого нет быстрее меня, я бел как снег и быстр как молния.
Я горд и дерзок, и больше надо мной нет власти ни человеческого облика, ни человеческих законов… я скачу и я свободен! Свободен!
Я – вихрь над миром, я легче воздуха, в моей гриве путаются звезды, и я свобоооден! Больше нет границ, ни Корнуолла, ни Кимры, ни Ллогра, ничего! Небо и подземные бездны – всё это открыто мне!
Динас с волнением и ожиданием наблюдал за Друстом. Сенешаль давно подозревал, каков будет не-человеческий облик сына Ирба… или точнее его сейчас назвать внуком Рианнон. Динас подозревал – а Марх, похоже, знал. И прислал племяннику более чем щедрый подарок.
Он прислал ему возможность выйти за пределы человеческого тела.
«Ну? – закусывал губу Динас. – Сможешь? Нет?»
Телесный облик сенешаля начал таять и расплываться: Динас уходил туда, куда – быть может! – Друст наконец-то выйдет сам. Динас уже видел там смутный облик белоснежного жеребца – и отнюдь не того коня, которого Марх подарил племяннику.
«Ну же! Давай! Я встречу тебя! Давно пора, малыш! Не бойся!»
И вдруг на Динаса словно обрушилась огромная волна. Шторм, взявшийся ниоткуда, смертоносная стихия, сметающая всё… Не сразу он понял, что это – память Друста.
– Я… – голос Друста был хриплым; воин всеми силами скрывал злость, – я благодарен королю за этот подарок. Но конь нам понадобится на дозорном утесе. Если приплывут саксы…
– Я понимаю, – кивнул Динас, с трудом переводя дыхание. И невольно спросил: – Это было так страшно? Смерть твоего отца?
Друст сглотнул:
– Да.
– А чем провинилось бедное животное?
– Ничем, – племянник Марха ответил резко, не собираясь обсуждать свои переживания. – Конь нужен дозорным, а не мне.
Динас молча кивнул.
* * *
Снова лето. Изнуряющие тренировки. Лучшим награда – отлучиться с заставы на день (кажется, зимой справим еще несколько свадеб), худшим наказание – быть «саксами», снова и снова плавать с плотами.
Первый и в стрельбах, и на мечах, и на копьях – всегда командир. Изнуряющий себя упражнениями так, что любому ясно: он бежит от какой-то беды. От утраты, от горя.
Но ведь это не любовь к королеве?… ты же знаешь, говорили, что он… и что король потому и отослал его… да мало ли что говорили, если бы король хоть заподозрил измену, он б не отослал, он бы казнил его!.. а может, он огласки не хотел?..
Воины могут болтать что угодно – шепотом, пока Друст не слышит.
Осень прошла, как прежняя, да и зимой ничего интересного не ожидалось.
Женатые дружинники проводили это время в рыбацком поселке, остальные сидели в «саксонской бухте», делали стрелы, слушали песни Друста… да, нашлось новое развлечение: просчитывать ходы нападающих саксов.
Если бы те напали.
– Так, – сказал Друст, поставив две кружки пива на стол, – это наши два утеса.
Он обмакнул палец в одну из них, провел по столешнице темную линию.
– Это берег.
Воины сгрудились вокруг. Друст взял несколько сушеных селедок, положил на дальний край стола.
– Это – корабли саксов.
Кто-то хмыкнул.
– И вот они плывут… – Друст передвинул селедки, – мы стреляем зажженными и…
– И они быстренько тушат пожар, – скорчил рожу Горхир.
– А мы по ним – боевыми! – со смаком рявкнул Круидне, всаживая в селедку кинжал.
Друст выдернул клинок, подвинул рыбину вперед:
– Они все равно высаживаются. Их мало, но всех в море мы не перебьем.
Фортренн бросил на стол несколько готовых наконечников для стрел:
– А на берегу их встретит еще один отряд!
Друст скривился:
– Ага, из Аннуина.
– Почему? Наши. Десяток-другой.
– Смертники.
– Ну и что? если саксы придут – мы все смертники.
Друст смел наконечники рыбиной, продвинул остальные. Прикусил губу:
– Наше дело скверно. Воины с первого корабля разбили нашу береговую засаду, мы, конечно, тем временем подожгли второй и даже третий корабль, но – остатки воинов с первого зашли к нам в тыл. И это – всё.
– Это сейчас – всё! – рявкнул Ургест. – Надо просто обнести лучников стеной с берега. И проход оставить – для одного! И пусть хоть сотня саксов зайдет к нам в тыл – нам будет всё равно, как стрелять – в море или по суше! Мы их всех перебьем!
Мысль защитить утесы с тыла так увлекла всех, что воины не стали дожидаться весны и ясных дней. Если не хлестал дождь – они таскали камни, строили стены вокруг постов.
Прошло то время, когда Друсту надо было убеждать их трудиться на этих утесах. Теперь они делали всё сами – просто потому, что привыкли думать об этих скалах, как о пограничном рубеже.
Теперь бухту охраняли две неприступные башни, способные держать круговую оборону, пока не кончатся стрелы.
То есть очень, очень долго.
…А в мире наступала весна. Зеленела трава. Где-то в холмах блеяли овцы. Море успокаивалось после зимнего безумства.
* * *
…Когда Горхир увидел далеко в море четыре темных рыбины, плывущих почему-то не под водой, а над ней, – он не сразу понял, что это. Этого не могло быть. Два года, два несказанно долгих года фраза «вот приплывут саксы» была заезженной шуткой.
И – приплыли.
То есть – еще не приплыли. Маленький отряд еще успеет подготовиться к встрече.
Впрочем, к ней всё давно готово.
Горхир сбежал с утеса, вскочил на коня – удивленное животное заржало, не понимая гнева и спешки всадника. Грохот галопа по горной тропе, одна гора позади, маленькая бухта, еще скальник, еще…
– Горхир! – закричал Дремидид, указывая на крошечную белую точку вдалеке.
Этот крик всё сказал отряду Друста. Из воинов, сосланных на безделье, они вмиг превратились в смертников.
Друст отложил недоделанную стрелу, встал. Бойцы окружили командира.
– Принести вина! – приказал сын Ирба. – Выпьем напоследок. Заката нам уже не увидеть. Но эти воды станут красны не только от нашей крови.
Сбегать за мехом было недолго.
– Я пью за нашу смерть! – крикнул Друст. – На погибель саксам! И да славится король Марх! Да славится Корнуолл!
– Корнуолл! – взревели пятьдесят глоток.
Кромка смерти: Друст
Ты же хотел меня казнить, дядя. Конечно, ты слишком благороден, чтобы отдать прямой приказ.
Радуйся: сегодня саксы исполнят твой приговор.
Знаешь, так будет лучше всем. Ты получишь племянника-героя, павшего в бою с многочисленным врагом. Это повод для отцовской гордости, верно? Не предатель, овладевший твоей женой и за это приговоренный, нет. Славная гибель наследника, которой тебе не придется стыдиться.
Так будет проще и мне: тоже ведь не хочется умирать как преступнику. Я любил тебя, государь, – пока Эссилт не встала между нами. Я погибну в бою. За Корнуолл. За тебя.
Нам не победить этих саксов – Горхир говорит, их четыре корабля. Три сотни воинов? Четыре?
Нам не победить – но ты увидишь, государь: больше половины врагов останется на этом берегу. В этой бухте, такой удобной для высадки. А с остальными ты без труда справишься потом.
У меня было два года, чтобы подготовиться к моему последнему бою.
Я был плохим сыном, но остаюсь хорошим воином.
Прощай.
Два года непрестанных учений сделали свое дело. Лучники разбежались по своим утесам, распаковать запасы стрел было делом минуты, масло наготове, огонь зажечь недолго… Засада притаилась, где положено.
Бухта, такая удобная для высадки, выглядит совершенно безлюдной и столь же безопасной.
Из-за утеса выплывает первый драккар… хорошо выплывает, точно как на учениях… всё знакомое и привычное, разве что там нет соломенных чучел, а есть соломенноволосые враги.
Друст – на правом утесе – окунает обмотанные паклей стрелы в масло, зажигает… командир уверен: на левом утесе делают то же самое.
Приказа не нужно: огненные дуги прорезают небо с двух сторон.
И сразу, ливнем, – боевые стрелы.
Саксы сейчас очень заняты: они тушат пожар на корабле. Им не до броней и тем более не до щитов.
А стрел за два года бездельничающая дружина сделала изрядно.
– Говорят, у них принято уходить к своим богам – в огне, – хмыкнул Хенвас.
– Там – четыре корабля, – одернул его Друст.
– Так зажарим все четыре, – со смехом отвечал воин.
Первый драккар тем временем справился с огнем, саксы разобрали щиты, и бритты стали беречь стрелы: как ни велики запасы, но глупо стрелять по стене щитов. Вот когда саксы начнут высадку – они снова станут уязвимы…
Из-за утеса показался второй драккар. На нем уже поняли: берег защищают – и поспешили разобрать щиты.
– Не стрелять, подпустим ближе! – процедил Друст сквозь зубы.
А вот с левого утеса полетели огненные стрелы. Но это и правильно: им ближе до врага.
С первого корабля выпрыгивали на мелководье, и Друст, велев Гуидре и иже стрелять огненными по второму драккару, сам прицельно бил боевыми по высаживающимся.
Еще два драккара впереди.
Еще есть время.
Еще есть стрелы.
Марх вздрогнул.
Это была боль, как от раны – хотя ничего не коснулось тела короля.
Рана, нанесенная Корнуоллу. Враги. Битва на границе.
Король прикрыл глаза, вслушиваясь в свою страну.
Юг. Берег. Друст.
Пятьдесят – против сотен врагов. Те, кого он послал на смерть.
Марх не размышлял. Всё, происходящее в мире людей, и даже риск быть пораженным Гвином – всё лишилось смысла по сравнению с гибелью ни в чем не повинных воинов.
…Огромный черный жеребец вздыбился, разбивая копытами грань миров, – и поскакал на юг, по не-человеческому Корнуоллу, мимо стен древних великанов, мимо вспугнутых сидхи и прочей нелюди, мимо… он выныривал в мир людей, чтобы сбить со следа Гвина, если тот учуял его здесь, черной молнией проносился через перепуганные деревни и снова прочь, к нелюди, потом к людям, снова… на юг, на берег, туда, где в неравном бою гибнут его воины, где Друст… предатель и всё-таки – сын… на юг, будьте вы все прокляты, на юг!
На берегу кипела битва. С первого корабля не больше трети воинов могло биться, но силы их всё равно превосходили жалкий отряд нижней засады.
Друст рвался туда, вниз, где бились и погибали его товарищи, – но понимал: нельзя. Лучники могут гораздо больше. Лучники должны, обязаны дождаться еще два корабля. Поджечь, перестрелять.
А погибнуть в сече – это они всегда успеют.
Одни стреляли по второму кораблю, другие готовились пустить огонь на третий… уж близко, уже почти…
И тут произошло чудо.
Чудо, которое бывает лишь в древних легендах…
Ниоткуда на берегу возник черный жеребец. Зубами и копытами он раскидал саксов, но не задержался в схватке, оставив недобитых врагов воинам Корнуолла, – он поскакал к морю и дальше – по волнам как по равнине.
– Государь!! – закричал Друст, сейчас счастливый больше, чем когда-либо в жизни. – Мааааарх!
Король не оставил их погибать.
И этот клич – «Ма-а-арх!!» – подхватили все корнуольцы, с новой яростью рубя еще уцелевших саксов и стреляя по их кораблям.
Марх промчался по волнам ко второму кораблю.
Двадцать рядов скамей, двадцать весел с борта. Черный жеребец поскакал по лопастям весел – и лучники на утесах захохотали, видя, как саксы рыбкой летят в море, не успев заранее выпустить весла из рук.
Но другой борт вражеского корабля уже опомнился – и в черного коня метнули не меньше десятка боевых топоров.
Попасть было нелегко, и всё же… один топор угодил в круп, другой в ноги, третий резанул Коня по шее.
– Отец! – Друст закричал, не помня себя. Он стрелял по саксам, стрелял точно, как никогда, стрелял, будто они стояли перед ним в десяти шагах, а не были там, в море…
Он стрелял и кричал, разрывая в кровь углы рта: на его глазах черный Конь, истекая кровью, ушел под воду, и море сомкнулось над ним, и только кровавое пятно на волнах осталось там…
– Не-е-ет!! – корнуольцы орали, не слыша самих себя, и – били по саксам.
Кромка бытия: Марх
Море – жизнь моя, кровь моя солона, как море, волны моря текут в моих жилах…
Владычица бездн морских – мать мне, хозяин морей – отчим мне, бесстрашный мореход – мой отец.
Море – жизнь моя.
Я – оборотень, как все морские. Так поют барды, и правду поют они. Невозможно рассечь волну. Не убить морского оборотня.
Море – жизнь моя.
С волнами смешивается моя кровь, как волна срастается моя плоть…
Ничто не поранит море.
Ничто не поранит Морского Коня.
И когда Черный Конь – без единой раны на теле – взвился из воды, взметая фонтаны брызг, тогда – завопили все. Бритты – от восторга, саксы – от ужаса.
Марх промчался по палубе того корабля, с которого его только что пытались убить, раскидывая врагов, в кровавое месиво мозжа их тела… а после поскакал по волнам к третьему кораблю, спешно разворачивающемуся прочь от этих берегов, где из моря восстают бессмертные чудища.
Не помогло: вороной конь настиг их и проскакал по их веслам. Десятки саксов полетели за борт. Прочие пытались метать в него топоры, но… они уже знали: не поможет. Их руки дрожали, оружие летело мимо. Конь получил лишь несколько легких ран – один раз окунуться, и не останется и следа.
Оказавшиеся в воде саксы вопили. Одни плыли к берегу, чтобы вступить в бой с бриттами, другие надеялись доплыть до третьего корабля (четвертый, не дожидаясь огня и черного чудища, спешно разворачивался прочь).
Друст понял: лучникам больше нечего делать. Два корабля удирают, уцелевшие с первых бьются на берегу. И его, командира, место – внизу.
Сын Ирба выхватил меч, с воплем «Марх! Корнуолл!» помчался по камням. Его лучники – следом, и можно было не сомневаться, что и с левого утеса так же спешат в схватку.
Саксы бились бешено. Смертниками теперь были не бритты, а желтоволосые захватчики. В этой земле чудищ им оставалось лишь подороже продать свою жизнь. Уйти в Чертог Мертвых Героев, к Водану – с великой славой.
Марх прискакал к берегу. С гребня волны как с холма он видел: силы почти равны. Остатки команд двух кораблей – против отряда Друста. Почти равны… и в этом кровавом месиве не сразу отличишь бритта от сакса.
Король собрался с силами перед тем, как ринуться в битву, но…
…но случилось еще одно чудо. Ослепительно серебряное.
По следам Марха сюда примчался Гругин. К самому интересному Кабан, конечно, опоздал – и сейчас с лихвой наверстывал упущенное.
Победа стала лишь вопросом времени. Недолгого времени.
Живых саксов осталось немного. Все – тяжело раненые.
Марх сменил облик. Почувствовал, что сейчас упадет от усталости. Но пока надо было не подавать виду.
К нему подошел Друст. Весь забрызганный кровью, посечен доспех, пара легких ран, на голове скользящая – повезло.
– Государь, – сын Ирба преклонил колено, – ты спас всех нас.
– Х’чшь мня отбл’гдрить? – выдохнул Марх. – Дай вина.
– Вина королю! – рявкнул Друст и вдруг расхохотался.
– М? – вопросил Марх.
– Мы выпили почти всё, что было. Знал бы, что уцелеем, так оставил бы на победный пир.
Марх сидел на песке, привалясь спиной к валуну. Гругин, тоже в двуногом обличье, устроился рядом.
Король с усилием вскидывал почти пустой мех, делая очередной глоток. Если все корнуольцы были окровавлены, то на Мархе не было ни то что своей или вражьей крови, нет – он был бледен, как мертвец.
– Пей, пей, – кивал Гругин. – Тебе повезло: ты получил смертельные раны в конском облике, да еще и в море. Что было б, порань так тебя в человеческом… Ты молодец: вытащил себя из самой смерти, да еще и посреди боя. Горжусь тобой.
– М-м… – отвечал Марх. На более связное не было сил.
Снова подошел Друст:
– Государь, что прикажешь делать с саксами?
– Сюда, – выдохнул король.
С двух кораблей их осталось чуть больше дюжины. Прочие пали на судах, в море, на берегу.
К Марху привели тех, кто мог ходить.
Полуживые, истекающие кровью.
Король Корнуолла сел прямее, вскинул голову.
– Ты оборотень! – рявкнул высокий сакс. Видимо, так он хотел выразить презрение.
Марх медленно кивнул и приказал негромко:
– Отдайте им корабль. Тот, что меньше погорел. Пусть плывут.
Друст не верил своим ушам:
– Ты отпускаешь их на волю, государь?
– Да-а, – прохрипел Марх. – Еще и пресной воды им дайте. Пусть выживут.
– Ты из тех глупцов, что поклоняются новому богу? – удивился сакс. – Ты, оборотень!
– Я сказал. – Король откинулся на камень и прикрыл глаза.
Друст кивнул воинам – исполняйте, а сам присел рядом:
– Дядя, почему?
У Марха не было сил на пространные речи, и он выдохнул лишь одно слово:
– Расскажут…
Кромка мира: Друст
Прости, государь, я не сразу понял тебя.
Конечно. Ты мудр, как всегда. Ты отпустил два корабля. Ты и этих отпустишь.
Им придется рассказать прочим саксам о своем поражении. Оправдаться.
По их словам, один морской Конь станет табунами, выныривающими из вод. Да и десятки лучников обернутся сотнями.
Они расскажут о Корнуолле, как о далекой стране чудищ, грозящей самыми страшными бедами. Жуть, что за берег. Только самоубийца поплывет на запад.
Да, дядя. Ты сейчас возводишь еще одну стену вокруг Корнуолла.
Стену слухов и легенд.
Гругин возился с ранеными бриттами. Марх, оставшийся один, незаметно уснул. Из рыбацких деревень прибежали юноши, сначала сетуя, что не успели к битве, – но одного взгляда на забрызганных кровью воинов и изуродованные трупы хватило, чтобы рыбаки перестали жалеть об опоздании.
Они помогали оттаскивать мертвых саксов на последний из кораблей, а мертвых бриттов относили выше по склону, на траву. Корнуольцев погибло мало, меньше десятка.
На Друста, к удивлению для него самого, усталость так и не накатила. Он всё ждал, что свалится, но нет. Только перевязал раны, кровь смыть было пока некогда – и он багровым призраком бродил по месту битвы, помогая растаскивать тела, отделяя живых от мертвых.
…У Датара было снесено полчерепа – саксонский топор знал свое дело.
Друсту вспомнилось как сегодня сказанное: «Теперь я никогда не уйду с этого берега».
Не уйдет. Теперь – никогда.
Сын Ирба почувствовал, что плачет. Слезы лились по щекам, смывая брызги крови. Ожидание смерти, бешенство битвы, восторг победы – всё это рыданиями хлынуло из горла, Друст выл над телом Датара, рыдая даже не от его смерти и не от жалости к его жене и сыну, – он выл и ревел по-звериному, выталкивая из глотки кошмар этого неимоверно длинного дня.
Бритты проспали до следующего вечера. Большинство уснуло прямо на кровавом песке, иные и доспехов не сняли. Просто повалились.
Марх проснулся, когда начало смеркаться. Оказалось, что рядом сидит Гругин и услужливо протягивает ему деревянную чашу.
– Что это? – нахмурился Конь.
– Вода, – улыбнулся Кабан. – Просто чистая вода. Пей, здесь на всех хватит.
Король жадно схватил ее, принялся пить… в обычной чаше вода давно бы закончилась, но из этой можно было глотать и глотать…
Утолив и жажду, и жадность, Марх вернул чашу Гругину. Спросил:
– А остальным?
– Как проснутся – дам.
Король встал, оглядел окровавленный берег. Гругин кивнул:
– Раненые перевязаны, убитые – вон там, выше, мертвые саксы – на корабле, корабль с живыми унес отлив.
– Спасибо.
– За что? Корнуолл столь же мой, сколь и твой. Я не помогаю тебе, я забочусь о своей стране.
Марх с усилием улыбнулся.
Похоронить саксов было просто. Надо было вывести их корабль подальше в море – и поджечь.
Правда, здешние рыбаки наотрез отказались даже прикасаться к веслам корабля мертвецов – но без труда привязали его к паре своих лодок, вывели подальше и перерезали бечевки.
Огненные стрелы прочертили небо в третий и последний раз.
В сумерках это было красиво. Да и горящий драккар, медленно уходивший в воды… зрелище.
После битвы такое особенно нравится.
Кромка судьбы: Марх
Ты вернешься в Тинтагел героем, сын мой.
Это хорошо.
Хорошо для тебя: не изгнанник возвращен из ссылки, а герой пришел после очередного подвига.
Это хорошо для меня: никто больше о ссылке и не вспомнит. Мудрый король отправил наследника защищать рубежи, и вот – победа.
Не придется напоминать кое-кому, что ты был и остаешься моим наследником.
Мы проедем через всю страну, с юга на север. Это полезно – и тебе (вкусишь славы досыта), и мне (королю стоит ездить через свои земли).
Мне не хочется тебя обманывать, Друст: ты действительно герой и заслуживаешь отнюдь не лжи. Тем паче – не хитрости. Но мне придется солгать тебе.
Мне нужна эта поездка – неспешная, чтобы ты вкусил славы. Да что «вкусил»! чтобы ты наелся ею до отвала. Я буду тянуть время, как только смогу. Время твоей ссылки – и триумфальная неспешность остается тоже ссылкой. Только этого никто не поймет. Ты сам не поймешь тем более.
Я буду тянуть до Бельтана.
Пока с тебя не спадет заклятье.
Нам придется ехать очень-очень медленно… проводить дни в пирах и торжествах.
Чем позже, тем лучше.
Весть о победе над саксами облетела Корнуолл за пару дней.
Встречать горстку воинов, разгромивших несколько сотен саксов, выходили все, от мала до велика. Иные и из других мест приезжали, чтобы только увидеть их.
Друст быстро понял: бесполезно говорить, что из четырех кораблей саксов два вообще не пытались высадиться. Бесполезно рассказывать о заслугах Марха, справившегося с двумя кораблями в одиночку.
Король умалчивал о своих подвигах, и добычей бардов стал только Друст.
Он смирился с тем, что стал победителем полутысячи саксов.
Спасибо, хоть не тысячи. И не десяти тысяч. С этих бардов сталось бы.
– Дядя, – спросил однажды Друст, ускакав вместе с Мархом вперед от отряда, – почему?
– Потому что ты наследник, – сурово отвечал король. – И это не всем нравится. Вот и приходится напоминать.
– Но эта победа – больше твоя, чем моя!
– Неправда. Вы бы перебили большинство саксов без меня. Погибли бы все, да – но забрали бы с собой именно столько врагов, о скольких поют барды.
– Но это нечестно! Ты спас нас, надлежит славить тебя…
– Дру-уст… когда же ты вырастешь? Ты трижды становился величайшим из героев Корнуолла – а всё еще ребенок…
– Я не понимаю.
– Мой мальчик. Честно – то, что укрепляет Корнуолл. Бесчестно – то, что ослабляет его. Научись это понимать.
Уловка Марха сработала превосходно: в Тинтагел они вернулись перед самым Бельтаном.
Друст не искал встреч с королевой – точнее, просто не мог этого сделать: слишком много народу хотел расспросить его о бое с саксами и поднять с ним победный кубок.
…оный кубок приходилось поднимать с заката до рассвета. И не менее, чем с полусотней воинов. Видимо, это был очень тяжелый кубок.
Андред бледнел от ярости.
Марх кусал губы, чтобы скрыть наидовольнейшую улыбку.
Эссилт… А что – Эссилт? Возвращение Друста взволновало ее, но и только. Он не звал ее – и она отнюдь не стремилась к тайным свиданиям.
