Осаждать – не осуждать
Один.
Он не хотел говорить ни с кем. Ему казалось, что он предан всеми. Даже Динасом, который не мог не знать… неважно. Сенешаль не поможет. Не способен.
Он предан Бендигейдом Враном, велевшим поднять проклятый волос. Он предан матерью, которая не отговорила его от женитьбы на изменнице.
Он предан женой, которую был готов любить всем сердцем.
И это всё он бы пережил, но… он предан Друстом. И дело даже не в том, что он, Марх, доверял племяннику как самому себе, – всё хуже: Друст был верен ему, как рука верна телу.
Был.
Друст предал.
Но почему?! Почему?! ПО-ЧЕ-МУ-увау-уу?!
Марх приказал себе успокоиться.
Он не имеет права на гнев. Он волен карать – но не яриться. А карать надлежит с холодным разумом и бесстрастным сердцем.
Так, как он делал всегда.
Только раньше он судил других, а теперь…
Невольно вырвалось: себя?
Осудить Друста – всё равно что осудить себя самого. И Эссилт… Марх успел полюбить ее за эти месяцы.
Почему Друст предал?! Ведь я сам выбросил волос, отказался от женитьбы, ведь Друст мог жениться на Эссилт, ничто не мешало, я признал его наследником, зачем же он привез ее мне, зачем не взял в жены сам?!
Король вздрогнул.
Он почувствовал, что на верном пути. Так было много раз, когда он судил других: когда в череде бессвязных выкриков обвиняемого или жертвы оказывался дающий ключ к единственно верному решению судьи.
Марх-судья холодно спросил Марха-жертву:
– Почему Друст не женился на Эссилт сам, если он любит ее и ты отказался от брака со златокудрой красавицей?
– Не знаю… – покачал головой Марх-жертва.
– Не узнав этого, нельзя их судить, – бесстрастно изрек король.
– Что же, мне идти и спрашивать у своего племянника?!
– Найдем и другие способы узнать. Скажи, способен ли был твой племянник тебя предать?
– Нет!!
– Если человек совершает поступки, на которые он не способен, значит, его что-то вынудило. Что-то гораздо более сильное, чем его воля. Что-то… или кто-то.
– Но Друст не слаб! Он никому не позволит управлять собой!
– Значит, он и не позволял. Значит, мы имеем дело с кем-то оч-чень сильным. Гораздо сильнее, чем нам хотелось бы.
– Бог или Древний?!
– Марх, нет ли у тебя врагов среди них?
– Манавидан… Он?! Поссорить меня с Друстом из-за женщины? Погубить нас обоих?!
– Почему бы и нет? Согласись, это было бы разумно для твоего врага.
– Друст хотел привезти Эссилт мне, но на море произошло что-то?..
– Похоже на правду. Но это еще надо проверить.
Кромка Аннуина: Марх
Я отчаянно надеюсь, что всё это – козни Манавидана. Или кого угодно. В этот миг я готов благодарить любого врага, если окажется, что всё это – его происки.
Если окажется, что Друст и Эссилт не вольны в своей измене… какое это будет счастье!
Ком в горле, не дававший мне дышать последние недели, медленно отступает.
Мать. Рианнон. Ты мне поможешь.
Я не прошу многого: только скажи, есть ли заклятье на моей жене и Друсте. И еще прошу: поведай, кто это сделал?!
Король поспешно вышел из замка, даже не надев плаща. Дозорные недоуменно посмотрели на него, но поняв, что он торопится к ближайшему одинокому менгиру, тотчас потеряли интерес к странностям повелителя.
Он же идет прочь из мира людей – а зачем ему там плащ?
Сами дозорные ёжились под порывами холодного осеннего ветра и совсем не отказались бы сейчас сопровождать короля куда угодно, лишь бы там было потеплее.
А уж люди там живут или не люди – это мелочи. Раз король туда вот так вот, запросто, без плаща бегает, то и честному воину чураться нечего.
Марх дошел до менгира и свернул.
Попал он, к своему удивлению, тоже в осень, и даже, пожалуй, в позднюю. Только небо здесь было чистым, солнце – ярким и каким-то звонким, а пожелтевшая трава казалась златотканым ковром. Окрестности напоминали Корнуолл, Тинтагел высился там, где ему и положено.
– Матушка! Королева Рианнон! – крикнул Марх.
Всадница на белой лошади появилась почти сразу. Колокольцы на гриве ее коня тихонько звенели, и от их музыки у Марха отлегло от сердца.
– Что случилось, сын мой?
Марх поклонился и рассказал.
Рианнон, и не думая спешиваться, спросила:
– Чего же ты хочешь от меня?
– Только одного: помоги мне распознать заклятье. И того, кто это сделал.
– Садись! – приказала Рианнон, указывая на спину своей кобылы. Марх положил ладонь на круп лошади и вскочил верхом, словно и не было никакой всадницы.
Да ее и не было.
Белая лошадь, без седла и узды, поскакала к Тинтагелу, неся сына на спине и переливчато звеня колокольцами, вплетенными в гриву.
– Эссилт! – горячие губы жадно ласкают ее щеки, подбородок, шею…
Темен и густ сад вокруг Тинтагела. Высока и величава Большая Сосна. Ни один человек не найдет возле нее любящих.
Ни один человек.
– Подожди, Друст, милый, мне страшно!
– Успокойся, любимая. Нас здесь не застанет никто.
– Нет, Друст, не сегодня. Я уйду.
– Пустые тревоги, – и он снова и снова целует ее, а его властные руки влекут королеву на мягкую траву.
– Постой! Они близко! Я слышу звон колокольцев. Пусти меня, милый, пока не поздно!
– Это ветер шумит в кронах деревьев.
– Друст, нет! – она вырывается из его объятий. – Я вижу белую лошадь. Это наша беда!
– Это просто туман поднимается с моря. Что с тобой сегодня?
– Нет, милый, я уйду. Король может застать нас. Прямо сейчас.
– Король еще днем покинул замок, и он никогда не опустится до слежки. Этой ночью нам не грозит никто.
– Что ж… если я права, то он увидел достаточно, чтобы нас казнить. Если же прав ты…
– Прочь страхи, любимая! Король может лишить нас жизни, но не отнять друг у друга.
Марх закрыл лицо руками.
– Не могу на это смотреть. Уедем…
– Они невиновны, – сказала Рианнон. – Это заклятье.
– Верю, – ответил король. И повторил: – Уедем.
– Это Манавидан.
– Не удивляюсь.
– Они невиновны.
– Я понимаю.
– Марх, очнись! Сегодня ты не увидел ничего, о чем не знал бы раньше.
– Сегодня я это увидел.
– Сын мой, ты ведешь себя как человек! Стыдись.
Нет ответа.
– Это заклятье не вечно.
– Что?!
– Три года, Марх. Они не властны над собой – три года.
– А… потом?
– Потом – я тебе не помощница. Это будет делом людей.
– Спасибо, матушка.
– И вот еще что, король. Хоть я и укрывала нас чарами, твоя Эссилт видела нас. Эта девочка – настоящая королева, она прекрасно чувствует Силу. Не всякий из Аннуина сможет одолеть ее – даже сейчас. Береги свою жену, Марх. Это сокровище. Бендигейд Вран не ошибся, суля тебе ее в жены.
– Он мне сулил еще и счастье с ней…
– А это уже зависит от тебя, сын мой. Три года минуют, а что потом?
* * *
Марх всё рассказал Динасу. С самого начала.
Не то чтобы король нуждался в совете, – просто правильная мысль чаще приходит, когда о неразрешимом рассказываешь другому.
– И что ты намерен делать? Отошлешь его?
Марх сцепил руки и, глядя в никуда, отвечал:
– Нет.
– Марх?! – ответ короля показался сенешалю безумием.
– Послушай. – Марх подошел к окну, оперся на подоконник и заговорил, обращаясь скорее к бесстрастному прибою далеко внизу. – Динас, Друст не предатель. Он верен мне, как мои руки верны моему телу. И если я поступлю с ним, как с предателем…
– Но его воля не послушна ему! На нем заклятье!
– Именно потому, что на нем заклятье! – рявкнул, обернувшись, король. – Будь его воля свободна, я бы… я не знаю, что сделал бы с ним.
Марх перевел дыхание и заговорил спокойно:
– Динас, заклятье заставляет его предать не меня… то есть, меня тоже, но не это главное. Он предает самого себя. Против воли. И если я его сейчас отошлю, то это всё так и останется. Я признаю, что он не смог одолеть судьбу. И он навсегда останется предателем. Не передо мной даже – перед собой.
– Марх, ты серьезно надеешься, что он одолеет заклятье?
Король усмехнулся:
– Ну а ты представь, что на его месте оказался ты. Ты безумно вожделеешь королеву. Ну и?
Динас помедлил с ответом, честно попытавшись вообразить это, и потом сказал:
– Я бы уехал. Восточные берега Прайдена разоряют саксы, и пришло время перестать думать о Корнуолле и Ллогре как о разных странах… и всё такое.
– Ну именно, – кивнул Марх.
– Разве я не это тебе предлагаю?
– Динас, не время шутить. Не убеждай, что ты не видишь разницы между «уехать» и «быть отосланным».
– Марх, он не сможет. Ты уповаешь на невозможное.
– Динас, вспомни, сколько раз он уже совершал невозможное. Он сын Ирба – и этим всё сказано. Ирб был воплощенным долгом.
– Он сын Ирба, но не сам Ирб! – всердцах крикнул сенешаль. – Ты переоцениваешь его, а я боюсь настолько доверять внуку Рианнон!
Марх удивленно приподнял бровь:
– Тогда начни с меня? Всё-таки я ее сын.
– Внуки бывают похоже на дедов чаще, чем дети на отцов, – буркнул Динас.
Помолчали.
Марх тихо заговорил:
– Динас, пойми меня. Это его битва – с судьбой, с собой… Если я его отошлю – я его уже признаю проигравшим. И это я стану причиной его поражения.
– Тебе будет легче, если поражение потерпит он сам?
– Не знаю. Не верю.
Снова помолчали.
– Марх, ты совершаешь ошибку. Страшную. Может быть, роковую. Но… поступи ты иначе, ты не был бы Мархом.
Тот невесело усмехнулся. Динас продолжал:
– Хорошо. Я спрошу тебя: ты понимаешь, что сегодняшнее их свидание не было последним?
– Не трави душу.
– Ты понимаешь, что, оставляя его в Тинтагеле, ты даешь согласие на новые – одно, два, десять?
– Замолчи!
– Отошли его, Марх.
– Динас… наверное, я плохой муж. Над такими, как я, смеются… но, проклятье, мне Друст дороже жены! Он переборет чары Манавидана, я уверен! Пусть не сразу… пусть это будет мой позор, но мне сын дороже чести!
– Ты безумец, Марх… Ладно. Слушай меня. Я не знаю, сколько у них свиданий еще будет, но обещаю: их не застанет никто. Даже ты. И еще: я поговорю с Друстом.
– Спасибо.
И опять замолчали. За окнами шумит море.
– А как с королевой? – спросил Динас.
– А ей я помогу, – прищурился король. – У меня есть одна мысль.
– И?
– Через три года ее воля будет свободна. Если за эти три года она меня возненавидит – будет ненавидеть и дальше. Если привыкнет бояться – будет бояться. А если полюбит…
– Но она любит Друста.
– Друг мой, ты отлично знаешь, что любовь бывает разной. Очень разной.
Королева сидела за шитьем. Был светлый осенний вечер, из тех, что похожи на последние подарки природы перед затяжными дождями и мрачной зимой.
Вечер – и еще не темно для шитья.
Закусив губу, Эссилт пыталась не думать о произошедшем ночью. Она даже начала было петь… но все слова спутались.
Видел их Марх или нет? Что это было – ее страхи или правда, которая ужаснее всего?
Шитье чуть успокаивало, но мало.
– Бранвен!
– Что, госпожа моя?
– Он видел нас, он нас убьет…
– Госпожа моя, король не тот, кого стоит бояться. Он добр и мудр.
– Он мужчина. А они все одинаковы.
– Все мужчины людей. А наш король – не совсем человек. И может быть, – добавила дочь Земли, – именно поэтому в нем так много того, что обычно называют человечностью.
Кромка судьбы: Марх
Ты боишься меня. Я еще не вошел, а уже ощущаю твой страх.
Я для тебя хуже дикого зверя – в его логово ты вошла бы спокойно. Зверь бы покорился твоим рукам, моя маленькая королева.
Ты предпочла бы зверя мне.
Ты боишься – меня? Нет. Меня ты и не видела никогда. Смотреть – ведь не значит видеть. Перед тобой было лишь зримое воплощение твоего страха, беды, несчастья.
А я? видел ли я тебя хоть раз?
Не знаю. Но хочу увидеть.
Не сегодня, не сейчас. Когда-нибудь. Когда ты, наконец, покажешься мне.
Настоящая Эссилт, которую сулил мне Бендигейд Вран.
Король отворил дверь, петли скрипнули – и Эссилт вздрогнула, обернувшись.
При виде мужа она сжалась.
– Моя королева, – спокойно и ласково произнес Марх.
«Пусть поймет, что я не собираюсь разрывать ее на куски прямо сейчас».
– Да, государь? – она отложила шитье, подошла, поклонилась.
«Хорошо держится. Почти скрыла страх. На лице – маска учтивости. Умница».
– Присядем, моя королева. Я пришел предупредить тебя…
– Что случилось?
– Ничего. Ни-че-го не случилось, Эссилт. Ты меня поняла?
– Нет…
«Лжешь. Хорошо лжешь. Я же слышу, что у тебя отлегло от сердца».
– Моя королева, тебе известно, что такое за́мок. Здесь за каждым твоим (да и за каждым моим) шагом следят десятки глаз. И не все эти глаза добрые. Есть те, кто невзлюбил тебя – просто потому, что ты моя жена. Есть те, кто будет искать твои ошибки. Кто создаст твою вину из ничего.
– Что же делать, государь?
– Жить. Жить, как ты живешь. Но помнить про соглядатаев, жадных до твоей вины – лучше подлинной, но и вымышленная сгодится. Ты меня хорошо поняла? – с нажимом спросил он.
– К-кажется, д-да… – пролепетала Эссилт, не веря своим ушам.
– И вот еще что. Помни: любое произнесенное слово может обернуться бедой. Поменьше говори, моя королева. А уж если с тобой случится такое, что лучше скрыть, – молчи. Запомни: здесь признание равносильно гибели. У тебя… у нас с тобой больше врагов, чем нам хотелось бы. Больше, чем тебе известно. И не все из них – люди.
– Государь…
– Эссилт, – он сжал ее руку, – я вправе гневаться и карать. Я мог бы требовать и приказывать. Но я прошу, только прошу: молчи.
Она подняла на него глаза, расширенные от ужаса? изумления? благодарности?
– Мой коро… – прошептала она, готовая броситься ему в ноги и молить о прощении.
Он сжал ее локоть, а палец другой руки приложил к ее губам:
– Молчи. Ни слова. Никогда и никому. Ты – королева Корнуолла. Подумай – не о себе и не обо мне. Подумай об этой земле. О нашей стране.
Королева медленно опустила веки в знак согласия.
Друст шел к себе, но неожиданно обнаружил, что пришел к покою сенешаля. Доселе аннуинский Тинтагел слушался сына Ирба, и посему сейчас Друст предпочел не спорить с замком. Тем более, что Тинтагел так хорошо помогает им с Эссилт…
Раз приглашают – зайдем.
– Ты звал меня, Динас?
– Звал, Друст. Как тебе шутки замка?
– Ты звал меня за этим?
– Отчасти – да. Представь себе: ты увлекаешь королеву на свидание, за тобой следит Андред – и вдруг путается в знакомых коридорах.
– Ты знаешь?!
– Не я один.
– А кто… еще?
– К примеру, тот же Андред.
– И… всё? Или?
– Дело не в том, кто и что знает, Друст. Она – жена твоего отца.
– Марх мне не отец! Скорее я Колла назову отцом, это он вырастил меня.
– Вот ты как заговорил… Хорошо, Марх не отец. Но он – твой король. И твой долг…
– Долг, долг! Я хочу быть собой, просто собой, а не воплощенным долгом! Я люблю Эссилт, и она любит меня. И мне нет дела до долга!
– Друст, опомнись. Еще недавно ты был готов умереть за Корнуолл.
– Умереть. Прекрасно. Теперь меня можно попрекать и этим. Так вот: умереть в бою я готов и сейчас. Но Эссилт мне – больше чем жизнь. Король волен казнить меня – но пока я жив, Эссилт – моя.
На следующий вечер Марх вошел в покои королевы, ведя за собой певца.
Эссилт приветствовала их поклоном.
– Это славный бард, – сказал король. – Он изрядно порадовал сегодня песнями моих эрлов, но эти сказания не очень-то приятны для женского слуха. Я просил его спеть для тебя. Пока он настраивает арфу, можешь послать за своими дамами – если пожелаешь, конечно.
Королева благодарно кивнула.
«Да, конечно: чем больше народу увидит, что король проводит вечер в покоях жены, тем меньше самой возможности разговоров о неверности. Но почему он это делает?!»
…Весь вечер Эссилт притворялась, что слушает певца. Наверное, он пел хорошо.
Кромка страха: Эссилт
Каждый вечер.
Он приходит – спокойный и доброжелательный. Как будто всё в порядке. Как будто не знает, где я бываю ночами.
Государь, я бы хотела перестать, но не могу! Когда Друст посылает мне своих крылатых вестников, я бегу к нему, как будто я сама – эти листочки в потоках ветра. Я твержу себе, что это безумие, я повторяю себе все слова, что ты мне говорил… но я беспомощна…
Правда, я не лгу, поверь мне!
Поверил бы ты мне? Нет? Не знаю… я даже рассказать тебе не могу. Ты приказал молчать.
Чем ласковее ты со мной, чем заботливее – тем горше моя вина.
Прости меня…
Кромка судьбы: Марх
Каждый вечер.
Скрипа двери ты уже не пугаешься – хоть этого мне удалось достичь. Ты уже знаешь: мой приход не означает ни гнева, ни расправы.
Иногда я привожу бардов. Это проще – можно подолгу быть в одном покое и не говорить друг другу ни слова.
Иногда я прихожу один. Это гораздо тяжелее нам обоим. Я что-то говорю. Ты мне даже отвечаешь. Умница. Да и я неплох. Мы старательно играем…
…Когда-нибудь эти вечерние разговоры станут правдой. Пока это неизбежное притворство, игра в то, что между нами никто не стоит.
Я стараюсь как можно реже дотрагиваться до тебя. Даже случайно. Ты вздрагиваешь от каждого моего прикосновения – а мне это как ножом.
Перестанешь ли ты когда-нибудь сжиматься в комок, если я осмелюсь просто погладить твои плечи? поиграть твоими ослепительными волосами? поцеловать тебя?
Моя по обряду, станешь ли ты когда-нибудь моей по сердцу?
Станешь. Когда-нибудь.
И самое ужасное – в том, что если бы я сейчас не ходил вокруг тебя, как робкий юнец, а воспользовался бы всеми правами мужа, то – ты бы меня не боялась ни капли. Не вздрагивала бы от случайного соприкосновения рук. Не терзалась бы сомнениями. Не плакала бы после моего ухода, думая, что мне об этом неизвестно.
Ты бы меня ненавидела – просто и буднично.
* * *
Миновала осень, началась зима.
Королева, спускаясь в большой зал, волей-неволей слушала разговоры о том, что саксы на восточном берегу Ллогра творят… она не очень понимала, что именно там оказалась какая-то странная история с превращением союзников во врагов.
Марх о чем-то горячо спорил с эрлами, поминая Гуртейна, Хенгиста и прочих… Эссилт давно запуталась в именах, но это было неважно, потому что Марх – такой горячий, большой и шумный, как обхватное дерево, горящее в очаге, – он был рядом, и гневался то ли Гуртейна, то ли на саксов, то ли на всех… но не на нее.
Он просто был рядом.
И рядом с ним Эссилт себя чувствовала как за стеной замка в зимнюю непогоду.
Кромка гнева: Марх
Из этого Гуртейна бренин – как из меня вышивальщица! Скоро уже будет зваться «кингом» – на их германский лад. Или как там саксы своего короля величают?!
Призвал баран волков – с другими баранами его рассудить!
И вот этот предатель – Верховный Король?! Право, иной раз хочется свергнуть этакого очередного бренина ко всем чертям собачьим! Один римлянам лижет, гм, ноги, второй отдает восток саксам…
Так не поднять ли против них могущество Аннуина? Не свергнуть ли этого подлеца?
И чем тогда я сам буду лучше?
Я присягал бренину на верность… это для людей клятва, данная полтысячи лет назад, не имеет силы. А для меня – это будет предательство.
И чем я тогда буду лучше Гуртейна? Он-то никому в верности не клялся…
Совершить одно-единственное, одно даже почти и не предательство ради блага Прайдена.
…кого б убить, чес-слово! Иногда так хочется!
Если бы не Гвин, я прошел бы тропами Аннуина, свернул бы шеи парочке саксонских «кингов»!
Кромка ужаса: Эссилт
Сумерки. Его нет. Он не пришел. Не придет?
Он всё знает. Он всё знал с самого начала.
Знал и… ждал? терпел? молчал?
Но теперь он не простил меня. Он больше не придет. Больше не услышать мне его молчания… такого доброго. Он больше не возьмет меня за руку.
Уже совсем темно. Его нет. Не пришел. Не… не придет?
Я виновата. Моей вине нет прощения.
Я не заслуживаю его снисхождения. И этих долгих вечеров вдвоем.
Он мог бы убить меня… нас. Это его право.
Но он просто больше не придет.
Неужели – действительно?
Прости меня, государь! Лучше казни… но не бросай вот так.
В пустоте.
Уже ночь. Да, не придет. Нет надежды.
Но я не…
– Бранвен, мое покрывало! – вдруг приказала королева.
Едва та протянула ей покров, как Эссилт почти бегом бросилась к двери.
На что она надеялась – дочь Ангеррана не смогла бы объяснить сама. Но она помчалась вниз, в большую залу, выбежала на балкон и… замерла.
Внизу шел совет.
Обычный королевский совет, просто затянувшийся до середины ночи.
Эрлы и Марх обсуждали что-то про саксов, Ллогр и верховного короля.
Марх поднял глаза вверх – и увидел свою жену. Отчаянье на ее лице медленно сменялось… чем? она и сама не ответила бы.
Их взгляды встретились.
Огромные глаза Эссилт, полные слез – то ли удивления, то ли радости. И засиявшие в ответ глаза Марха.
Он замер на полуслове. Все беды Ллогра и войны с саксами были забыты в миг. Что значат они по сравнению с той победой, которую он одержал только что?
Следуя за взглядом короля, эрлы начали оборачиваться.
Эссилт сжала концы покрывала, постаралась придать лицу бесстрастное выражение… с равным успехом она сейчас могла бы пытаться сдвинуть с места Тинтагел.
– Королева изволила почтить совет своим присутствием, – старательно выговорил Марх.
Надо же было что-то сказать.
И – уже ей:
– Прошу, госпожа моя.
Эссилт спустилась, муж поспешил ей навстречу. Сжал ее руку, улыбнулся. Она ответила робкой улыбкой.
Марх кусал губы, скрывая, насколько он доволен. Он лукаво щурил глаза, и она краснела как девушка под его взглядом – рассматривала пол, потому что нельзя вот так, при всех эрлах ответить ему… даже движение ресниц будет неприлично, оно слишком ясно скажет о том, что говорить не принято…
От лестницы до королевского места было шагов двадцать. Немного? Или безмерно далеко?
Эссилт краснела, Марх сиял – и половина эрлов думала, что все сплетни про королеву и Друста – это наглая клевета, а другая половина эрлов удивлялась: «Они же давно женаты. Так почему они выглядят как влюбленные до помолвки?»
Друст до крови закусил губу. Но в зале был тот, кому пришлось еще хуже: Андред. В его замечательную сплетню об изменнице-ирландке и предателе-наследнике больше не верил никто. И это было подлинной катастрофой. Друст страдал меньше.
Все глядели на короля и королеву, и уже не только Марх, но и все эрлы позабыли о саксах… мелочь какая-то – разоряют восточные берега Ллогра… то ли дело у нас: все слухи о неверности королевы отказались ложью! Вот это – действительно важно, не то что соломенноволосые варвары.
Молчание нарушил Динас:
– Мы действительно засиделись. Вряд ли посреди ночи можно принять мудрое решение. Отложим совет до завтра.
Марх милостиво кивнул.
Он отвел Эссилт в галерею, сжал ее руку, посмотрел ей в лицо, заставляя поднять глаза и ответить на взгляд.
И она посмотрела ему в глаза… обезумевший зверек, заплутавший меж ужасом и счастьем.
Марх не выдержал, стиснул жену в объятьях и, будто голодный зверь, впился в ее губы долгим и жадным поцелуем.
Она отвечала… неумело, но охотно.
«Видят? – мелькнула на краю сознания мысль. – Пусть видят. Покончим со сплетнями разом».
– Я люблю тебя, Эссилт, – сказал он тихо и хрипло. – Не потому что ты моя жена, а…
Он не знал, как это объяснить, но она выдохнула в ответ:
– Да.
Он подхватил ее на руки – не покорную жертву, но ждущую женщину. Его женщину. Завоеванную им в долгой и суровой борьбе с судьбой.
– Я чего-то не понимаю, – сказал Ллувер Бейтнах. – Они женаты или только собираются?
– Это неважно, – милостиво отвечал Гвенвинвин. – Поженятся когда-нить… второй раз на их свадьбе погуляем. А, Андред?
Тот был красен, как ошпаренный рак. Да и доволен не больше.
– Так ты говоришь, – обратился к нему Гобруи, – королева изменяет королю? С Друстом, кажется?
Было ясно: назови он сейчас любое имя – это будет равно смехотворно.
– Друст, – заинтересованно спросил Гормант, сына Рикка, – и давно Эссилт приходится тебе любовницей?
Тот молча развел руками, что можно было понимать как угодно. Взглядом он указал на ту галерею, где скрылись супруги.
Эрлы расхохотались.
Андред искренне желал провалиться под пол.
– Да он просто завидует, что за ним жена на поздний совет не прибегает! – подытожил Гобруи.
Очередной взрыв хохота.
Динас задумчиво сказал:
– Благородные эрлы, а не ждут ли вас и ваши жены?
…утром Динас пришел к Марху. Что бы ни было, а вторжение саксов остается бедой Прайдена.
– Тсс! – Марх движением глаз показал на ложе. – Не разбуди.
Король выглядел помолодевшим… люди бы сказали – лет на десять. По мнению Динаса – лет на четыреста.
Он беззвучно посмеивался, готовый слушать сенешаля, но думающий при этом о другом. Совсем о другом.
– Марх, очнись. На ней и Друсте – заклятье. Ты это знаешь лучше меня! Стоит Друсту позвать – и она побежит!
– Однако ж вчера она прибежала ко мне, – довольно усмехнулся король. – Динас, щелкал я эти заклятья, как орешки меж пальцев. Да, Друст молод, а я стар, да, на его стороне – магия, ну и что? Она любит меня, и ничего никакие заклятья не могут!
Марх натянул тунику, опоясался мечом.
– Щ-щенок, он уверен, что молодость может всё. Мальчишка неплохо разбирается в тактике, но ничего не смыслит в стратегии. Что такое «долгая осада» – он не понимает. И нескоро поймет. Ему бы нахрапом… налетел, захватил. А что так можно сразу и потерять – он не думает.
Динас покачал головой:
– Ты слишком рано счел себя победителем.
Марх положил руку ему на плечо:
– Не ворчи. Я придумал, что нам делать с Ллогром.
– За эту ночь?! – изумился Динас.
Марх хмыкнул:
– А что? Умная мысль приходит быстро.
– Ну и?
– Я отправлю в Лундейн Горлойса. Он рвется в битву, вот и послужит за всех нас Верховному королю.
…Эссилт совершенно не хотелось просыпаться.
Нет, на самом деле сон уже давно ушел – но королева по-прежнему лежала, нежась и удерживая остатки дремы.
Она была счастлива.
И если правду говорят, что бывает «счастлива как никогда» – то это был тот самый случай.
Эссилт первый раз за время своего брака – не боялась. Страх, терзавший ее прежде, чем она ступила на берег Корнуолла, – ушел. Исчез. Его больше не было.
Король ясно дал понять, что ему нет дела до прошлого. Король ее простил. И теперь ничто, совершенно ничто не мешает им.
Слепая страсть к Друсту казалась королеве кошмарным сном. Болезнью, от которой она наконец исцелилась.
Из окна били лучи солнца. Эссилт, не открывая глаз, нежилась в них… и такой же теплой и светлой была любовь Марха. Спокойное, греющее душу счастье.
Ее тело до сих пор было полно любовной неги, но стократно больше было другое наслаждение: радость от того, что больше нет кошмара этих месяцев. Всё кончилось.
Есть только правда: она любит своего мужа. Как и должно быть.
– Госпожа… госпожа, ты спишь? – услышала она голос Бранвен.
Пришлось открывать глаза.
– Да?
Эссилт закинула руки за голову и потянулась. Ей казалось, что она – легкая, как воздух… или что эти мягкие шкуры, на которых она лежит, – они словно облако, летящее по небу.
И спускаться на землю совершенно не хотелось.
– Госпожа, уже скоро полдень, – виновато проговорила Бранвен.
Эссилт неохотно подчинилась. Встала. Бранвен протянула ей рубашку, платье… но королева подошла к окну – как была, нагой – протянула руки к солнцу, блаженно зажмурилась…
– Я свободна! – едва не пропела она. – Ты понимаешь: я теперь свободна! Совсем.
– Госпожа, оденься.
– Я больше не-бо-юсь! Ничего. Мне нечего больше бояться!
Бранвен почти силой заставила ее надеть рубашку: не ровен час, войдет кто-нибудь.
Эссилт подчинилась, стала одеваться. Но причесать ее Бранвен смогла лишь с трудом: королева смеялась, запрокидывая голову и совершенно не давая уложить ее волосы.
Кромка черной ревности: Друст
Ты моя. Ты любишь меня – и только меня!
Ты не можешь любить дядю. Ты не должна любить его.
Ты никуда от меня не уйдешь. Я не отпущу. Ты – часть меня.
Он не отнимет тебя. Не сможет.
Эта ночь ничего не изменила. Мне стоит только позвать – и ты прибежишь. Вот сейчас, не дожидаясь ночи. Просто потому, что я требую: приди!
Я хочу тебя. Немедленно!
…заиграла незримая арфа. Звук ее был нежен и чарующ, но Эссилт замерла в ужасе, словно услышала гогот разбойников.
Мелодия звучала всё громче, заполняя зал, будто где-то в мире волшебства прорвало плотину, и вот магия хлынула, и доходит до колен, до груди, до плеч… и сейчас захлебнешься в ней, и не спасет никто…
– Бранвен! Я не могу… не хочу… Бранвен, что мне делать?!
Но что могла ответить дочь Земли? Чем могла она помочь, кроме как сохранить и это в тайне?
Чарующая песнь любви, беспощадная как насильник и неодолимая как потоп, увлекла дочь Ангеррана туда, где ждал ее нетерпеливый Друст.
Марх играл с Горлойсом в фидхелл. Король вообще предпочитал многие серьезные дела обсуждать за этой игрой – когда есть время подумать над очередным ходом, и отнюдь не о том, какой фигурой двигать. Впрочем, особо уговаривать Горлойса не приходилось: молодой, пока еще неженатый, он не имел ничего против поездки на восток.
За партией Марх не очень следил: пусть эрл обыграет его. Пусть это польстит юношескому самолюбию – и он не будет спорить в главном.
– Всегда соглашайся с Гуртейном, – наставлял Марх. – Говори неопределенное «да». Не ленись рассказывать ему о непроходимых болотах Девона.
Горлойс кивнул, сделал очередной ход:
– Совершенно ужасные болота.
– И ты просто счастлив, что выбрался из нашей глуши к их великолепному двору.
– Партия, государь.
– Вот если ты так ловко будешь играть там…
– Постараюсь.
Марх встал из-за стола. Свою партию он определенно выиграл: Горлойс всё сделает как надо. В жизни есть вещи гораздо важнее игры в фидхелл.
А сегодняшний день на удивление удачный… точнее, удачный еще с ночи. Он выиграл эту партию, игру с живыми фигурами. И с королевством всё отлично, а уж с женой… Марх мечтательно улыбнулся. Он – победитель во всем.
Показывать Горлойсу, насколько он доволен, Марх не собирался, поэтому отошел к окну. Из окна был виден сад, а там шла Эссилт…
…что-то было не так.
Королева брела, вцепившись в концы покрывала. Ей хотелось закрыться от всего мира, спрятаться так, чтобы ее никогда и никто не нашел.
Чтобы больше никогда не нашел он.
Кто «он», Марх или Друст, она сейчас не ответила бы. Оба. Перед одним больше не умирать от страха, что он знает о ее вине. А другой больше никогда бы не смог вызвать ее, как сегодня, когда она не хотела – а шла.
Лечь и умереть… это был бы выход. Упасть на землю, и больше не будет ничего, ни стыда, ни любви, ни вины… только зеленая трава прорастет сквозь тело изменницы.
Сердце тупо ныло в груди, но останавливаться не собиралось. Смерть бродила где-то далеко.
Эссилт прижалась лицом к дереву и разрыдалась. В голос.
Всё равно никто не видит.
«Этого не может быть!» – хотелось закричать Марху.
Может, – понимал он.
«Она не могла уступить ему!»
Могла. На ней заклятье.
«Друст же видел всё. Он не осмелился бы овладеть женщиной, которая любит другого!»
Осмелился.
Без всяких «бы».
Он – осмелился.
«Я убью его!» – процедил Марх сквозь зубы.
Горлойс замер, ничего не понимая. Столь стремительная смена настроения короля заставила молодого эрла застыть, как статуя.
И с чего бы?!
Но Марх уже не помнил ни о Горлойсе, ни о Гуртейне, ни саксах… Король промчался через зал и не дал себе труда даже выйти через дверь: он просто исчез в стене.
Горлойс шумно вздохнул. Оставалась лишь надеяться, что не проигрыш в фидхелл так разгневал короля.
На всякий случай эрл подошел к окну и осторожно выглянул. Мало ли… вдруг там чудища или все саксы Британии разом?
Но ничего страшного за окном не было. Сад. Королева гуляет. Скворцы щебечут.
…и что так разъярило короля Марха?
Не поймешь их, сыновей богинь.
Марх мчался сквозь Тинтагел – человеческий, аннуинский? – неважно. Найти Друста. Снести голову предателю. Честного поединка он не заслуживает. Подлецу нет ни пощады, ни суда.
– Остановись, Марх!
На плечо короля легла рука Динаса.
– Пусти! – король гневно дернул плечом.
– Нет, – спокойно отвечал сенешаль.
– Я приказываю!
Динас покачал головой:
– Не мне.
– Динас, ты не знаешь..!
– Я знаю.
– Он заслуживает смерти!
– Он под заклятием.
– Это ничего не значит. Заклятье можно перебороть. Эссилт же смогла.
– Марх, выслушай меня. Он – твой наследник…
– Подлецу не быть..!
– Ладно. Но если ты убьешь его, ты на весь Прайден признаешься в том, что он был любовником твоей жены.
– Плевать!
– Тебе. А Эссилт? Ее позор тоже ничего не значит для тебя?
Ближе к вечеру собрались на очередной совет. Марх объявил, что на восток едет Горлойс, а потом задумчиво добавил:
– Я полагаю, мы поступаем весьма неосмотрительно, рассчитывая, что до нас саксы не доплывут. Они вряд ли доплывут, да. Но могут. А наш южный берег беззащитен, как дитя.
– Так пошлем туда войско, – вскинулся Гормант.
– Куда?! – перебил его Гобруи. – Сторожить голые камни и селедок пугать?
– Если саксы приплывут…
– Именно «если»! Держать войско неизвестно где…
– Почему ж, известно. Держать его в самой удобной из восточных бухт.
– А тем временем здесь..!
Король дал эрлам еще покричать, потом встал, призывая тем самым к молчанию.
– Я согласен с вами. Держать войско на южном берегу – это глупо, и нам эта глупость может дорого обойтись. Но охранять юг надо. И я решил. Туда надо послать героя. Одного. Того, кто стоит армии.
– И кого же? – нахмурился Гормант.
– Разумеется, Друста.
Тот вздрогнул.
Кромка любви и ненависти: Друст
Значит, Эссилт была права, и ты действительно всё знаешь.
Отсылаешь соперника? Или… или тебе точно известно, что саксы приплывут, и шлешь меня на верную смерть?
Жаль, не спросить.
Но придумал ты красиво – не ссылка для предателя, а очередной подвиг для героя.
Спасибо тебе за это, дядя.
Проклятье, ты мне был когда-то дороже жизни. А сейчас я убить тебя готов!
Я легко отдал бы жизнь за Корнуолл. За тебя, как раньше. Но отдать тебе Эссилт – ни за что!
Впрочем, теперь это только слова.
Король отсылает героя сокрушать очередного врага, и герою ни правдой, ни обманом не избежать этого, гм, подвига…
– Одного?! – изумился Кинвас.
Марх пожал плечами:
– Полсотни воинов дам. Чтобы скучно не было – этого достаточно.
– А если саксы всё-таки высадятся?! – взревел Гормант.
– Друст справлялся с врагами посерьезнее саксов, – отвечал король.
Сын Ирба молчал, глядя в стену. Словно речь и не шла о нем.
Встал Динас.
– Я думаю, король принял единственно верное решение, – веско сказал сенешаль. – И чтобы этот отряд поскорее добрался до южного берега, я сам проведу его тропами Аннуина.
– А ты-то что скажешь, Друст? – недоуменно спросил Ллувер Бейтнах.
Тот встал, по-прежнему не переводя взгляда на короля:
– Когда выходить, государь?
Марх сощурил глаза:
– Сегодня.
