Допускать ли Зельдовича к бомбе?

Вопрос звучит смешно, потому что группа Я. Б. Зельдовича разрабатывала конструкцию первой А-бомбы, и именно за нее будущий трижды Герой Социалистического Труда получит свою первую Звезду. Тем не менее в апреле 1948 года уполномоченному Совета министров СССР А. Бабкину было поручено проверить всех сотрудников Института химической физики АН СССР «на благонадежность», а именно в этом институте числились и Харитон, и Щелкин, и Зельдович, и многие другие ученые, выполнявшие «специальные работы по тематике Первого главного управления».

Бабкин начал знакомиться с личными делами сотрудников и тут же был потрясен своим открытием: «при проверке выяснилась засоренность и концентрация большого количества лиц, скомпрометированных в политическом отношении».

15 научных сотрудников, по мнению Бабкина, представляют особую опасность. Среди них:

«11. Зельдович Яков Борисович – 1914 г. рождения, нач. теоретического отдела. Родители его матери и сестра матери живут в Париже. Сестра отца, Фрумкина Р. Н., в 1936 г. арестована. В настоящее время Зельдович категорически отказывается работать в институте и добился зачисления в штат лаборатории Ю. Харитона. Допуск № 1515/8068 от 18.VII.1946 года».

Уполномоченный СМ СССР был глубоко убежден, что им найдено «гнездо потенциальных шпионов и предателей», так как у них была не только «сомнительная» национальность, но и глубокие связи на Западе.

В своем письме «наверх» (а точнее, традиционном для того времени доносе) Бабкин не может не удержаться, чтобы не высказать свое мнение и о руководителях института, хотя ему было поручено проверить только рядовых научных сотрудников:

«Кроме перечисленных лиц, как вам известно, в институте работают заведующими лабораториями Лейпунский Овсей Ильич, имеющий в Америке родных отца (брат Лейпунского был арестован органами НКВД), и […] – быв. активный троцкист, осужденный в 1936 году и прибывший из заключения в 1943 году…»

А. Н. Бабкин глубоко убежден, что им раскрыта преступная группа, конечно же, допускать к секретным работам никого нельзя… Он не сомневается, что будут приняты какие-то меры против этих научных сотрудников, просит его об этом проинформировать.

Однако ничего не происходит. Но письмо Бабкина подшито «в дело». Оно тайно будет храниться в документах Атомного проекта СССР почти полвека. Ни Зельдович, ни Лейпунский, ни их коллеги по институту так и не узнают об этом письме, которое могло сыграть свою роковую роль, если бы в августе 1949-го испытания первой атомной бомбы закончились неудачей.

Впрочем, Яков Борисович Зельдович прекрасно понимал, какую цену ему приходится платить за свою причастность к Атомному проекту. И прежде всего это было испытание молчанием. Несколько раз я пытался уговорить академика хотя бы что-то рассказать об первых испытаниях ядерного оружия. «Не имею права говорить!» – отвечал Яков Борисович. И лишь однажды он как бы невзначай заметил:

– Меня поразила трава. Была удивительная тишина, и вдруг я вижу, как трава легла – это пришла ударная волна… Тишина и поникшая трава – главное впечатление от ядерного взрыва…

«Беспокойный» академик

Зельдович среди всех участников Атомного проекта был, пожалуй, самым «нестандартным» ученым, доставлявшим хлопоты всем властителям – от Сталина до Горбачева.

Его участие в создании атомного оружия отражалось на его груди. Изредка он надевал все свои награды. Специально, чтобы шокировать окружающих! И было чем… На его пиджаке сияло три Звезды Героя Социалистического Труда, медаль лауреата Ленинской премии и три – Государственной. А орденов не счесть. Впрочем, некоторые из них сам Яков Борисович забывал, куда именно положил… Однако он неизменно подчеркивал, что не прочь получить очередную награду, если уж заслужил… И даже друзья не всегда различали, шутит Яков Борисович или нет.

Ситуация с присуждением второй Ленинской премии Зельдовичу остается в архивах Атомного проекта СССР одной из самых загадочных. И самому Н. С. Хрущеву пришлось вмешаться в конфликт, который возник из-за неясной позиции самого Зельдовича.

А дело складывалось так.

Как известно, Ленинская премия присуждалась только один раз. Однако в списке соискателей ее в 1959 году вновь появились знакомые фамилии – Харитон, Сахаров и Зельдович. Было создано принципиально новое «изделие», и именно эти трое ученых (плюс еще трое ученых из Арзамаса-16) были среди его основных создателей. Харитон и Сахаров попросили убрать их из списка, так как раньше уже получили Ленинские премии, а Зельдович этого делать не стал. Комитет по Ленинским премиям исключил Зельдовича из авторского коллектива, мотивируя тем, что второй раз нельзя присуждать эту премию. Яков Борисович возмутился таким решением: по какому праву его лишают той работы, которую он сделал?

Кто же смеет обижать такого ученого, как Зельдович?!

Министр Е. П. Славский и И. В. Курчатов решили не ссориться с Зельдовичем и заявили президенту Академии наук и председателю Комитета по премиям А. Н. Несмеянову, что Ленинская премия академику Зельдовичу может быть присуждена второй раз «в порядке исключения».

Теперь уже в тупиковой ситуации оказался президент АН СССР.

Впрочем, Александр Николаевич раздумывал недолго: он тут же обратился к М. А. Суслову, который по линии ЦК партии курировал Академию: мол, возможно ли сделать исключение с Ленинской премией для академика Зельдовича?

Теперь уже партийная машина закрутилась со всей своей мощью! Отдел науки ЦК подготовил ряд документов, в которых утверждалось, что Зельдович щедро отмечен высшими государственными наградами и что «в целях повышения значения и авторитета Ленинских премий не следует создавать прецедента в повторном присуждении Ленинской премии одному и тому же лицу». Все секретари ЦК согласились с мнением Отдела науки, но решающее слово было за Хрущевым. Говорят, что он лично позвонил Якову Борисовичу, разговаривал о разных проблемах, а затем упомянул и о «второй» Ленинской премии. В конце концов, Зельдович был удовлетворен, а потом не раз с улыбкой рассказывал о том, что «сам себя лишил еще одной премии…»

Однако злоключения власти с Зельдовичем на этом не закончились. В ЦК партии никогда не забыли о строптивом ученом и при каждом удобном случае старались «уколоть» его. Теперь пришла очередь М. С. Горбачева, который в 1980 году был секретарем ЦК и курировал Академию наук.

В 1979 году Я. Б. Зельдовича избирают иностранным членом Академии наук США и Лондонского Королевского общества. В ЦК партии посчитали, что ученый не должен принимать эти звания, так как «на фоне оголтелой антисоветской кампании, поддерживаемой руководством АН США, эти предложения вызывают сомнения». Такая резолюция принадлежит Горбачеву. Советский Союз начал войну в Афганистане, весь мир осуждал ее, и ЦК партии пытался любыми способами защититься от мирового общественного мнения.

Однако было уже поздно что-то предпринимать против Зельдовича и против его коллег в США и Англии. Президент Академии наук СССР А. П. Александров в Институте прикладной математики имени М. В. Келдыша вручил Зельдовичу диплом Лондонского Королевского общества и значок Национальной академии наук США.

В ЦК партии знали об этом, но ничего изменить уже не могли. История с академиком Сахаровым, грубое вмешательство власти и партии в науку и судьбу ученых, огромный авторитет президента АН СССР и, наконец, личная дружба с Л. И. Брежневым, – все это помогало Анатолию Петровичу Александрову принимать верные решения и делало его самым независимым от власти президентом за всю историю Академии.