«…не просто режим, а образ жизни»

О секретности Атомного проекта уже сказано немало, но еще явно недостаточно, потому что для каждого человека она была особенной, своей. В зависимости от собственного склада характера, от воображения, эмоций, наконец, даже национальности режим секретности приобретал разные черты, а потому описывается участниками событий по-разному.

Внес свою лепту и профессор Л. В. Альтшулер – один из пионеров Атомного проекта. В своих воспоминаниях о «затерянном мире Харитона» – так он называет КБ, где создавались первые образцы ядерного оружия, – Лев Владимирович пишет:

«Угнетающе действовал и режим секретности. Это был не просто режим, а образ жизни, определявший манеру поведения, образ мысли людей, их душевное состояние. Преследовал меня один и тот же сон, от которого я просыпался в холодном поту. Снилось мне, что я в Москве, иду по улице и несу в портфеле документы СС (совершенно секретно). И я погиб, так как не могу объяснить, как и с какой целью они туда попали. Но это всего лишь сон. А однажды почти так же случилось со мной наяву. Придя вечером с работы (по счастью, не в Москве, а на объекте) и развернув газеты, которые нам заботливо доставляли на работу, я с ужасом обнаружил среди них секретные документы, которые я был обязан сдать в конце рабочего дня в первый отдел. Однако вместо этого я по рассеянности вместе с газетами положил их в портфель. Моим первым импульсом было доложить о допущенном нарушении режима секретности и сдать документацию. Спасла меня мой добрый гений, моя жена Мария Парфеньевна Сперанская, бывшая, кстати, первым взрывником объекта. Она категорически воспротивилась этому, понимая, конечно, что честность в данном случае наказуема, и очень серьезно. Ночью я держал документы под подушкой, а утром, явившись на работу первым, положил их в сейф, после чего пошел в отдел режима и „сознался“, что вчера не успел сдать эти документы и оставил их в сейфе. Такое нарушение, очевидно, не было серьезным, и мне его простили».

Во сне ученый видел Москву. Родной город в те годы снился многим, так как они уже не надеялись вернуться туда. Строки из песни, написанной физиками, недвусмысленно предупреждали:

 

От Москвы до Сарова ходит самолет,

Кто сюда попал, обратно не придет…

 

По законам секретности с объекта не выпускали не только в отпуска, но и на похороны отца и матери…

Город циркония

Дату рождения почти всех знаменитых предприятий атомной промышленности можно установить весьма точно – достаточно обратиться к документам Атомного проекта СССР.

Среди них я нашел письмо Б. Л. Ванникова Сталину, в котором представляется проект постановления СМ СССР «О строительстве химико-металлургического завода № 544 Первого главного управления при Совете министров СССР». В нем, в частности, отмечается:

«Проектом предусматривается:

1. Построить на базе быв. пиротехнического завода министерства вооружения (в двух километрах от г. Глазова, Удмуртская АССР) к концу 1948 года завод по регенерации металлического урана из солей обедненного урана, которые будут получаться с завода № 817 после извлечения плутония из урановых блочков. Завод № 544 намечается построить мощностью 500 тонн металлического урана в год…»

Чуть позже И. В. Курчатов уточняет: мощность завода – до 1000 тонн урана в год…

Но предприятию в Глазове суждено будет не только стать в один строй с «Маяком» и Электросталью, но и возглавить несколько принципиально новых направлений в развитии атомной индустрии страны.

Некоторые из них связаны с именем Виталия Федоровича Коновалова, человека, который станет последним министром Средмаша. Одно время он будет руководить комбинатом в Глазове…

Я спросил В. Ф. Коновалова:

– Как вы оказались после Ульбинского комбината в Глазове? Казалось бы, освоили новое производство, работа очень интересная, перспективы определены – и вдруг Глазов? Что побудило уехать?

– Это был 1974 год. Начальником главного управления Средмаша стал Потанин… Владимир Петрович Потанин был директором Ульбинского металлургического завода в 1961–1974 годах. Дважды лауреат Государственной премии СССР, награжден двумя орденами Ленина, орденом Октябрьской революции, двумя орденами Трудового Красного Знамени, орденом «Знак Почета». С ним связано становление и развитие Ульбинского комбината как крупнейшего в отрасли… Он приехал в Усть-Каменогорск из Глазова. Тогда многие были направлены в Казахстан оттуда, так как в Глазове было одно из первых наших предприятий. Электросталь, «Маяк» и Глазов – это, образно говоря, три кита, на которых держалась атомная промышленность СССР. Если раньше из Глазова уезжали специалисты, то теперь начинался обратный процесс.

– Там решили расширять производство?

– Начиналась «Большая атомная энергетика», она требовала новых подходов и новых людей. Потанин знал меня, а потому и предложил стать директором. Ему казалось, вероятно, что нужен человек со стороны.

– У меня сложилось странное впечатление от первой встречи с Глазовым… Это было в середине 60-х… Поезд остановился всего на одну минуту…

– Да, им было запрещено там задерживаться…

– Я выскочил на платформу и поразился: вокруг покосившиеся деревянные здания, убогая платформа… Но едва мы с встречающими зашли за здание старенького вокзала, как увидели прекрасные дома, асфальтовую дорогу и две черные «Волги»… Контраст был поразительный!

– Из-за секретности такое происходило… Хотя если поехать на поезде дальше, то открывается на повороте вид на долину и весь комбинат как на ладони… Сейчас и привокзальная площадь имеет соответствующий вид, и вся станция – теперь скрывать ничего не надо. А в те годы западные радиостанции передавали, что «Глазов – один из первых объектов для атомного удара в случае ядерной войны». Тем самым подчеркивалось его значение в системе обороны страны. Глазов – это главное перерабатывающее предприятие отрасли.

– Город понравился?

– Это ведь старинный город… Там знаменитые лечебные источники, которые до нынешнего дня действуют. Город находится в очень красивом месте. Условия для работы и жизни там очень хорошие.

– При назначении директором какую задачу перед вами поставили?

– Началось бурное развитие «Большого циркония». Атомная энергетика требовала этого металла. Урановое производство уже было налажено в Электростали и Усть-Каменогорске, так что «начинка» у ТВЭЛа была, а вот с оболочкой были проблемы. Было решено циркониевое производство полностью расположить в Глазове. Опытные работы уже были проведены, и было ясно каким путем идти. Надо было развить большие мощности производства циркония и изделий из него. Это была задача, поставленная передо мной…

В начале 60-х годов Глазов трижды принимал крупнейших ученых страны. Сюда приезжали академики А. Бочвар и А. Александров, член-корреспондент АН СССР А. Займовский, многие доктора и кандидаты наук. Здесь проходили отраслевые металлургические конференции, и посвящены они были повышению надежности ТВЭЛов.

Оказывается, фронты «холодной войны» теперь переместились с боевых позиций ракет и ударных подводных лодок на разработку принципиально новых технологий и получение новейших материалов. Быстрее всего эту перемену почувствовали атомщики, и получение циркония в больших масштабах стало своеобразным сигналом для наших сторонников и противников за рубежом о том, что и у нас думают о завтрашнем дне.

Но его пришествие связано уже с Виталием Федоровичем Коноваловым, который был назначен директором «Чепецкого механического завода» в марте 1975 года. Он проработал здесь четыре года. Я спросил его:

– Что было самое трудное для вас?

– Организация массового производства циркония и изделий из него. Это было строительство новых корпусов, освоение новых технологий. Цирконий нужен был для атомной энергетики, которая начала бурно развиваться не только в СССР, но и в странах Восточной Европы. Первые АЭС появились в Чехословакии, Болгарии, Венгрии. Началось строительство атомной станции в Финляндии. Кроме циркония развивалась в Глазове и урановая часть, так как объемы производства увеличивались. Ну и с материалами «специального назначения» хлопот хватало. Отделить в нашей промышленности военную часть от сугубо гражданской необычайно сложно, подчас даже и невозможно…

– …А может быть, и не нужно?

– Да, и не нужно! А остальное – уже политика, которая, вмешиваясь в экономику, чаще всего приносит вред…

– Чем запомнились особо годы в Глазове?

– Все-таки новыми корпусами завода… И профессионально подготовленным коллективом, который исключительно дисциплинирован. С такими людьми было приятно и легко работать: мы понимали друг друга с полуслова. Безусловно, народ был абсолютно предан своему делу. Надо было остаться после смены – оставались, надо было работать круглые сутки – работали… Этим характерен Глазовский завод: профессионализмом и преданностью своему делу. Не всегда все шло гладко, возникали сложности с проектами, но коллектив работал безупречно, и новые цеха пускались быстро. Вот там действительно можно было говорить, что таким людям любые трудности по плечу, и это не было никаким преувеличением. Мощности наращивали быстро. Начали выпускать циркониевый прокат, трубы. Обеспечивали производство всех активных зон для реакторов, осуществляли всю требуемую программу выпуска циркония и изделий из него.

…Комбинат в Глазове в современной России – одно из самых передовых предприятий. Он выстоял в тяжелейшие 90-е, когда рушилась вся промышленность, особенно оборонная, он нынче, подобно локомотиву, тащит за собой всю атомную отрасль. Можно только удивляться: откуда у людей столько энергии и сил?

А ответ, как всегда, прост и понятен: «Тогда, сразу после войны было во много крат тяжелее. Наши отцы выстояли. Неужели мы не сможем?!»

Все правильно. Жаль только, что война продолжается так долго…