Жар плутония

10 июня 1948 года И. Курчатов, Б. Музруков и Е. Славский – руководители комбината № 817 – докладывают об осуществлении цепной реакции в первом промышленном реакторе при наличии воды в технологических каналах. Они пишут:

«За период времени с 10-го по 15 июня нами будет проверена система подачи воды, регулирующая и измерительная аппаратура, система аварийной защиты, а также выполнена догрузка пустых технологических каналов графитовыми и авиалевыми блоками.

15 июня предполагается начать набор мощности котла, произведя по мере надобности разгрузку технологических каналов от графитовых и авиалевых блоков и загружая эти технологические каналы урановыми блоками».

Игорь Васильевич Курчатов находится на «Объекте», в Москву он выезжает редко, чередуясь с Анатолием Петровичем Александровым. Пройдет совсем немного времени, и Александров заменит Курчатова на комбинате № 817, но пока он лишь «подстраховывает» его, оставаясь в тени.

Однако 14 июня впервые подпись Александрова появляется рядом с фамилиями Ванникова, Первухина и Завенягина, то есть руководителей ПГУ. Причем «уровень» документа необычайно высок, тут нужна подпись самого Курчатова. Речь идет о проекте постановления СМ СССР о постройке второго реактора на комбинате № 817:

«Товарищу Берия Л. П.

Для обеспечения бесперебойной выдачи конечного продукта комбинатом № 817 на случай аварии или вынужденной длительной остановки агрегата № 1 завода „А“ необходимо запроектировать и построить на территории комбината № 817 второй агрегат…

Для строительства агрегата № 2 намечена площадка на расстоянии 1–2 км от агрегата № 1…

Общее научное руководство разработкой проекта сохраняется за академиком Курчатовым И. В…»

Рядом с фамилией А. Александрова пометка в скобках: «Лаб. № 2». Это на тот случай, если Берия не помнит такого профессора. Впрочем, это было излишним – к тому времени Лаврентий Павлович очень хорошо был информирован об Александрове. Более того, он знал, кто может заменить Курчатова на комбинате № 817.

Сам Анатолий Петрович вспоминал о тех временах довольно часто, словно черпая силы в прошлом. Чаще всего он рассказывал о всевозможных случаях, которые могли вызвать улыбку. Однако юмор открывал те невероятные трудности, что пришлось преодолевать всем, кто тогда работал на комбинате.

К примеру, о плутониевом заряде он говорил так:

«Это совсем не простая вещь. Потому что это же такая сферическая штука, да еще со сферической выточкой внутри. Вот эти острые грани, их покрыть – это, оказывается, очень дело хитрое. Специально приходилось этим заниматься. Очень смешно было то, что, несмотря на то, что на это затрачивались огромные средства, эта лаборатория, вернее, не лаборатория, а, в общем, большой кусок производства был в старом щитовом доме. Даже не умудрились построить новое помещение. Вокруг этого самого щитового дома было невероятное количество всякой охраны, и надо сказать, контроль был очень сильный, чтобы ничего оттуда не сперли. Но однажды, например, через потолок провалился пожарный, который дежурил на чердаке. Провалился в лабораторию. Настолько это было ветхое здание».

К сожалению, сейчас в Озерске и на комбинате «Маяк» уже не найдешь тех зданий, о которых так красочно рассказывал А. П. Александров. После первых испытаний оружия напряжение чуть спало, и тогда руководители комбината № 817 начали наводить порядок, и, конечно же, все «щитовые лаборатории» исчезли. А жаль! Нынче киношникам и телевизионщикам почти нечего снимать «из прошлого», а как бы пригодился им тот самый домик, сквозь крышу которого провалился пожарный!

Впрочем, руководители Атомного проекта об истории не очень-то заботились. Им нужен был плутоний, много плутония. А тут слух прошел, мол, обманывают физики и товарища Берию, и даже самого товарища Сталина, так как пытаются выдавать за плутоний материал, который и взрываться-то не способен…

В это время научным руководителем работ на комбинате был уже Анатолий Петрович, и к нему явилась комиссия из Москвы. Вот как, опять-таки с юмором, вспоминает он об этом случае:

«Как-то поздно вечером, часов, вероятно, в 11 или 12, я там сидел, и вдруг приезжает громадное количество генералов. О некоторых я знал, что они как раз режимные генералы. И вдруг они меня начинают спрашивать, почему я думаю, что то, чем я занимаюсь, – плутоний. Я говорю – а как же, это же вся технология построена для получения плутония… У меня в сейфе лежит половинка одна. Они говорят: „А вдруг все-таки это не плутоний, вдруг вам подсунули совсем другую вещь?“ Мне надоело это. Я долго с ними толковал – минут 20 или 30, пытался убедить, что это плутоний. Тогда я вынул эту самую половинку, покрытую уже. „Вот, – говорю, – возьмите, она горячая. Какой другой может быть материал горячий?.. Там идет радиационный альфа-распад, она от этого горячая“. – „А может, ее нагрели?“ – „Ну вот сидите, – говорю, – здесь сколько хотите, положим ее в сейф, пусть она полежит, опять возьмете. Она же охладиться должна“. Ну, в конце концов они поняли, что, похоже, это то, что нужно. Но это показывает, насколько все-таки там была настороженность и недоверие к тому, что действительно им не вкручивают и что мы не куда-то в трубу расходовали миллионы, ясное дело, что у них были некоторые сомнения. Но это, в общем, как-то очень занятно выглядело: почему вдруг на последней стадии возник такой вопрос?»

Документы Атомного проекта свидетельствуют, что у Сталина, а следовательно, и у Берии сомнения в скором создании ядерного оружия нарастали. Все сроки срывались, обещания не выполнялись, а международная обстановка обострялась. А вдруг и среди физиков заговор, и они обманывают вождя?!

История с «горячим шаром» получила неожиданное продолжение. Появилась легенда, что плутоний был привезен в Кремль, и Сталин держал его в ладонях.

Этого не было…