Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Позже, после первых испытаний атомной бомбы, ученые будут спорить о том, как расшифровывается аббревиатура «РДС». Первый вариант: «Реактивный двигатель Сталина» – был распространен до тех пор, пока К. И. Щелкин не предложил иной: «Россия делает сама». С той поры о «двигателе» постепенно начали забывать. А зря!
Сразу после войны реактивная авиация начала завоевывать небо. А потому, чтобы «запутать врага», в постановлении СМ СССР № 805–327сс от 9 апреля 1946 года появляются строки о том, что создается Конструкторское бюро № 11 при Лаборатории № 2 АН СССР «по разработке конструкции и изготовлению опытных образцов реактивных двигателей».
В этом постановлении говорится:
«3. Назначить:
т. Зернова П. М., заместителя министра транспортного машиностроения, начальником КБ-11 с освобождением от текущей работы по министерству;
проф. Харитона Ю. Б. главным конструктором КБ-11 по конструированию и изготовлению опытных реактивных двигателей».
Казалось бы, все правила секретности соблюдены: «атомная бомба» – «реактивный двигатель», «завод относится к министерству сельскохозяйственного машиностроения» и т. д. Но вдруг, когда речь заходит о привлечении ученых Академии наук к работам, появляется такая строка: «организовать в Институте химической физики АН СССР разработку теоретических вопросов ядерного взрыва и горения и вопросов применения ядерного взрыва и горения в технике».
Это неожиданное отступление от правил секретности Атомного проекта можно рассматривать как недосмотр того или иного сотрудника режима, но на самом деле причина в ином. Это был тот самый редкий случай, когда требовалось в постановлении показать ученым, чем именно надлежит им заниматься, иначе «реактивный двигатель» они будут трактовать по-своему, а за «изделие» примут самолет.
А возможно, сотрудники секретных служб предполагали направить шпионов по ложному следу, мол, ищите бомбу в институте академика Н. Н. Семенова или в министерстве сельскохозяйственного машиностроения, а не в КБ-11, находящемся где-то в Мордовии.
9 апреля 1946 года можно считать днем рождения Федерального ядерного центра России.
11 января 1946 года Ю. Б. Харитон готовит справку о том, что требуется для лаборатории по разработке атомных бомб.
«В работе должно принять участие не менее 100 научных работников и инженеров, из них примерно 25 физиков, 20 математиков, 10 специалистов по взрывчатым веществам, 10 приборостроителей, 5 радиотехников, 5 химиков и металлургов, 25 специалистов по различным вопросам артиллерии», – пишет он.
Подчас ему кажется, что он требует слишком многого. Особенно когда речь заходит о бытовых условиях. Главный конструктор пишет:
«Должно быть проведено жилищное строительство частично за счет капитального ремонта существующих зданий, частично – за счет сооружения новых. Необходимо будет разместить около 150 вновь приезжающих, частично вместе с семьями. Жилища должны быть обеспечены мебелью. Необходимо построить канализацию и расширить водопроводную сеть…»
И далее Юлий Борисович просит:
«Следует особо отметить, что специфические условия работы – удаленность от Москвы и изоляция от внешнего мира – должны компенсироваться для работников, с одной стороны, хорошей организацией работы, первоклассным лабораторным оборудованием и мощными мастерскими и, с другой стороны, улучшенными по сравнению с другими местами бытовыми и культурными условиями: хорошие и удобно оборудованные жилища, спортплощадки, библиотека и т. п. Без создания этих условий будет крайне затруднено как привлечение кадров, так и их эффективное использование».
Пройдет совсем немного времени, и города, окруженные колючей проволокой, будут называть «городами, где социализм уже построен, а сейчас заканчивается создание коммунизма», и многие тысячи жителей окружающих сел и деревень будут с завистью (а подчас и с ненавистью) смотреть, как живут люди за колючей проволокой. Им будет казаться, что там созданы райские условия. Впрочем, во многом они правы: в голодной, разрушенной войной стране, во время страшного голода на Украине, в закрытых атомных городах люди особо не нуждались – они имели все необходимое для работы и жизни.
Что же касается специалистов для создания оружия, то сотней, о которых просил главный конструктор, не обошлось.
Современный Федеральный ядерный центр, родившийся из КБ-11, превратился в крупный научно-исследовательский институт, в котором работает несколько тысяч человек. Саров – это теперь крупный город. Правда, до сих пор он окружен колючей проволокой…
Считается, что работа над водородной бомбой началась после испытания атомной, мол, именно тогда появились на «Объекте» И. Е. Тамм и А. Д. Сахаров. Безусловно, такая точка зрения имеет право на существование, однако идея о сверхбомбе появилась гораздо раньше, в то время, когда у молодого физика Андрея Сахарова еще не было даже комнаты, где он мог бы жить с женой и дочкой.
Директор ФИАНа академик С. И. Вавилов предложил подключить Сахарова к Атомному проекту, что позволит ему решить проблему с жильем.
Так и случилось: вскоре семья кандидата наук Сахарова получила комнату в центре Москвы.
А через несколько лет молодой доктор наук А. Д. Сахаров блестяще решит проблему, о которой научный руководитель «Объекта» Ю. Б. Харитон 1 января 1946 года напишет:
«4. Вопросы сверхбомбы.
Проанализирован вопрос о возможности использования легких элементов. Анализ экспериментальных данных о сечениях для ядерных реакций и теоретическое рассмотрение вопроса показывают, что в принципе возможна ядерная детонация легких элементов, причем наиболее подходящим веществом является тяжелый водород».
В 1952 году американцы испытали первое термоядерное устройство. Они доказали экспериментально, что сверхбомба возможна.
В 1953 году в СССР взорвана первая водородная бомба.
Кто же был первым?
Об этом физики и историки спорят до сегодняшнего дня…
А нужен ли такой спор и в чем его смысл?!
Войти с помощью соц. сетей: